Текст книги "Счастливый слон"

Об этом стоит вспомнить отдельно. Вместе с ключами Мишка отдал мне кучу разной нужности документов, первым среди которых был, конечно же, мой советский паспорт. За время моего отсутствия страна не только поменяла название, но и провела всеобщую паспортную реформу. Так что мой главный документ советского, то есть российского гражданина, был безнадежно просрочен и имел теперь разве что историческое значение. Мишка настоятельно советовал мне пойти в паспортный стол и добиться там обмена на более современную версию.

– Они, конечно, поорут на тебя, но обменять должны, куда денутся, – напутствовал он меня. – В крайнем случае, дашь им денег.

– Как это?

– Да так. Даже лучше с этого прямо начать. Дашь паспортистке, она тебе все и сделает.

– А сколько?

– Долларов пятьдесят. Я думаю, нормально будет.

Все это казалось мне крайне сомнительным, да и вообще лишним, но Мишка упорно настаивал, что без паспорта в Москве жить нельзя даже две недели. Поскольку я пока не знала, как долго мне придется это делать, я решила послушать его советов.

Паспортный стол меня, прямо скажем, не вдохновил. Не знаю, чего я от него ожидала, но то, что мне там открылось, превосходило любые ожидания. Для начала, там была очередь. Огромная и злая. Прямо как в лучшие годы моей юности.

Стоять мне совсем не хотелось, поэтому я, немного пораскинув мозгами, списала на бумажку расписание работы стола и перечень документов, необходимых для получения паспорта. К счастью, половину из них выдавали тут же в столе. Не задаваясь вопросом, зачем органам власти нужно выдавать бумажки самим себе, я собрала остальное, и на другой день пришла сильно заблаговременно, оказавшись в очереди первой.

В тесненькой комнатке за канцелярским столом восседала тетенька неопределенного возраста и вида. Увидев мой раритетный паспорт, она долго проводила со мной воспитательную работу. Я не могла постичь всего смысла ее проникновенной речи, да и не сильно старалась, потому что была занята внутренней борьбой на тему: давать деньги или нет. И если давать, то когда? И как именно? И что со мной будет, если Мишка все же не прав? Это ведь будет взятка лицу при исполнении служебных обязанностей, а у меня даже паспорта нет. В конце концов, когда в тетенькиной речи стали явно прослеживаться тенденции выгнать меня из кабинета раз и навсегда, с тем чтобы таким, как я, вообще паспортов никогда не давать, я решилась. Выудила из сумки заготовленные пятьдесят долларов одной бумажкой и распластала их перед тетенькой на столе.

– Что это? – сурово спросила она, не делая никакой попытки их взять.

Так я и знала!

– Это… Ну, я… Мне казалось… – залепетала было я, не зная, куда деваться.

– Вы меня прямо обижаете! Да за такие деньги я вам только половину обложки могу сделать! – тетенька была явно возмущена до глубины души.

Выдохнув и буквально не веря своим ушам, я вытащила вторую такую же бумажку и положила на первую.

– Другое дело, – проворчала тетка, ловко утягивая бумажки куда-то к себе на колени. – Давайте фотографию и что там у вас еще… Через три дня после обеда зайдете ко мне за паспортом. Да в очереди не стойте, просто заходите, и все.

Через обещанный срок я была полностью восстановлена в своих гражданских правах, о чем свидетельствовал новенький бордовенький документ с российским гербом, моей фотографией и надписью черным по белому: «Новинская Елизавета Дмитриевна, Россия, Москва, дата рождения, дата выдачи, ж». Графы о замужестве и наличии детей сияли девственной чистотой. Я была вновь пригодна к употреблению.

