Текст книги "Последний дар Эбена"

Глава 8. В больнице

Со вторника жизнь Эммы начала стремительно меняться. Именно этот день особенно запомнился ей, как начало важной вехи в расселине ее судьбы. Отныне она пойдет по-другому пути, но едва ли она сознавала, что крепкий остов жизни начинает давать трещины. После второго урока, то есть математики, учительница сказала Эмме, что за ней пришли ее родные, и она может пропустить оставшиеся два и пойти домой. В классе воцарилась мертвая тишина. Все вдруг посмотрели на Эмму. Когда уходили двоечники их никто даже не замечал, все привыкли к этому и относились как к нормальному явлению. То ли дело когда, наоборот, отличники покидали урок, весь класс тогда недовольно покачивал головой, а больше всех недоумевали отстающие и самые что ни на есть беспечные ученики. В их прозорливой голове слова «отличник» и «прогул» никоим образом не сочетались друг с другом. Это вызывало в них массу противоречивых сложных мыслей. В это время Эмма испытывала и радость, и недоумение одновременно. Уже полгода прошло, как она учится, и никто не забирал ее вот так, посреди уроков. Конечно, от нее не скрылись завистливые взгляды одноклассников. Уж они – то кроме радости не испытывали бы ничего и след бы их уже давно простыл. А ей было даже неловко покидать урок. Тихо собравшись, Эмма попрощалась с учительницей и вышла из классной комнаты. На лестнице никого не было, все были на уроках, поэтому Эмма спокойно побежала, сгорая от нетерпения. Она удивилась еще больше, когда во дворе школы, увидела папу, а рядом свою сестру. Агата махала ей издалека правой рукой, а в другой руке она держала огромное мороженое. Когда она взглянула на отца, у нее на мгновение упало сердце. Очевидно он чем – то огорчен, хоть и улыбался ей. Голова, его, блестела на солнце. От темени до затылка она была ровная без волос, поэтому, когда холодало, почти не расставался со своей черной шляпой. Хоть солнце еще грело землю, он и сейчас держал его в руках. Неужели он узнал про ту четверку по литературе, ядовитой стрелой пронеслось у нее в голове. Эти стихи непонятные, кто вообще их придумал?! Не нравится ей учить их, еще и рассказывать перед всем классом. Папа работает с утра до вечера, чтобы им было хорошо. Она подвела его. Но как оказалось, она ошиблась. Отец даже слова не сказал по поводу ее оценок, наоборот, всячески хвалил ее. Он говорил с учительницей. Эммой все были довольны. Папа достал мороженое из пакета. Клубничный пломбир. Обычно им покупали мороженое, когда кому-нибудь из них лечили или удаляли больные зубы. Поэтому Эмма испуганно посмотрела на сестру. Зуба у нее в руках не оказалось. Агата без своего вырванного зуба из кабинета стоматолога не выходила. Ей заворачивали памятный зуб в салфеточку, отдавали ей в руки, только тогда она смахивала слезы и всю дорогу до дома внимательно рассматривала свой зуб. Хотя и жаловалась, что у мистера Арманда «злые инструменты и недобрые лекарства». Куда она в доме прятала свои зубы, никто не знал, в том числе и Эмма.

– Агата, тебя удаляли зуб? Ты ходила с папой к мистеру Арманду?

– Нет, мы вышли с папой погулять, и решили тебя тоже взять с нами, – Агата еле выговорила все это. Мороженое закапало на асфальт.

– Эмма, мы ненадолго зайдем в больницу, помнишь, там работает тетя мамы. Потом пойдем вместе домой, – сказал папа.

Мурашки побежали по спине Эммы при слове больница. Так вот в чем дело оказывается. Она сразу почувствовала в носу странный запах лекарств. Вслед за ней Эмма побледнела, ей стало холодно. Каждый раз, когда ей становилось страшно, руки холодели. Мурашки забегали по всему телу. Зачем их ведут в больницу? В последний раз ей делали прививку прямо в спину. Вся больница слышала, как она кричала от нестерпимой боли. Она боялась даже спросить, зачем они туда идут, поэтому ела мороженое и молча шла за отцом. Агата словно была рада туда идти. В такие моменты Эмма меньше всего понимала сестру. Почему она тогда все время плачет в больнице?

