Текст книги "Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том I"

Из академической статьи:

Карл Эдуард Стюарт (31 декабря 1720 года-31 января 1788 года), известный также как Красавчик принц Чарли или Молодой Претендент, – предпоследний представитель дома Стюартов и якобитский претендент на английский и шотландский престолы как Карл III в 1766—1788 годы. Предводитель восстания против дома Ганноверов (воспринимаемого народом как восстание против власти англичан) в Шотландии, он считается важной фигурой в истории этой страны и стал популярным героем шотландского фольклора.

Карл (Чарльз) родился в Риме, где жил его отец Джеймс Фрэнсис Эдуард Стюарт, сын Якова II, c 1701 года претендовавший на престол как Яков III Английский и VIII Шотландский. Его матерью была Мария Клементина Собеская, внучка польского короля Яна III. От отца, как наследник фамильных притязаний, получил титул «принц Уэльский». Как и его отец, и дед, был католиком. Молодость провёл в Италии. В декабре 1743 года Старый Претендент назначил 23-летнего сына принцем-регентом и разрешил ему действовать от своего имени и отвоевать британскую корону у ганноверского короля Георга II.

В июле 1745 года принц высадился в Эрискее, в Шотландии, поднял знамя отца и начал якобитское восстание 1745 года, вошедшее в историю как «сорок пятый год» (the Forty-Five). Претендента поддержали представители горных кланов Шотландии, среди которых было немало католиков. Быстро взяв без боя столицу Шотландии, Эдинбург, Чарльз 21 сентября разбил при Престонпенсе единственную правительственную армию, находившуюся в Шотландии, и двинулся на юг в Англию во главе армии из 6 тысяч человек. Заняв Карлайл и дойдя до Дербишира, принц по требованию советников повернул назад, в Шотландию, так как в Англии якобитское движение массовой поддержки не вызвало.

Против него была отправлена английская армия во главе с сыном короля Вильямом Августом, герцогом Кумберлендским, которого Георг II отозвал с поля европейских сражений Войны за австрийское наследство. 16 апреля 1746 года армии встретились в сражении при Каллодене, в трёх милях к востоку от Инвернесса, в северной Шотландии. На открытой местности армия якобитов оказалась беззащитной перед мощным артиллерийским огнём Кумберленда и вскоре была рассеяна; советник принца лорд Джордж Мюррей сумел отвести остаток армии в боевой готовности в Рутвен, собираясь продолжать войну, но Карл, считая, что его предали, решил оставить восставших. Битва при Каллодене стала последним сражением на территории острова Великобритания.

Бегство принца Чарли было впоследствии воспето в шотландской народной поэзии. Скрывшись от преследователей на острове Скай, он переоделся служанкой якобитской дамы Флоры Макдональд и назвался «Бетти Бёрк». На борту французского фрегата «Счастливчик» в сентябре 1746 года принц вернулся на континент.

Несколько лет он жил в изгнании с сожительницей, шотландкой Клементиной Уокиншоу, с которой познакомился во время восстания. В 1753 году у них родилась дочь Шарлотта. Неудачи якобитского движения стали причиной того, что принц стал много пить, и Клементина покинула его.

Не теряя надежды заполучить престол, Карл решил обратиться в протестантизм для привлечения симпатий англичан; с этой целью он в 1750 году инкогнито посетил Лондон и сменил веру, однако после прибытия во Францию вновь стал соблюдать католические обряды. В 1766 году после смерти отца он стал считаться якобитским претендентом на престол как Карл III, однако папа римский Климент XIII решил не признавать за ним этого титула, вместо этого признав законными монархами Великобритании Ганноверов. С этого момента якобиты утратили международную поддержку и окончательно стали маргинальной группировкой.

В 1772 году претендент женился на принцессе Луизе Штольберг-Гедернской из саксонского рода Штольбергов, ровеснице своей дочери, переехал с ней во Флоренцию, после чего стал использовать титул «граф Олбани» (рангом ниже более обычного для Шотландии титула герцог Олбани). В 1780 году Луиза тоже ушла от него к итальянскому поэту Витторио Альфьери, утверждая, что муж дурно с ней обращается. В 1783 году он узаконил свою внебрачную дочь Шарлотту (к тому времени подарившую ему троих внуков – тоже внебрачных, от французского епископа де Рогана) и дал ей титул «герцогини Олбани», однако не мог дать ей прав претендовать на престол. В дальнейшем он жил вместе с дочерью во Флоренции и Риме, где скончался в возрасте 67 лет 31 января 1788 года. Шарлотта пережила отца меньше чем на два года.

