Текст книги "Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том I"

Прибывший корабль, ещё не спустивший сходни, атаковала толпа возчиков, кричащих что-то. Поодаль стояли запряженные повозки, сани, кареты; всё разномастное. По сходням поднялись турецкие таможенники в красных фесках; стали на выходе, проверяя каждого сходящего. Когда очередь дошла до путников, Яков, вытащив бумагу, показал им. Те залопотали что-то по-своему, внимательно пересчитывая путников. Увидев два больших сундука, залопотали оживленнее; жестикулируя, встали перед Яковом. Тот ответил им что-то по-турецки, те возразили. Перебранка длилась несколько минут, затем Яков, вытащив кошелёк, сунул старшему. Тот заглянул в кошелёк, заулыбался, закланялся, пропуская путников на трап.

«Оськин, найди Ласло» – приказал Яков. Тот проворно нырнул в толпу, вскоре вынырнул, ведя за собой дюжего, одетого в зипун малого, с кривым, крючковатым носом на смуглом лице. Завидев путников, тот быстро закланялся и заулыбался, лопоча что-то. Из за его спины вынырнули два молодых парня в лохмотьях; расталкивая толпу и ругаясь на чём свет стоит, они подошли ближе. Оськин указал им на сундуки и мешки, те подхватили их и бегом унесли.

«Прошу пожаловать на берег, в Македонию, Тесалоники» – сказал Оськин: – «Идёмте скорее, две подводы ждут».

Разместившись со всем скарбом на двух подводах, путники отправились вверх по улице, потом свернули в переулок и подъехали к широким воротам. Ласло что-то крикнул, ворота распахнулись и подводы въехали на широкий, мощеный камнем, двор. Ласло сказал несколько слов Оськину.

«Хозяин зовёт панов вечерять и отдыхать» – сообщил Оськин: – «Отправимся с утра».

Шум разбудил капеллана ещё до рассвета. На дворе громко кричали, стучали копытами лошади, скрипели повозки. Яков, уже одетый, стоял и ждал его. Быстро одевшись, капеллан вышел с ним на улицу.

На дворе стояла большая повозка, запряженная тройкой вороных таких статей, что впору заглядеться. Длинные гривы коней были прилежно расчёсаны и свисали аж до колен. Коренник стоял спокойно, правая пристяжная фыркала и била копытом.

«Ох и тройка, чисто Цербер трёхголовый» – восхищенно произнёс капеллан. Ласло вопросительно уставился на Оськина, тот сказал ему несколько слов; улыбающийся довольной улыбкой, Ласло что-то залопотал в ответ.

«Баит, це ещё не Цербер» – сообщил Оськин: – «Вот у кума его, Януша, на соседней станции право Цербер, просто диво дивное. Ну, баит, сами побачите, як доедем».

Коренник бежал бодрой размашистой рысью, пристяжные шли намётом, переходящим в галоп. Длинные гривы и хвосты лошадей развевались на бегу; оттянутые в разные стороны, морды пристяжных показывали ровные оскаленные зубы, хрипя на бегу и кося фиолетовыми глазами. Смерзшиеся глыски снега и грязи летели из-под копыт лошадей, ударяя в передок повозки, перед глазами сверкали подкованные копыта задних ног, которые, казалось, вот-вот оторвутся и попадут прямо в лоб. Сидеть в повозке, устланной медвежьими шкурами, было мягко и приятно, ветер дул в спину, не холодя лиц.

Не заметили, как долетели до следующей станции. Ласло ещё издали прокричал что-то хриплым голосом; ворота распахнулись, пропустив тройку на двор без задержки. Пробежав до крыльца, тройка встала, как вкопанная. Ласло спрыгнул с облучка, обнявшись, расцеловался с кумом, по комплекции похожем на Сисима. Сисим вылез из повозки и стал напротив его. Януш толкнул его пузом, Сисим ответил. Януш толкнул сильнее, Сисим ответил ещё крепче. Потолкавшись, к общей потехе окружающих, они обнялись и расцеловались.

Ласло что-то сказал Янушу, тот, расплывшись в улыбке, подбежал к капеллану.

«Прошу ясновельможна пана пождать трохи» – сказал он: – «Мигом запряжем» – и, подбежав к сараю, крикнул что-то внутрь. Внутри раздался мощный рёв, затем отчаянно залаяли и завыли псы со всех сторон. Рёв не прекращался ни на минуту, через короткое время трое дюжих молодцев вывели за уздечки трёх огромных чёрных медведей, с кольцами в ноздрях. Юркий парень вытащил из сарая лёгкие санки, с медвежьей полстью. Медведи ревели, не переставая.

