Текст книги "Принц Модильяни"

Она улыбается и выглядит приятно удивленной.

– Я вас отведу в Лувр и покажу вам экспозицию, посвященную Древнему Египту. Однажды я нарисую вас в образе египетской царицы, и мы зайдем так далеко, что при желании можем сбиться с пути.

– Ожидание возбуждает еще больше, верно, Модильяни?

Анна Андреевна Горенко

Видите ли, синьор Модильяни, проблема заключается в том, что пока еще никто не признает во мне поэта. Все замечают мою красоту – но меня не делает счастливой тот факт, что мои длинные ноги привлекают больше взглядов, чем моя душа, или что моя кожа считается более интересной, чем мои стихи. Мой проницательный взгляд в восприятии мира похож на мужской – но меня оценивают не как мужчину, разглядывая вместо этого мое декольте. Да, я женщина, – но моя поэзия должна стоять выше внешней привлекательности. Я бы хотела, чтобы меня воспринимали как поэта, чего обычно мужчины не делают.

Вы красивый, обольстительный мужчина, к тому же итальянец, но вам бы совершенно не хотелось быть для меня лишь объектом желания, поскольку вы прежде всего – скульптор и художник. Если бы я желала, чтобы вы мной обладали, но была бы безразлична к вашему таланту, – я уверена, что между нами не возникло бы прекрасного чувства.

Я ценю то усилие, которое вы прикладываете, чтобы подавить ваш инстинкт. Я вас не осуждаю: мы оба молоды и полны физических порывов, я сама не могу не думать о вашем теле, ваших руках и вашем прекрасном лице. Наше обоюдное желание настолько очевидно, что рискует оказаться банальным и предсказуемым. Я видела то же выражение лица у многих мужчин, в том числе и у моего мужа. От вас я не этого хочу. Я хочу, чтобы вы меня ценили за величие сердца и чувство уважения, которое, как вы можете почувствовать, я к вам питаю, за мою манеру молчать и за внимание, с которым я слушаю ваши слова. Я хочу, чтобы вы видели во мне русского поэта, сочинителя слов и чувств, независимо от моего пола.

Синьор Модильяни, мое настоящее имя – Анна Андреевна Горенко. Я родилась в Одессе в 1889 году, а вы родились в 1884-м, наша разница в возрасте всего пять лет. Мы – юные создания, которые привлекают друг друга.

Вы должны знать обо мне все, потому что та малая часть прожитой мной жизни делает меня уникальной. Я люблю зеленые луга моей родины, люблю лошадей и мой родной язык. Я написала свои первые стихи в возрасте 11 лет; к сожалению, они были ужасны. Возможно, по этой причине мой отец, инженер-судостроитель, не поддержал мои устремления. Я его не послушала, и, когда я с большим удовлетворением не подчинилась его воле, он настоятельно порекомендовал мне взять псевдоним, чтобы не посрамить доброе имя семьи. Я выбрала имя ордынского хана Ахмата. Я хотела воинственное имя, я хотела быть похожей на Чингисхана. Теперь меня зовут Анна Ахматова.

Когда я познакомилась с мужчиной, ставшим впоследствии моим мужем, я увидела в его глазах мужское желание – и восприняла его как некую форму презрения, подобную неблагожелательности отца. Избыточная сексуальность меня раздражает, поскольку отодвигает на второй план мои лучшие качества. Он, поэт и военный, хотел меня получить без какой-либо возможности отказа с моей стороны. Это меня тоже раздражало, потому что мужчины часто не расценивают желание женщины как нечто важное. Он напечатал мои стихи в литературном журнале, который издавал. Он пытался купить меня, став моим издателем, делал вид, что ценит мои стихи. Я не доверяла ему – и снова отказала. Он дважды пытался покончить жизнь самоубийством, потому что я не считала его предложение серьезным. Он хотел не меня – он хотел мое тело, хотел обладать мною. Я же хочу достичь высот сердцем, а не телом. Я хочу говорить о любви вплоть до того, чтобы самой стать проявлением этой любви.