– Не бойся, мама говорила, что тебя осмотрят и все. Все будет быстро и безболезненно, – выпалила Агата.

Эмма быстро посмотрела на отца. Папа не смог удержаться от смеха, такие слова обычно говорил стоматолог, перед тем, как засунуть им в рот свои страшные жужжащие инструменты, правда, ему никто никогда не верил, включая саму Агату.

Время от времени Агата, нарушив общую тишину, задавала какие-то вопросы, а папа коротко отвечал на них. Эмма даже не понимала, о чем они говорят. Больница была в пяти минутах от школы, вот-вот из-за деревьев должен был показаться главный вход. Мурашки быстрее забегали по телу, как бы предчувствуя самое худшее, что может случиться.

Чавканье и постоянные разговоры Агаты начинали уже раздражать Эмму. Чем ближе они подходили, однако, тем на удивление тише она становилась. Внезапный страх самой попасть в больницу, несколько усмирили ее. Папа открыл тяжелую железную дверь и пропустил Агату с Эммой вперед. У входа сидела незнакомая женщина в белом. Она вежливо поздоровалась с папой, участливо покачала головой в ответ на его просьбу и с важным видом отправилась вверх по лестнице выполнять поручение. Вскоре оттуда появилась другая женщина с короткими светлыми волосами, с повисшей крючковатой резинкой на худой шее. Эмма сразу узнала ее и обрадовалась. В больнице появление знакомого доктора уже большая радость, это означало, что есть надежда избежать боли или на худой конец уменьшить эту боль. Они встречались с ней, когда с мамой ходили к ним в гости и сейчас, как и тогда, тетя встретила их с очаровательной улыбкой. Во дворе у нее дома росли скученные кусты розовой и желтой сортов чудесной малины. Стройные, с мелкими шипами стебли, поднимаясь одной крепкой связкой, распускались и расходились на приличной высоте, выпуская на волю созревшие тяжелые плоды. До некоторых из них Эмма не могла даже дотянуться. Тогда она долго гуляла среди них, затонув среди моря зеленой листвы, и съела множество, вдоволь напоенных солнечным светом, больших сладких ягод. Приятные воспоминания помогли, успокоили ее разум, она уже не так боялась. Тетя взяла Эмму за руку и повела в одну из многочисленных комнат старой больницы. В кабинете у тети стояла низкая кушетка с белоснежной простыней, а рядом на высокой ножке стояла капельница. Еще Эмма успела разглядеть умывальник и на маленьком деревянном столе множество прозрачных сосудов самых разных форм и размеров. Больше она не стала ничего рассматривать, ей было неудобно и неловко, к тому же снова страшно. Тетя усадила ее на маленькую табуретку. Эмма быстро прибрала ноги, и положила руки на колени, именно так, смирно и прямо, они сидели на скамейках, во время уроков физкультуры. Тетя попросила распустить волосы. Вот оказывается в чем дело. После, надев квадратные очки, с нахмуренными карими глазами, начала осматривать ее голову. Прядь за прядем, она разворачивала волосы. Закончив, выпрямилась, утвердительно помотав светлой головой. Это означало, что она нашла, вероятно, то, что искала. Эмма ничего не понимала, а спросить она постеснялась. Единственное, что она хотела, разрешения поскорее убежать оттуда. Затем тетя приподняла болтавшийся на шее инструмент к ушам, она сказала, что хочет послушать сердце. Попросила вдохнуть и выдохнуть. Закончив, загадочно скрестила руки, пальцы прыгали вверх вниз в унисон торопливым мыслям. Наконец-то ее повели обратно и сегодня она избежала боли. Папа сидел, в коридоре больницы, расположившись на коричневом диване, кожаная обивка которого изрядно потрескалась от времени, словно его расцарапали когтями звери. Плечи его были ссутулены, взгляд задумчиво остановился на противоположном окне, где был внутренний двор больницы. Из окна было видно, как Агата усиленно болтала маленькими ножками на деревянной скамейке. От нечего делать она разглядывала цветочные узоры на своих белых босоножках. Сестру еще на той неделе постригли и если бы не розовое цветочное платье, можно было подумать, что на скамейке сидит прехорошенький мальчик.

