Текст книги "Гостиница тринадцати повешенных"

Глава VII
Между чашей и устами

Между чашей и устами провидение посылает нам спасительное размышление; между поднятой рукой и находящимся в опасности сердцем нам опять-таки является провидение, посылая молнию, которая удерживает руку и спасает жертву.

Если Фирмен Лапрад не знал этого, то вскоре ему предстояло это узнать.

Но прежде чем рассказать об этом, нам необходимо вернуться к Паскалю Симеони, в «Золотую колесницу».

Расставшись с баронессой де Ферье, Паскаль пришел домой совершенно расстроенный; его сильно беспокоила грусть возлюбленной, объяснение причины которой она отложила до утра.

Жан Фише, по обыкновению, ожидал своего господина. Войдя к себе в комнату и отпустив слугу, Паскаль бросился в кресло, склонил голову на руки и погрузился в размышления о вероятных причинах такого волнения баронессы.

Во всех соседних церквях пробило уже полночь, а охотник на негодяев все еще продолжал сидеть в том же положении, при слабом освещении наторевшей свечи. Вдруг дверь его комнаты отворилась и перед ним неожиданно возник Жан Фише.

– Что такое? – спросил Паскаль, удивляясь как его приходу, так и тому, что толстяк-нормандец, которого он давно уже считал спящим, стоит перед ним совсем одетый.

Но, не ответив на вопрос, Жан Фише подошел прямо к двери, выходившей на лестницу, чтобы удостовериться, хорошо ли она заперта. Успокоившись на этот счет, но все-таки, видимо, полагая, что крепость замка не достаточна для сдерживания предполагаемого напора, он придвинул к двери сундук с дровами, который с трудом бы подняли и двое.

Глядя на все эти проделки слуги, Паскаль уже начал было думать, что тот сошел с ума.

– Однако что все это значит? – вскричал он наконец.

Но Жан Фише приложил палец к губам и подошел к своему господину.

– Это значит, господин, – шепнул он ему на ухо, – что нам угрожает опасность! Откуда она исходит, какого она рода, я не знаю! Нам повезло, что за обедом я ел раков… Мой желудок всегда тяжело их переваривает, как вам, господин, известно! Предосадно, право, потому что я их просто обожаю!.. Одним словом, так как мне не спалось, я сел у окна подышать воздухом и увидел, что происходит нечто неладное.

– Что же ты увидел?

– Я увидел с дюжину чужаков, которые пробирались в ворота нашего дома.

– С дюжину чужаков?! Ты, должно быть, задремал! Это, верно, Рике, подмастерье, возвращался домой с двумя-тремя товарищами, которых пригласил ночевать.

– Вовсе нет, господин, вовсе нет! Я не спал. Вот, смотрите… нагнитесь немножко, чтоб ваша тень не была заметна, и выгляните из окна. Видите эти черные фигуры по углам, напротив, между особняком де Ферье и соседним с ним домом?

– Так и есть! – промолвил Паскаль. – Там человек пять-шесть…

– Черт возьми! Я всех их видел… как они крались! И будь ночь немного светлее, смог бы даже рассмотреть их рожи.

Паскаль поднялся на ноги.

– И ты уверен…

– Что их целая дюжина… и они уже в доме? Да, господин, абсолютно уверен.

– Должно быть, это воры, которые пришли обокрасть госпожу Латапи.

– О, господин… Двенадцать-то человек против одной старухи… Не считая еще тех, которые остались на улице, чтобы при необходимости прийти к ним на помощь. Это невероятно! Повторяю, господин: по моему мнению, эти люди что-то замышляют против нас. Одно уже их количество доказывает, что они пришли именно по нашу душу, – должно быть, знают, что с нами шутки плохи. Вот!.. Слышите? Держу пари, что они уже на лестнице!

Действительно, до ушей Паскаля донесся легкий шум, который, впрочем, тотчас же затих.