К сожалению, у меня есть недостаток, который в то же время является и моим достоинством: я умею читать мысли мужчин, ловить их желания и мечты. У меня это не получается так же легко с женщинами; возможно, потому, что они, как и я, более сложные создания. Синьор Модильяни, ваш разум похож на женский; у вас извилистый, нелинейный ход мыслей, вы скрываете то, что думаете, и делаете противоположное тому, что от вас ожидают. Вы бы хотели ласкать мою грудь – но вместо этого предлагаете долгие прогулки в Люксембургском саду. Вы бы хотели увидеть меня обнаженной – но вместо этого показываете мне Париж. Я все замечаю, даже то, как вы украдкой приближаетесь ко мне, чтобы вдохнуть мой запах, – однако упорно продолжаете молча прогуливаться со мной бок о бок, не заявляя вслух о своем желании заняться со мной любовью.

Порой мы молчим долгие минуты, и я слышу только шорох наших ботинок. Я уже знаю наизусть звук ваших шагов.

Для вас, Модильяни, отношения полноценны, только если есть баланс между любовью, созерцанием, молчанием, диалогом, размышлением и обладанием тела. Все это должно присутствовать и быть в гармонии. Но совпадение всех этих моментов в отношениях мужчины и женщины – настолько редкое явление, что практически не встречается в нашей жизни, увы. У вас было много женщин, но ни одна из них не интересовала вас по-настоящему.

Знаете, у парижанок есть скверная привычка – сплетничать. Поэтому все в Париже знают, какой вы хороший любовник. Итальянец из Ливорно умеет доставить женщине удовольствие, для него собственное наслаждение зависит от того наслаждения, которое он способен доставить партнерше… Женщины так говорят, и я их слушала. Я вижу, как они на вас смотрят, а вы даже не замечаете этого. Со мной вы легки и спокойны, – и я ценю ожидание, – но каждый день представляю себе ваши руки на моем теле и ваш член внутри меня.

Синьор Модильяни, вы еще не поняли, но я бы хотела обращаться к вам на «ты» и называть вас Амедео.

Ваш образ настолько сдержанный и чистый, что это обескураживает, и мне сложно поверить тем, кто описывает вас как пьяницу, наркомана, задиру… Мне сложно поверить, что вы похититель женских сердец и тел, потому что в моем присутствии вы кажетесь застенчивым.

Я знаю, что вас сдерживает в том числе мое замужество. Но мой муж занят своими лекциями, он охвачен моментом парижской славы, он поглощен своей поэзией – и нисколько не заботится о моей. Когда он хотел завоевать мое тело – он ценил мои стихи; теперь, когда он женился на мне, его занимают только свои. Он уверенный в себе мужчина – и очень невнимательный: он замечает препятствия на своем пути, только когда спотыкается о них и падает.

Признаюсь вам, что я не вполне непорочна: я решила соединить свою жизнь с ним в том числе и потому, что благодаря ему я смогу войти в мир искусства. Я знаю, что превосхожу его в поэзии, – но на данный момент я единственная, кто в этом убежден. Мой муж – ключ, который откроет для меня двери другой судьбы. Да, я амбициозна и расчетлива, но это не грех, учитывая, что я женщина, а значит, изначально нахожусь в невыгодном положении. Поэтому я вышла замуж за человека из хорошей семьи, увлеченного поэзией, который поможет мне пробиться наверх. Он учредил журнал русской поэзии здесь, в Париже, он сделал меня известной за пределами России. Я рядом с человеком, главное достоинство которого в том, что он меня любит, и главный недостаток – в том, что я его не люблю.

Причина моего равнодушия к нему заключается в его тщеславии и нарциссизме, который непереносим даже в женщинах. Вы, синьор Модильяни, полная противоположность моего мужа. В вас нет ни следа нарциссизма, вы поглощены духом искусства, и вам незнакомо тщеславие. У вас в кармане всегда какая-то книга: Бодлер, Леопарди, Шелли, Д’Аннунцио… В кармане моего мужа всегда сборник его стихов.

