Текст книги "Последний дар Эбена"

Глава 2. Яблоко, с которого все и началось

Близился конец лета. Небесное светило давно как пробудилось ото сна и, вспыхнув жарким огнем, усердно потягивало солнечные лучи на землю. Перед неизбежным уходом в осенний сумрак оно щедро согревало вверенные ей обширные территории. Листья на деревьях ярко горели желтыми и багровыми красками, а ветви, прогибались под тяжестью созревших плодов. В тишине, то здесь, то там слышалось, как перезревшая груша или яблоко плюхаются с внушительной высоты, глухим стуком, ударяясь о землю. В воздухе витал сладковатый аромат приближающейся осени. Слышалось мерное жужжание насекомых, которые небольшими тучками собирались вокруг упавших душистых плодов.

Словно заботливая мать солнце погладило и вот эту маленькую девочку. Приятно согретая теплыми лучами, она о чем-то размышляла. Дома становилось уже довольно жарко, поэтому, покончив с завтраком, она выбежала тотчас на свежий воздух и присела на крылечке своего дома, мечтательно, устремив карие глаза наверх. Обыкновенная девочка с необыкновенной внешностью. Правильные черты лица были едва заметны в тени невесомой шапки из кучерявых черных волос. Извиваясь в невероятных кольцах, щедро падали они на хрупкие плечи маленькой девочки. Мошку, случайно забредшую туда, можно было искренне пожалеть. Вряд ли в своем крошечном мирке ей когда-либо приходилось преодолевать столь затейливых форм причудливые лабиринты. При этом суметь выбраться оттуда живым, задача непростая, подчас невыполнимая. Девочка напоминала собой тоненький стебелек солнечного одуванчика, в полном расцвете воздушной головки.

Временами она отвлекалась, нахмурив тоненькие нити редких черных бровей, чтобы почесать ногу или руку. В бирюзовых шортиках и майке прекрасно виднелись заживающие раны и царапины. Их было немало, и причиной тому служила присущая ей легкость и жизнерадостность, с которой днями напролет вместе с соседскими девчонками она играла в прятки, бегала, прыгала, подчас не глядя себе под ноги так беспечно, словно была соткана из железа или из какой-нибудь бессмертной материи. А жила она в местечке под названием Розмур. Сам по себе небольшой городок, всего за каких-то пятнадцать минут на машине можно было обогнуть всю его небольшую территорию, однако жители имели все необходимое, поэтому никто особо не сетовал на судьбу. И девочка беззаботно жила и радовалась, подобно открытому океану, улыбающемуся солнцу широкими детскими глазами. Ни бури, ни ураганы не страшны им, тем более никакие раны не могли хоть на долю секунды умолить их детскую беззаботность и безмерную радость незатейливых игр. А ран действительно было множество, особенно на коленях и руках, куда и приходилась львиная доля всех несчастий, а бывало и не один раз за тот же день. Вчера, например, они кидались мячом с девочками из дома напротив, и она случайно упала прямо на острые мелкие камни, которых здесь было предостаточно, куда больше чем зелени и деревьев. На правой коленке после этого осталась рана величиной с пузатую сливу, словно ее расцарапал шестипалый хищник. Иные же, она умудрялась получать, когда просто в спешке падала на ровной поверхности. Никаких особых неудобств, кроме как самим родителям, они не доставляли. Мамы с ругательствами выбегали на крики детей, немедленно обрабатывали им ссадины зеленкой или йодом, грозились, чтобы те не бегали сломя голову и снова возвращались к своим делам. А дети тем временем, поджидали, когда взрослые, наконец, уйдут, вытирали слезы и снова неслись к своим забавам с не меньшей яростью.

