Текст книги "Гостиница тринадцати повешенных"

– Родственник графа де Шале?

– Да, адвокат, некто Фирмен Лапрад.

– Фирмен Лапрад… не знаю такого.

– Но я знаю… и не знаю почему, но думаю, он может быть нам полезен… даже очень полезен. Полноте, господин де Лафемас! Даже если в вашей охоте станет на одну гончую больше, это никак не отразится на вашем вознаграждении… Ради подобной перспективы можно ведь пожертвовать получасом вашего драгоценного времени, не так ли?

Лафемас поклонился.

– Разумеется, сударыня.

– Посидите же здесь. Катя, подай прохладительных напитков господину де Лафемасу.

С этими словами Татьяна быстро вышла из гостиной.

Объясним в нескольких строках отношения, существовавшие между Татьяной Илич, московиткой, и Фирменом Лапрадом, адвокатом.

Ближе к концу 1625 года, предшествовавшего тому, в котором происходит наша история, в сентябре месяце, однажды под вечер, Фирмен Лапрад, гуляя по уединенным дорожкам Кур-ла-Рен, сделал находку, ценность которой заставила его поспешно вернуться домой, где, запершись в своей комнате, он мог рассмотреть ее более свободно.

То был миниатюрный портрет работы Мишеля Кастелло, усыпанный крупными бриллиантами, блеск которых при огне в первую минуту совершенно ослепил молодого человека. Но когда он, так сказать, упился этим сиянием, то его глаза остановились на самом изображении…

– Да это же граф де Шале! – вскричал он.

И он не ошибался. То был действительно портрет графа Анри де Шале, которого Фирмен Лапрад – будучи тогда еще скромным студентом, – знал лишь в лицо, так как никогда бы не осмелился без представления заговорить со столь важной особой!

На оборотной стороне этого портрета, на слоновой кости пластинке, золотыми буквами были выгравированы имя и дата:

Анри.

15 февраля 1625 года.

Чуть ниже – другое имя:

Татьяна.

И наконец под ним, по-русски, всего одно слово:

Люблю.

Люблю… Фирмен не знал русского, но в некоторых случаях ум заменяет знания. И, придя на помощь разуму, память студента позволила ему вспомнить о том, что во дворце он слышал о некой проживающей в Париже богатой иностранке, русской, которая была какое-то время любовницей графа Анри де Шале.

«Анри, 15 февраля 1625 года, – говорил он себе, перечитывая. – 15 февраля 1625 года, дорогая для Татьяны дата. Вероятно, дата их первого свидания!»

И он понял, что значит: «Люблю».

«Очевидно, этот портрет принадлежит русской даме, – рассуждал он. – Да, только влюбленная и богатая женщина может украсить так предмет своего обожания. Что же мне теперь делать? Отдать его или нет? Во всяком случае, лучше отдать, – решил он. – Если более уже не любят, то все-таки будут признательны за возвращение дорогих бриллиантов, а эта признательность, может быть, будет для меня гораздо выгоднее той суммы, какую я выручу от продажи этих камней. Но если все еще любят? Татьяна Илич богата, а следовательно, и могущественна. Конечно, я рассчитываю на протекцию графа де Шале… но кто поручится, что мне удастся ее добиться? Тогда как, заработав важной услугой расположение этой женщины… Впрочем, если ее и не любят уже, но она любит, то не имеет ли наше положение сходства? А кто знает, какие последствия могут произойти от симпатии двух оскорбленных сердец? Не говорили ли мне также, что она занимается магией, эта русская? Подумаешь! В магию я, конечно, не верю… но верю в ученость… в отмщение. Да и к чему мне красть эти бриллианты, когда в моем распоряжении гораздо больше золота, чем я трачу! Определенно, признательность этой дамы даст мне больше, чем могли бы дать эти камни. Завтра же отнесу этот портрет».

И с этим решением Фирмен Лапрад, зажав портрет в кулаке, улегся и безмятежно уснул.

Наутро, наведя справки об адресе русской, он предстал перед Татьяной Илич.

Она же провела самую мучительную ночь, горюя о потере дорогого для нее украшения.