Ваш магнетизм оказывает на меня непреодолимый эффект. Когда вы посмотрели на меня в «Ротонде», я сразу почувствовала вашу энергию. Для вас в заведение вошла королева, я же увидела юношу с головой Антиноя, золотистыми глазами и желанным телом.

Все, что мы делаем вместе (хотя мы ничего и не делаем), – чудесная ошибка, которую я хочу ярко прожить. Я всего лишь девушка. Я это постоянно себе повторяю – девушка, которая все еще ищет себя. Мне нравится наблюдать за собой во время этого поиска, и мне нравится осознавать, что сейчас я это делаю – для вас. Я задаюсь вопросом, продолжится ли между нами эта своего рода большая дружба – или однажды вы осмелитесь обнажить меня и овладеть мною. После того как я познала глубины вашей души, мне любопытно узнать, что испытывают те легкодоступные женщины, когда вы ими обладаете. Мы с вами способны создавать разные типы реальности. И я всем своим существом хочу познать эту другую переменчивую реальность, когда мы сольемся в единое целое. Я хочу это испробовать, даже если я вас этим шокирую.

Синьор Модильяни, я знаю, что у вас есть секрет, я это чувствую.

Впрочем, у меня тоже есть секрет, который я скрываю с детства. Мой муж – единственный, кто об этом знает; поэтому он называет меня «колдунья», то есть ведьма, ясновидящая. Я читаю мысли других, и у меня случаются вещие видения. Я родилась 23 июня, в ночь Святого Иоанна Крестителя, у нас она называется ночь Ивана Купалы. Это магическая ночь, в которую происходит волшебство; ночь, когда пробуждаются ведьмы. Православная церковь даже учредила специальные обряды освящения, поскольку в эти часы противостоят друг другу силы добра и зла. Вы можете подумать, что это всего лишь суеверие, но это не так. В ночь Ивана Купалы я становлюсь лунатиком, и в детстве я ходила по крыше нашего дома.

Я – ведьма, и я могу распознать любого, кто скрывает секрет; и у вас, синьор Модильяни, есть страшный секрет. Я знаю, что в моей жизни все временно и я потеряю людей, которых больше всего люблю. Я знаю, что вы тоже в опасности и что вы непременно должны уделять больше внимания своему здоровью, хоть вы и убеждены, будто нужно жить, ни в чем себе не отказывая. Вам доставляет удовольствие рисковать, и это пугает. Знайте: ваша мечта рискует утонуть в боли.

Запомните: не опасность превращает нас в великих. Только исключительная страсть к искусству может сделать нас вечными. Поэтому-то вы оставили свою страну и уехали в Париж – только здесь кажущийся безумным на своей родине гений может почувствовать себя дома, среди других таких же безумцев.

С тех пор как мы познакомились, я провожу долгие ночи без сна, – в то время как «он», поэт, мой муж, спит рядом со мной. Я не сплю и думаю о вас. Я уверена, что вы тоже мечтаете обо мне.

Все то, что в темноте ночей я представляла, как скажу вам, – рано или поздно я вам действительно скажу; когда наберусь смелости для полной откровенности. Сейчас во мне преобладает страх ошибиться, хотя, наверное, не следует бояться того, что уже случилось. Я уже ошиблась, но я повторяю себе снова, что я всего лишь девушка. Девушка, которая по ошибке на правую руку надела перчатку с левой руки[47]47
  Цитата из стихотворения Анны Ахматовой «Песня последней встречи», написанного в сентябре 1911 года в Царском Селе.


[Закрыть].

Влюбленный

– Амедео, ты чего лежишь и не отвечаешь? Я стучал.

Константин Бранкузи появился передо мной неожиданно. Я был полностью погружен в себя, и если он и стучал, то я этого не слышал.

– Ты стучал?

– Два раза. Ты плохо себя чувствуешь?

– Почему это?

– Что ты делаешь в постели в это время?

– Не знаю.

– Ты не работаешь?

– Нет, как видишь.

– Я хотел поговорить с тобой об одном человеке, некоем Шероне. Знаешь его?

– Нет.

– Это продавец картин. Я ему рассказал о тебе.

Я молчу, ожидая плохих новостей.