Он задумался, спрашивая себя, кто бы такие могли быть эти враги; естественно, припомнились ему и тайные опасения Анаисы, но все равно он не мог понять, вследствие каких обстоятельств молодой женщине удалось так верно предчувствовать надвигающуюся опасность.

В любом случае нужно было найти разгадку этой проблемы, а Паскаль Симеони был не такой человек, который стал бы долго соображать, как приступить к делу.

– Убери сундук оттуда, куда ты его поставил, – шепнул он слуге, – но так, чтобы ничего не было слышно.

Сундук бесшумно вернулся на прежнее место.

– Теперь, – продолжал Паскаль, – с тобой ли твоя палка?

– Вот она, господин. О!.. Стоит мне лишь почуять подобного рода забаву, как я тотчас же запасаюсь своей тросточкой!

Тросточкой Жана Фише была огромная кизиловая дубина, тяжелая, как свинец, прочная, как железо.

– И нож твой при тебе?

– Да, господин, и он со мной. Но…

– Помолчи!

И Паскаль задул свечу.

* * *

Читатель, конечно, знает, какого рода опасность угрожала Паскалю Симеони.

Позарившись на золото Фирмена Лапрада и отступив от своих правил, Баскари, этот парижский браво, решился сделаться атаманом шайки разбойников.

Негодяи эти, собранные им в кабаке «Спящий кот» и получившие такой сверхщедрый задаток – еще большая сумма была им обещана в случае успеха, – готовы были напасть хоть на Бастилию.

В числе этих хулиганов был в особенности один, который не столько из выгоды, сколько из личной ненависти с радостью взялся участвовать в этой экспедиции против охотника на негодяев.

Конечно, читатель не забыл о нападении босоногих на барона де Ферье в Алаттском лесу и о вмешательстве Паскаля Симеони и его слуги, словом, о том эпизоде, с которого началась вся эта история.

Что ж, в таком случае он помнит также и одного из босоногих, некоего Трифуля, который поклялся отомстить охотнику на негодяев.

Вот этот-то босоногий Трифуль, излечившись от ран, нанесенных ему дубинкой и потерявший надежду обогатиться в лесах, явился искать счастья в Париж, где случай сразу же натолкнул его и на поживу, и на возможность отомстить. Два счастья сразу!

Без четверти двенадцать, вооружившись шпагами, кинжалами и ножами – дабы не привлекать внимания полиции Баскари исключил огнестрельное оружие, и то была его большая ошибка, – вся эта ватага, разделившись на два отряда, направилась разными дорогами к «Золотой колеснице».

Подкупленный Бертрандой – впрочем, с уверением, что дело идет только о шутке, устроенной некими студентами для их жильца, – подмастерье Рике отворил этим шутникам ворота.

Однако увидев зверское лицо Трифуля, бедняга в испуге отпрянул…

Но тот, схватив подмастерье за руку, сказал ему:

– Веди нас в комнату Паскаля Симеони и ни единого слова, ни единого вздоха, или я тебе сверну голову!

Рике повиновался.

Второй же отряд, состоявший из восьми человек – во главе его был сам Баскари, – выстроился по углам дома, стоявшего напротив «Золотой колесницы». Было условлено начинать нападение, как только станет ясно, что Паскаль и его слуга легли спать. Комнаты их находились на втором этаже, стало быть, Баскари мог видеть, когда там погаснет огонь, и дать сигнал. По этому сигналу Трифуль сотоварищи должны были проникнуть в комнату с лестницы, Баскари же со своими влезть в окно. Комбинация довольно искусная. Осаждаемые таким образом со всех сторон, охотник на негодяев и его слуга не смогли бы противиться такой силе.

Так, по крайней мере, думали разбойники.

* * *

Лишь только Паскаль потушил свечу, как раздался сигнальный свисток.

