Текст книги "Гостиница тринадцати повешенных"

Часть вторая
Двенадцать шпаг дьявола

Глава I
Из которой читатель узнает именно то, что ему следует знать

Хотя Паскалю действительно необходим был отдых после такого утомительного путешествия и вкусного ужина, который приготовила для него мадам Моник Латапи, однако, несмотря на усталость, прежде чем отправиться в постель, он около двух часов простоял у своего окна, наблюдая за всем тем, что происходило в небольшом особняке, занимаемом семейством Ферье.

Наблюдал, конечно, насколько это позволяло расстояние и опущенные шторы… Но влюбленные, да еще в первый раз, вообще бывают большими чудаками!.. Устремив неподвижный взор на слабо освещенное противоположное окно и решив, что это должна быть комната баронессы, Паскаль, несмотря на ветер и снег, простоял два часа, кого-то подстерегая… Но кого же? Он, вероятно, надеялся, что, со своей стороны, баронесса де Ферье также появится у своего окна и, узнав его в ночной темноте, выразит ему свою радость и удовольствие! Хотя он и не вполне так думал, однако если бы все именно так случилось, он бы не сильно удивился.

Но свет в комнате баронессы де Ферье вскоре погас, и весь дом погрузился во мрак.

Глубокий вздох вырвался из груди Паскаля.

– Уж не сошел ли я с ума? – пробормотал он, закрывая окно. – Разве я приехал в Париж затем, чтобы заниматься только этой женщиной?

И отвечая на свой же вопрос:

– Но я могу быть полезен этой бедняжке! Она сама мне это сказала… да к тому же и графиня де Шале поручила мне защищать ее! Я и буду ее защищать! Да, у меня достанет силы и бдительности для этих двух вверенных мне персон! И… если к одной из них я испытываю не просто интерес, а любовь. Что ж? Если Богу угодно было послать мне эту женщину, я не оттолкну ее… даже если она меня погубит!

Понятно, что, ложась с таким настроением, Симеони, проснувшись наутро, снова поспешил к окну для своих наблюдений.

О, счастье! Обычный ли то был случай или предчувствие, но в ту самую минуту, когда Паскаль отворял свое окно, баронесса, со своей стороны, сделала то же!

Она его заметила… и Паскаль даже расслышал ее восклицание, в котором не было никакого испуга! Он увидел, что она покраснела… сконфузившись, конечно, что ее застали в утреннем дезабилье.

Затем окно снова захлопнулось; но прежде чем совсем исчезнуть, маленькая ручка сделала ему знак, словно говоря: «Довольно! Вы здесь; теперь я это знаю! Спасибо и до скорого!»

Спустя час после описанного нами эпизода Жуан де Сагрера явился завтракать к Паскалю и не мог не заметить его сияющей физиономии.

– Э, мой любезный друг, какой у вас довольный вид! Не получили ли вы ночью каких-нибудь добрых вестей?

Паскаль пожал руку Жуану.

– Добрые вести, маркиз, добрые, – отвечал он. – Со вчерашнего вечера… радость, наполняющая мое сердце, делает его более чем когда-либо способным отдаться всецело, до последнего издыхания, тем, кого оно любит.

Жуан не мог вполне понять слов Паскаля, но видя его таким счастливым, также почувствовал себя счастливым.

Жан Фише между тем подал очень вкусный завтрак.

– Ну! За стол! За стол! – вскричал Жуан, первым подавая пример. – У меня аппетит сегодня, как у настоящего пажа!

– Тем лучше, мой молодой господин, – произнес Жан Фише. – Я привык полагать, что тот, у кого хороший аппетит, обычно оказывается хорошим приятелем и спутником с добрым сердцем, приятным нравом и отменным здоровьем.

– Мой славный Марк Белье… – проговорил Жуан. – Нет, не так – мой славный Жан Фише! Это не моя вина, что я не привык еще к твоему новому имени. Помнишь те времена, когда ты был моим надсмотрщиком в небольшом доме на набережной Королевы Маргариты?