– Амедео, Поль Александр – прекрасный человек, большой друг, но ты не можешь отдавать все свои работы только ему.

Я никак не реагирую. Бранкузи продолжает:

– Он хочет с тобой познакомиться.

– Правда? Пригласи его сюда, я покажу ему скульптуры.

На какое-то время повисает молчание. Я понимаю, что Константин подбирает подходящие слова.

– В этом… нет необходимости. Он хочет, чтобы ты пришел к нему, он хочет заказать тебе картины.

– Картины?

– Да. Он хочет, чтобы ты писал для него.

– На заказ?

– Он говорит, что видел твои картины – «Виолончелист» и «Нищий». Ты ему нравишься.

– Правда?

– Очень. Он готов платить по двадцать франков за картину.

– А этот синьор Шерон не желает разоряться, как я погляжу.

– Решай сам. На твоем месте я бы согласился.

– Ты? Лучший скульптор в округе?

– А ты – Модильяни, лучший рисовальщик в округе и, возможно, один из лучших художников, но…

– Я – скульптор.

– Спроси у своего желудка, кто ты. Задай ему вопрос. Увидишь, что он тебе ответит: да здравствует Шерон!

– Да здравствует Шерон.

Мы улыбаемся друг другу.

– Амедео, я никогда не видел тебя днем в постели… Расскажешь мне, что случилось?

– Я думаю.

– О ком? О женщине?

– Боже мой, Константин, от тебя невозможно ничего скрыть!

– Амедео, ты сам недостаточно скрываешься.

– Что ты хочешь сказать?

– Людям нравится сплетничать. Возможно, тебе стоит быть осмотрительнее.

– Я не хочу быть осмотрительным.

– Ах, ну ладно, тогда продолжай в том же духе. Бесполезно разговаривать с влюбленным.

– Я никогда раньше не был влюблен.

– Ах вот как? Я тебя все время вижу в окружении девушек.

– Тем не менее я никогда не был влюблен.

– Тогда проживи это чувство по полной, но знай одну вещь. Замужние женщины крайне редко оставляют своих мужей. Я думаю, что настоящая любовь в жизни встречается редко. Проживи ее, но знай, что из-за любви можно заболеть.

Бранкузи улыбается и уходит, прикрыв за собой дверь; но через пару секунд дверь снова открывается.

– И скажи мне, когда захочешь встретиться с Шероном.

Прорицательница

Я вымыл все, что можно, и привел в порядок свою студию, где никогда раньше не было порядка. Я выкинул пустые бутылки, отдал в прачечную постельное белье, и теперь оно благоухает. Я побрился и купил новую рубашку, на которую потратил все оставшиеся деньги.

Возможно, Бранкузи прав в том, что некоторые вопросы относительно искусства следует задавать желудку, а не сердцу. Когда имеешь дело с шикарной женщиной, бедственное финансовое положение становится проблемой. Впрочем, она все знает обо мне. Она не ошеломлена моей бедностью.

Можно быть бедным, но жить так, что никто об этом не узнает. Я всегда веду себя так, как будто у меня нет недостатка в деньгах; это врожденная способность, которая передалась мне от семьи. Не от Модильяни, а от Гарсенов, которые всегда оставались неизменны себе, в богатстве и бедности. Я не могу растрачивать жизнь в раздумьях о деньгах; единственный способ всегда быть богатым – это не думать о них вообще и жить так, чтобы их недостаток не заставлял тебя страдать.

Чем больше я нуждаюсь в деньгах, тем больше я их презираю. Однако люди, к сожалению, ставят знак равенства между богатством и величием. Если зарабатываешь – ты талантлив, если нет – значит, ты бездарен. В моем возрасте пока что все мне дается в силу того, кто я, а не что я имею, все приходит само. Однако в моей голове засели прямые и простые слова Константина: спроси у своего желудка.

Мы впервые гуляли, держась за руку. Этот инфантильный физический контакт показался мне даже более значимым, чем соитие.

Наше молчание соединяет нас до самой глубины, это взаимопроникновение – очень сильное, и в этом большая часть заслуги Анны, поскольку ее молчание порождает свет, который все делает ярче.