Карл Эдуард был сперва похоронен во Фраскати, где его младший брат, кардинал Генрих Бенедикт Стюарт, был епископом, но после смерти последнего в 1807 году останки Молодого претендента были перенесены в Рим, в собор Святого Петра.

После Карла Эдуарда, не оставившего законных детей, якобитским претендентом стал кардинал Стюарт (как «Генрих IX и I»). С его смертью в 1807 году род Стюартов пресёкся.

О судьбе двух последних и хорошо знакомых ему людей Данте осведомлялся у Чакко. Водяная пыль взметается над бурными порогами; души как бы толкут пыль; поэт здесь называет зиму и жгучую вьюгу прямым текстом. Все названные выше персонажи виновны в кровавых войнах, за что и казнятся среди содомитов.

 
S'i» fossi stato dal foco coperto,
gittato mi sarei tra lor di sotto,
e credo che «l dottor l'avrìa sofferto; [48]
 
 
ma perch'io mi sarei bruciato e cotto,
vinse paura la mia buona voglia
che di loro abbracciar mi facea ghiotto. [51]
 
 
Будь у меня защита от огня,
Я бросился бы к ним с тропы прибрежной,
И мой мудрец одобрил бы меня; [48]
 
 
Но, устрашенный болью неизбежной,
Я побоялся кинуться к теням
И к сердцу их прижать с приязнью нежной. [51]
 

Данте, если бы не боялся обжигающей ледяной воды, бросился бы в объятия столь великих людей, своих хороших старых знакомых, но Вергилий удерживает его, хотя и одобряет подобный поступок. Правда, ледяная вода сама устрашает желающего броситься в неё, принося страшную неизбежную боль.

 
Poi cominciai: «Non dispetto, ma doglia
la vostra condizion dentro mi fisse,
tanta che tardi tutta si dispoglia, [54]
 
 
tosto che questo mio segnor mi disse
parole per le quali i» mi pensai
che qual voi siete, tal gente venisse. [57]
 
 
Di vostra terra sono, e sempre mai
l'ovra di voi e li onorati nomi
con affezion ritrassi e ascoltai. [60]
 
 
Lascio lo fele e vo per dolci pomi
promessi a me per lo verace duca;
ma «nfino al centro pria convien ch'i» tomi». [63]
 
 
Потом я начал: «Не презренье к вам,
А скорбь о вашем горестном уделе
Вошла мне в душу, чтоб остаться там, [54]
 
 
Когда мой вождь, завидев вас отселе,
Сказал слова, явившие сполна,
Что вы такие, как и есть на деле. [57]
 
 
Отчизна с вами у меня одна;
И я любил и почитал измлада
Ваш громкий труд и ваши имена. [60]
 
 
Отвергнув желчь, взыскую яблок сада,
Обещанного мне вождем моим;
Но прежде к средоточью пасть мне надо». [63]
 

Отчизна у них с Данте одна – эти изгнанные короли жили под покровительством папского двора, мечтавшего вернуть королей католиков на трон Англии. Поэт чтит заслуги этих людей гораздо выше, чем презирает их грехи. Отвергнув желчь осуждения людских пороков, он взыскует яблок сада – райских яблок с древа познания добра и зла – хочет попасть в Рай, обещанный Вергилием. Но перед этим ему нужно пасть в самую глубину Ада, к средоточью – к центру Земли

 
«Se lungamente l'anima conduca
le membra tue», rispuose quelli ancora,
«e se la fama tua dopo te luca, [66]
 
 
cortesia e valor dì se dimora
ne la nostra città sì come suole,
o se del tutto se n» è gita fora; [69]
 
 
ché Guiglielmo Borsiere, il qual si duole
con noi per poco e va là coi compagni,
assai ne cruccia con le sue parole». [72]
 
 
«Да будешь долго ты руководим, —
Ответил он, – душою в теле здравом;
Да светит слава по следам твоим! [66]
 