Прошло минут десять, как она сидела, нетерпеливо покачиваясь из стороны в сторону. Полуденное солнце уже успело согреть яркими лучами каменные ступеньки, что, несмотря на неровную полуразрушенную поверхность, делало их весьма удобными и приятными. Время успело оставить отпечаток всепроникающей руки и на самом доме. Большой, сложенный из цельных каменных блоков, с шероховатой поверхностью, он напоминал впечатлительной девочке хмурого серого гиганта на солнцепеке, надвинувшего крышу на старые облезлые окна. Ветра не было, как и облаков. Чистое ясное небо. Казалось, все вокруг замерло в ожидании чего-то важного. Будь здесь бабушка, она бы отругала ее за то, что сидит на каменных ступенях. Но ее рядом не было, ушла в огород, что находится прямо перед домом, поэтому девочка могла спокойно наслаждаться тишиной. Подперев руками голову, она смотрела на противоположное строение. Перед ней возвышался летний навес. Крыша его, укрытая железными волнистыми листами, переливалась стальным блеском и, отражаясь от солнца, ослепляла ей глаза. С боковых сторон навес был обнесен железной сеткой и к одной из них, вплотную прислонившись и извиваясь толстым стволом, росла яблоня. Сколько она себя помнит, дерево стояло у них во дворе, из года в год смиренно одаривала ее солнечными, сочными яблоками. В этом году они выдались на редкость привлекательные. Большая часть своих ветвей высокая яблоня осторожно разложила по всей поверхности крыши. По сравнению с другими такими же деревьями, она считалась небольшая, но вот яблоки на ней росли самых разных размеров, а некоторые экземпляры, словно два обычных яблока склеенные воедино, что казалось для нее загадкой, при сравнительно небольших, тоненьких ветвях. Именно одно такое яблоко и привлекло ее внимание, притягивало взор настолько, что в скором времени она позабыла, что собиралась навестить свою подругу, и, не отрывая глаз, смотрела на кажущееся ей чудо природы. Действительно это было самое красивое яблоко среди всех висевших плодов, к тому же самое большое, которое доводилось видеть девочке за все свои небольшие семь лет жизни. Внушительный размер и правильные формы придавали ей чарующе сказочный вид. Наверное, точно такие же нетерпеливые глаза смотрели на запретное красное яблоко в саду Эдема, только звали девочку не Ева, а Эмма, а яблоко было не красное, а ярко-желтое с небольшим переливчатым румянцем, словно оно внезапно раскраснелось от смущения. Яблоко словно улыбалось ей, дразнила и приглашала насладиться неповторимым вкусом созревшего плода. А вкус у этих яблок действительно отличался от остальных и был превосходным. Когда их откусываешь, неизменно появляется легкий аромат свежесобранного меда. Нередко отяжелевшие ветви, не в силах более удерживать плоды, отпускали яблоки, бросая их на землю, и тогда Эмма могла собрать их и с удовольствием ела, потому что ей запретили подниматься на крышу. Да и сама она до этого момента ни разу не задумывалась, что можно самой взобраться на крышу и достать себе яблоки, высота пугала ее. А сейчас очень хотелось подняться и поскорее сорвать ее. Бабушка с дедом еще спозаранку ушли в огород, и оттуда их не было видно. Наверное, за кустами широкой смородины собирали созревший картофель. Если бы она вздумала попросить разрешения, ее бы начали наставлять так долго и старательно, что она передумала бы осуществить задуманное. Мама возилась на кухне. Папа ушел на работу, поэтому тоже нескоро придет. А когда она подумала, что ее четырехлетняя сестра могла с минуты на минуту выбежать из дому и заметить яблоко, то окончательно решилась. Та уж точно не задумалась бы ни на секунду и сразу принялась бы за дело. Ведь, когда ребенок видит цель, для него нет преград, он их попросту не замечает, взрослые же порой ставят себе даже те преграды, которые на самом деле и не существуют. Эмма была всего лишь ребенком, и любопытство одерживало постепенную победу, всякая осторожность сама по себе куда-то испарялась. Она окинула взглядом высоту яблони, но особо не задумывалась над возможными опасностями. Желтое яблоко – вот цель, к которой она стремилась и готова была преодолеть даже это дерево. Яблоко сумело заслонить непроницаемой пеленой все незначительные детские страхи и вот уже она, подпрыгнув на месте, побежала через огород к дереву. Да и снизу дерево кажется не такой уж высокой, думала и успокаивала она себя. Нижние ветви, на самом стволе, были давным-давно срезаны, а на их месте оставались небольшие выступы, которые вполне могли заменить собой лесенки. Предварительно она сняла свою обувь, так было намного легче подниматься. Естественные ступеньки позволили Эмме безо всякой посторонней помощи опереться поочередно ногами за выступы и взобраться на дерево. Радость переполняла сердце и вот она у крыши. Босые ноги вскоре ощутили под собой прогретую солнечными лучами теплую поверхность железного настила. Пришлось прикрыть глаза. Солнце на фоне яркого голубого неба ослепило ей глаза. Она медленно выпрямилась во весь рост, встала лицом к яблоку и только теперь, посмотрев вниз с такой высоты, ощутила пробирающую сильную дрожь во всем теле. Каким-то чудом она схватила и сорвала тяжелое яблоко, подержала секунду и тут же выронила его, лишь только глаза ее охватили кажущееся далеко внизу пространство. Это она еще осознавала. Высота начала внезапно давить на худое тело, словно на нее обрушилась могучая каменная рука и вот-вот свалит с ног неистовым беспощадным ударом. Страх сковал сердце, а за ним и разум затуманился. Эмма бессознательно подняла глаза кверху. В безудержном устрашающем водовороте небо внезапно закружилось над головой, поглотив все мысли о яблоке в пучину неизбежного забвения. Разве то яблоко когда-либо существовало на свете? Повернувшись, она потянулась к первому, что попалось ей на глаза, чтобы суметь удержаться на весу. К несчастью, это оказался один из проходящих над крышей электрических проводов высокого напряжения. Старые, местами облезлые от защитного слоя, они походили на дремлющие чудовища, с раскрытой пастью поджидающие невинную жертву. Голова Эммы закружилась сильнее, и в отчаянии она схватилась правой рукой за провод и тут же поднесла к нему другую руку, но она так и повисла в воздухе. То, что это были опасные провода, а не обычные проволоки, как ей казалось, она не знала. А времени на раздумье не было. Все произошло мгновенно. В том месте, где она коснулась его, провод давно как сбросил с себя большую часть защитного слоя и теперь сверкал оголенным телом. В этот момент сознание Эммы словно задремало глубоко внутри, и едва ли она понимала, что с ней происходит нечто страшное. Молниеносный разряд пронесся по всему телу, незаметно слился с безудержным страхом и, сковал в смертельных объятиях, парализовав даже ее мысли. На мгновение ей показалось, что это никогда не закончится. Она даже не успела закричать и позвать на помощь, ни единого слова или спасительного звука не сумели сорваться с холодеющих губ. Внезапность застала ее врасплох. Время для нее застывало, а сознание застилало мглой. Ее словно волокло в темную пропасть. Это продлилось всего каких-то десять секунд, но ей они показались вечностью, словно сама бесконечность задумала схватить и удержать ее. Руки уже не слушались, сотрясаясь в мертвой хватке цепких лап.