Утром, при докладе о незнакомце, желающем ее видеть, Татьяна, объятая неким тайным предчувствием, велела немедленно провести его к ней.

Первое, что бросилось ей в глаза, был футляр, который Фирмен Лапрад держал в руке.

– Ах! – вскричала она, подбегая к молодому человеку. – Кто бы вы ни были, даже если вы сын палача, клянусь, что отныне я ваш преданный друг! Даже если вы попросите у меня награды, вдвое большей, чем стоит эта вещь, клянусь, я дам вам ее.

«Вот как! – подумал Фирмен Лапрад. – Она все еще любит… следовательно, можно рассчитывать и на признательность!»

– Сударыня, – молвил он, – я сам богат и не требую никакой награды от вас за то, что исполнил свой долг. Но если вы удостоите меня вашей дружбой, я приму ее с благодарностью, как утешение в моей печальной жизни. Должен вам сознаться, я очень несчастен в любви. Могу вас заверить, однако, что вам не придется краснеть за эту дружбу. Не будучи знатного происхождения, я, однако же, еще не дошел до того в этом мире, когда люди вынуждены наклоняться в грязь или кровь, чтобы пожать вам руку.

То был тонкий намек на первую – несколько преувеличенную по форме – клятву Татьяны, и та покраснела.

– Простите мне экстравагантность моих слов, сударь, – сказала она, – но если бы вы знали, как я настрадалась, думая, что навеки рассталась с этим портретом.

– Понимаю, сударыня. Меня зовут Фирмен Лапрад; я изучаю право и после смерти родителей воспитывался дядюшкой, бароном де Ферье, троюродным братом господина графа Анри де Шале.

Татьяна вздрогнула.

– А! – произнесла она. – Так вы знакомы с графом?

– Нет, сударыня, еще не имел этой чести. Но не стану от вас скрывать, что в самом скором времени – когда я буду произведен в адвокаты – я рассчитываю при поддержке господина де Ферье заручиться благорасположением господина главного гардеробмейстера короля.

– В котором, вероятно, он вам и не откажет, сударь

– Полагаю, но, по правде сказать, хотя я и желал бы возвыситься… однако не честолюбие занимает первое место в моем сердце.

– Да, вы говорили, что несчастны в любви. Но несчастье такого рода не вечно… Иногда преданностью и постоянством можно невольно заставить полюбить себя того… кто вас не любит… или перестал любить! В противном же случае… нужно постараться забыть.

Фирмен Лапрад пристально взглянул на Татьяну.

– И вы забудете Анри де Шале? – спросил он.

– Нет! О, нет! – прошептала она, побледнев. – Но… я еще надеюсь…

– Что господин де Шале вернется к вам. От души желаю вам, сударыня, осуществления этой мечты! Но я не так счастлив, как вы; у меня нет надежды! Меня не любят… и никогда не полюбят!

– Что заставляет вас так полагать?

– Все… сила обстоятельств; характер той, которую я люблю. Наконец, предчувствие, этот тайный голос, который никогда нас не обманывает!

– Э! Все это может еще перемениться…

– Нет, я не обманываю себя на этот счет! Женщина, которую я люблю, не просто меня не любит… она мена ненавидит.

– Она знает о ваших чувствах?

– О! Если бы она о них знала, то к ее ненависти присоединилось бы еще и презрение.

– Презрение! Разве ваша любовь из тех, которую отвергают человеческие или божеские законы?

Фирмен Лапрад пожал плечами.

– Подчиняется ли любовь, это всепожирающее пламя, каким-либо законам? Моя любовь еще не преступна, но сделается таковой!.. И кто виноват, однако, что это чувство, как пламя, овладело всеми моими помыслами, душой и сердцем? Теперь уже для меня нет надежды, так как через месяц эта женщина будет принадлежать другому, и тогда, чтобы не сделаться действительно презреннейшим созданием в мире, я покончу с собой!

– Неужели вы решитесь на столь ужасный поступок? – вскричала Татьяна, внимательно слушавшая и не спускавшая глаз с лица Фирмена, на котором так красноречиво выражалась вся игра его внутренних бурь.