 
Скажи: любовь к добру и к честным нравам
Еще живет ли в городе у нас,
Иль разбрелась давно по всем заставам? [69]
 
 
Гульельмо Борсиере, здесь как раз
Теперь казнимый, – вон он там, в пустыне, —
Принес с собой нерадостный рассказ». [72]
 

Якопо Рустикуччи благословляет Данте на дальнейшие подвиги и, между прочим, интересуется у него, какие нравы царят сегодня в Авиньоне и Франции. Он ссылается на то, что Гульельмо Борсиери (Жульельмо Биржевик = биржевой жулик) передаёт нерадостные вести об их родине.

Кого он называет биржевиком? Это – очень интересная личность.

Из академической статьи:

Джон Ло перевернул всю мировую экономику, впервые в истории заменив полновесные золотые и серебряные монеты бумажными банкнотами. А вся его жизнь похожа на авантюрный роман.

Он родился в 1671 году в Эдинбурге (Шотландия) в семье ростовщика и ювелира. В 1683 году его отец прикупил плохонькое и небольшое поместье Лористон, к которому прилагалось дворянство. Принятый в лучших домах Эдинбурга внешне привлекательный Джон быстро «познакомился со всеми видами распутства». Но скоро Эдинбург ему наскучил, и 20-ти летний Лористон отправился покорять Лондон.

В Лондоне Джон (из Лористона ставший просто Ло), видимо, унаследовав таланты отца делать деньги, более чем удачно занимался различными спекуляциями с картинами, драгоценностями, ценными бумагами. Кроме того, он разработал собственную систему игры в карты, что часто приносило ему солидные выигрыши. Ко всему прочему «Красавчик» Ло пользовался бешеным успехом у женщин, не отличаясь при этом особенной разборчивостью в любовных связях. Один из его любовных треугольников в апреле 1694 года закончился дуэлью, на которой Ло убил соперника, за что был арестован и приговорен к смертной казни. Однако ему удалось бежать из тюрьмы и выбраться из Англии в славный город Амстердам. Короче говоря, наш герой был феноменально удачлив.

В Амстердаме Джон Ло серьезно занялся экономической теорией. Изучив труды банкиров и экономистов того времени, Ло издал книгу, в которой главной причиной экономического застоя определил нехватку денег и предложил наряду с серебряными и золотыми монетами пустить в обращение бумажные банкноты с их обеспечением золотом. По мнению Ло бумажные деньги должен был выпускать особый банк, лучше всего государственный.

Ло предлагал свою идею многим европейским государствам, но реализовать её удалось только во Франции.

После смерти Людовика XIV в 1715 году во Франции остался роскошный Версаль и совершенно пустая казна. Филипп Орлеанский, регент при малолетнем Людовике ХV, воскликнул после похорон Людовика XIV: «Ну, господа, а теперь повеселимся! После нас хоть потоп!», был неприятно поражен состоянием финансов королевства – госдолг Франции приближался к 3 миллиардам ливров, тогда как ежегодные налоги и подати приносили в казну лишь около 250 миллионов ливров. При этом, как докладывал герцогу начальник Тайной полиции, налогов и податей собирается примерно 750 млн. ливров – разница оседает в карманах различных бюрократов.

Естественно, что в данной ситуации регент ухватился за идею Ло, как утопающий хватается за соломинку, и уже в мае 1716 года Джон открывает акционерный (не государственный, как он хотел) банк, имеющий право выпуска бумажных банкнот. При этом бумажные деньги принимались в уплату налогов и свободно разменивались на монеты из драгоценных металлов по их реальной стоимости на дату выпуска. Таким образом, банкноты Ло становились более твердыми, чем золотые и серебряные деньги.

Это была невиданная доселе финансовая авантюра – ведь во всей Франции не было столько золота и серебра для обеспечения выпускаемых Ло бумажных денег. И, тем не менее, уже через год после начала выпуска банкнот во Франции начался бурный экономический рост, оживилась умиравшая торговля, возобновилось строительство, за счет ссуд под низкий процент возрождалась и стала развиваться промышленность.