Довольно странно было смотреть на свою девичью фамилию в официальном документе. Строго говоря, она не совсем девичья, в браке я официально фамилию не меняла, но потом, в Америке, я как-то сама собой утратила свою автономность, став для всех «миссис Будберг». Собственно, началось все с того, что еще при отъезде мой загранпаспорт был то ли случайно, то ли по каким-то высшим соображениям выписан на фамилию мужа. Мы все выезжали по его приглашению, и я в целях экономии времени и уменьшения бумажной суеты не стала настаивать на исправлении ошибки. В Америке это постепенно перебралось в другие документы, сперва в малозначимые, потом в более существенные, вроде кредиток и водительских прав, потом на эту фамилию я оформила себе грин-карту и все страховые бумаги… В общем, когда дело дошло до получения гражданства, вопроса, какая у меня фамилия, как-то не возникало. И, естественно, все загранпаспорта при обмене оформлялись на нее же, чтобы не нарушать единообразия в документах.

А тут – все, как положено. Новинская, будьте любезны. И никаких гвоздей. Что, впрочем, тоже очень своевременно и символично. Девичья фамилия. Родительский дом. Новая жизнь. Все, что в промежутке, – зачеркнуть. А можно и так – единственная своя фамилия, свой законный дом… И жизнь – она тоже одна. Какая уж есть.

Дом сиял чистотой, на кухне булькала в кастрюльке молодая картошка с рынка, экранчик компьютера подмигивал свежепроведенным интернетом. Благолепие. Тишина и покой. Как на кладбище.

И я зачем-то решила позвонить Кольке. То есть я, конечно, имела в загашнике разумное объяснение этому своему деянию, да даже и не одно. Ну, надо же было ему наконец сказать, что я долетела, что у меня все в порядке, что вот живу там-то, и телефон свой оставить – мало ли что. И вообще – мы цивилизованные люди, вполне себе можем общаться даже и после развода. Или как ее – Legal separation. Да. Разумное объяснение, конечно, имелось, и, как и полагается, при всей разумности оно не имело ни малейшего отношения к тому, чего мне хотелось на самом деле. Ведь было, было в его голосе, когда он звонил мне в аэропорту, что-то такое человеческое… Ведь мне не показалось…

Я быстро набрала знакомый номер после длинного международного кода. Бросила взгляд на часы – как раз нормально, в Бостоне восемь утра, уже проснулся, но еще не убежал на работу. Гудок. Еще гудок. Интересно, где он там, провалился, что ли? Щелчок соединения…

– Хел-лоу?

Мерзкий мяукающий женский голос с явным восточным акцентом! От негодования я просто остолбенела, потеряв не только дар речи, а вообще все на свете.

– Хел-лоу? – повторил голос. – Кен ай хелп ю, пли-из?

Я швырнула трубку на рычаг. Руки тряслись, поэтому попасть удалось не с первого раза. Дрянь! Нет, ну какая все-таки дрянь! Это китайский зайчик! В моем доме! Только я за порог, и вот – пожалуйста! Суки! И никакого стыда – она там уже и трубку поднимает! А я еще звоню, как дура, хочу там что-то человеческое найти… Соскучилась, блин! На, получи себе прививку от ностальгии.

Я заметалась по комнате. Под руку мне попалась тряпка, оставшаяся от уборки. Я схватила ее и стала, как идиотка, по двадцать пятому разу вытирать несуществующую пыль на книжном шкафу. Гад, гад, гад! А я-то хороша…

Мне было дико обидно. И страшно тоже, потому что я, пожалуй, только в тот момент как-то окончательно поняла, что наша с Ником общая жизнь действительно кончилась. Утлый кораблик моих иллюзий нормальной жизни в отпуске, который я изо всех сил мастерила все это время, налетев на проявления жизни реальной, немедленно кильнулся и затонул. А я оказалась безнадежно захлебывающейся в море житейских ужасов. Может быть, понимание этого пришло ко мне и не впервые, такое достаточно трудно вычленить в нагромождении общих чувств и эмоций. Наверное, нечто подобное уже было в самом начале, когда я только все обнаружила, но потом, в рутине будней, оно как-то затерлось, а переезд в другое полушарие и вовсе заслонил ясность ощущений, так что действительность снова обрушилась на меня с пугающей остротой…

Нет, ничего не будет, все взаправду – и развод, и самостоятельность с девичьей фамилией, и отдельная жизнь в родительском доме. Все, что я примеряла на себя все эти дни, словно играя сама с собой, как в детстве, когда надеваешь бабушкино платье из сундука и считаешь себя княжной Таракановой в мокром каземате, оказалось ничем иным, как моей единственной реальностью. И, хоть ты вся обкричись из последних сил, стуча кулаками по кирпичной кладке: «Я не хочу-у-у!!» – все равно ничего не поможет.