«Смотрите, Вашство» – сказал Яков, нагнувшись, слепил из свежего снега крупные снежки, бросил их медведям по очереди. Те ловко поймали снежки на лету пастями, захрустели ими. Рёв смолк, смолкли и собаки. Юркий парень впряг в упряжку медведей сначала вместо коренника, привязав ему к кольцу тонкие ремешки, растянутые на оглобли, затем, по одному впряг двух других на место пристяжных, оттянув им головы в разные стороны, прыгнул на облучок.

«Сидайте, ясновельможны пан» – широко улыбаясь, пригласил капеллана Януш: – «Покатаемось».

Капеллан опасливо смотрел на тройку, запряженную дикими зверями, не мог заставить себя забраться в санки. К нему подошёл Яков.

«Не бойтесь, Вашство» – спокойно сказал он: – «Садитесь, не пожалеете».

«А что, быстро бегут?» – спросил опасливо капеллан: – «Не вырвутся?»

«Бегут быстрей коней» – ответил Яков: – «Только недалеко, круг пробегут, пешком пойдут. Да Вы не бойтесь, Вашство, упряжка надёжная».

Капеллан осторожно забрался в санки. Парень свистнул и щёлкнул кнутом. Медведи взревели и рванули с места галопом. Мелькали кусты и собаки, пена летела из клыкастых раскрытых пастей, намерзая на чёрных бородах, огромные кривые когти мелькали, казалось, у самого лица, истошно лаяли собаки, бежавшие за санями на почтительном расстоянии. Проскакав метров триста, медведи перешли на спокойный шаг, перестав реветь, направились в сторону двора; смолкли и собаки.

Подошли парни, возчик распряг медведей, они отвели их в крепкий загон. Юркий парень сбегал на двор, вывел козу, подтолкнул её в загон к медведям. Те сразу бросились на козу, она большими скачками понеслась по кругу вдоль загона. Один из медведей развернулся, пождал козу, резким броском настигнув её, махнул когтистой лапой. Коза, с распоротым животом и сломанной спиной, упав, забилась в конвульсиях. Медведи, рыча друг на друга, принялись рвать большие куски мяса с кожей, и, казалось, сожрали козу в одно мгновение. Парень завёз в загон тележку с горой свежего снега; медведи принялись жадно хватать снег пастями, обагряя его кровью. Кругом выли собаки.

«Ясновельможны пан, желаете на собачках» – улыбаясь и кланяясь, говорил капеллану Януш: – «Собачки хороши, бегут ровно и далеко, ну, не быстро. Как, запрягать, ясновельможны пан?»

«Делу время, потехе час» – остановил Януша подошедший Яков: – «Пойдёмте, Вашство, лошади готовы». Новая тройка из белых в яблоках коней, запряженных в санки, не уступала в красоте тройке вороных.

«Кони Фаэтона» – восхищенно прошептал капеллан, любуясь упряжкой, забираясь в санки. Януш, улыбаясь, кричал ему: – «Прощевайте, ясновельможны пан, заходьте…», кучер, тот же самый юркий малый, щёлкнул кнутом.

Тройка плавно тронулась с места, побежала по ослепительно белому снегу, плавно неся санки. Утомленный переездами, перегруженный впечатлениями, капеллан скоро уснул.

А. VI. 1 Северные приполярные созвездия: – Дракон (Draco), Большая Медведица (Ursa Major) и Малая Медведица (Ursa Minor) на старинной Карте Звёздного Неба Петера Планциуса (1552– 1622 годы).

Эти три незаходящих Северных созвездия у Данте названы Цербером:

Трёхзевый Цербер, хищный и громадный

Собачьим лаем лает на народ

Который тонет в этой топи смрадной.

Среди Северных созвездий только эти три являются хищниками, не считая хищных птиц. Они занимают громадную территорию Звёздного Неба и никогда не заходят за горизонт (не тонут). Созвездие Малая Медведица ещё называется Киносура – хвост пса (собаки).