– Это все, что в моей власти! – произнес он с трагическим жестом. – Но я, кажется, злоупотребляю вашей добротой, сударыня, – промолвил он спокойнее после некоторого молчания.

– Напротив, сударь! Вы даже не пользуетесь ею, – сказала Татьяна с любезной улыбкой. – Не обязана ли я вам столь многим… Послушайте, господин Лапрад, если вам не нужно мое золото, не откажитесь выбрать себе на память, в знак нашей дружбы, одну из этих вещиц.

Разговаривающие находились в роскошном будуаре, наполненном изящными и дорогими безделушками. Фирмен Лапрад небрежно взглянул на предлагаемые ему вещи, а затем остановил испытующий взгляд на Татьяне.

– Вы, кажется, занимаетесь оккультными науками, сударыня? – спросил он.

– Да, – отвечала русская.

– То есть, прикрываясь некромантией, кабалистикой, магией – всеми этими глупостями, которыми используют умные люди, чтобы морочить головы глупцам, – изучаете физику… астрономию… и в особенности химию?

– Так и есть. Изучать тайны природы – моя страсть. Мой дядя, который в молодости своей знал знаменитого алхимика Бернгарда де Трева, всегда поощрял мои занятия.

– Следовательно, вы занимались изучением и ядов… растительных, животных, минеральных?

– Конечно.

– Не будет ли с моей стороны нескромностью попросить вас показать мне образчик вашего искусства в этом деле? О, всего лишь показать!

Татьяна направилась было к открытой двери, за которой был коридор, что вел к ее лаборатории; Фирмен Лапрад последовал за ней, но вдруг, деликатно ухватив русскую за руку, воскликнул:

– Впрочем, нет, не сегодня! Не сегодня!

И со зловещей улыбкой он продолжал тихо, но так, чтобы его можно было расслышать:

– Это будет для меня сильным искушением… Лучше подождать… подождать еще немного!

Теперь Татьяна, в свою очередь, пытливо взглянула на молодого человека.

– Я обещала на деле доказать вам мою дружбу, – сказала она серьезно, – и сдержу слово! Однако подумайте вот о чем: некоторые средства наказания или отмщения следует употреблять лишь в самую последнюю очередь. Ваше намерение мне понятно… Но если труп не в состоянии будет выразить вам своего презрения, он вместе с тем не сможет уже и тронуться вашими слезами.

– Сударыня, – возразил Фирмен Лапрад, – позвольте мне вместо ответа задать вам один вопрос: вы любите графа де Шале… и любите до такой степени, что, несмотря на его холодность и равнодушие, все-таки не теряете надежды, что он вернется к вам. Ну а если эта надежда исчезнет? Если, несмотря на ваши мольбы и слезы… этот человек, который вчера еще был рабом у ваших ног, завтра оттолкнет вас со всей жестокостью властелина. Что вы тогда сделаете?

Татьяна хотела что-то ответить, но конвульсивный спазм исказил ее лицо; губы ее посинели, глаза помутились, лицо сделалось мертвенно-бледным.

– Не говорите! – с живостью вскричал студент. – Ваш ответ понятен. И этот ответ доказывает, что мы оба думаем о сердцах бесчувственных и неблагодарных. В настоящую минуту для меня достаточно и того, что наши мнения сходятся. До свидания, сударыня, а может быть, и прощайте… потому что, если я забуду или излечусь, то мы не увидимся более. Но если вы увидите меня снова… это будет значить, что я страдаю более чем когда-либо… и тогда вспомните о вашем обещании… Я приду требовать его исполнения, и потребую!

– Хорошо! – произнесла Татьяна, прощаясь.

Фирмен Лапрад поклонился и вышел.

* * *

Теперь последуем за покинутой любовницей графа де Шале, вышедшей принять человека, чей неожиданный визит помешал ее беседе с тем, кто должен был возвести графа на эшафот.

Впрочем, по правде сказать, не помешал, так как Татьяна обрадовалась появлению этого безнадежного любовника, рассчитывая, несомненно, сделать его полезным орудием своих замыслов.