В это время из огорода возвращался дед Эммы. Он будто чуял что-то неладное и вышел посмотреть. Железное ведро упало с его рук, загремело, ударившись о камни, а свежая картошка гурьбой покатилась вниз по траве. Высокий и худой, мгновенно заприметил он на крыше Эмму и быстро сообразил, что происходит. Не мешкая ни секунды, он сумел подпрыгнуть настолько высоко, что без особого труда смог разрезать провод стальными ножницами. Провод, обиженно затрепетав, отшвырнул от себя трясущуюся Эмму. Она быстро развернулась. Как она спускалась обратно по дереву, она не понимала, словно плыла в кошмаре, но сумела спуститься даже быстрее, чем поднималась туда. Ноги и руки действовали сами по себе и с бессознательной преданностью несли хозяйку в безопасное место. Так же молча, без единого слова или крика, содрогаясь от дрожи, она пошла к дому. Ее тело безмолвно исполнило свой долг. Помнила лишь, как она очутилась у кого-то на руках. И только когда ее подхватила мама, ноги ее согнулись, к ним возвращалась былая чувствительность. Пережитый ужас начинал давать о себе знать. Дрожь усилилась, оттого речь выходила бессвязная, скорее походила не лепет только что научившегося разговаривать ребенка. Когда это они успели про все узнать, пронеслось в ее голове. Долго лежала она на коленях у матери и все время пыталась произнести хоть слово. Голос, наконец, прорвался, но беспорядочные звуки никак не хотели соединяться вразумительными предложениями. Они больше походили на мычание, чем на связные слова. Вслед за мамой словно фурия, с причитаниями, посылая на ходу проклятия неведомым злодеям, прибежала бабушка и стала хлопотать над девочкой. Дед молча стоял, покачивая гладкой головой из стороны в сторону. Седые брови свисали над озабоченными глазами.