Но банк – не единственная и не самая большая из идей шотландца. В начале 1717 года Ло создает акционерную «Компанию Индий», капитал которой намеривался пустить на освоение бассейна реки Миссисипи, называвшейся Луизиана (по имени короля Луи XIV). Эту компанию стали именовать Миссисипской.

В августе 1717 года Миссисипская компания начала размещать 200 тыс. акций, причем Ло объявил, что по первичной подписке стоимость акций при номинале в 500 ливров составит всего 250 ливров, и через полгода он выкупит эти акции по номиналу, сколько бы они на тот момент ни стоили на рынке. Акции компании были раскуплены мгновенно, и через полгода их рыночная стоимость в несколько раз превысила номинал. Выкупив акции, Ло положил себе в карман огромную прибыль. Вскоре компания Джона получила монопольное право на торговлю с «обеими Индиями», что лишь повысило спрос и рыночную стоимость акций.

Хитрый Ло объявил дополнительную эмиссию 50 тыс. акций на которые поступили 300 тыс. заявок. Герцоги, маркизы, графы, прочие виконты и бароны осаждали дом Ло, желая приобщиться к богатствам «Индий», за счет чего секретарь реформатора нажил огромное состояние на взятках от них.

Стихийно образовался вторичный рынок акций, фактически первая фондовая биржа в мире. Осознав это, Ло соорудил рядом со своим новым роскошным домом павильоны, в которых акциями компании торговали специальные люди, которые сейчас называются «брокеры».

Курс акции рос в прогрессии, особенно с учетом того, что в правление компании почетным директором входил глава государства, регент Франции – герцог Орлеанский. Вместе с ростом курса акций росло и благосостояние французов. И, конечно же, самого Ло, который прикупил себе парочку неплохих поместий. Кроме того, Ло получил титул герцога и стал генеральным контролером (министром) финансов, фактически вторым человеком в государстве. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. И это время наступило очень скоро.

Увлекшись делами «Миссисипской компании» Ло выпустил из рук управление банком, который к тому времени был переименован в Королевский банк Франции. А почти вся эмиссия банка шла на ссуды, которые тратились на покупку акций компании. «Компания Индий», в свою очередь, размещала все новые и новые выпуски акций, выкупая на вырученные средства гособлигации, став практически единственным кредитором французской казны. Это вполне устраивало регента, который требовал все вес большего выпуска бумажных денег.

Сравни, дорогой мой читатель методы и аббревиатуру МММ с LLL!

Сегодня и Ло и Мавроди выглядят пигмеями перед страной, которая, с помощью выпуска ничем не обеспеченных долларов, грабит весь мир. Не отстаёт от неё и современная Франция в составе ЕС. Просыпаясь по утрам, каждый, кто в душе ощущает себя сегодня биржевиком, в первую очередь смотрит курсы валют, подчиняясь курсу пирамид $$$ и €€€.

Да и в самой компании дела шли ни шатко – ни валко. Освоение далеких необжитых территорий Луизианы шло не так быстро, как бы хотелось. Да, действительно, на берегах Миссисипи строились города (в том числе Новый Орлеан, названный в честь герцога Орлеанского), снаряжались исследовательские экспедиции, туда отправлялись корабли с переселенцами. Но какой-либо значимой отдачи из заокеанских владений Франции пока не было. И лишь очень немногие знали, что из-за катастрофической нехватки добровольных переселенцев, регент тайным приказом повелел отправлять в Америку под вооруженным конвоем бродяг, воров, проституток. Однако организованная рекламная компания внушала французам, что корабли компании, идущие в порты Франции, забиты серебром, пряностями, тканями, и прочими богатствами далеких земель.

Первый звоночек прозвенел, когда принц де Конти прислал в банк воз банкнот и потребовал обменять их на звонкую монету. Ло бросился к регенту, и тот уговорил своего родственника отказаться от обмена. Этот случай получил широкую огласку, но Конти не пользовался популярностью у населения и его демаршу не придали никакого значения. Тем не менее, наиболее осторожные и предусмотрительные люди начали обменивать банкноты на золото и серебро. И таких людей становилось все больше.

Крошечный запас драгоценных металлов банка таял на глазах, и в начале 1720 года Ло был вынужден издать указы, ограничивающие размен бумажных денег, а также на них было запрещено покупать ювелирные изделия и драгоценные камни. В мае банкноты были девальвированы в два раза, а с 27 мая 1720 года банк полностью прекратил обмен бумажных денег на монеты.