Цербера окружают созвездия: – Возничий, Жираф, Цефей в зимней одежде и сапогах, Лебедь, Лира в виде птицы с маленькой лирой, повешенной на шею, Геркулес, попирающий ногой голову Дракона, Волопас в зимней одежде, шапке и сапогах (созвездия Гончие Псы и Рысь ещё не введены Яном Гевелием), Волосы Вероники, Дева, Лев, Рак. Ниже видны созвездия Гидра, триколор Корабля Арго, Чаша, Ворон, голова Центавра, Весы, Волк или Зверь, Скорпион, на которого наступает Змеедержец. В руках у Змеедержца огромная Змея, разевающая пасть на Северную Корону.

Художник наложил Звёздное Небо на Земной Шар, где просматривается название Тихого Океана (MAR DEL ZVR).

А. VI. 2 Созвездие Гончие Псы (CANES VENATICI) из Атласа «Uranographia» Яна Гевелия 1690 года.

Двух Гончих Псов – Астериона (Asterion) и Чару (Chara) держит на сворке знаменитый охотник – созвездие Волопас (Bootes) или Страж Медведиц (Arctophilax) – бородатый, в прекрасной тунике и поножах хранитель Северной Короны. Ярчайшая звезда созвездия Волопас – переменный красный гигант Арктур располагается на подоле туники.

Псы гонят созвездие Большая Медведица (Ursa Major), под ними созвездие Волосы Вероники (Coma Berenices). Ясно виден Ковш Большой Медведицы от кончика длинного хвоста (загадка изображения Медведиц, не имеющих хвоста, на Звёздных Картах). Волопас наступает ногой на созвездие Гора Менала (Mons Menalis), справа от него созвездие Северная Корона (Corona Serpent). Большая звезда в ошейнике Чары носила название Сердце Карла (Cor Caroli).

Гончие Псы и Гора Менала введены Яном Гевелием. Ноги Волопаса пересекает Тропик Рака (Tropicus Canceri).

А. VI. 3 Трёхголовый полуостров на востоке Греции, давший Данте образ трёхголового Цербера на Земле.

Поэты высадились в порту Салоники, чтобы продолжить путешествие по суше. Плавание Эгейским морем зимой опасно из-за сильных штормов.

А. VI. 4 Созвездие Цефей (CEPHEUS) из Атласа «Uranographia» Яна Гевелия 1690 года.

Цефей – фантастически богатый Восточный царь (у Данте – Плутос), изображен в чалме, короне с султаном, богатой одежде и обуви, с драгоценным скипетром в руке.

Сверху созвездие Малая Медведица (Ursa Minor), снизу созвездие Кассиопея (Cassiopeja) – жена Цефея, справа внизу созвездие Жираф (Camelopardalus). Корона, султан и скипетр Цефея расположены на Млечном пути (Via Lactea), ноги Цефея расположены с двух сторон Северной ости, на которую указывает хвост Малой Медведицы – тот самый «хвост, который вертит собакой» – Малая Медведица называется ещё Киносура (Хвост Пса).

Иллюстраторы Звёздного Неба, начиная с Альбрехта Дюрера, изображают Медведиц с длинными хвостами, как у собак, как будто никогда не видели настоящих медведей, всегда бесхвостых.

INFERNO – Canto VII. АД – Песня VII
Круг четвертый – Плутос – Скупцы и расточители – Круг пятый – Стигийское болото – Гневные

 
«Pape Satàn, pape Satàn aleppe!»,
cominciò Pluto con la voce chioccia;
e quel savio gentil, che tutto seppe, [3]
 
 
disse per confortarmi: «Non ti noccia
la tua paura; ché, poder ch'elli abbia,
non ci torrà lo scender questa roccia». [6]
 
 
«Pарe Satan, рарe Satan aleppe!» —
Хриплоголосый Плутос закричал.
«Хотя бы он и вдвое был свирепей, – [3]
 
 
Меня мудрец, все знавший, ободрял, —
Не поддавайся страху: что могло бы
Нам помешать спуститься с этих скал?» [6]
 

Путники, направляясь из порта Салоники в Константинополь [Рис. А. V. 1] вступают в Османскую империю – Блистательную Порту. Впереди виден высокий минарет, с которого раздаётся крик муэдзина: – «Изыди Сатана, изыди Сатана, именем Аллаха». Однако Вергилий не страшится этого и ободряет Данте.

В Аду слова Плутоса, которому известны грядущие судьбы, я читаю: – «Папа Сатана, папа Сатана идёт, спаси Аллах». Плутосу прекрасно известно, что Данте будет папой – главой Католической христианской Церкви (для мусульман Сатаной); он извещает об этом со страхом, но правители Османской империи не слышат его.