– Какого скажи мне лешего, тебя туда потянуло?!! Разве мало яблок валяется на земле! – кричала бабушка.

Даже если бы Эмма могла ответить, то вряд ли сумела бы что-нибудь придумать в свое оправдание. Не дождавшись от нее никакого внятного слова, бабушка накинулась на деда, обвиняя всех и вся в безалаберности и неосмотрительности.

– Сколько раз говорила провода поменять или выкинуть их совсем! Хоть бы кто послушался. А это дерево я завтра же срублю собственноручно, большим топором, понятно! – она все говорила и говорила. – Кто тебе, скажи мне, разрешал туда залезать глупая девчонка…?!

Впрочем, дедушка занятый своими мыслями, быстро отмахнулся от нее. Разбавлять невыносимую горечь совести, которую он итак остро ощущал всем сердцем гневными выкриками, было совершенно излишним. Он казалось, и не слушал бабушку. Сквозь обступившую толпу вырисовывалась маленькая светлая головы сестры.

– Слава Богу, ее отбросило назад. Слава Богу! – откуда – то издалека доносился до Эммы голос дедушки.

Бабушка побежала в дом и вскоре вернулась с кружкой холодной воды и протянула им, а мама осторожно поднесла Эмме стакан, и, придержав, напоила ее своими руками. Пару глотков холодной воды увлажнили просохшее горло и остудили разбушевавшееся внутреннее пламя хрупких нервов. Бабушка принесла тряпку и маленький тазик с холодной водой. Намочив изрядно тряпку, она то и дело прикладывала ее ко лбу девочки, немного подержав, снова освежала ткань в воде. При этом не забывала отчитывать то одного, то другого. Так повторялись процедуры, пока Эмма, наконец, не успокоилась, и не перестала дрожать. Глаза медленно закрывались. Дедушка отнес ее в спальню, а мама уложила в постель и накрыла теплым одеялом. Детский сон медленно окутывал ее разум и тело исцеляющим забвением. Забывались и крыша, и яблоко, злые провода отдалялись от нее в небытие и сверкали злобными языками. Эмма с огромной радостью и облегчением расставалась с ними. Если бы она могла, она помахала бы им вслед дружелюбной рукой. Сон обволакивал сознание и мягкой рукой накрывал память, чтобы она поскорее забыла сегодняшние невзгоды и готовилась к новому дню. Сквозь него все еще раздавались голоса, и средь тишины Эмма ясно различала голос деда.

– Слава Богу, слава Богу! – говорил он беспрестанно.

Она повернулась на бок и заснула. Яблоко, с которого все и началось, покатившись с крыши, ударилось о землю и чуть треснуло. На сладкий аромат прибежали муравьи, а черви высовывали скользкие головы из почвы и медленно подтягивали к яблоку извивающееся тело.