Не успел он еще окончательно смолкнуть, как дверь, ведущая в комнату охотника на негодяев, не выдержала напора четырех могучих мужчин. На площадке могли поместиться только четверо, остальные восемь человек стояли гуськом вдоль лестницы, на одной из ступеней которой застыл, прижавшись к стене, и Рике. Дверь подалась, как мы уже сказали, и Трифуль с тремя товарищами ворвался в комнату.

Ворвался в полной уверенности, что они найдут искателя приключений в постели… а кто не знает, что в постели и в ночной пижаме самый сильный человек делается уже не таким опасным? Но каково же было их разочарование, когда охотник на негодяев и его слуга встретили их ударами палки и шпаги, от которых нападавшие, крича от боли и ран, бросились назад.

Но следующие четверо, поднявшиеся уже на площадку, загородили им выход.

Стеснившись таким образом и напирая друг на друга, эти презренные негодяи образовали из себя твердую массу, на которую градом посыпались удары дубины Жана Фише и шпаги Паскаля… парировать которые злодеи оказались не в состоянии, так как были стеснены до такой степени, что не могли даже поднять руки!

Лишь неистовый рев был ответом на учащенные удары, сыпавшиеся на них со всех сторон.

Наконец, да и то скорее инстинктивно, чем по соображению, хвост колонны подался назад, и таким образом дал путь к спасению стоявшим в ее голове.

Но эти передовые были уже так избиты, что не сумели воспользоваться удобным случаем к побегу. Трифуль и еще двое нападавших пали мертвыми.

Впрочем, на этом Паскаль Симеони и Жан Фише не были намерены останавливаться.

– Сундук! – вскричал первый из них.

Жан Фише повторять не заставил; он сразу же понял, что следует делать. Вытащив сундук с дровами на площадку, он сбросил его с лестницы на разбойников, опрокидывая их как карточных капуцинов.

Но и этим битва не закончилась.

То, о чем мы рассказали, вместилось в три-четыре минуты, однако и этого времени оказалось достаточно для того, чтобы Баскари и его люди успели прицепить веревочные лестницы и взобраться по ним к окну.

Нужно отдать должное этим молодцам: они не заставили себя ждать; услышав отчаянные вопли товарищей, они принялись карабкаться наверх с быстротой и ловкостью кошек.

Следовательно, в то самое время, когда Жан Фише спускал с лестницы свой сундук с дровами, окно в комнате Паскаля разлетелось вдребезги, и в нем, с кинжалами в руках, показались Баскари и еще два головореза.

Их встретил Паскаль, уже ожидавший нападения с этой стороны.

Однако, заметив в темноте – не стоит забывать, что вся эта сцена происходила ночью и только теперь, в разбитое окно, слабый свет проник в комнату, – заметив перед собой трех человек, позади которых маячило еще несколько силуэтов, Паскаль решил изменить образ своих действий. Его шпага, как бы ни была она верна и ужасна, все-таки не смогла бы скоро избавить его от этих новых врагов. Он схватил лежавшие в камине массивные щипцы, которые, похоже, не погнулись бы и выворачивая дерево с корнем, и вооружился ими против неприятельских кинжалов.

– Это еще что такое? – вскричал Баскари, стальное оружие которого сломилось как соломинка при первом же ударе о щипцы. – Да где это видано…

Но договорить Баскари не успел: щипцы раскроили ему череп. Второй и третий разбойники также, в свою очередь, повалились мертвыми; однако несмотря на это четвертый влез уже на балкон, но не успел он и ноги поднять на подоконник, как был поражен в грудь и полетел наземь.

Увидев это, остальные пятеро бросились бежать.

Оставшееся в живых на лестнице, вместо того чтобы продолжить подъем, также поспешили спастись бегством.

Воцарилась могильная тишина, лишь изредка прерываемая стуком окна, которое робко отворял какой-нибудь перепуганный обыватель, дабы взглянуть, чем кончилась эта страшная баталия.

Жан Фише подошел к окну, у которого продолжал еще стоять его хозяин.

В это время из дома Ферье вдруг донесся душераздирающий крик.