Французы возненавидели Ло. Однажды толпа парижан, требовавших обменять банкноты на золото, чуть не растерзала авантюриста, и Джон попросился пожить в Пале-Рояль, под прямой защитой регента. Вскоре Ло был отстранен от государственных должностей, а к управлению страной вернулся канцлер Дагассо, отправленный в отставку за сопротивление реформам Ло. Первым указом Дагассо предписал Королевскому банку с 10 июня возобновить размен. Французы бросились обменивать свои бумажки, но так как золота и серебра не хватало, обмен осуществлялся и медными монетами. Но и медь была лучше, чем ничего. Страсти у банка разгорались с каждым днем – 9 июля, чтобы народ не разгромил банк, охранявшие его солдаты опустили решетки. Люди начали кидать в них камнями, солдаты ответили ружейным залпом, в результате чего один человек был убит. Через несколько дней в толпе были затоптаны 15 человек…

В августе 1720 года Королевский банк был объявлен банкротом, а в ноябре того же года его банкноты аннулированы.

Не лучше шли дела и у Индийской компании. Её акции стремительно обесценились, а парламент выдвинул требование судить и казнить предприимчивого шотландца. Но вместо Джона Ло в Бастилию попал его брат – Уильям, однако вина его не была доказана, и он был отпущен.

Сам же Джон Ло в декабре 1720 года по предписанию регента тайно покинул Францию, и вместе с сыном, оставив жену и дочь, отправился в Брюссель. В Брюсселе жил очень скромно, на пенсию, которую ему выплачивал герцог Орлеанский (во Франции все его имущество было конфисковано). Единственно, что он вывез из Франции – один очень дорогой бриллиант.

А ведь во Францию Джон Ло привез 1,6 млн. ливров собственных средств, которые вложил в банк и компанию. И даже Сен-Симон (противник реформ Ло) писал: «В характере Ло не было ни алчности, ни плутовства».

Ло ещё некоторое время тешил себя надеждой, что его вновь позовут во Францию для приведения в порядок финансовых дел, но в 1723 году регент умер, а с ним умерли и надежды Ло на возвращение.

Джон Ло умер от воспаления легких в 1729 году в Венеции, написав перед смертью книгу «История финансов времен регентства», которая была издана лишь через 200 лет.

А эпитафия Джону Ло звучит так:

 
Под камнем сим шотландец знаменитый.
Он превеликим счетоводом был
И с помощью системы, им открытой,
Всю Францию он по миру пустил.
 
 
«La gente nuova e i sùbiti guadagni
orgoglio e dismisura han generata,
Fiorenza, in te, sì che tu già ten piagni». [75]
 
 
Così gridai con la faccia levata;
e i tre, che ciò inteser per risposta,
guardar l'un l'altro com'al ver si guata. [78]
 
 
«Ты предалась беспутству и гордыне,
Пришельцев и наживу обласкав,
Флоренция, тоскующая ныне!» [75]
 
 
Так я вскричал, лицо мое подняв;
Они переглянулись, вняв ответу,
Подобно тем, кто слышит, что был прав. [78]
 

Данте обличает Францию, как предавшуюся распутству и наживе гулящую девку, что его спутники и встреченные встречают сочувствием. Обращаю внимание, что он практически слово в слово воспроизводит эпитафию Джону Ло.

Поэт обличает здесь не только и не столько Джона Ло, который уже сошёл с политической арены, а говорит о состоянии Франции в период Великой Французской революции и Наполеоновских войн, где пришельцем во Францию был генерал Наполеон Бонапарт, которого Франция обласкала, провозгласив императором Наполеоном I. А под наживой поэт имеет в виду захватнические Наполеоновские войны, закончившиеся для Франции катастрофой.