– Помню ли я, господин маркиз! Еще как помню! Помню и о том, как однажды вечером вы ускользнули от меня, как угорь. Да-да! Я и сейчас вижу себя, запертого, словно мышь, в сундуке, в то время как вы, словно кошка, убегаете по крышам! О! Каким бы хитрецом я себя ни считал, вы оказались еще хитрее! И если с годами вы лишь приумножили эти ваши способности, то сейчас, должно быть, ужас какой пройдоха!

Жуан де Сагрера улыбнулся этому наивному комплименту.

– Но неужели, мой славный Жан Фише, – продолжал он. – Ага!.. На этот раз я не ошибся!.. неужели ты не жалеешь о том, что покинул свой домик в Коффри… и свою жену… госпожу… госпожу Жаклин… если мне не изменяет память?

– Все верно, господин Жуан, – Жаклин. Боже мой, вы знаете… с одной стороны, это меня немного огорчает, но с другой. Я там был, будто в спячке… так продолжалось почти пять лет… пока однажды не приехал господин Паскаль Симеони и не сказал мне: «Марк, ты мне нужен, собирайся и – в дорогу!» И я словно воскрес, честное слово! К тому же если б вы знали, какое это удовольствие – служить господину Симеони! О! За то время, что он провел в монастыре на улице Сен-Жак, он отнюдь не растерял форму! Похоже, в этом монастыре застояться никому не дают! Господин позволит мне рассказать господину маркизу о том, как мы возобновили знакомство?

Паскаль Симеони снисходительно кивнул в знак согласия.

– Это случилось часов в восемь вечера, – начал рассказ Жан Фише. – Я слонялся без дела неподалеку от дома, как вдруг, проходя по Адской дороге, рядом с лугом, что тянется вдоль крупной лесосеки, прилегающей к Коффри, услышал крик: «Волк! Волк!» Бегу я, значит, на крик, и что же я вижу – волка, да какого! – просто громадного… ручаюсь… который носится, словно бешеный, вокруг стада коров, принадлежищих одному фермеру, моему другу. Если вы никогда не видели ничего подобного, господин Жуан, то многое потеряли! Когда изголодавшийся волк выскакивает из лесу с явным намерением поживиться первой же скотинкой, какая попадется ему на глаза, коровы, завидев его, тоточас же сбиваются в кучу, выстраиваясь таким образом, чтобы сформировать своего рода огороженное пространство, внутрь которого они вталкивают телят и молодых, еще безрогих бычков, и хищник, не осмеливаясь броситься на этот усеянный рогами бастион, бегает вокруг него, отчаянно завывая.

Пастушок, мальчуган лет двенадцати – звали его Гаспар, – держался среди своих животных, но было заметно, что он очень напуган.

«Не бойся, мой мальчик, – кричу ему, – сейчас я избавлю тебя от этого горлана!»

И, зажав в руке кизиловую палку, которую я всегда беру с собой в качестве трости, когда выхожу на прогулку, я иду прямо на волка, который остановился при моем приближении и пялит на меня глаза… так, словно готов проглотить в один присест.

Еще бы! Когда эти лесные господа изголодаются, им становится не до нежностей! Натощак они способны на все. Абсолютно на все, как доведенные до крайности трусы, которые больше не знают опасности.

Но, сами знаете, мне ли бояться какого-то волка? Более того – при мысли о том, что он станет защищаться, я даже повеселел. Его озлобленный вид – ощетинившаяся шерсть, белые скрежещущие зубы – меня даже забавлял немного.

Иду я, значит, к нему, мило улыбаясь, только чтобы сказать ему: «Не бойся! Мы всего лишь побеседуем!», но не тут-то было!.. Я уже шагах в десяти от нашего пожирателя баранов, но тут вдруг из рядов коров вылетает огромный черный бык и стрелой несется на волка. Ах! Стыдно признавать, но меня, судя по всему, серый опасался гораздо меньше, чем быка, так как перед этим новым противником наш негодяй, в один миг растеряв свой гордый вид, уносит ноги в сторону леса… Бык бежит за ним… а я – за быком, крича: «Эй, Робен – его зовут Робен, этого быка; мы с ним знакомы, – эй, Робен, куда ты лезешь? Тебя это не касается! Ты попортишь его, этого зверюгу, своими рогами, позволь нам самим все урегулировать, вдвоем – только он и я! Мне нужна его шкура – будет ковриком перед кроватью!»