Наверное, я опять разревелась. И, наверное, ревела довольно долго, оплакивая свою несчастную девичью судьбу, потому что очухалась я от жуткого запаха гари. Кинувшись на кухню, я, естественно, обнаружила там в кастрюльке на плите дочерна сгоревшие остатки молодой картошки. Мой ужин… Черт бы побрал Ника с его зайчиком, мало мне было всего, так из-за них теперь еще и голодной сидеть!

Я собралась было заплакать снова, теперь уже от злости, но у меня не получилось. Более того, я почему-то начала смеяться, как идиотка. В общем, классическое проявление постшоковой истерики, как в аптеке. И то сказать, имею право, когда же мне еще истерить? Исключительно подходящий момент.

В общем, наревевшись и нахохотавшись, как гиена, я поняла, что, несмотря ни на что, дико хочу есть. Картошка погибла безвозвратно, наковырять из обугленных в кастрюле остатков хоть что-то съедобное возможным не представлялось. Другой осмысленной еды в холодильнике не наблюдалось, да и исстрадавшаяся душа просила сладкого – все было за то, чтобы идти в магазин.

Сполоснув морду под холодной водой, я поплелась в ближайший супермаркет. Там, очевидно впав в подобие амока, я накупила копченой колбасы, икры, рыбы, экзотических фруктов, разных навороченных пирожных, шоколадных конфет и бутылку коньяку в придачу. Последнее было совсем уж необъяснимо – я вообще практически не пью, а коньяк не выношу дополнительно, но сделанного не вернешь.

Дома, выложив добычу на столе, я с ужасом поняла, что всего купленного мне не съесть и за месяц, не говоря уж о сроках хранения. И тогда я позвонила единственному человеку, с которым я могла здесь разговаривать, то есть Дашке, и зазвала ее в гости. Формальный повод – отметить мое, так сказать, новоселье. Не про зайчика же было ей объяснять. По телефону, во всяком случае.

Дашка, лапочка, тут же ко мне прискакала – и двух часов не прошло. Я как раз успела минимально изящно накрыть на стол и максимально привести себя в порядок, положив на распухшую внешность холодный компресс. Глаза, конечно, все равно больше напоминали заплывшие щелочки, но, будем надеяться, юность не будет так уж пристально вглядываться в мои черты лица.

И она, похоже, действительно не вглядывалась. Прилетела, защебетала, оглядела всю квартиру – «Как просторно», села за стол – «Ой, сколько вкуснятины», цапнула кусок рыбы – «Я такая весь день голодная», хряпнула с налету фужер коньяку…

Чтобы не отставать, я налила себе тоже. Зажмурилась, постаралась не дышать – ну не люблю я коньяк, гадость такая, – выпила. По жилам, как пишут в литературе, побежало живительное тепло…

Ну, тепло не тепло, а на душе, конечно, стало легче. После второго бокала мы с Дашкой весело обсуждали превратности современной моды и безумие московских цен, а после третьего или четвертого – кто же считает? – я возьми и ляпни ни с того ни с сего:

– А что, Дашунь, как ты думаешь – слабо мне здесь себе тоже какого-нибудь олигарха подцепить?

– Да как нефиг делать! – махнула рукой Дашка. – Ты у нас красавица, только захотела – и все твои. А как же дядя Коля?

И тут я ей рассказала. И про зайчика, и почему я сюда приехала, и про последний звонок… Девочка слушала меня, раскрыв рот, и даже хмель, похоже, с нее слетел.

– Ой… Бедная, бедная тетя Лиза… Как же ты теперь будешь?

– Как-как… Я же не одна такая. Как-нибудь… Справлюсь.

– На что же ты будешь жить?

Даже под коньячными парами я понимала, надо отдать мне должное, что бахвалиться перед ребенком своими финансовыми операциями совершенно незачем. Поэтому, вздохнув, я ответила:

– Ну, Ник будет, конечно, давать мне какие-то деньги на жизнь, – умолчав о том, что делать это он будет под прицелом американских законов. – По крайней мере, пока я сколько-то здесь на ноги не встану.