Услышав этот крик, Паскаль, чье сердце и во время сражения билось не чаще обычного, задрожал.

Дело в том, что в крике этом он узнал голос Анаисы!

Анаиса! Так, стало быть, и она в опасности? Да! В то время как пытались убить его, вероятно, тот же враг напал и на нее… а теперь, может быть, и убивает.

И врагом этим был Фирмен Лапрад! Фирмен Лапрад, который солгал им обоим, целый месяц притворяясь, что излечился от своей постыдной страсти!

В одно мгновение завеса спала с глаз Паскаля.

Уже в следующий миг он принял решение.

Спуститься по лестнице, заваленной трупами и сундуком с дровами, было бы не так-то и просто.

В любом случае то был самый длинный путь.

– За мной! – бросил он Жану Фише.

И, спрыгнув на балкон, он схватил одну из висящих лестниц, оставленных разбойниками, и через несколько секунд был уже на земле.

Жан Фише последовал примеру своего господина.

В эту минуту в особняке Ферье вновь закричали.

Но на сей раз то был голос не баронессы, а какого-то мужчины; и то был крик не отчаяния и не мольбы, а крик страдания… предсмертный стон!

Глава VIII
Возмездие

Мы оставили Фирмена Лапрада с занесенным над баронессой кинжалом…

Стоя позади кресла – очень слабой преграды, – молодая женщина продолжала взывать на помощь ослабевающим уже от страха голосом, в то время как на нее надвигался убийца.

Еще каких-нибудь два шага… и он ее настигнет!

Но через тот же потайной ход, которым проник к своей тетушке Фирмен, вошел в комнату и другой человек.

Человек, при виде которого Фирмен Лапрад, в свою очередь, отшатнулся.

Это был кучер Лапьер.

Первым делом честный слуга бросился к госпоже, заслонив ее своим телом.

Несложно понять, что баронесса и сама поспешила под его защиту, вдвое сократив ему тем самым дорогу.

– А, мой прекрасный господин! – вскричал Лапьер, погрозив адвокату кулаком. – Так вот для чего, за исключением одной старой ведьмы Бертранды, все спят беспробудным сном! О, эта ведьма все мне рассказала! В противном случае я бы ее задушил!.. По вашему приказу она за обедом всыпала нам в вино снотворное. Но иногда даже самые верные предприятия не удаются! Я сегодня обедал не дома и вечером, в доме, ничего не ел и не пил. Понимаете? Спать-то я спал… но сном обыкновенным… и крики госпожи тотчас же меня разбудили! Но я быстро сообразил, что пробраться сюда мне будет нелегко, так как, вероятно, вы приняли уже все предосторожности, чтобы вам не мешали, – так я и заставил Бертранду указать мне другую дорогу сюда. Вашу дорогу! О! Я давно подозревал, что вы устроили себе тут какую-нибудь лазейку! А теперь убирайтесь отсюда!.. Завтра мы объяснимся в присутствии господина барона, пока же я останусь с хозяйкой. Выходите-ка, выходите… и советую поторопиться… а не то… не смотрите, что я простой слуга… я преподам вам такой урок, о котором вы долго еще будете помнить!

Лапьер говорил это, поддерживая одной рукой почти бесчувственную Анаису, другой же указывая Фирмену Лапраду на приотворенную дверь шкафа.

Но Фирмен Лапрад не трогался с места.

Он заметил, что кучер был безоружен.

– Вы что, не слышали, что я сказал? – вскричал Лапьер, сжимая кулак.

– Почему же, слышал, – возразил Фирмен, – но мне любопытно узнать, какой урок ты мне намерен преподать, дурачок ты этакий… вот я и жду.

– А, так вы меня еще и оскорбляете! Смеете называть дурачком… Да вы… подлец! Да-да, понимаю… у вас – кинжал, а у меня – лишь мои руки!.. Ну, так я вам покажу, что честный малый может сделать с негодяем и голыми руками!.. Побудьте тут, сударыня… и не тревожьтесь! Я боюсь игрушки этого господина не больше, чем кнута без узелка!