Но эти быки, они, конечно, храбры, но вместе с тем немного глуповаты! Раз уж куда-то помчался – уже не остановится. И ладно бы настиг и распотрошил волка, так нет же – только спугнул. Оказавшись на опушке леса, волк, считай, был уже дома. Все шито-крыто… исчез в чаще. Словно говорит: «Поймай меня там, если сможешь!» Робен налетает то на одно дерево, то на другое, но все равно упрямо прет вперед. «Убьешься придурок, – кричу я ему, – куда полез! Оставался б лучше со своими телочками!»

То ли он понял, что я над ним насмехаюсь, то ли досада от неудавшейся погони ударила в голову, но только смотрю я, совершенно беззаботный, как он срезает кору с вяза, и тут вдруг Робен поворачивается и, опустив голову, бросается на меня. Э! Буду честен: дразнить волка – это детская забава… но вот сражаться с быком, вот так, неожиданно, без подготовки… ну его к черту! Чувствую вдруг: мне с ним не справиться. Да и неудивительно: что такое моя кизиловая палка против рогов Робена? Укрылся я за одним толстенным дубом… и кружу вокруг… и Робен за мной, с видом, словно хочет сказать на своем языке: «А! Так я придурок, значит! Ну подожди, я тебе покажу придурка!»

Сколько времени мы бы так кружили? До скончания веков, наверное. Но тут вдруг из леса раздается голос – голос, который я тут же узнал… и который мне так приятно было услышать в тот момент! И сейчас готов это признать!.. – и голос этот кричит: «Не двигайся, Марк!»

Я повинуюсь! Я всегда беспрекословно повинуюсь этому голосу. Тем временем Робен, у которого нет тех же причин, какие есть у меня, стоять смирно, уже роет землю копытами, готовый насадить меня на рога. Мы стоим друг против друга… еще секунда – и меня срежут, как кору с вяза… и отбросят… куда придется. Но не успевает он закончить свои любезные приготовления, как на него набрасывается какой-то человек… и своими железными руками хватает за рога. Робен ревет, пытаясь сбросить это внезапное ярмо. Тщетные усилия! Руки его не отпускают, напротив, давят на быка еще сильнее. Робен мычит уже не от гнева, а от страха; он дрожит, ноги его подкашиваются, и наконец безжизненной массой он оседает на землю.

А я бросаюсь на шею господину Паскалю Симеони, крича: «Спасибо!.. спасибо, господин. Раньше вы были отважным, как орел, и хитрым, как лиса, теперь же, вижу, стали еще и сильным, как лев! Что прикажете? Я весь в вашем распоряжении, весь ваш на этой земле, а если понадобится, то буду вашим слугой и в ином мире! Говорите, живой или мертвый, я всецело принадлежу вам!»

* * *

Жан Фише замолчал, и паж, который прослушал его рассказ с превеликим интересом, с восхищением посмотрел на героя приключения – Паскаля Симеони.

– Уж и не знаю, – воскликнул он, – какой ужасной силой нужно обладать, чтобы укротить быка! Я полагал, что во всей Франции есть только один человек, способный на нечто подобное – мой друг Клод Даржан, муж Кристины Буасси; похоже, я ошибался, мой дорогой Паскаль… Где вы приобрели эту удивительную силу мускулов, неужели в монастыре Капуцинов на улице Сен-Жак?

– Да, – отвечал Паскаль. – Настоятель монастыря подобен Гераклу, Самсону… и вместе с тем или вопреки тому, если хотите, это человек блестящего ума, чей девиз таков: «Когда голова на плечах, следует подумать и о теле». С головой у меня было все в порядке, вот я и поработал немного над собой под руководством могучего настоятеля.