 
«Se l'altre volte sì poco ti costa»,
rispuoser tutti «il satisfare altrui,
felice te se sì parli a tua posta! [81]
 
 
Però, se campi d'esti luoghi bui
e torni a riveder le belle stelle,
quando ti gioverà dicere «I» fui», [84]
 
 
fa che di noi a la gente favelle».
Indi rupper la rota, e a fuggirsi
ali sembiar le gambe loro isnelle. [87]
 
 
Un amen non saria potuto dirsi
tosto così com'e» fuoro spariti;
per ch'al maestro parve di partirsi. [90]
 
 
«Когда все просьбы так легко, как эту,
Ты утоляешь, – отклик их гласил, —
Счастливец ты, дарящий правду свету! [81]
 
 
Да узришь снова красоту светил,
Простясь с неозаренными местами!
Тогда, с отрадой вспомянув: «Я был», [84]
 
 
Скажи другим, что ты видался с нами!»
И тут они помчались вдоль пути,
И ноги их казались мне крылами. [87]
 
 
Нельзя «аминь» быстрей произнести,
Чем их сокрыли дали кругозора;
И мой учитель порешил идти. [90]
 

Души, услышавшие ответ Данте, благословляют его, предрекают всемирную славу и просят только упомянуть о них на Земле, что он и делает в Комедии. Все упоминаемые здесь персонажи – его хорошие знакомые и друзья, подлинные деятели XVIII века, которых он пережил, как и Джона Ло.

Ещё раз подчёркиваю принципы формирования мира персонажей Комедии: присутствующие в Аду, либо Чистилище – люди, которых Данте пережил, они умерли до 1814 года; объявленные им живыми – пережили его – были живы после 1815 года. Души, встреченные им в Аду, Чистилище и Раю не обязательно умерли на начало 1743 года, он правил Комедию вплоть до 1815 года.

Ноги казались крылами – пенные буруны на гребнях волн действительно напоминают оперенные крылья. Пенные буруны на порогах скрылись из глаз, Вергилий позвал Данте идти дальше.

 
Io lo seguiva, e poco eravam iti,
che «l suon de l'acqua n'era sì vicino,
che per parlar saremmo a pena uditi. [93]
 
 
Come quel fiume c'ha proprio cammino
prima dal Monte Viso «nver» levante,
da la sinistra costa d'Apennino, [96]
 
 
che si chiama Acquacheta suso, avante
che si divalli giù nel basso letto,
e a Forlì di quel nome è vacante, [99]
 
 
rimbomba là sovra San Benedetto
de l'Alpe per cadere ad una scesa
ove dovea per mille esser recetto; [102]
 
 
così, giù d'una ripa discoscesa,
trovammo risonar quell'acqua tinta,
sì che «n poc'ora avria l'orecchia offesa. [105]
 
 
Я двинулся вослед за ним; и скоро
Послышался так близко грохот вод,
Что заглушил бы звуки разговора. [93]
 
 
Как та река, которая свой ход
От Монте-Везо в сторону рассвета
По Апеннинам первая ведет, [96]
 
 
Зовясь в своем верховье Аквакета,
Чтоб устремиться к низменной стране
И у Форли утратить имя это, [99]
 
 
И громыхает вниз по крутизне,
К Сан-Бенедетто Горному спадая,
Где тысяча вместилась бы вполне, – [102]
 
 
Так, рушась вглубь с обрывистого края,
Мы слышали, багровый вал гремит,
Мгновенной болью ухо поражая. [105]
 

Путники подходят к незамерзающему и в самые суровые зимы порогу Ненасытецкому – самому большому из Днепровских. Так как Днепр назван Данте Флегетоном, водяной вал на пороге багрового цвета; поэт сравнивает его с рекой Монтоне. На пространстве от горы Монте-Везо (Монвизо) в Пьемонте, где берет начало По, к востоку (в сторону рассвета) это – первая из рек, стекающих с Апеннинского хребта, которая ведёт «свой ход»; впадает не в По, а прямо в Адриатическое море. Возле монастыря и селения Сан-Бенедетто Горного она образует водопад.

Одно из старых толкований гласит: – «Этот богатый монастырь мог бы вместить тысячу монахов или бедных, но его доходами пользуется немногочисленная братия».

От мороза уши болят как снаружи – от обморожения, так и изнутри – от воспаления. Сильнее этой боли ничего нет. Кроме того, ухо может болеть от страшного грохота воды на пороге.