Сейчас мы в моей студии, и она все разглядывает, каждую деталь. Она приближается к одной из скульптурных голов, смотрит на нее, гладит, улыбается.

– Теперь я понимаю.

– Что?

– Египет, Лувр, африканское искусство.

Ей нет необходимости добавлять что-то еще, а я не спрашиваю: все очевидно; поразительно, насколько она умеет инстинктивно улавливать.

Она все разглядывает как любопытный ребенок. Берет в руки уголь, карандаш, изучает мои эскизы, картину – это портрет женщины – и снова улыбается.

– Я знаю эту женщину?

– Нет, не думаю.

– Это натурщица?

– Танцовщица.

– Она и в жизни такая же меланхоличная?

– Возможно, у нее бы не получилось быть такой.

– Значит, она отличается от этого изображения?

– Я ее вижу такой.

– Вы всё видите за пределами реальности. Есть что-то, что видно в выражении лица, и что-то, что проявляется в глубине. Правильно?

– Я бы не смог это сформулировать лучше.

– К чему вы стремитесь, когда пишете?

– К чему-то, что не есть реальность. А вы, когда сочиняете?

– К самому сложному – простоте.

Я улыбаюсь. Мы, поэт и скульптор, очень похожи – оба стремимся убрать лишнее.

Анна приближается к скульптуре.

– Послушайте меня, я знаю, что вы не такой, как ваш друг Константин Бранкузи. Он – румын из крестьянской семьи, он вырос сильным, он пас овец…

– Что вы хотите этим сказать? Что у меня нет сил…

Она решительно меня прерывает:

– Да, у вас нет сил. Вы элегантны и аристократичны, вы итальянец. Ваши руки созданы, чтобы ласкать… кисть.

Она произнесла слово «ласкать» с определенным лукавством.

– Я предпочитаю удары молотком.

– Поверьте мне, я ведьма, я знаю о событиях прежде, чем они случаются, – и знаю, что вы не скульптор.

– Ведьма? Вы совсем на нее не похожи.

– Я знаю, но на моей родине многие верят мне. Ко мне приходят, чтобы узнать будущее. Я прорицательница, если предпочитаете.

– Ах, я тоже. Я ясновидец.

Она с любопытством смотрит на меня – и не понимает, говорю ли я это в шутку или всерьез.

– Это правда. Я находился между жизнью и смертью в течение нескольких месяцев. Тифозный жар и плеврит, я был в царстве теней. Я знаю то, чего не знают другие.

Она смотрит на меня с еще большим интересом, ее привлекают мои слова.

– И что же вы знаете?

Мой голос приобретает загадочный и важный тон.

– Я знаю… знаю…

– Что?

– Я знаю… что вы полны желания любви. Что поэзия для вас – это желание опасно влюбиться.

Она сейчас похожа на ребенка, который смотрит на новую игрушку; она прекрасна.

– Опасно?

– Да, как Паоло и Франческа.

Я начинаю цитировать Данте:

– Любовь, любить велящая любимым…

Она подхватывает:

– …Меня к нему так властно привлекла, что этот плен ты видишь нерушимым[48]48
  Данте «Божественная комедия», Ад, песнь V. Перевод Михаила Лозинского.


[Закрыть].

Она декламирует Данте на итальянском!.. Я покорен.

– Вас поражает, что я знаю Данте? Я вам уже говорила, что я его изучала.

– Меня поражает, что вы его цитируете на итальянском. Меня все в вас поражает. Прежде всего ваше желание взять верх над эмоциями. Вы – живая, жаждущая жизни…

– А вы – очень красивый мужчина. Ваша красота происходит из вашего искусства, из вашей уверенности в собственной значимости.

– Я еще ничего не показал.

– Какая разница? Никто не знает когда, но вы станете великим.

– Великим? Это еще одно предсказание?

– Разумеется. Я всегда замечаю, если рядом со мной талант. Вы – талантливы. Пикассо тоже, но он не так красив, как вы.

Она заливается своим прекрасным детским смехом. Мне нравится, когда она так смеется; я решаю рассказать ей историю.