Вот откуда, убей меня Бог, взяла я про эти ноги? Не собиралась я никуда вставать, ежу же ясно, что мне это экономически невыгодно, да и вообще. Спустя пятнадцать лет – на ноги! Только спьяну такое и ляпнешь. Но Дашка, наивная душа, восприняла это, как что-то совершенно естественное.

– То есть ты будешь себе что-то искать? А кто ты у нас по образованию будешь?

Дожились. Собственная племянница, недавно школу закончившая, спрашивает меня про образование. Надо же, знает все-таки, модель фигова, что и оно бывает зачем-то нужно. Спасибо, хоть резюме не просит.

– Я, Дашунь, по образованию физик. И программист заодно. Правда, это давно очень было, но, наверное, нужно будет – что-то смогу вспомнить. Но это не так важно. Вряд ли кому-то здесь нужно мое образование. И даже то, что у меня английский почти родной…

– Ой, да, у тебя же еще английский. Это гораздо лучше, с языком всегда можно устроиться…

– Да Бог с ним, с языком. Я лучше на самом деле замуж выйду. Найду вот олигарха поприличней…

В общем-то, я скорей хотела сбить ее с темы собственной профпригодности, которую сама же сдуру и начала. Ни о каком замужестве я, ясен пень, и думать не собиралась. Но Дашка, впечатленная, очевидно, моей горькой судьбой, озадаченно нахмурилась и очень серьезно сказала.

– Теть Лиз. Ты только на меня не обижайся, но лучше, наверное, я тебе сразу все объясню. Чтобы ты понимала и потом не расстраивалась. Тут у тебя никаких шансов нет с самого начала, лучше даже время не тратить.

– Как это? – удивилась я. – А что же ты говорила?

Еще раз. Я ни сном, ни духом не собиралась никуда замуж вообще, но когда тебе вот так прямо заявляют, что ты ни на что не годишься, трудно не возмутиться. В конце концов, я человек или где? Ну и пьяный кураж, конечно, тоже способствовал.

– Ой, ну мало ли – говорила, – фыркнула Дашка. – Я же не знала, что вы с дядей Колей… Ну, что ты всерьез.

– А то бы? – влезла я.

– А то бы не стала. Потому что шутки шутками, а это совсем другое.

– Да почему, Даш? – не унималась я. – Что уж тут такого запредельного-то?

– Да лет-то тебе сколько? – не выдержала Дашка.

– Тридцать де… Ну, почти сорок, а что?

– Ну и все. Вот тебе и запредельно. Те, кому больше тридцати, вообще не котируются.

– Глупости какие. Да сами они, олигархи эти твои, тоже ведь не мальчики. Там кому за полтинник, кому и больше.

– А это как раз неважно. Даже наоборот. Чем ему больше, тем ему более молоденьких надо.

– Ну, это я понимаю. Но это одно, а бывает, и поговорить с кем-то хочется, и вообще.

– Это я не знаю. И потом, ты меня, конечно, извини, теть Лиз, дело же не только в возрасте. Ну, допустим, ладно – но ведь ты и выглядишь совершенно не так.

– Как это – не так?

– Нет, так-то ты ничего выглядишь, для своих лет очень неплохо даже, но не для олигархов же.

– А для них как-то особенно надо?

– Ну конечно. Надо, чтоб и красиво, и ухоженно, и морщинок чтоб не было, и фигура вся в порядке. Целлюлит там убрать, всякое такое.

– Даш, ну кого волнует этот целлюлит? С ним в последнее время все вообще как с ума посходили! Он же на жопе! Его не видно. И морщинки – они у нормальных людей и в двадцать могут появиться.

– Я про нормальных не знаю, а вообще-то за кожей надо следить. Маски делать, пилинги. Ботокс очень хорошо помогает. А уж когда после тридцати, там, конечно, делать нечего – только пластика.