Адвокат – так как Фирмен Лапрад к тому времени уже не был студентом, – сидел в глубокой задумчивости в комнате, похожей на рабочий кабинет или библиотеку. Склонив голову на руки, он сидел неподвижно, устремив взор на одну точку, и не слышал даже, как вошла Татьяна.

Она с минуту рассматривала его и наконец, подойдя, легонько постучала ему по плечу, сказав:

– Так это вы, господин Фирмен Лапрад. Похоже, ваши страдания лишь усилились?

Он быстро вскочил.

– Так вы меня узнали, сударыня? – вопросил он.

– Я всегда и везде узнаю друга.

– Друга?

– Конечно!.. И в доказательство того, что я вас таковым считаю, готова дать вам лекарство от вашей болезни. Вы ведь за этим и пришли, не так ли?

– Да, сударыня.

– Хорошо.

Она подошла к столу, на котором стояла великолепной работы шкатулка и, вынув из-под корсажа ключик на золотой цепочке, стала ее отпирать, но вдруг остановилась.

– Простите, – сказала она, посмотрев на Фирмена, следившего за ней с лихорадочным нетерпением, – но не могла бы я прежде узнать, как вы собираетесь использовать то, что я вам дам?

Молодой человек нахмурил брови.

– О! – продолжала она. – Мною руководит не простое любопытство… а ваши интересы… потому что, если не ошибаюсь, дело идет о мщении… а не о глупом и низком самоубийстве? Вы желаете ее смерти… а не вашей?

– Да, ее смерти, – повторил Фирмен Лапрад и добавил со злобой: – Ах! Отчего я не могу в то же время уничтожить и его?

– Что ж, – сказала она, – тогда слушайте. Есть степени наказания, как и провинности… я могу предложить их вам на выбор. Например: смерть мгновенную, как громовой удар. Затем, смерть медленную… постепенную… без всяких симптомов, как смерть угасающего старика… или младенца. Или смерть ужасную… чудовищную, проявляющуюся в страшных мучениях… когда все внутренности горят… все члены выгибаются в судорогах… рассудок помрачается… когда все естество так мгновенно разлагается, что за несколько минут очаровывавшее и пленявшее вас личико становится отвратительным и ужасным… Какую же из этих трех смертей вы выбираете?

Фирмен Лапрад дрожал, слушая Татьяну, которая объясняла ему различные свойства ядов с хладнокровием торговца, описывающего достоинства своих товаров.

– Я хочу смерть мгновенную… – пробормотал он.

– К вашим услугам, – проговорила спокойно Татьяна.

Она открыла шкатулку. На атласной подушке, размещенные в симметрическом порядке, как драгоценные украшения, лежали штук двадцать хрустальных пузырьков, заключавшие в себе разноцветные порошки или жидкости…

Татьяна выбрала пузырек с фиолетовым порошком.

Фирмен Лапрад протянул уже было за ним руку, но русская, словно мать, играющая со своим ребенком, спрятала от него столь желанную вещицу.

– Не так быстро! – воскликнула Татьяна. – Минуточку, господин Фирмен Лапрад! Этот пузырек содержит в себе мщение, наслаждение богов, как уверяют. Такой подарок с моей стороны не заслуживает ли некоторой признательности со стороны вашей?

Брови молодого человека снова нахмурились.

– Условия! – вскричал он. – Кажется, полгода тому назад вы поклялись доказать мне вашу дружбу.

– Я и не ставлю никаких условий, – возразила она. – Нет… вы вправе этого требовать от меня! Но вы согласитесь, я думаю, что такого рода услуга сама по себе устанавливает между нами некую… солидарность… если не более. Впрочем, перейдем прямо к делу. Иногда гораздо лучше высказаться откровенно, и я нахожу, что в данном случае именно так нам и следует поступить. Вы решились убить, я снабжаю вас средствами к этому; следовательно, я ваша соучастница. И теперь уже буду говорить с вами не как друг, а как соучастница, и скажу: чтобы утолить вашу ненависть, возбужденную равнодушием и презрением к вам, вы хотите уложить в могилу женщину; чтобы утолить мою ненависть, возбужденную во мне изменой, я хочу возвести на эшафот мужчину! Я помогла вам в вашей мести, сударь. Помогите мне в моей – и ваше будущее будет обеспечено.