Опустив пребывавшую в полуобморочном состоянии баронессу на стул, Лапьер решительно двинулся на адвоката.

Тот слегка попятился.

– Глядите-ка, – произнес кучер, – да вы, похоже, уж струсили!

– Дело в том, мой друг, что я уже понял, – сказал Фирмен Лапрад, понижая голос и делая вид, что кладет кинжал в карман.

– Поняли что?

– Что был виноват… был не прав по отношению к моей тетушке.

– Неужели! Вы только теперь это осознали, немного поздновато!

– И все-таки… мне бы хотелось… чтобы ты ничего не говорил об этом неприятном инциденте моему дядюшке.

– Ничего! Было бы слишком уж глупо с моей стороны ничего ему не сказать! Впрочем, завтра увидим!.. А теперь, убирайтесь!

Обманутый тоном молодого человека и тем, что он спрятал кинжал, Лапьер подошел к адвокату и слегка подтолкнул его к потайному выходу.

Госпожа де Ферье, мало-помалу приходившая в себя, следила за перемещениями двух мужчин, мысленно благодаря уже Господа за счастливый исход.

Но вдруг она вскочила с пронзительным криком… который и услышал Паскаль Симеони.

В ту минуту, когда Лапьер подошел отворить дверь шкафа, молодая женщина увидела, как Фирмен Лапрад выхватил из кармана кинжал и быстрым, как мысль, движением вонзил его между плеч несчастного слуги.

Лапьер, в свою очередь, вскрикнул и упал замертво.

– Так погибнет каждый, кто попытается защитить вас, сударыня! – произнес убийца.

Это было уж слишком. Не в силах более защищаться, госпожа де Ферье упала на колени, но не для того чтобы просить пощады, а чтобы поручить свою душу Богу.

Даже молитва не смягчила сердце презренного племянника.

Впрочем, вид крови воспламенил его. Он бросился к баронессе… и снова занес над ней кинжал.

О, чудо!.. Кинжал выпал у него из рук, и с губ его сорвались страшные проклятия.

Откуда этот гнев, почему он не ударил?

Дело в том, что, уже замахнувшись, Лапрад заметил, что кинжал его сломан. От сильного удара две трети клинка остались в спине несчастного кучера… а в руках убийцы – один лишь обломок!..

Сперва его подвел яд, теперь – кинжал! Неужто сам сатана отказывался помогать ему?

И тут вдруг он услышал шум в доме… мужские шаги!.. Ах! Он не ошибался! Это шаги Паскаля, который кричал: «Я здесь! Я здесь!»

Паскаль!.. Как? Он ускользнул от двадцати разбойников?.. Проклятье!

«Теперь я погиб! – сказал себе Фирмен Лапрад. – Но, по крайней мере, один я не умру! Так или иначе, но эта женщина умрет вместе со мной!»

Он быстро оторвал шелковый шнурок, поддерживавший занавесы у окон и накинул его на шею баронессы, все еще стоявшей на коленах… и уже не только не защищавшейся… но и не понимавшей, что происходит вокруг!

Она даже не узнала голоса своего возлюбленного, который спешил ей на помощь.

Пара мгновений – и баронессы де Ферье не стало бы на свете.

Но, как и несколькими минутами ранее в покоях Паскаля, так теперь и здесь, дверь в комнату молодой женщины слетела с петель от одного удара.

Фирмен Лапрад невольно повернулся… и это движение спасло Анаису.

Поднятый с пола геркулесовой рукой, адвокат ощутил в то же время, как другая рука схватила его за горло… Это было возмездие: он хотел удавить… теперь душили его. Он попытался вырваться, закричать – все было тщетно.

– Умри, негодяй! – промолвил Паскаль. – Умри, как подлая тварь!