Когда тетя вышла, папа медленно встал и велел Эмме пойти поглядеть за сестрой, пока они будут говорить, а он скоро вернется. Можно было не повторять. Ей только этого и надо было, уйти оттуда. И чем раньше, тем лучше. Папа со всем сам прекрасно разберется, а ей очень хотелось покинуть это здание и оказаться на свежем воздухе. Агата уже начала скучать и очень обрадовалась, когда увидела Эмму.

– Что там с тобой делали? – спросила она.

– Посмотрели голову, сердце послушали.

– Тебе слушали сердце фандаскупом?!

Глаза Агаты разгорелись любопытством, она с нетерпением ждала подробностей, которые Эмма не могла ей предоставить.

– Чем??? Что за фандаскуп?

– Папа сказал, так называется, та штучка на шее у тети. Ты что не видела?

– Видела. Я не знаю, как это называется, мне это совсем неинтересно.

– Фандаскуп, медицинская сестра сказала мне про этот инструмент. Она угостила меня шоколадкой, кстати. Пошли, папа идет. Ураа!

Не было никаких сомнений. В то время как Эмма сидела в этом мрачном кабинете и тряслась от страха, Агата тем временем, обошла всю больницу и уже успела завести новые знакомства. Учитывая место, где они были, Эмме это казалось невероятным. При этом, когда те же сестры делали ей прививки, она плакала не меньше, чем Эмма, обильно наполняя ясные глаза пустой бессмысленной влагой.

Через полчаса они были уже дома.

Пока мама расспрашивала папу, Агата, по привычке пошла искать Уголька, а Эмма ушла переодеваться. Котенок, учуяв тайную неприязнь бабушки, пряталась в доме, пока их не было, но чаще всего гуляла где-то в огороде. Ей был интересен каждый куст, каждый шелохнувший листочек. Принесенная ветром тонкая ниточка и то доставляла ей непомерную радость. Она могла зайти очень далеко за пределы моста через реку, конечно если куры были заперты, но когда ее звали, будь то мама или девочки, она как целенаправленно выдрессированный питомец, непременно появлялась, и всегда с разной стороны. Свое имя она запомнила сразу, как будто родилась с ним. Даже когда бабушка звала ее, ни секунды не медля поднимала глаза, спрашивая всем своим видом, да это я, зачем вы меня звали, но приближаться к ней не спешила. В этом деле она проявляла крайнюю осторожность. Обычно бабушка грозила ей пальцем и удалялась.

Эмма невольно слышала обрывки разговора родителей. Говорили о ней, поэтому ей стало интересно, и она ненароком прислушивалась к каждому слову.

– Она сказала, все хорошо, придете, завтра сдадите анализы, на всякий случай, потом видно будет. Причина? Кто знает. Говорит, может из-за тяжело перенесенной в три года желтухи. У кого – то из ее знакомых было такое, говорит, вылечили и уже давно как ходит с волосами. Сейчас волосы даже гуще, чем были. Так что ничего серьезного, не переживай.

Эмма вспоминала свою болезнь, про которую говорил папа. Тогда ей не казалось, что она переносила какую-то тяжелую болезнь. Окруженная беззаветной заботой, она лежала в больничной койке, и не успевала, съесть разные полезные кушанья, которые в бесчисленном количестве для нее готовила мама. Рядом с ней, на соседней кровати лежал какой-то мальчик. Месяц она там лежала, но мальчик ушел гораздо раньше нее. Им было весело, они угощали друг друга, играли в домино. Да, Эмма помнила это домино, купленное папой, с разноцветными героями из мультфильмов, красиво выстроенных в картонной коробочке. Когда друга по больничной палате увезли домой, она вытащила фишки домино из коробки и собирала туда бабочки от проведенных ей системных капельниц. Сестры, по просьбе мамы, любезно оставляли их ей каждый раз после проведенной процедуры, за хорошее примерное поведение. Вскоре у Эммы собралась целая коробка бабочек и тогда она забросила это дело. Куда они делись, она не помнила, воспоминания остались только хорошие.

– Значит, все вылечится, какое облегчение. Слава Богу! – мама была в приподнятом настроении, все стало, как и прежде.