Говоря это, Татьяна не сводила с Фирмена Лапрада глаз, словно желала передать ему через некий гипноз пожиравшее ее пламя возмездия.

Но Фирмен Лапрад покачал головой.

– Стоит ли говорить о будущем тому, – сказал он, – чья душа всецело занята настоящим? Что мне теперь до богатства и славы, когда я останусь один в этом мире!..

– Один!.. Полноте! Вы еще так молоды! В ваши годы можно легко забыть! В особенности – умерших.

– Вы тоже молоды, сударыня, – заметил Фирмен Лапрад с иронической улыбкой. – Так вы стараетесь возвести графа де Шале на эшафот лишь затем, чтобы лучше его забыть?

– Вы угадали, сударь, – отвечала Татьяна. – Умрет предмет моей любви – умрет, надеюсь, и сама любовь.

– Вы надеетесь!

– А разве вы не тешите себя такой же надеждой?

– К несчастью, когда предмет моих страданий окажется в могиле, я смогу считать выполненной лишь половину моей задачи…

– А!.. Так есть еще ненавистный муж… или любовник, которого вам нужно наказать?

– Муж… нет… нет!.. – пробормотал Фирмен, отведя взгляд в сторону. – Этот муж нужен мне живым. Впрочем, она его и не любит… она любит другого.

– Но этого другого… любовника… соперника… вы должны наказать. Подумайте, господин Фирмен Лапрад: если вы не осмеливаетесь употребить против него яд, то легко сможете от него избавиться с помощью оружия, как бы ни был он богат и недосягаем. Но оплатить это мстительное оружие можно только золотом. Есть оно у вас? То-то и оно… Помогите мне, и у вас в нем не будет недостатка.

Фирмен Лапрад уже начинал колебаться.

– В конце концов, – сказал он, – на одном ведь графе де Шале свет клином не сошелся! Полагаю, и кто-то другой вполне мог бы составить мне протекцию.

– Конечно! Например, кардинал де Ришелье.

– А! Так это для господина де Ришелье…

– Да… такова, по крайней мере, видимость…

– Понимаю; в сущности же, все это делается для вас. Что ж, я не отказываюсь, сударыня. Однако… чтобы предать в руки палача графа де Шале, фаворита короля и Месье… необходим какой-нибудь предлог. Он что, состоит в заговоре против министра?

– Да.

– Вы в этом уверены?

– Да.

– Кто вам это сказал?

– Пока никто. Но вскоре кое-кто скажет. Например, вы.

– Я?

– Да, вы!.. Являясь родственником графа де Шале, пусть и дальним, вы без труда сможете попасть в его дом.

– А письмо графини, его матери, еще шире раскроет мне двери…

– Вы видели графиню де Шале?

– Не далее как вчера дядя представил меня ей в замке Флерин, где мы были проездом из Бове в Париж.

– Вы были вчера у нее? В котором часу?

– Около двух часов пополудни.

– Вскоре после того, как я покинула замок…

– Как! Так вы тоже…

– Позвольте! Если вы вчера были во Флерине около двух часов, то вы должны были встретить там одного человека, судя по всему, весьма преданного семейству Шале…

– Паскаля Симеони… охотника на негодяев?

– Именно!

– Да-да, я… я его видел! А! Так вы тоже знаете господина Паскаля Симеони?

– Только вчера с ним познакомилась!.. И лишь для того, чтобы его возненавидеть! Преследуемая им, оскорбленная и униженная, я поклялась жестоко наказать его за дерзость.

Фирмен Лапрад вскрикнул от радости.

– Что с вами? – спросила его Татьяна.

– Что со мной? А то… что этот человек, которого вы так ненавидите, мой смертельный враг. Он тот, кого любит она, понимаете?

Черты лица Татьяны заметно оживились.

– И вы все еще не решаетесь действовать заодно со мной, когда вместе с графом де Шале погибнет и ваш враг?