Несколько ужасных конвульсий, и из разжавшихся пальцев охотника на негодяев упал на паркет бездыханный труп того, кто был изменником своему семейству, своему господину и Богу!

* * *

Анаиса не видела этой ужасной сцены; она была в обмороке.

Поспешив снять шнурок с ее шеи, Паскаль отнес молодую женщину на постель и попытался привести ее в чувство.

Тем временем Жан Фише выволок оба трупа из спальни, позаботившись о том, чтобы и после смерти гнусный палач не лежал рядом со своей жертвой – отважным слугой, тело которого он перенес в другую комнату.

В это же время на улице послышался какой-то шум, нараставший с каждой минутой. Причина тому была следующая.

Услышав крики, которые доносились сначала из «Золотой колесницы», а затем из особняка Ферье, патрульные солдаты, объезжавшие рынок Невинных, решили наконец – возможно, немного и поздно, но лучше уж поздно, чем никогда, – посмотреть в чем дело.

Робко выглядывавшие из окон соседних домов парижане при виде солдат ободрились и один за другим начали выходить из своих домов, чтобы узнать, что случилось.

Лестницы, висевшие еще на стене дома госпожи Латапи; мертвое тело у дверей лавки; раскрытые настежь ворота – все свидетельствовало о совершившейся там катастрофе.

Осматривая все эти признаки при свете факелов, толпа повторяла на все лады, что, вероятно, в «Золотой колеснице» произошло убийство, а между тем никто – в том числе и солдаты, – не решался войти в лавку госпожи Латапи, дабы лично удостовериться в преступлении.

Таким образом, одни прогуливались, болтая, около дома Латапи, другие болтали, прогуливаясь перед домом барона де Ферье, так как и там, по всей видимости, произошло нечто, так как дверь подъезда также была отворена настежь… дверь, через которую, скажем мимоходом, после разговора с Лапьером, бежала Бертранда. Случай, устроенный самим провидением, иначе Паскаль Симеони и Жан Фише нескоро добрались бы до баронессы! Как бы там ни было, но собравшаяся толпа народу лишь чесала языками, не приходя ни к какому решению.

Изменил ход дела один неожиданный инцидент.

Молодой человек, несшийся что есть духу верхом на лошади, остановился на месте происшествия.

Этим молодым человеком был не кто иной, как Жуан де Сагрера.

Бледный, сильно взволнованный, Жуан вскричал, спрыгнув с лошади, которую кто-то из толпы вызвался подержать:

– Что случилось? И что в столь поздний час делают перед этим домом все эти люди?

– Должно быть, сеньор, – отвечал офицер патруля, – в «Золотую колесницу» забрались воры. Посмотрите… вот один из них… он, похоже, упал… или был выброшен из окна… когда пытался влезть туда.

Жуан взглянул на убитого и подумал: «Но что, если эти разбойники проникли в «Золотую колесницу», чтобы убить Паскаля? Быть может, они его и убили!»

– И вы стоите здесь, – крикнул он солдатам, – когда, возможно, вы нужны там, в доме!

Произнеся эти слова, Жуан обнажил шпагу и, как безумный, бросился внутрь жилища госпожи Латапи.

Когда вошел один, могли входить и другие!

Патрульные последовали за Жуаном.

Какое зрелище представилось им на лестнице! При свете факелов они увидели несколько окровавленных человек, распростертых на ступенях, из которых одни были уже мертвы, другие же еще дышали и стонали.

Однако Жуан стал пробираться наверх, заглядывая каждому мертвому или умирающему в лицо, страшась обнаружить среди них Паскаля. Но страх этот лишь усиливался по мере того, как он кричал, поднимаясь: «Паскаль! Жан Фише!», и никто ему не отвечал.

Наконец Жуан достиг площадки, на которой находилась спальня его друга, но и там натолкнулся на трупы… но не те, которые он так опасался обнаружить.

Но что же, однако, стало с Паскалем и его слугой?