 
Io avea una corda intorno cinta,
e con essa pensai alcuna volta
prender la lonza a la pelle dipinta. [108]
 
 
Poscia ch'io l'ebbi tutta da me sciolta,
sì come «l duca m'avea comandato,
porsila a lui aggroppata e ravvolta. [111]
 
 
Ond'ei si volse inver» lo destro lato,
e alquanto di lunge da la sponda
la gittò giuso in quell'alto burrato. [114]
 
 
«E» pur convien che novità risponda»
dicea fra me medesmo «al novo cenno
che «l maestro con l'occhio sì seconda». [117]
 
 
Ahi quanto cauti li uomini esser dienno
presso a color che non veggion pur l'ovra,
ma per entro i pensier miran col senno! [120]
 
 
El disse a me: «Tosto verrà di sovra
ciò ch'io attendo e che il tuo pensier sogna;
tosto convien ch'al tuo viso si scovra». [123]
 
 
Стан у меня веревкой был обвит;
Я думал ею рысь поймать когда-то,
Которой мех так весело блестит. [108]
 
 
Я снял ее и, повинуясь свято,
Вручил ее поэту моему,
Смотав плотней для лучшего обхвата. [111]
 
 
Он, боком став и так, чтобы ему
Не зацепить за выступы обрыва,
Швырнул ее в зияющую тьму. [114]
 
 
«На странный знак не странное ли диво, —
Сказал я втайне, – явит глубина,
Раз и учитель смотрит так пытливо?» [117]
 
 
Увы, какая сдержанность нужна
Близ тех, кто судит не одни деянья,
Но видит самый разум наш до дна! [120]
 
 
«Сейчас всплывет, – сказал наставник знанья, —
То, что я жду и сам ты смутно ждешь;
Сейчас твой взор достигнет созерцанья». [123]
 

Странствующие монахи опоясывались верёвкой, которая служила многим другим целям в странствии, например, поймать какое-нибудь животное. Но я вижу другой образ – стан, обвитый верёвкой – столб на берегу реки, к которому крепят конец каната паромной переправы. Смотав плотней веревку для броска, Вергилий всматривается в туман, ожидая приближения парома, который сейчас всплывет.

Чуть выше Ненасытецкого порога, на незамерзающей быстрине Днепра, между селами Алексеевское и Васильевское, была устроена паромная переправа через Днепр, действующая и в зимнее время. Течение Днепра в этом месте было очень быстрым, поэтому использовался так называемый «паром-самолёт», в движение который приводили опущенные с него под определённым углом лопасти – шверты; течение и двигало его вдоль натянутого между берегами каната.

На Небе путникам предстоит пересечь Зодиак. Они закончили обход Северного Звёздного Неба и собираются пересечь Зодиак, чтобы обойти и Южное Звёздное Небо, с его созвездиями.

 
Sempre a quel ver c'ha faccia di menzogna
de» l'uom chiuder le labbra fin ch'el puote,
però che sanza colpa fa vergogna; [126]
 
 
ma qui tacer nol posso; e per le note
di questa comedìa, lettor, ti giuro,
s'elle non sien di lunga grazia vòte, [129]
 
 
ch'i» vidi per quell'aere grosso e scuro
venir notando una figura in suso,
maravigliosa ad ogne cor sicuro, [132]
 
 
sì come torna colui che va giuso
talora a solver l» àncora ch'aggrappa
o scoglio o altro che nel mare è chiuso,
che «n sù si stende, e da piè si rattrappa. [136]
 
 
Мы истину, похожую на ложь,
Должны хранить сомкнутыми устами,
Иначе срам безвинно наживешь; [126]
 
 
Но здесь молчать я не могу; стихами
Моей Комедии клянусь, о чтец, —
И милость к ней да не прейдет с годами, – [129]
 
 
Я видел – к нам из бездны, как пловец,
Взмывал какой-то образ возраставший,
Чудесный и для дерзостных сердец; [132]
 
 
Так снизу возвращается нырявший,
Который якорь выпростать помог,
В камнях иль в чем-нибудь другом застрявший,
И правит станом и толчками ног. [136]
 

Поэт говорит: истину он не может открыть читателям, чтобы не быть ввергнутым в Ад инквизиции, однако не везде он может смолчать. Дорогой мой читатель, внимание, вслушайся в слова Великого Поэта:

Называя свою поэму Комедией, он пользуется средневековой терминологией: комедия, как он поясняет – произведение с устрашающим началом и благополучным концом, написанное на народном языке; трагедия – произведение высокого стиля с восхищающим и спокойным началом и ужасным концом. Вергилий называет «Энеиду» трагедией. Говорить прямым текстом про паром поэт не может, поэтому он изрекает «истину, похожую на ложь», иначе можно осрамиться, создав анахронизм и раскрыв себя. Но он не может молчать и блестящими иносказаниями описывает яркими красками свою зимнюю ночную переправу через Днепр на пароме.