– Действительно… – пробормотал Фирмен Лапрад, – об этом я не подумал. Но вы не ошиблись; судя по тому, что я видел во Флерине, Паскаль Симеони беззаветно предан Шале. В частности, в замке он больше часа о чем-то беседовал с графиней.

– Вот-вот. Это она ему про меня рассказала…

– Очевидно, он приехал в Париж, чтобы послужить молодому графу.

– Чтобы послужить ему в заговоре против его преосвященства.

– И, раскрыв этот заговор, я избавлюсь также и от моего соперника!.. Ах! Теперь я больше не колеблюсь. Я ваш душой и телом! Приказывайте, сударыня! Что я должен делать?

– Вот это мы сейчас и решим, господин Фирмен Лапрад, вместе с еще одним человеком, который дожидается меня в гостиной.

– С каким еще человеком?

– О! Не беспокойтесь! Во-первых, он не менее нас заинтересован в том, чтобы первый министр сохранил свой пост; во-вторых, он ненавидит охотника на негодяев лютой ненавистью! Пойдемте же! Пойдемте!

С этими словами Татьяна взяла молодого человека под руку и уже хотела было направиться к двери, но Фирмен остановил ее.

– Простите, сударыня, я уже сказал вам, что можете мною всецело располагать, и в знак искренности моих слов готов на все, что вы предложите. Но, соглашаясь послужить вам… и самому себе… пойти по тому пути, который вы мне укажете, я все же хотел бы сохранить полную свободу действий в том, что касается моего собственного возмездия. Яд… вы так и не дали мне яд, который я у вас просил, сударыня.

И действительно: задумавшись о чем-то своем, Татьяна машинально вернула пузырек с фиолетовым порошком на его прежнее место – в шкатулку.

– Вы правы, – сказала она, – я и забыла!

И вернувшись в шкатулке, она вынула оттуда пузырек и подала его молодому человеку.

– Вы уверены в действенности этого порошка, сударыня? – спросил он.

– Уверена, – отвечала Татьяна.

И тут же добавила:

– К тому же стоит ли убивать ее теперь, когда вы знаете, что тот, кого она предпочла, вскоре должен умереть?

– Умереть!.. Кто знает, как все сложится? Он силен… он ловок, он отважен, этот Паскаль Симеони, он может от нас ускользнуть.

– Не ускользнет!

– В конце концов… если и ускользнет… если по какой-нибудь случайности мы проиграем в той битве, которую собираемся ему навязать… ему и его господину… у меня, по крайней мере, будет средство против нее… надежное средство. Так, говорите, этот яд эффективен, сударыня?

– Сомневаетесь? Тогда подождите.

И Татьяна с некоторым раздражением – ей не терпелось присоединиться к господину де Лафемасу – позвонила в колокольчик.

Явилась Катя.

– Скажи, чтобы привели Хвата.

Вскоре один из карликов вошел в комнату с собачкой на руках. Это была великолепная шотландская левретка, тонкая, стройная, с продолговатой мордочкой, с шелковистой шерстью.

Увидев хозяйку, она вырвалась из рук карлика и с веселым лаем бросилась к русской.

– Молодец, Хват, умница! – сказала Татьяна.

Собака тихо уселась у ее ног и устремила на нее свои добрые глаза.

Между тем Татьяна взяла кусок сахара, открыла хрустальный пузырек и, посыпав сахарок пудрой, повернулась к левретке:

– Лови, Хват!

Собака поймала кусок на лету, но едва она его раскусила, как безжизненной массой растянулась на паркете. Ни крика, ни вздоха не вырвалось из груди бедного животного.

– Убедились, сударь? – холодно сказала Татьяна Фирмену Лапраду.

Тот молча поклонился, спрятал яд в карман и последовал за русской, пройдя мимо карлика, на лице которого не отразилось ни малейших эмоций.

Катя, камеристка, оказалась более человечной.

– Бедный Хват! – прошептала она, пустив слезу по уходе своей барыни. – Он так вас любил, Татьяна Михайловна… никогда никому не сделал ничего плохого… за что было его убивать?