– Быть может, господа, которых вы ищете, сеньор, спаслись бегством? – сказал полицейский офицер.

– Те, кого я ищу, бегством не спасаются! – отвечал Жуан.

– В таком случае, вероятно, именно они убили всех этих людей. Черт возьми! Вот резня-то была! Человек восемь полегло, по меньшей мере. Одно непонятно: как они ухитрились справиться с такой ватагой!

Жуан не обращал внимания на рассуждения собеседника; он смотрел в разбитое окно на особняк барона де Ферье… где мелькали огни и заметно было движение…

Это бегал Паскаль, разыскивая какое-нибудь успокоительное, и суетился Жан Фише, стараясь разбудить хозяина дома и челядь.

И тут пажа осенило.

Он знал, что Паскаля с бароном и баронессой де Ферье… в особенности с баронессой… связывали теплые отношения.

– Но, – произнес он, обращаясь к офицеру, – не случилось ли чего-нибудь этой ночью и в противоположном доме?

– Да, мой молодой сеньор… похоже, что случилось… наверняка я не знаю… но соседи рассказывают, что и оттуда доносились крики.

Жуан его уже более не слушал. У него больше не оставалось сомнений, что нападения, совершенные на «Золотую колесницу» и особняк господина де Ферье, были учинены одной и той же шайкой разбойников.

– Он, должно быть, там! – вскричал паж.

И он вознамерился предпринять столь же трудное нисхождение с лестницы, каким было восхождение, но вдруг остановился – а вместе с ним и солдаты – услышав стоны, доносившиеся с последнего этажа.

То стонали мадам Латапи и ее подмастерье Рике. Во время битвы почтенная торговка спряталась под одеяло, прося всех святых прийти на помощь ее жильцам; по окончании же сражения она решилась впустить к себе Рике, который, добравшись до ее дверей, умолял хозяйку приютить его, и теперь оба, несколько успокоенные, они вознамерились выйти, дабы удостовериться в своей безопасности.

Поднявшись к госпоже Латапи, Жуан забросал ее вопросами, но она ничего не знала и ничего не слышала; подмастерье же, который знал и видел больше нее, счел за лучшее промолчать. Поняв, что он лишь теряет время даром, Жуан поспешил удалиться.

С помощью солдата, освещавшего ему дорогу, он протолкался сквозь собравшуюся толпу народа и вошел в особняк.

Первым, кого он встретил в сенях, был Жан Фише, который держал за ухо одного лакея, весьма недовольного тем, что его потревожили во воемя столь сладкого сна.

– Господин маркиз! – радостно вскричал толстяк-нормандец. – Каким случаем?..

– Где твой господин? – оборвал его паж.

– Наверху, монсеньор, у баронессы де Ферье.

– Поди позови его.

– Но…

– Говорят тебе, сходи за ним! Сию же минуту! Я требую… прошу тебя!

Жан Фише побежал…

Минуту спустя он вернулся в сопровождении охотника на негодяев.

– Паскаль, – сказал Жуан де Сагрера, – я убежден, что вас удерживают здесь дорогие вам интересы. Но время так дорого, что я даже не стану спрашивать вас о событиях сегодняшней ночи… а скажу прямо: Паскаль, граф де Шале в опасности… в большой опасности… готовы ли вы помочь мне попытаться его спасти?

– Пойдемте! – не колеблясь отвечал Паскаль. – Ты же останься здесь! – прибавил он, обращаясь в Жану, намеревавшемуся последовать за своим господином.

На лице старого слуги отразилась печаль – хозяин без него спешил навстречу новым приключениям, – но он повиновался.

– Скажешь мадам баронессе, – продолжал Паскаль, – что если я и ушел таким образом… не пожав ей даже руки… то мне так повелевает мой долг.

Его долг! Действительно, самое меньшее, что он мог теперь сделать, так это повиноваться своему долгу, после того как столько времени повиновался одной лишь любви! Но было уже слишком поздно. Зло было уже непоправимо.