Ботокс. Помнится, мои знакомые дамы в Бостоне (господи, а было ли это? – совершенно другая жизнь) как-то приглашали меня поучаствовать в такой ботокс-сессии. Дело в том, что этот ботокс – на самом деле токсин ботулизма, который, будучи вколот в мышцы лица, парализует их, отчего кожа, становясь неподвижной, действительно разглаживается, – так вот, ботокс продается в ампулах, которые почему-то делаются такой величины, что их содержимого хватает на троих, если не четверых. Поэтому желающие омолодиться дамы в целях экономии собираются группками, приглашают хирурга, вскрывают ампулу на троих – и получают свое омоложение. Я, будучи приглашенной на это дело, в целях маркетологического исследования нашла в интернете кучу всякой информации на тему, перечитала и поняла – не мое. У меня подвижное лицо, я выразительно разговариваю и при этом много кривляюсь. Другими словами, у меня ярко выраженная мимическая активность, и если мне насильственно остановить какие-то мышцы, это будет выглядеть хуже, чем Джим Керри в фильме «Маска». Какой ботокс, если я глаза накрасить никогда не могла – обязательно забуду, полезу туда рукой и все размажу. Кроме того, я никогда не понимала смысла вышеуказанных процедур. Впрочем, я, как выясняется, много чего в этой жизни не понимала.

– Даш, ну что ты говоришь-то? Какая пластика в тридцать лет? Это тем, кому за полтинник, и то, если ты кинозвезда…

– Если ты кинозвезда, то ты и в двадцать сделаешь. Какой смысл быть красивой, если тебе пятьдесят? В этом возрасте как раз можно уже расслабиться. Как раз, пока молодая, пока в этом какой-то еще смысл есть… Да вообще, что я тебя уговариваю-то? Я тебе сказала, как это работает, а ты сама смотри. Не хочешь меня слушать, не надо. Потом не расстраивайся.

– Даш, Даш, не злись. Ну я правда не понимаю. А как это работает?

– Я тебе уже говорила. Человек – не обязательно олигарх, кстати, – смотрит на девочек.

– А чем олигарх отличается от неолигарха?

– Олигарх – это у кого совсем много денег. Ну, за миллиард когда. А лучше, чтоб несколько. Хотя сейчас все поспуталось, олигархом уже кого угодно считают, да это неважно. Ну вот, он смотрит на девочек, выбирает, если кто нравится – знакомится с ней, приглашает куда-нибудь. Если она и потом ему нравится – будет какое-то время с ним. Он может подарки делать, машину даже купить. Если в постоянные любовницы выйти – то и квартиру.

– А жениться?

– Очень редко. Они же обычно все женатые. А те, кто нет, тоже хотят, чтобы жена была высший класс. Это другие девушки. Дочки тех же олигархов, например. Хотя по-всякому бывает. Если не первый раз или еще что…

– А где с ними знакомятся?

– Ну, в ресторанах, конечно. Потом еще, говорят, в фитнес-клубах неплохо, если в крутых. Только туда не попадешь, абонемент таких денег стоит… Еще база данных есть, там модели. Показы всякие. Да мало ли, что еще. Но, теть Лиз, я тебе говорю, расслабься ты на эту тему. Это несерьезно, ты пойми. Все только ржать будут.

– А если бы я сделала эту… как ее? Пластику?

Дашка задумалась.

– Тебе много пришлось бы делать. На лице круговую подтяжку, и веки поднять, и пилинг обязательно, и липосакцию… Это дикие деньги. И долго.

– Ну а все-таки? – не сдавалась я.

– Ну, не знаю… Может, какой-то шанс и был бы. Хотя, если не по самым-самым олигархам искать, то, может быть, и получится… Но ты же это не всерьез?

– Да нет, конечно, – успокоила я ее. Я и в самом деле спрашивала об этом скорее для оживления разговора. Ну какая операция, в самом деле, просто смешно. Да и вообще, сама идея обольщения мною олигарха в целях дальнейшего замужества… Пьяный бред, не больше. Хотя… В жизни всякое может случиться.