Путникам предстоит спуститься со скал. На небе это – самая верхушка Северного Звёздного Неба, на Земле – южные отроги Балканских гор Македонии на границе с Турцией.

 
Poi si rivolse a quella «nfiata labbia,
e disse: «Taci, maladetto lupo!
consuma dentro te con la tua rabbia. [9]
 
 
Non è sanza cagion l'andare al cupo:
vuolsi ne l'alto, là dove Michele
fé la vendetta del superbo strupo». [12]
 
 
Quali dal vento le gonfiate vele
caggiono avvolte, poi che l'alber fiacca,
tal cadde a terra la fiera crudele. [15]
 
 
Così scendemmo ne la quarta lacca,
pigliando più de la dolente ripa
che «l mal de l'universo tutto insacca. [18]
 
 
И этой роже, вздувшейся от злобы,
Он молвил так: «Молчи, проклятый волк!
Сгинь в клокотаньи собственной утробы! [9]
 
 
Мы сходим в тьму, и надо, чтоб ты смолк;
Так хочет тот, кто мщенье Михаила
Обрушил в небе на мятежный полк». [12]
 
 
Как падают надутые ветрила,
Свиваясь, если щегла рухнет вдруг,
Так рухнул зверь, и в нем исчезла сила. [15]
 
 
И мы, спускаясь побережьем мук,
Объемлющим всю скверну мирозданья,
Из третьего сошли в четвертый круг. [18]
 

Михаил – архангел, который в «Апокалипсисе» свергает с неба сатану и его войско.

Вергилий заявляет Плутосу – созвездию Цефей, что они входят в его владения велением Господа, для мусульман – Аллаха. Ад существует и у мусульман. Поэтому Цефей умолкает и как бы сдувается.

В Восточном обществе, подчиненном обычаям и законам Ислама, сила приказа или распоряжения свыше священна и не подлежит критике.

Упоминается корабельная оснастка, значит, путники дальнейший путь продолжают морем или по берегу моря. Если посмотреть на карту, путь идёт по северному берегу Эгейского моря, в сторону Мраморного моря; тут проходит старая дорога, по которой можно передвигаться на Восток. Морем, при Юго-западных ветрах и штормах, вдоль северного побережья Эгейского моря идти невозможно, на что указывают и упавшие ветрила и сломанная щегла – часть корабельной мачты.

Созвездие Цефей склоняется за горизонт – в Ад. Путники входят с четвёртый круг Ада, где казнятся скупцы и расточители.

По Земле путники перемещаются не пешком. Вдоль больших дорог, извивающихся по берегам моря, полно селений, люди в которых промышляют извозом, предоставляя за плату путешественникам лошадей и повозки. Данте и Вергилий едут в повозке; для разнообразия, в седлах быстрых лошадей. Путешествуют они не одни – подчиненные Вергилия – Геркулеса обеспечивают их охрану и перевозку поклажи.

 
Ahi giustizia di Dio! tante chi stipa
nove travaglie e pene quant'io viddi?
e perché nostra colpa sì ne scipa? [21]
 
 
Come fa l'onda là sovra Cariddi,
che si frange con quella in cui s'intoppa,
così convien che qui la gente riddi. [24]
 
 
Qui vidi gente più ch'altrove troppa,
e d'una parte e d'altra, con grand'urli,
voltando pesi per forza di poppa. [27]
 
 
Percotëansi «ncontro; e poscia pur lì
si rivolgea ciascun, voltando a retro,
gridando: «Perché tieni?» e «Perché burli?» [30]
 
 
Così tornavan per lo cerchio tetro
da ogne mano a l'opposito punto,
gridandosi anche loro ontoso metro; [33]
 
 
poi si volgea ciascun, quand'era giunto,
per lo suo mezzo cerchio a l'altra giostra.
E io, ch'avea lo cor quasi compunto, [36]
 
 
О правосудье божье! Кто страданья,
Все те, что я увидел, перечтет?
Почто такие за вину терзанья? [21]
 
 
Как над Харибдой вал бежит вперед
И вспять отхлынет, прегражденный встречным,
Так люди здесь водили хоровод. [24]
 
 
Их множество казалось бесконечным;
Два сонмища шагали, рать на рать,
Толкая грудью грузы, с воплем вечным; [27]
 
 
Потом они сшибались и опять
С трудом брели назад, крича друг другу:
«Чего копить?» или «Чего швырять?» – [30]
 
 
И, двигаясь по сумрачному кругу,
Шли к супротивной точке с двух сторон,
По-прежнему ругаясь сквозь натугу; [33]
 
 
И вновь назад, едва был завершен
Их полукруг такой же дракой хмурой.
И я промолвил, сердцем сокрушен: [36]
 

Что может быть скупее моря? Все испарения моря, изливаясь осадками на суше, возвращаются по извечному кругу обращения воды в природе, обратно в него. Корабли, застигнутые бурей, опускаются на дно, Люди, утонувшие в нём, пропадают навсегда. Море неохотно отдаёт свои богатства.