– Но поговорим же о вашем путешествии, Паскаль. Заехав в Коффри за Жаном Фише, вы, вероятно, побывали и в Брей-ле-Сек? Как поживают мои дорогие кузины Кристина, Луиза и Фернанда?[14]14
  Персонажи романа Анри де Кока «Три кавалерист-девицы».


[Закрыть]

– Замечательно, господин маркиз.

– Луиза и Фернанда так и не нашли себе партию?

– Не нашли. И, боюсь, никогда не найдут.

Жуан печально покачал головой.

– Да, – продолжал он, – я вас понимаю, мой друг. Любовь… любовь без будущего, которую не выкинешь из сердца. Бедняжки! Они заслуживали большего счастья.

И молодой человек продолжал со вздохом:

– А затем вы, вероятно, отправились в замок Флерин? Виделись ли вы с графиней де Шале?

– Виделся.

– Милая тетушка! Теперь, зная, что за ним, как тень, будет следить такой человек, как вы, готовый ежеминутно отстранять всякую опасность, полагаю, она спокойна за судьбу сына.

– Графиня де Шале приняла меня так любезно и радушно, что я никогда этого не забуду.

– Вы никого у нее не встретили?

– Как же! Одного из ее родственников, дворянина из провинции, который направлялся в Париж с женой и племянником, – господина барона де Ферье.

– Барона де Ферье? Такого не знаю!

– Впрочем, об этой встрече я вам упоминаю только так, к слову; но вот о другом деле, более серьезном, я должен с вами поговорить, маркиз. За несколько минут до моего приезда в замок Флерин к графине де Шале явилась женщина, русская, насколько я смог понять по ее одежде, экипажу и прислуге.

– Русская? Постойте! В Париже действительно вот уже два года живет какая-то русская по имени Татьяна Илич… дочь одного богатого московского боярина, погибшего на Кавказе. Она отличается здесь роскошью и оригинальностью манер и, по слухам, увлекается астрологией и магией. Впрочем, она так хороша и богата, что многие пытались ей понравиться… Но вдруг она перестала показываться в свете и о ней все забыли.

– Но она-то никого не забыла. Вы не слышали о том, что она была любовницей графа Шале?

– Слышал. Но я полагал, что Анри так сильно влюблен в герцогиню де Шеврез, что не придавал никакого значения этим слухам. Так вы говорите, что Татьяна была у графини де Шале? С какой же целью?

– Я вам сказал уже, что эта женщина никого не забыла. По всей вероятности, все еще влюбленная в неблагодарного, она отправилась к его матери с одной лишь целью – попытаться разлучить графа де Шале с мадам де Шеврез.

– Тщетная попытка! Никогда Анри не расстанется с герцогиней.

– И вот за это-то Татьяна и отомстит! Покинутая любовница, которая вчера еще умоляла, потому что все еще надеялась, потеряв надежду, превратится в непримиримого врага.

– Врага! А что может сделать эта женщина графу?

– Разве она не богата… очень богата?

– Действительно! С золотом всего можно достичь. Боже мой! Еще одним опасением больше! Мало того, что его любовь грозит ежеминутными опасностями, так еще придется опасаться последствий одной из его прихотей!

– Что до этого, мой молодой господин, то вы можете успокоиться! Пойманная змея – змея полумертвая. Я видел эту Татьяну Илич.

– Ах!

– Мы поняли друг друга: как от меня не укрылась ее ненависть, так и от нее не укрылась моя преданность. Прежде всего, ей придется схватиться со мной. Лишь преодолев это препятствие, она сможет проложить путь к своей цели. И при первом же нападении я ее раздавлю. О! Раздавлю без жалости, без милосердия, уверяю вас!

Жуан де Сагрера вновь вздохнул.

– Вы сомневаетесь, господин маркиз? – спросил Паскаль.

– Нет, мой друг, нет, я не сомневаюсь ни в вашей храбрости, ни в вашем усердии, но…

– Но?