Глава 3. Отметина Эбена

Настенные часы с медным маятником, установленные в гостиной, содрогаясь от звонкого эха, отбивали десять вечера, когда Эмма, наконец, проснулась и через свое окошко взглядом скользила по деревянным узорам в виде листьев и цветов на часах, пока сознание полностью не прояснилось. Дома, оказывается, только начинают приготовления ко сну. Она окинула взглядом комнату и не ошиблась. Действительно, до утра еще далеко, а за окном темная ночь. На противоположной кровати Агата, обнявшись с мишкой, уже спала крепким сном. Сколько же она сама проспала? По всей видимости, достаточно долго. Чувствовала она себя достаточно бодрой, словно ничего и не случилось. Только очень хотелось есть, и прямо в цветочной пижаме с широкими штанами, она тихонько поплелась на кухню мимо пустой гостиной. Она очень обрадовалась, когда убедилась, что не все еще спят. Сразу засучила рукава, и подошла к раковине мыть руки. Мама энергичными движениями раскладывала посуду. Темные волосы с короткой стрижкой показались еще издалека. Завидев Эмму, она улыбнулась и быстрым взглядом карих глаз, как бы невзначай, принялась осматривать дочь и убедилась, что все в порядке, пока раскладывала ей на тарелку котлеты и пюре. Эмма ничего в этом необычного не усмотрела. С большим аппетитом съела все, что ей дали, вышла из кухни и, благополучно миновав спальню деда с бабушкой, бесшумно зашла в просторную гостиную. Если бы бабушка вышла в тот момент, когда она проходила, то не преминула бы еще раз напомнить правила поведения хороших детей, воспитанных детей и надолго задержала бы ее там, тыча пальцем ей в нос. Через гостиную в сумерках она поплелась обратно в постель, споткнулась, и чуть было не упала. Хорошо Агата не проснулась от неизбежного шума. Спать ей уже не очень-то хотелось, и она лежала, вытянув руки над одеялом под мерное тиканье часов. Пролежала она так недолго и вскоре сон накрыл и ее.