Что может быть расточительнее моря? Бегущие бесконечной чередой водяные валы бросаются на скалы, разбиваясь вдребезги, в мельчайшую водяную пыль. Но морю их не жалко. Вслед за ними оно надвигает бесконечные новые волны, готовые повторить судьбу своих предшественниц. Ударяясь о скалы, волны поворачивают вспять и грудь в грудь встречают новые волны, разбиваясь друг о друга. Постоянный плеск волн, соединяясь с воем и свистом ветра создаёт «голос моря», в котором можно различить и угрозу, и жалобу, и ругань.

Эгейское море в январе-феврале штормит, поэтому Вергилий и Данте продвигаются берегом, вдоль которого юго-западные ветра гонят бесконечные ряды огромных волн.

Харибда – водоворот, образованный встречными течениями в Мессинском проливе, у сицилийского берега, против Сциллы (мыс Шильо) на итальянском берегу. Образ взят для иллюстрации бурного штормового моря (Как над Харибдой).

Волны, пологие на глубокой воде, на отмели (как над Харибдой) вырастают грозно в высоту, покрываясь пенными гребнями, пока не столкнутся со скалами берега, либо обратной волной.

 
dissi: «Maestro mio, or mi dimostra
che gente è questa, e se tutti fuor cherci
questi chercuti a la sinistra nostra». [39]
 
 
Ed elli a me: «Tutti quanti fuor guerci
sì de la mente in la vita primaia,
che con misura nullo spendio ferci. [42]
 
 
Assai la voce lor chiaro l'abbaia,
quando vegnono a» due punti del cerchio
dove colpa contraria li dispaia. [45]
 
 
Questi fuor cherci, che non han coperchio
piloso al capo, e papi e cardinali,
in cui usa avarizia il suo soperchio». [48]
 
 
«Мой вождь, что это за народ понурый?
Ужель все это клирики, весь ряд
От нас налево, эти там, с тонзурой?» [39]
 
 
И он: «Все те, кого здесь видит взгляд,
Умом настолько в жизни были кривы,
Что в меру не умели делать трат. [42]
 
 
Об этом лает голос их сварливый,
Когда они стоят к лицу лицом,
Наперекор друг другу нечестивы. [45]
 
 
Те – клирики, с пробритым гуменцом;
Здесь встретишь папу, встретишь кардинала,
Не превзойденных ни одним скупцом». [48]
 

Данте интересуется у Вергилия: какой народ казнится в этом круге Ада, так похожий на клириков – священников, выбривающих темя? Тот отвечает, что это все те, кто не умел в жизни тратить в меру. Здесь казнятся скупцы и расточители, не умеющие тратить в меру, не исключая пап и кардиналов.

Волны, вырастая рядами, покрываются вокруг гладкого гребешка ожерельем пены, как тонзурой клирика и опускают свои гребешки вниз (понуро), идя друг за другом как грешники, с опущенной головой.

 
E io: «Maestro, tra questi cotali
dovre» io ben riconoscere alcuni
che furo immondi di cotesti mali». [51]
 
 
Ed elli a me: «Vano pensiero aduni:
la sconoscente vita che i fé sozzi,
ad ogne conoscenza or li fa bruni. [54]
 
 
In etterno verranno a li due cozzi:
questi resurgeranno del sepulcro
col pugno chiuso, e questi coi crin mozzi. [57]
 
 
Mal dare e mal tener lo mondo pulcro
ha tolto loro, e posti a questa zuffa:
qual ella sia, parole non ci appulcro. [60]
 
 
И я: «Учитель, я бы здесь немало
Узнал из тех, кого не так давно
Подобное нечестие пятнало». [51]
 
 
И он: «Тебе узнать их не дано:
На них такая грязь от жизни гадкой,
Что разуму обличье их темно. [54]
 
 
Им вечно так шагать, кончая схваткой;
Они восстанут из своих могил,
Те – сжав кулак, а эти – с плешью гладкой. [57]
 
 
Кто недостойно тратил и копил,
Лишен блаженств и занят этой бучей;
Ее и без меня ты оценил. [60]
 

Данте, встречавший на своём веку немало расточителей и скупцов среди церковного клира, говорит Вергилию, что мог бы многих из них узнать.