– Но, признаюсь, я боюсь, что эта обязанность будет для вас слишком тяжела! Ах! Если бы вам предстояло бороться только с одной этой ничтожной женщиной… с покинутой любовницей! В конце концов, что она может сделать, эта Татьяна? Подослать к вам… или Анри убийц? Что ж, этих убийц вы убьете. Но вот другая особа опаснее Татьяны. Опаснее потому, что граф ее обожает, что он смотрит на все лишь ее глазами, думает только ее головой… что для нее он рискнет и своим состоянием, и жизнью, и честью! Поверьте, в эту самую минуту они замышляют какой-то заговор против его преосвященства, заговор, в котором Мария де Шеврез играет главную роль… и в который она, несомненно, успела уже вовлечь Анри!

– Заговор?

– О, это не более чем подозрение! Но вчера – расставшись с вами, – когда вошел в замок Шеврез, я обнаружил в обществе графа и герцогини одного человека… лошадиного барышника, как меня уверяли…

– Вы бы узнали этого человека, господин маркиз?

– О! Везде! Незамедлительно! Как бы он ни переоделся!

– Что ж, когда бы, где бы то ни случилось, тотчас же известите меня и…

Стук в дверь прервал речь Паскаля Симеони.

– Извините, господа, если я вас побеспокоила, – произнес нежный голос мадемуазель Жильетты, племянницы мадам Латапи. – Но вот письмо… очень срочное, которое меня просили вручить господину Паскалю Симеони. Оно из особняка Ферье.

– Из особняка Ферье! – вскричал Паскаль, бросаясь навстречу Жильетте. – Вы позволите, господин маркиз? – продолжал искатель приключений, обращаясь к своему гостю.

– Сделайте одолжение! – отвечал молодой человек.

Письмо, которое Паскаль поспешно распечатал, заключало в себе лишь следующие слова:

«В полдень я буду одна. Сможете прийти?

Анаиса».

В полдень! Паскаль посмотрел на часы, на которых была уже половина двенадцатого! Времени оставалось немного!

– Благодарю вас, дитя мое, – сказал он Жильетте, – благодарю.

– О, не за что, сударь, – отвечала та, удаляясь.

Паскалю очень хотелось расспросить девушку, узнать, видела ли та баронессу, сказала ли та что-нибудь, передавая записку, но при Жуане де Сагрера он этого не посмел.

Жуан, заметив волнение своего хозяина, сказал, протянув слуге свой стакан:

– Ну, старина Жан, налей-ка мне еще немного этого славного вина – замечу, между прочим, мой любезный Паскаль, что вас здесь отлично угощают, – и я пойду.

И паж продолжал, улыбнувшись в ответ навыражение удовлетворения, которое не смог скрыть Паскаль при этих словах:

– Что, полагаю, окажется весьма кстати для твоего хозяина.

– Ах, господин маркиз, – пробормотал Паскаль. – Действительно… это письмо обязывает меня. Но дело, которым я собираюсь заняться, одобрено графиней де Шале. Речь идет о…

– Разве, Паскаль, – прервал его Жуан самым любезным тоном, – я просил объяснений? Вы совершенно свободны в ваших поступках… и что бы это ни было, я вполне уверен, что речь идет о деле достойном! Впрочем, я и сам намерен тотчас же отправиться за несколько лье отсюда, к моей возлюбленной… потому что у меня тоже есть возлюбленная! Как видите, вам не следует извиняться передо мной в том, что мы так быстро расстаемся. Мой плащ, Жан; а теперь будь добр спуститься во двор удостовериться, что мой слуга находится там с лошадьми, а не пьет, по привычке, в каком-нибудь кабачке…

И пока Жан Фише спешил исполнить приказания Жуана, тот весело обратился к Паскалю:

– Что же вы меня не спросите, любезный друг, о моей возлюбленной, которая находится за несколько лье от Парижа?

Паскаль улыбнулся.

– Вы скромны, господин маркиз, а значит, и мне следует быть таким же.

– О! – возразил Жуан. – Но я хочу, чтобы вы знали имя той, которую я люблю! Помните ли вы малышку Бибиану, дочь Гонена, фокусника с Нового моста?