На следующее утро она проснулась со странным чувством, к которому примешался еще и страх. Ей снилась переливающаяся всеми цветами радуги гигантская змея. Она чуть было не коснулось ее щеки раздвоенным холодным языком, но в последний момент развернулась, и когда снова повернулась к ней, это была уже не змея, а чудовищных размеров скорпион, грозно приближающийся к ней из темной ночи. Эмма проснулась в тот момент, когда огромное жало, поблескивающее на конце черного хвоста, словно исполинская игла, вонзилось в кисть ее руки. Ей и раньше снились разнообразные причудливые кошмары. Однако этот сон отличался от других. Эмме показалось, что в это раз реальность и вымысел загадочным образом сплелись между собой. Она не могла понять, правда ли это было или нет. Впрочем, это было всего лишь ощущение и то мимолетное. Она прекрасно выспалась. Вчерашний день быстро забывался, а про то злосчастное яблоко она даже не вспомнила. Всего-навсего небольшое приключение и то не по ее вине. Знай, она, что все так обернется, без сомнения предпочла бы яблоне грушевое дерево, потому что оно невысокое и даже она с ее маленьким ростом могла достать парочку другую, или же сливовое дерево. Такого рода приключения скорее были свойственны духу ее сестры, чем Эммы, которая попадала в них обычно по чистой случайности, или по незнанию, как в этот раз. Откинув одеяло, Эмма протерла сонные глаза и быстренько выбежала из комнаты. Все было, как и всегда. Радость переполняло душу при виде обыкновенного дня. Ничего так не радовало ее как все обыкновенное и спокойное, хотя она и мечтала обо всем необыкновенном. В гостиной мама уже накрывала на стол. Завидев Эмму, она улыбнулась ей в ответ, сестра копошилась с какой-то игрушкой на большом диване перед телевизором, а рядом с ней сидела бабушка. Показывали один из ее любимых сериалов – «Разуму вопреки». Эмма только название и запомнила. Пропустить хотя бы одну единственную серию для бабушки было недопустимо, об этом не могло быть и речи. Это в ее понимании приравнивалось чуть ли не к смертному греху и каралось вопиющей неосведомленностью дальнейших событий. Эмма с Агатой не раз сидели рядом с ней и все пытались понять наивным детским умом, почему это в сериалах бабушки каждую секунду кто-то кого – то убивает или почему Хоакин бросился из окна своего дома со странными словами и распластался с пробитой головой на каменной дороге. В такие душераздирающие моменты бабушка впивалась в телевизор чуть ли не со слезами и била себя по коленям, а девочки не могли удержаться от смеха, и приходилось их выгонять, чтобы не мешали смотреть. Вот и сейчас, Агата развлекала себя тем, что всячески отвлекала бабушку от телевизора. Когда наступал особо интересный момент, интригующий, как выражалась сама бабушка, Агата нажимала на лапку плющевого медведя, и подносила его прямо к ее уху. Та вздрагивала от нечеловеческого рева мишки, отчитывала ее, кричала, когда замечала, что интересный момент упущен. Позор! Она не успела услышать, что же сказала своей дочери Мерседес перед самой смертью. Агата тем временем заливалась смехом, и так продолжалось, пока терпение бабушки не лопнуло. Агату выставили с дивана. Она обиженно волокла игрушку к столу. Эмма при виде этой картины, прикрыла рот ладонью и тихо засмеялась, чтобы искры гнева бабушки нечаянно не коснулись и ее тоже, и помчалась мимо них в сторону ванной. Пока намыливала руки, она засмотрелась в квадратное зеркало. У нее уже входило в привычку подолгу любоваться своим отражением, при этом она глубоко задумывалась над чем-то. Над чем именно, сама затруднилась бы ответить. Мысли плыли беспорядочно, то одно, то другое приходило на ум. В такие моменты она была отрешена от мира земного, подолгу парила в неведомых мечтах и покоряла сказочные высоты. Из такого мечтательного состояния ее обычно выводили призывы мамы поторапливаться. Сейчас она посмотрела на себя и тоже задумалась. На этот раз она внезапно вспомнила вчерашние приключения, мелкая дрожь прошлась по всей коже и, взбодрив, вывела из забытья. Тщательно отмыв руки, она потянулась за своей щеткой, и начала было чистить зубы, но внезапно остановилась. Взгляд ее сумел уловить нечто новое на тыльной стороне ладони левой руки, на промежутке между запястьем и большим пальцем. Осмотрев руку в третий раз, она убедилась, что ей не показалось, и на руке действительно есть рисунок. В трех местах кожа скукожилась, образовав сплетенные между собой округлые лепестки. От них книзу шла еле заметная полоска. Гриб! Сначала подумала она, но затем поняла, что это скорее похоже на один из тех деревьев, которые они с Агатой то и дело рисовали в детском саду. Оно было настолько маленьким, что Эмма засомневалась и вгляделась еще раз. Оно было на руке или появилось после вчерашнего дня, недоумевала она. Если не вчера, то когда оно успело появиться на ее руке? Могла ли она по неосторожности не заметить его раньше? Возможно, оно находилось там уже давно. Почистив зубы, она вытерлась маленьким полотенцем, и выбежала из ванной с беспокойным лицом, хоть и понимала, что ничего страшного. А когда Эмма тайком подошла к матери, чтобы показать ей рисунок, то и вовсе перестала волноваться. Мама не стала подобно ей скрупулезно рассматривать руку, а сразу поспешила уверить ее, что все хорошо и нечего волноваться из-за такого пустяка. Успокоившись, Эмма позабыла об отметине, ибо это была отметина и села за стол. Раз уж мама так говорит, значит действительно не стоит уделять серьезного внимания такой незначительной вещи, тем более рассказывать об этом кому-то еще.

За столом собралась вся семья – мама, папа, дед, бабушка и маленькая сестра, Агата – светловолосая девочка четырех лет с яркими малахитового цвета большими глазами, длинные ресницы которой, придавали ей вид сказочного неземного существа. Она уже шумела вовсю ложкой, так как наотрез отказывалась, чтоб ее взрослую девочку продолжали кормить другие. Бабушка то и дело держала ложку Агаты, чтобы помочь ей, но каждый раз встречала гневный взгляд, и ей приходилось отступать под упорным натиском нахмуренных бровей. С трудом пододвинув свой стул на высоких ножках к круглому столу, Эмма ждала, пока мама наливала манную кашу. Она подлила туда сахарный сироп, тщательно размешав, съела все с большим аппетитом. Затем принялась за сладкий чай. Не успела она допить, как послышался звонкий голос, доносящийся с улицы. Все подняли головы.