В левом полукружии движутся скупцы, в правом – расточители. Они в меру не умели делать трат: одни были скупы, другие – расточительны. Наперекор друг другу нечестивы – виновные в противоположных грехах. С плешью гладкой – потому что, по итальянской поговорке: – «Промотались до последнего волоса».

Зимнее море штормит, начинается четвёртый круг Ада. Откровенно описаны морские валы, сшибающиеся друг с другом, отступающие и снова сшибающиеся. Каждая волна, вздымаясь, как бы копит воду, расшибаясь – отхлынет и оголит берег, растрачиваясь, чтобы следующая волна повторила это движение. На Звёздном Небе – движение созвездий в зенит и обратный спуск за горизонт, в Ад.

На них такая грязь – говорит Вергилий, имея в виду пенный прибой, который обратным движением смывает с берега песок, камни и всё, что может плавать. Море никогда не успокаивается, поэтому души, казнимые в нём, лишены блаженства и заняты только этой бучей.

Or puoi, figliuol, veder la corta buffa

d'i ben che son commessi a la fortuna,

per che l'umana gente si rabbuffa; [63]

ché tutto l'oro ch» è sotto la luna

e che già fu, di quest'anime stanche

non poterebbe farne posare una». [66]

«Maestro mio», diss'io, «or mi dì anche:

questa fortuna di che tu mi tocche,

che è, che i ben del mondo ha sì tra branche?» [69]

Ты видишь, сын, какой обман летучий

Даяния Фортуны, род земной

Исполнившие ненависти жгучей: [63]

Все золото, что блещет под луной

Иль было встарь, из этих теней, бедных

Не успокоило бы ни одной». [66]

И я: «Учитель тайн заповедных!

Что есть Фортуна, счастье всех племен

Держащая в когтях своих победных?» [69]

Скупцы и расточители все служат Фортуне, ожидая от неё новых даяний, а картина, которую наблюдают путники, показывает, что все её даяния – обман летучий. Всё золото мира не может ни на толику успокоить бури страстей расточителей и скупцов, так же, как никогда не стихает море.

Фортуна – римская богиня судьбы и случая.

Вергилий говорит, что представшая перед ними картина ясно иллюстрирует обман Фортуны.

Данте, пользуясь случаем, спрашивает его: – «Что есть Фортуна, держащая в своих когтях человеческое счастье?»

 
E quelli a me: «Oh creature sciocche,
quanta ignoranza è quella che v'offende!
Or vo“ che tu mia sentenza ne „mbocche. [72]
 
 
Colui lo cui saver tutto trascende,
fece li cieli e diè lor chi conduce
sì, ch'ogne parte ad ogne parte splende, [75]
 
 
distribuendo igualmente la luce.
Similemente a li splendor mondani
ordinò general ministra e duce [78]
 
 
che permutasse a tempo li ben vani
di gente in gente e d'uno in altro sangue,
oltre la difension d'i senni umani; [81]
 
 
per ch'una gente impera e l'altra langue,
seguendo lo giudicio di costei,
che è occulto come in erba l'angue. [84]
 
 
«О глупые созданья, – молвил он, —
Какая тьма ваш разум обуяла!
Так будь же наставленьем утолен. [72]
 
 
Тот, чья премудрость правит изначала,
Воздвигнув тверди, создал им вождей,
Чтоб каждой части часть своя сияла, [75]
 
 
Распространяя ровный свет лучей;
Мирской же блеск он предал в полновластье
Правительнице судеб, чтобы ей [78]
 
 
Перемещать, в свой час, пустое счастье
Из рода в род и из краев в края,
В том смертной воле возбранив участье. [81]
 
 
Народу над народом власть дая,
Она свершает промысел свой строгий,
И он невидим, как в траве змея. [84]
 

Вергилий попрекает Данте за ошибочную мысль, будто Фортуна держит «в когтях своих» счастье всех племен, поясняя, что она – исполнительница справедливой Божьей воли.