Но неуемная Дашка, восприняв, как я уже говорила, все мои излияния гораздо более серьезно, чем их воспринимала я сама, не хотела остановиться. И с места в карьер, желая продемонстрировать свою правоту, предложила немедленно поехать куда-то в ночной клуб, чтобы «я все увидела там своими глазами». Честно говоря, я не хотела ничего видеть глазами, я хотела уже поскорее закрыть их и уйти спать, но Дашка не слушала мои вялые отговорки, что уже поздно, и все закрыто, и вообще. Оказалось, что время детское, что все интересное только-только начинается, что клуб, куда мы поедем, самый крутой и там полно олигархов, и что мне надо втягиваться в нормальную жизнь, если я вообще чего-то в ней хочу. Почему все это должно происходить среди ночи, я так и не уяснила, но поехать в конце концов зачем-то согласилась. Очень вреден мне проклятый коньяк.

По Дашкиному наущению я натянула джинсы и выбранный ею темный свитерок, который мне самой не слишком нравился – узкий, и вырез слишком большой, но спорить было неохота. К счастью, никакой обуви на каблуках у меня не водится в принципе, а то бы эта садистка меня туда засунула, но пришлось обойтись простыми черными лодочками. Потом – стремительный вылет на улицу, тачка – мне спьяну даже страшно почти не было, или, может, я уже начала «втягиваться» – и большое здание, сияющее огромными голубыми буквами в темноте. «Айсберг», елки-палки. Айзенберг!

Мы вошли внутрь, миновав фейсконтроль в лице двух мрачных амбалов и миноискателя. Внутри, наоборот, никаких огней не сияло, а было вполне темновато. Впереди просматривался большой зал с народом, полускрытый синей табачной завесой.

– А, это у них казино, – небрежно махнула рукой Дашка.

– Пошли посмотрим? – предложила я. – Никогда не была в казино, интересно.

Воображение тут же услужливо нарисовало мне кавалеров в смокингах, дам с голыми плечами в бриллиантах, сверкающие бокалы, вертящиеся рулетки, кучи разноцветных фишек и… «Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд». И я, тоже в платье, с узким мундштуком, вся прекрасная без операции…

– Да ну, – отмахнулась Дашка, – там скучища. Совершенно нечего делать. Пошли наверх.

Наверху, куда нас привез маленький эскалатор, она толкнула вертящуюся дверь, и мы оказались в ресторане. Впрочем, я поняла это далеко не сразу – в зале было абсолютно темно, только впереди мерцало зловещим красноватым светом что-то вроде сцены, на которой извивались причудливые силуэты, да ярко-белые химические всполохи время от времени прорезали пространство, высвечивая вокруг столы и сидящих вокруг людей. В этих безумных отблесках все белое, включая лица, казалось мертвенно-синим, а если еще добавить, что вокруг с дикой громкостью орала какая-то безумная музыка, то станет ясно, что больше всего это место напоминало ад.

Я офигела и страшно пожалела, что у меня нет с собой темных очков и затычек в уши. А еще больше – что я вообще не осталась дома спать. С другой стороны, было интересно и даже как-то волнительно – вдруг я уже прямо сейчас, здесь, в этой кошмарной обстановке встречу своего принца, то есть, пардон, олигарха, с которым у меня случится счастье, решающее все мои проблемы назло Нику с его китаянкой. А что вокруг так ужасно, так это по контрасту, это предзнаменование удачи, вроде того, что из дома хорошо выходить в плохую погоду. А он сидит тут, такой интеллигентный, чуть седоватый с висков, очень непонятый и одинокий, и тоже мучается, и вот сейчас я…

– Отличный вечер! – проорала мне в ухо довольная Дарья. – Столько народу правильного, очень удачно пришли!

Она что – сумела в этом аду кого-то разглядеть? Неужели сбывается?

Оказалось – не только сумела и не только разглядеть, но даже и полностью сориентироваться. Через минуту она уже подволокла меня к дальнему угловому столику, за которым сидела довольно большая компания, состоящая, как я успела разглядеть, из мужчин примерно моего возраста или чуть постарше и девиц примерно Дашкиного. Причем мужиков навскидку было больше.

– О-о, Дашуня, привет, лапуля, – оживилась публика.