– Кого это нечистая принесла в такую рань? – пробурчала бабушка. – Прекратишь ты уже стучать ложкой или нет?! Съешь уже кашу свою.

Агата начала стучать еще сильнее и при этом не забывала тайком следить за реакцией бабушки.

– Эмма! Эмма! – звал нетерпеливый детский голос.

– Это, наверное, Соня, – сказала мама.

Соня лучшая подруга Эммы. Они еще на той неделе договорились, что встретятся, и вместе пойдут в гости к Соне. Вообще-то Эмма должна была пойти вчера, но после происшествия с яблоком, начисто забыла про данное обещание. Теперь Соня пришла и настойчиво напоминала об этом своим звонким нетерпеливым голосом. Жила она на той же стороне Гиацинтовой улицы, что и Эмма, в двухэтажном каменном доме из желтого кирпича. Несмотря на многочисленные угрозы бабушки уничтожить яблоню, когда Эмма выскочила из дому, сразу заметила, что дерево стояло целое и невредимое, что очень ее обрадовало. Уж яблоня точно ни в чем не виновата. Держась за железные перила, по каменным ступенькам, поднялась она к воротам. Взволнованное лицо Сони она заметила еще издалека. Девочка ходила туда – сюда быстрыми шагами и то и дело заглядывала внутрь сквозь обнесенное железной сеткой заграждение.

– Пошли. Я зову, зову, Ты почему вчера не пришла? – возмущалась она.

– Пошли, – ответила Эмма, – а я вышла, как только услышала, что ты зовешь. Купили все? Не могла я вчера, забыла совсем… после…

– Конечно, купили, – нетерпеливо перебила она Эмму. – Все покажу сейчас, – на лице Сони засветилась торжественная улыбка.

Ровно через неделю начинается совсем новая, неизведанная пора в жизни девочек. Все их мысли, и разговоры непременно сводились к одному и тому же – подготовке к школе и к предстоящему первому сентябрю. Они почувствовали себя настолько взрослыми, что былые незатейливые игры были беспощадно отброшены, забыты и даже посчитали бы себя оскорбленными, если бы кто вздумал напомнить им об этом. Родители Сони еще на той неделе успели закупить все необходимое, что на такие случаи полагается и само собой Соне ужасно не терпелось показать их Эмме, радушно похвастаться первой в своей жизни коллекцией одежды для школьных будней. Это событие по-своему волновало обеих и покупка специальной одежды для первого дня в школе превращалось в грандиозное долгожданное событие, не только для них одних, но и для остальных ребят городка тоже. Не раз они ходили к соседским девчонкам, которые уже давно обучались в школе, и зорким взглядом оценивали их обновки перед новым учебным годом, предвкушая наступления того дня, когда сами станут ученицами. День этот настал быстро и неожиданно. Наконец, и они шли, вот так рука об руку, друг к другу в гости, чтобы посмотреть и оценить приготовления к школе. В таком деле любая мелочь для них имела большое значение. Ведь им предстоит окунуться в новый мир, прекрасный и таинственный в их представлении, и хорошо бы при этом выглядеть не хуже других учеников. Уж очень не хотелось им отставать от старшеклассников, которые не упустят случая похвастаться, и возгордится всем, чем только можно лишь бы подчеркнуть зачастую выдуманную между ними разницу. Шли они по ровной асфальтной дороге, с двух сторон вплотную друг к другу возвышались ветхие и новые каменные дома. Эмма рассказывала о том, как она начала учить буквы и многие из них уже успела выучить. Соня равнодушная к наивным порывам и тяге к знаниям, делала вид, что не слышит ничего, о чем толкует ей Эмма. Она то и дело перебивала ее рассказами о красивой одежде, что ей купили родители, ведь ни у кого не найти таких прекрасных вещей. Слова Эммы затонули под натиском повторяющихся восклицаний и возгласов раскрасневшейся Сони. Они и не заметили, как быстро очутились возле темно-коричневых железных ворот дома Сони. Местами они были в ржавчине. Потрескавшаяся от времени краска, расползалась длинными трещинами в невероятные узоры и линии. Соня приподнялась на мысках, чтобы дотянуться до железной ручки. Ворота с жалобным стоном открылись и девочки протиснулись внутрь. Друг за другом спустились они по спиралевидным каменным ступенькам, ведущим прямо в дом. Вокруг, обхватив своими трепетными руками, деревянные поручни лестницы, росли слива, груша, кусты смородины и крыжовника – обычное дело для их городка. Да и была всякая зелень лишь в садах заботливых, трудолюбивых хозяев. В основном камень повсеместно заявлял свои права и с каждым годом охватывал все новые и новые территории. Соня с разбегу открыла белую дверь и радушно позвала за собой подругу, которая несмелыми шагами старалась не отставать от нее. Перед ними распахнулся узкий коридор, ведущий в разные комнаты. Они зашли во вторую комнату, где стояли большой бордовый диван и круглый стол со стульями. Эмма села в уголке, куда еще не успела коснуться рука хаоса. Рядом с ней, по всему дивану, были разложены платьица, чулки, тетради, брюки, ручки. Соня подбежала ко всей этой куче и начала по очереди расправлять их на всю длину, чтобы Эмма лучше рассмотрела каждую из них и не упустила ничего.