Бог, воздвигнув тверди, создал им вождей. Это – Ангелы – «движители», «умы», «разумы», управляющие вращением Небесных Сфер и сообщающие им силу влияния на земную жизнь. Каждой части, то есть каждой из Небесных Сфер, сияет своя часть, свой Ангельский круг. Мирским же блеском, земным счастьем, распоряжается Фортуна; здесь она полновластна, как в прочих царствах – в Небесных Сферах, остальные Боги или Ангелы-движители.

Именно потому, что земные дела находятся во власти Фортуны, «ничто не вечно под Луной», также изменяющейся от новолуния до полнолуния и претерпевающей затмения, зато выше Луны, в прочих сферах, всё вечно и неизменно.

 
Vostro saver non ha contasto a lei:
questa provede, giudica, e persegue
suo regno come il loro li altri dèi. [87]
 
 
Le sue permutazion non hanno triegue;
necessità la fa esser veloce;
sì spesso vien chi vicenda consegue. [90]
 
 
Quest» è colei ch» è tanto posta in croce
pur da color che le dovrien dar lode,
dandole biasmo a torto e mala voce; [93]
 
 
ma ella s» è beata e ciò non ode:
con l'altre prime creature lieta
volve sua spera e beata si gode. [96]
 
 
С ней не поспорит разум ваш убогий:
Она провидит, судит и царит,
Как в прочих царствах остальные боги. [87]
 
 
Без устали свой суд она творит:
Нужда ее торопит ежечасно,
И всем она недолгий миг дарит. [90]
 
 
Ее-то и поносят громогласно,
Хотя бы подобала ей хвала,
И распинают, и клянут напрасно. [93]
 
 
Но ей, блаженной, не слышна хула:
Она, смеясь меж первенцев творенья,
Крутит свой шар, блаженна и светла. [96]
 

Я привожу здесь размышления о Фортуне из бессмертного произведения, сожженного на костре инквизиции философа Джордано Бруно: – «Изгнание торжествующего зверя», особенно уместные для путешествующих:

«И вот, в то время как Отец Богов осматривался кругом, сама по себе, бесстыдно и с необычным нахальством, выскочила вперед Фортуна и сказала:

Не хорошо вам, Боги-советчики, и тебе, Великий Судья Юпитер, что там, где говорят и так долго выслушивают Богатство и Бедность, мне пришлось, как презренной, позорно молчать, не показываясь и всячески сдерживаясь. Мне, столь достойной и могущественной, которая посылает перед собой Богатство, руководит им и толкает, куда вздумается и захочется, прогоняет, откуда захочет, и приводит, чередуя его с Бедностью; всякий знает, что наслаждение внешними благами надо приписывать не Богатству, а мне, как его началу; все равно, как красоту музыки и прелесть гармонии – не лире и инструменту, но главным образом искусству и артисту, который ими владеет. Я – та божественная и блистательная богиня, которой так жаждут, ищут, любят, за которую столько благодарят Юпитера, из чьих щедрых рук исходят богатства, а из-за сжатых ладоней плачет весь мир и будоражатся города, царства и королевства. Кто когда давал обеты Богатству или Бедности? Кто когда-либо благодарил?

Всякий, кто хочет и жаждет их, зовет меня, призывает, приносит мне жертвы, всякий, ублаготворенный богатством, благодарит Фортуну: для Фортуны возжигаются ароматы, для Фортуны дымятся алтари. Я – та причина, которую, чем меньше знают, тем больше уважают и страшатся, чем больше жаждут и добиваются, тем меньше она сама дружится и сближается. Ибо обычно больше достоинства и величия в том, что меньше открыто, более неясно и всего более тайно. Я затмеваю своим блеском добродетель, очерняю истину, усмиряю и презираю большую и лучшую часть этих Богов и Богинь, которые, как я вижу, стали здесь в очередь и порядке, готовясь занять места на небе. Я даже и здесь, в присутствии такого великого сената, одна внушаю всем страх, и (хотя у меня и нет зрения) ушами своими слышу, как у большинства застучали и заскрипели зубы в страхе и ужасе перед моим появлением, несмотря на всю их дерзость и притязания выдвинуться вперед и заявить о себе раньше, чем обсудят, достойна ли я, я, которая часто и чуть не всегда владычествую над Разумом, Истиной, Софией, Справедливостью и прочими божествами. Пускай они скажут, если не хотят лгать о том, что известно-переизвестно всему миру, сумеют ли пересчитать, сколько раз сбрасывала я их с кафедр, тронов и судилищ, по своей прихоти обуздывая, связывая, запирая и заключая в темницы. И не по моей ли милости удавалось им выйти, освободиться, восстановиться и оправдаться, никогда не избавляясь от страха моей немилости.