– Привет-привет, – Дашка со всеми здоровалась, к кому-то наклонялась, кого-то целовала. – А это Лиза, – кивнула она на меня.

Хорошо, что не стала уточнять: «тетя Лиза». Впрочем, с умственными способностями у моей племянницы был порядок. В определенной области точно.

Мы куда-то сели, перед нами поставили тарелки, в руки сунули бокалы с выпивкой. В моем плескался сомнительный сладкий коктейль, но я в любом случае на сегодня выпила достаточно, мне бы коньяк пережить. Я отставила бокал на стол и, в поисках своей судьбы, огляделась более детально.

Пожалуй, насчет моего возраста – это я, не разобравшись, погорячилась, изрядно польстив мужикам в темноте. Приглядевшись получше, я поняла, что возраст у них был несколько выше, по крайней мере у тех, кто сидел в обозримом пространстве. Компания все время менялась, кто-то подходил, кто-то уходил, кто-то перемещался, но все персонажи имели довольно несимпатичный вид. Не спасали ни хорошего покроя костюмы, ни дорогие часы. То есть это я думаю, что их часы были такими, как надо, – дорогими, сама я в такой обстановке понять, естественно, не могла, но я решила – Дашка знает, что делает. Но часы часами, это я бы пережила – у мужиков, как на подбор, были какие-то крайне неприятные лица. Практически рожи. Обрюзгшие, невнятные, с мутными глазами. Все были толстыми. И довольно старыми – в среднем за пятьдесят, не меньше. И потасканными, несмотря на все часы с костюмами. И как минимум половина из них были не русскими – какие-то черные, то ли кавказцы, то ли казахи. Нет, поймите меня правильно, я никоим образом не расистка, это первое, что выбивает из человека американская жизнь, но… Почему-то мне это не понравилось. То есть как-то отдельно не понравилось, помимо всего прочего. А уж если прислушаться к шуточкам, которые они отпускали… Нет, если это и судьба, то, наверное, еще не моя. В той мере, в какой каждый кует свое счастье.

В общем, если без экивоков, то все было отвратительно. А самым отвратительным было то, что никто из них, этих убогих мужиков, на которых я лишний раз и смотреть бы не стала, даже со всеми их деньгами, не замечал меня в упор. То есть совсем. Я, похоже, в принципе не была для них заслуживающим внимания предметом. И не потому, что они не хотели ничего от жизни – на Дашку они смотрели, даже очень, и на других девиц тоже, и приглашали их танцевать, и сажали к себе на коленки, гладя при случае по заднице… А меня просто не существовало. Я сидела там, со своей тарелкой и бокалом, как в вакууме, и только иногда кто-нибудь проскальзывал по мне равнодушным стеклянным взглядом, с головы до ног, которых было не видно под столом, и отворачивался снова, тут же позабыв обо мне навсегда. Я даже подумала – интересно, а если я покажу язык, скорчу страшную морду или дерну кого-нибудь из них за нос, они обратят на меня внимание? Нет, ну правда? Может, попробовать? Хотя нет, за нос лучше не буду дергать, они такие все противные тут, только руки марать. Да и рожу корчить, наверное, лучше не стоит, кто их знает, что им может в голову прийти. Еще перевозку вызовут. И я продолжала сидеть, будто накрытая стеклянным колоколом, под который не пробивались человеческие взгляды.

Повторю – мне не нужно было никаких восторгов. И светских бесед, и шуточек, и похоти этой тоже не нужно. Ни от них, ни от кого-либо еще, кроме, конечно, моей отсутствующей судьбы. Более того – вздумай кто-нибудь из этих погладить меня по заднице, я бы, пожалуй, огрела его сумкой. Но то, что меня вообще не замечали, было ужасно. Потому что совершенно прозрачно и однозначно подтверждало Дашкины слова. После тридцати ты здесь не человек. Ты не котируешься. Тебя нет. И даже если бы мой олигарх зашел сегодня случайно на огонек, у нас бы все равно не сложилось. Потому что он бы меня не увидел, даже сидя напротив через стол. Я никогда до этого момента не ощущала себя вот так – никем. Я даже не знала, что такое бывает.