Ни разу за всю короткую жизнь Эмма не видела, чтобы мама была хмурая или без настроения, поэтому Эмма тоже обрадовалась. Ей было не по себе и не нравилось, когда мама расстраивалась. Когда она была печальна, сразу ощущалось как, замерзнув, гаснет теплый свет домашнего очага, а сейчас он снова воспламенялся искрами. Она была самой жизнерадостной и легкой в семье, поэтому сразу ощущалось, когда она была чем-то обеспокоена, потому как Эмма не сомневалась, что нет ничего на свете, что могло украсть искреннюю улыбку матери. Она тогда не знала, что мудрые женщины, при любых обстоятельствах найдут в себе силы улыбнуться, и даже если бы мама и была по-настоящему опечалена, Эмма об этом никогда не узнала бы. Когда она зашла на кухню, Агата пила воду. Уголёк смирно сидела, поджав под собой передние лапки. Она смотрела пристально на Агату и временами облизывала подсохшие губы.

– Ты тоже пить хочешь? – спросила Агата, – сейчас налью и тебе.

Взобравшись на стул, она быстро достала фарфоровую чашку из шкафчика и до самых краев наполнила водой.

Поразительно, но Уголёк действительно хотела пить и пила долго и радостно из любимой чашки бабушки. Эмма решила помыть и положить стакан на место, так на всякий случай, потом снова возьмут, если что. Для Уголька ведь ничего не жалко.

Глава 9. И снова туда…

На следующий день спозаранку Эмме снова пришлось идти в больницу, на этот раз на пустой грустный желудок, что еще больше расстроило ее. С ней была только мама. Агату не взяли. Та, конечно же, просила и чуть не заплакала, если бы присутствие Уголька не возместило ей всю несправедливость положения. Котенок дальше своих территорий, ограниченной садом и близлежащим лесом, никуда не ходила, и Агата никак не могла решить с кем ей в итоге остаться. Впрочем, ей итак не на что было жаловаться, думала Эмма. Окажись у нее такая возможность, с радостью осталась бы дома и поиграла бы с Угольком вместо того, чтобы снова тащиться к стенам ненавистных мучителей. Красочные незатейливые мечты сразу испарились перед тяжелыми дверьми больницы. У кабинета, где они сидели, многочисленная толпа вела непрестанную беседу, однако их очередь наступила слишком уж быстро, по ее мнению. Затаив дыхание, Эмма наблюдала, как медсестра вытаскивала плоский длинный инструмент из бумажной упаковки. Полоска железного материала, на конце которого поблескивала угрожающая острая игла. В каждом движении ловких рук медсестры Эмма улавливала затаенную опасность. При виде приближающегося к ней орудия пыток, Эмма начала нервно ерзать на своем стуле, и только сознание возможного последующего позора заставило ее оставаться на месте и не убежать через приоткрытую дверь, отдавшись первым порывам перепуганного сердца.

– Не бойся. Больно не будет, – говорила полненькая медсестра с добрыми глазами.

Дьявол, помешивающий котел с адским огнем не произвел бы большего впечатления на нее, чем облик женщины, искренне улыбающейся белоснежными зубами и направляющейся к ней с острой иглой.

– Тебя кусал когда-нибудь комар, наверное? Так это то же самое. Ничего страшного. Давай мне свой пальчик. Давай, не бойся. Взрослая девочка уже, – сказала она мягким голосом и продолжала приближаться.

Кто же мог подумать, что у комаров такой противный и болезненный укус. Ей тоже, подобно назойливым комарам нужна была кровь Эммы, потому как она взяла длинную пробирку и щедро наливала туда красную жидкость, каждый раз она давила на палец, который итак уже болел. Эмма обиженно стиснула зубы и ждала, когда же она, наконец, закончит. Наполнив свой сосуд почти до половины, она приложила к раненому пальцу Эммы пропитанную спиртом ватку. Мама ждала ее во дворе, на знакомой скамейке с пирожками и с бутылкой сока. Это несколько загладило неприятное впечатление от пережитого утром. Эмма жевала и показывала матери раненый палец. Затем они попрощались, Эмма пошла в школу, а мама домой. Кроме того, что ей приходилось теперь пить какие – то круглые витамины, к счастью для Эммы, ничего особенного за этим не последовало. Таблетки оказались сладкие с приятным лимонным вкусом, так что жаловаться ей было совершенно не на что, да и жаловаться не хотелось. Намного легче ей казалось промолчать, чем досаждать других незначительными своими проблемами. Ведь все в один голос твердили, что она здорова. А раз так, значит, сказав обратное, она невольно соврала бы, а ее учили, что притворяться и врать нехорошо и она с наивной верой следовала по своему пути.