Фортуна, не слушая, продолжала свое и прибавила, что самые выдающиеся и лучшие философы мира, как Эпикур, Эмпедокл, приписывали ей более чем самому Юпитеру, даже больше, чем всему совету богов вместе.

Так и все остальные, – говорила она, – считают меня богиней, небесной богиней, так как, думаю, для вас не внове стих, который прочтет вам любой школьник: «Те facimus, Fortuna, deam, caeloque locamus». («Богинею мы называем, Фортуна, тебя и на небо возносим»).

– Ничего, ничего не отняла, Боги, у меня слепота, ничего ценного, ничего необходимого для моего усовершенствования. Ибо, не будь я слепа, не была бы я – Фортуной, и подавно слепота эта не может не только уменьшить или ослабить славу моих заслуг, но, наоборот, от нее-то я и беру доказательство их величия и превосходства, из-за нее-то я и убеждаюсь в своем нелицеприятии и в том, что я не могу быть несправедливой в распределении.

После того, как окончилась тяжба, и Фортуна удалилась, Юпитер обратился к Богам:

Юпитер – Светоносец равномерно всем дарит свой свет, мирской же блеск отдал Фортуне. Диво, что большинство стремится к мирскому блеску Фортуны, совершенно равнодушно относясь к вечному свету Светоносца.

Смертной воле не дано распоряжаться счастьем судьбы – Фортуны.

Именно Фортуна даёт одному народу властвовать над другим, являя свой невидимый промысел.

Убогому нашему разуму трудно спорить с Фортуной, она делает то же, что и другие Боги в других царствах, без устали творя свой суд.

Шар Фортуны – рулетка Истории. Именно она определяет, кому выпадет счастье остаться в истории, а кому выпадет на долю скорое забвение».

Данте часто обнаруживает близкое знакомство с произведениями Джордано Бруно, что неудивительно, так как согласно датировке Гороскопа он жил позже этого великого человека или одновременно с ним.

Вышеприведенный отрывок Комедии практически полностью совпадает с многостраничным отрывком о Фортуне в произведении: – «Изгнание торжествующего зверя» Джордано Бруно, изданном им в Лондоне, в 1600 году. Более того, Джордано Бруно хорошо знал Данте, о чём и пишет:

«Купидону Юпитер запретил впредь ходить повсюду в присутствии людей, героев, Богов таким голоштанным, как у него есть привычка, и приказал ему не оскорблять отныне зрение небожителей, показывая детородные части всему млечному пути и олимпийскому сенату, но ходить впредь одетым, по крайней мере, от пояса до низу. Кроме того, Юпитер строго-настрого наказал ему, чтоб он не смел, сыпать своими стрелами, кроме как для естественной потребности, а чтоб любовь у людей он сделал, как у животных, приурочив ее к точно определенным временам года. Пусть точно так, как для кошек месяцем влюбленности обычно служит март, для ослов – май, для людей были приспособлены те дни, когда Петрарка влюбился в Лауру и Данте – в Беатриче. И да будет это постановление временным вплоть до ближайшего собрания, которое состоится, когда Солнце поднимется на 10 градусов Весов, на верховья реки Эридан там, где сгиб Орионова колена.

На этом собрании снова будет восстановлен природный закон, в силу которого будет дозволено всякому мужу иметь столько жен, скольких он в состоянии прокормить, оплодотворить, ибо расточительно, несправедливо и, в сущности, противно законам естества, чтоб это человекотворческое семя, которое могло бы создавать героев и дополнять пустые обители эмпиреи, сеялось в одну, уже оплодотворенную и беременную, женщину, или в еще худшие личности, как иные, незаконно преследуемые, что из боязни дурной славы делают выкидыши».

Данте и Бруно были не только современниками, но и большими друзьями, ведь Бруно в своём произведении упоминает только Данте и его современника, великого поэта Франческо Петрарку. Зная, что Данте был приговорён к сожжению, а Джордано Бруно был сожжен на костре по приговору суда инквизиции, я заключаю, что Джордано Бруно не удалось спастись от костра именно в 1743 году, подобно тому, как это удалось Данте, или даже позже.