Вообще-то я считаю себя красивой. Вернее – я точно знаю, что я красивая. По крайней мере – была. Это-то уж совершенно точно. Всю мою молодость – и школу, и институт – я была красавица. Чтобы знать это, мне не требовалось никаких доказательств, хотя их в моей жизни было больше, чем нужно. Наоборот, мне всегда хотелось, чтобы меня считали умной, невзирая на внешность. Это тоже получалось, но сознание того, что я красавица, было всегда со мной, и если я не носила его напоказ, как знамя, то ощущать эту уверенность где-то внутри, как кошелек с крупной суммой, сформировалось в устойчивую привычку. Настолько устойчивую, что ни замужество, ни рождение ребенка, ни переезд в Америку, где общественное сознание не позволяет людям на улице оборачиваться в восхищении тебе вслед, не лишили меня этого полезного знания, разве что заставили спрятать его немного подальше. Ну и, конечно, счастливая семейная жизнь способствовала. Хотя… Не факт, что абсолютная уверенность в мужниной любви так уж шла на пользу моему внешнему виду. Да, я не любила физические упражнения и позволяла себе не корячиться до одури в гимнастическом зале. Я спокойно могла съесть десерт после обеда, если хотела. Я начисто отвергала идею коллективного ботокса, а у косметолога была, по-моему, только однажды, и то за компанию. Но, встречаясь с собой в зеркале по утрам, я неизменно радовалась увиденному, и шагала дальше в спокойной убежденности, что выгляжу очень даже. Конечно, я не застилала себе глаза розовыми соплями и вполне сознавала, что талия уже не та, что была в двадцать лет, что лицо изменилось, что волосы нужно стричь короче, а вырез выбирать поменьше, не говоря уже о каблуках, но что вы хотите? Я же не девочка, мне не нужно дешевых эффектов, моя ценность, слава Богу, несколько в другом…

И вот теперь все мои убеждения были снесены одним махом, за несколько минут в темном, мерзком помещении, похожем на ад. Под невыносимую музыку.

Я – старая. Просто старая. Старуха Изергиль. И никого в этом своем качестве не интересую и интересовать не могу. И ни в каком другом тоже. С чего ты взяла, дура, что хорошо выглядишь? Забудь! Это было в прошлом веке! А сейчас ты – старая невнятная тетка, на которую даже поглядеть лишний раз лень, потому что скучно, ни красы, ни радости, ни уму, ни сердцу. Нет, позвольте, но ум-то тут при чем? С умом у меня все нормально… Да и шла б ты в жопу со своим умом, кого он волнует, если там ни рожи, ни кожи, сто лет в обед и всякое такое…

Я тихонько встала, выбралась из-за столика и направилась к выходу. Моего маневра никто, как и следовало ожидать, не заметил. Я благополучно спустилась вниз, вышла на улицу, остановила «тачку». Смотри-ка, ведь я обучаемая… Хотя это тоже никого на фиг не трясет.

Ничего никого не трясет. Слазь, кончилось ваше время. В утиль. И ведь, в сущности, тот факт, что мой собственный муж тоже нашел себе помоложе, это только подтверждает. Ах, вах, высокие мотивы… Дура! Просто ты состарилась, и даже паршивая китаянка показалась ему на твоем фоне лучше. Потому что – молодая, морда гладкая. А ты – списанный материал.

Дома я мрачно подошла к зеркалу в ванной. Морда. Черты лица. Нос, опять же. Нет, ну нос-то как раз еще ничего, недлинный, прямой и аккуратный, а вот мешки под глазами никуда не годятся. И морщины, морщины! Вот здесь, на лбу, и у переносицы – говорила мне мама в детстве, не морщи лоб, а я все не слушалась. И подбородок, конечно, уже не четкий, и вот тут на щеках неровно… Сороковник, чего ж вы хотите-то…

Нет, чего вы хотите, как раз понятно – чтоб двадцать лет, чтоб жопа в обтяжку и кожа персиком. Только умище, умище-то куда девать? Я не хочу в тираж! Я не хочу быть незаметной за столиком, я хочу обратно в свои двадцать, чтобы все бегали вокруг и смотрели в глаза, я хочу…