На следующее утро из больницы позвонила мамина тетя. Она радостно сообщила, что все показатели сданных анализов находятся в норме, Эмма совершенно здорова. С тех пор прошло немало времени, не за горами конец учебного года. Эмма не пропускала школу, прилежно училась, а когда не играла и не училась, как могла, помогала матери по дому. Маленький котенок успел превратиться во взрослую сильную кошку, и выглядела даже лучше, чем раньше. С возрастом в ней нисколько не убавилось плывущей легкости и негаснущего ни на миг любопытства, наоборот, сформировавшиеся мускулы сделали ее проворной, а тонкий ум стал острее и бдительнее реагировать на малейшие движения. Менялись и ее привычки. Теперь она все чаще посматривала на пролетающих мелких птиц и рыскала по огороду за всякого рода насекомыми и мышами, так думали все, включая Эмму. Для этого ей нередко приходилось осторожно огибать все края и углы большого участка, взбираться не на одно дерево, обойти не один куст, чтобы случайно не встретиться с собакой или бродячими котами. Что было самое удивительное, никто никогда не видел, чтобы с таких длительных отлучек она приносила хотя бы одну крошечную жертву, и тем более, чтобы она этих самых жертв вообще поедала. В глазах окружающих она тут же превратилась из необычной красоты кошки в таинственное неизведанное существо. Кто-то побаивался ее, некоторые восхищались, но чаще всего ненавидели. Лишь для девочек она оставалась обыкновенной кошкой, несравненный Уголёк с утонченным умом и бесконечно преданным им друг. Свою преданность и независимость, надо сказать, она не разменивала ни на какие привлекательные угощения, в особенности, протянутые дружелюбными руками сторонних людей. Достойный член семьи, но никак не бездушное животное, как считали многие.

Эмме стало намного интереснее и радостнее, когда Инесса предложила устраивать в их узком кругу маленькие вечеринки по выходным. Эта идея не встретила возражений, напротив пришлась всем по душе. Итак, Луиза, Инесса Эмма и Лили начали ходить друг к другу в гости и стали еще дружнее, чем прежде. В такие счастливые дни, они преподносили друг другу маленькие подарки, и накрывали столик с угощениями, по – обыкновению танцевали под веселую музыку.

Соня надменно держалась в стороне от непонятного ей сборища отличников и предпочитала делать вид, что и вовсе их не замечает. Эмма прекрасно помнит, как она сама, в первый раз, принимала девочек у себя дома. Мама им приготовила голубцы и вкусный шоколадный медовик на десерт. Ели, пили компот сливовый, веселились, когда включали маленький магнитофон с танцевальной музыкой. Девочки ей тогда подарили красивый овальный поднос зеленого цвета, изображавший сказочную принцессу с серебряной короной и длинными, до самого пола, золотыми волосами.

Ближе к новогодним праздникам круглое пятно на голове Эммы полностью заросло новыми крепкими волосами, поэтому жизнь потекла в прежнем русле беззаботно и весело. Тем более, Уголёк прилагала все возможные усилия, чтобы в доме во время праздников становилось еще веселее. Кошке приглянулся зеленый лесной символ наступающего нового года. Когда девочки украшали елку, она прыгала и бегала вокруг, то залезала под елку, то гоняла по всему дому звенящие игрушки. Искусственный снег из ватных шариков валялся где угодно только не под елкой, где ему положено было лежать. Для Уголька зеленый новогодний символ, был всего лишь одним из тех обыкновенных деревьев, что в большом количестве росли на улице, поэтому, по своей наивности, она и пользовалась им как обычным деревом. Когда мощными рывками кошка взбиралась на ствол, елка начинала пошатываться и, в конце концов, грациозно простиралась на полу вместе со всеми разноцветными игрушками. Бывало, кто-то из старших начинал возмущаться, тогда Агата запускала руки меж ветвей елки и, что есть силы, пыталась вытащить оттуда мертвой хваткой вцепившуюся за ствол кошку. Уголёк не хотела отпускать ствол, а Агата не могла сдаться, и тогда елку так сильно раскачивало от противодействующих усилий, что ей ничего не оставалось, как снова грохнуться на пол. И так несколько раз. Многие хрустальные игрушки не выдерживали и лопались на полу. Эмма обиженно собирала осколки, в то время как Агата незаметно ускользала с Угольком подальше от грозных взглядов. В конце концов, потрепанную ель пришлось совсем убрать, к тому же бесконечные падения уже вдоволь повеселили девочек, чего нельзя было сказать о взрослых обитателях дома. Один раз бабушка чуть не попала в Уголька своей тапкой. Так что никто не возмущался, что елку пришлось унести.