– На днях один тип обвинял Пикассо в том, что его искусство не реалистично. И Пикассо ему сказал: «Amigo dime: cosa es realistico?»[49]49
  Друг мой, скажи мне, а что есть «реалистично»? (Исп.)


[Закрыть] Тот тип достал фотографию своей жены: «Вот, это реалистично». Пикассо рассмеялся и сказал: «Значит, твоя жена ростом пять сантиметров, плоская, без рук, без ног и бесцветная? Что же ты делаешь, когда ложишься с ней в постель?»

Я так и знал – Анна от души смеется над моим рассказом; а потом внезапно становится серьезной.

– Слушайте меня внимательно. Вам всегда будут говорить о Пикассо, Фудзите и других, – но никто не сравнится с вами. Ваша душа полностью во власти искусства.

– Я вас благодарю, но…

– Это все признаю́т.

– В Салоне Независимых я не имел успеха. Продавцы картин и коллекционеры остались безучастны.

– Но художники и художественные критики – нет.

– Вы хотите меня утешить?

– О да, мне бы хотелось. В том, что вы делаете, есть сила, которая разрушит любое недоверие. Нужно лишь запастись терпением.

Она говорит с таким изяществом, которого я никогда не встречал в других женщинах. Я приближаюсь к ней, глядя прямо в глаза.

– Я не умею ждать.

Она понимает, что мои слова относятся и к другому.

– Учитесь. Будьте менее упрямы, оставьте скульптуру, если у вас нет сил резать камень. Вы нравитесь женщинам, а женщины нравятся вам: пишите их.

Нет, она все-таки удивительна.

– И перестаньте угощать меня в кафе, когда мы гуляем, если у вас нет денег. Ваша щедрость вас превосходит.

Я беру ее за руку.

– У вас получается упрекать меня восхитительным образом. Знаете, я бы мог в вас влюбиться.

– А я – в вас.

Я поражен такой откровенностью.

– Несмотря на то, что вы замужем?

– Но… я в Париже.

– Да. В свадебном путешествии.

– Но в Париже.

Я смотрю на нее и не понимаю; она тотчас поясняет:

– В Париже может случиться все. Здесь даже безумец чувствует себя нормальным – потому что все безумны. И женщина в свадебном путешествии, пока ее муж преподает в Сорбонне, может влюбиться в итальянца, которого никогда больше не увидит.

Я заключаю ее в объятия.

– Я хочу вдохновиться африканским искусством и нарисовать вас в украшениях египетских цариц.

– Вы ничем и никем не должны вдохновляться. Скоро вы станете таким оригинальным, что никто не сможет распознать в ваших холстах влияние других.

Я мягко целую ее губы; она позволяет мне это.

– Я скульптор.

– Упрямец… Вы всегда выбираете неправильный путь?

Я ее снова целую, но теперь она сжимает губы. Я шепчу:

– Неправильный путь – единственно верный.

Она строго смотрит мне в глаза и впервые обращается ко мне на «ты»:

– Амедео, подумай о будущем. Мы не всегда будем молодыми. Однажды твои работы купят и заплатят дороже золота. Сделай все, чтобы дожить до этого дня.

– Это еще одно предсказание?

– Да.

Я тоже обращаюсь к ней на «ты»:

– Ты знаешь, что судьба прорицательниц в том, что им никогда не верят?

– Знаю.

Она улыбается – и я целую ее так, как не целовал ни одну женщину в моей жизни. Все, что я испытывал раньше, когда целовал другие губы, вдыхал аромат других волос и тонул в чьих-то других глазах, – все это теперь ничего не значит. Я словно никогда ничего не испытывал до этого поцелуя.

– Ты уникален, Амедео. Ты беден, неизвестно, на что ты живешь, тебя никто не знает как художника, – и тем не менее ты никогда не жалуешься. Ты галантен, но не из-за воспитания. Это твоя глубинная натура.

– Я должен был жить не в наше время.

– А когда?

Я не отвечаю, вместо этого я поднимаю ее и несу в постель. Она кажется мне легкой, почти бестелесной.