С годами этот образ не тускнеет. Приближается паром. Паромщик, упираясь ногами, станом направляет паром к берегу, держась за канат. Выпростать якорь – прямым текстом названо плавсредство.

Как это было:

Дни тянулись за днями, похожие один на другой. Падре приходил ежедневно, не выпуская трости из рук, растолковывал основы языкознания, математики, физики, богословия, давал ежедневные задания, за невыполнение которых нещадно наказывал. Ардженти следил за каждым его движением, как затравленный волчонок, выбирающий момент броситься на обидчика.

Поясняя догмат о Троице, падре подошёл к окну учебной комнаты; трость осталась лежать на столе. Ардженти, сделав короткий бросок, схватил её, замахнулся на падре, норовя ударить того посильнее. Падре, повернувшись, вдруг исчез из поля его зрения; резкая боль пронзила челюсть Ардженти, в глазах сверкнула яркая вспышка, он потерял сознание.

Лёгкий ветерок пробежал по лицу. Ардженти, открыв глаза, увидел склонившегося над ним падре, который обмахивал его полотенцем.

«Очнулся, сын мой» – удовлетворенно произнёс падре: – «Вставай, только осторожно, садись на место». Ардженти, опираясь на руки, поднялся, сел на скамью, ощупывая рассеченную губу, из которой текла кровь. Падре дал ему в руки полотенце, прижав к щеке.

«Сейчас пройдёт» – успокаивающе сказал он: – «Запомни, сын мой, никогда не замахивайся, если не уверен, что удар твой достигнет цели. Продолжим занятия. На очереди у нас астрономия».

«Урания» – откликнулся Ардженти. Падре с любопытством посмотрел на него.

«Урания – муза астрономии» – продолжил Ардженти. Наука о звёздах и созвездиях, расположении созвездий на небе, движении Солнца, Луны и планет. Есть ещё астрология – наука о влиянии звёзд и планет на судьбы людей».

«Какие созвездия и звёзды ты знаешь?» – с любопытством спросил падре.

«Все, учитель» – сказал Ардженти, начав перечислять созвездия по Арату. Падре внимательно, с удивлённым видом слушал.

«Постой, сын мой» – остановил он Ардженти: – «Ты знаешь об астрономии больше, чем я. Сын мой, стань моим учителем по астрономии, научи меня всему, что сам знаешь. С этого дня, урок астрономии будешь вести для меня ты».

«Это как называется?» – спросил Ардженти, осторожно трогая распухшую губу.

«Это бокс – английское искусство кулачной драки, которое я изучал, живя в Англии, сын мой» – ответил Филиппо.

«А это как называется?» – спросил Ардженти, беря трость, делая несколько взмахов в сторону падре, на лице которого не дрогнул ни один мускул.

«Это фехтование – французское искусство владения холодным оружием, сын мой» – ответил падре.

«Научишь меня тому и другому, а я научу тебя астрономии, падре» – предложил Ардженти.

«Хорошо, сын мой» – ответил падре, искренне удивленный: – «Условие одно: ты ежедневно выполняешь все мои задания по всем предметам; я после уроков учу тебя через день боксу и фехтованию, учти, что задания по этим предметам очень тяжелы физически. Я готов открыть для тебя двери кельи, чтобы ты мог бегать в горы и плавать в море, при условии, что ты дашь мне честное слово не сбежать. Пойми, что кратчайший для тебя способ бегства из сегодняшнего состояния – оставаться учеником в келье. Можешь отныне называть меня сэр Брунетто, как зовут меня мои студенты. Согласен, сын мой?» – он протянул руку Ардженти.