– Вот, это я надену на первое сентября! – с благоговейной улыбкой говорила Соня.

При этом она вытянула перед ней черную юбку с широким подолом и тоненькую белую рубашку. Заметив восхищенные взгляды, Соня засияла от бесконечного восторга. Эмма, из учтивости не посмела бы указать на какие-либо мелкие недостатки, легче для нее лишний раз промолчать, чем ненароком обидеть человека, так она думала, и это правило как-то само собой, возникнув, стало непреложным. Соня побежала в другую комнату переодеваться, чтобы ее лучше смогли оценить в новой одежде. Эмма терпеливо ждала, а в это время вошла бабушка Сони с подносом чая и двумя большими кусками пирога. Она шла очень медленно ввиду своей полноты и широко улыбалась. Эмма поздоровалась и от смущения собралась в уголке, добродушно улыбнувшись в ответ. Будучи восприимчивым ребенком, c бессознательной тонкостью чувствовала она какой из себя человек с плохими мыслями или хорошими стоит перед ней. Доброта бабушки Аиды, заполнив ее благородное сердце, так и переливалась через край. Она поставила поднос, затем удивленно огляделась по сторонам.

– Соня ушла в другую комнату, чтобы переодеться в новую одежду, – быстро сообразила Эмма.

– Аааа, – смеясь, протянула бабушка Аида, – уже десятый раз за сегодня. И не устанет ведь.

Так же не торопясь, она ушла обратно по своим делам.

Вскоре в дверях показалась Соня в своем нарядном одеянии. Эмма невольно захлопала в ладоши. Юбка простиралась крупными волнами до колен, снизу виднелись худенькие, чуть кривоватые ноги Сони в белых узорчатых колготках. Старательно заправленная под юбочку белая сорочка с кружевными манжетами и жемчужными пуговицами придавали Соне какой-то причудливый вид, хотя Эмме действительно понравилась ее одежда. Редкие каштановые волосы волнами свисали до ушей, так что когда она кружилась, голова ее была похожа на шапочку смуглого гриба, из-под которого игриво поблескивали два маленьких коричневых глаза, при этом она широко улыбалась, уверенная в своей безупречности. Выставляя то одну, то другую ножку, она красовалась своими лакированными черными туфельками с невообразимыми красными заклепками по бокам. Наконец-то, запыхавшись, она села и принялась за чай. Эмма, не смевшая до этого шелохнуться, наконец, выдохнула. Чай успел порядком остыть, пока Соня наперебой показывала ей свои вещички. Вдруг соня с грохотом положила чашку на блюдце.