– Помню. Я часто видел мэтра Гонена на его подмостках. Но я думал, что, по приказанию Ришелье, он был брошен в тюрьму.

– Действительно, кардинал был очень зол на этого бедняка и засадил его в Шатле[15]15
  Шатле – название двух крепостей в старом Париже. В одной из них находилась уголовная полиция, другая служила тюрьмой.


[Закрыть]. Но я так просил, так умолял, что Ришелье наконец смягчился. Вот уже шесть месяцев, как Гонен живет счастливо и спокойно на одном прекрасном постоялом дворе, который я ему купил близ Ферроля, по дороге к Фонтенбло.

– Спокойно и счастливо? Если мне не изменяет память, этот Гонен всегда был беспокойного и мятежного нрава. И если кардинал наказал его, то уж вовсе не за неуместные шутки, а за то, что он превратил свой балаган в притон для всех врагов королевства. Уверены ли вы, господин маркиз, что он исправился?

– Как в себе самом, Паскаль! Теперь Гонен с его женой Марселиной только и думают, как бы зарабатывать побольше деньжат в своей гостинице.

– От души желаю этому верить. А мадемуазель Бибиана, его дочь?

– Мадемуазель Бибиане сейчас тринадцать лет. Надеюсь, меня никак не упрекнешь в том, что я выбираю слишком старых возлюбленных! И она уже чудо как хороша и шаловлива! Серьезно, Паскаль, я ее люблю… как брат любит сестру! Она мне обязана своим достатком… и достатком своих родителей. И как нежно она выражает мне свою признательность! Она тоже меня любит!

– Как вас не любить, господин маркиз, когда вы так любезны и щедры?

– Господин маркиз, ваш слуга, Гратьен, ожидает вас у крыльца с лошадьми.

– А! Очень хорошо! Вот тебе, Жан, за труды.

Жуан де Сагрера дал слуге золотой и, протянув руку Паскалю, сказал:

– До свидания, мой друг! Если вы мне понадобитесь, я найду вас здесь. Если же вам буду нужен я… Да, кстати, вы мне так и не рассказали, что делали в Люксембургском дворце, в обществе господина де Лафемаса?

– Очень просто: мне хотелось дать вам знать, что я приехал в Париж, вот я и воспользовался предложением господина де Лафемаса представить меня кардиналу в надежде, что я вас там непременно увижу.

– Однако, Паскаль, этот господин де Лафемас злой человек.

– Полезно иногда познакомиться и со злыми, чтобы лучше ценить услуги добрых!

– А кардинал… Что вы о нем думаете?

– Что он именно таков, каким я его воображал. Единственный, пожалуй, человек во Франции, гений которого преобладает над всеми событиями.

– И вид у него очень величественный, не правда ли? И он вовсе не так зол, как о нем говорят! О, нет! Я горжусь тем, что состою у него на службе, и готов пожертвовать за него чем угодно, как ни странно это прозвучит в моем положении. Я люблю кардинала и вместе с тем имею друзей среди его врагов! Нахожусь, как говорится, между молотом и наковальней. Однако я настолько ловок, чтобы не быть раздавленным! Но я заболтался, а вас ждут. До свидания же, Паскаль! О! Как я рад знать, что вы в Париже. Вдвоем мы теперь, когда Анри совершит какой-нибудь безумный поступок, сумеем смягчить его последствия. До свидания!

– До свидания!

Жуан де Сагрера отправился к Бибиане, а Паскаль Симеони снова принялся перечитывать записку баронессы Ферье. Часы показывали уже без пяти двенадцать. Он поспешно надел шпагу, взял шляпу…

– Дорогой гость, вы позволите? – произнес Антенор де Ла Пивардьер, показавшись на пороге полуотворенной двери.

– Позволю лишь пожать мне руку, но не более, любезный друг. Я спешу! До свидания!..

И стрелой пролетев мимо ошарашенного Ла Пивардьера, Паскаль сбежал с лестницы и был таков.