Незаметно пролетели и зима, потом и весна, подошел к концу первый учебный год в школе, и Эмма закончила его с полным отличием. В последний день также состоялась торжественная линейка, на котором директор произнес свою речь и попрощался до сентября. Тон его голоса показался Эмме намного оживленнее, чем раньше, на первое сентября, впрочем, как и все, директор наверняка радовался долгожданному окончанию рабочего года. Ничего удивительного, если учесть, что он трудится с утра до вечера, думала Эмма. Когда он объявил об окончании линейки, классы начали выстраиваться для первой совместной фотографии на память. Ученики специально готовились к такому случаю. Эмма в белой сорочке с кружевным воротником, в черном жилете и брюках выглядела с торжествующим великолепием. Из спортзала специально для этого принесли длинные скамейки, а между ними и вокруг них, беспокойно бегал фотограф и давал всяческие распоряжения. Решили, наконец, что все отличники должны встать на скамейку по одной линии. Во втором ряду дети просто встали во весь рост на земле, а в самом низу расположились в основном мальчики, чуть присев, чтобы сзади них виднелся весь класс. Учительница стояла сбоку, слегка повернувшись к детям и скромно улыбалась. Эмма радовалась, что стояла рядышком с миссис Барнет и вместе с Луизой. Фотограф скомандовал всем посмотреть в объектив. Эмма гордо подняла голову вверх. Волосы несколько распушились от ветра, непослушные пряди пытались освободиться от хвоста, и то и дело задевали при этом глаза, но взгляд оставался прямой и уверенный. А в начале лета оформили и выдали каждому экземпляр большой фотографии, откуда красивые одноклассники искренне улыбались Эмме. Она даже подумала, что будет очень грустно без них. Хотя некоторые и учились плохо, но среди не нашлось бы злых или испорченных детей. Так казалось, по крайней мере, Эмме. По своей сути она не искала зла и потому не находила его ни в ком. Глаза желали видеть только светлое, и они находили много хорошего, даже там, где его может, совсем не было. Да и сложно таить злобу, когда в сердце только-только зарождается весна, формируются нежные бутоны будущего человеческого цветка. Все кругом казалось ей чудесным, ибо она полна сил, здоровья, ей было по плечу исполнение самые невероятных грез, ведь в самом сердце дремлет могучий вулкан. Он ждет, пылая изнутри, удобного случая, чтобы высвободиться из оков и выпустить безудержной силы кипящую лаву жизни.

Лишь мальчики на переменах, под видом серьезных разногласий начинали ругаться, затевали мелкие ссоры и, распушив волосы, словно молоденькие петушки, кидались то и дело бумажками, перекрикивая друг друга лютой бранью. Эмма с трудом могла представить, чтобы кто-то из ее подруг могла так ругаться. Нет, они всегда будут хорошими друзьями, потому что так правильно. Детский сумбур невероятно оживлял скучные однообразные будни, но когда то же самое происходило на уроках, их просили встать. Строго отчитывали тогда нарушителя порядка, так что бедняга зачастую краснел перед всем классом и сто раз жалел, что не смог сдержаться и кинул противнику бумажку в ответ или вернул тому обидное слово. В первую очередь им напоминали о родителях, о большом долге перед ними. Их детский мозг еще слабо понимал значение подобного понятия, но бесспорно оно оказывало отрезвляющее воздействие на сознание. Эмма сразу представляла себе полные слез глаза мамы и папы, это было нестерпимо, что может быть хуже расстроенных лиц родителей. В построенном ей мире, она мечтала видеть их счастливыми и так должно быть, так правильно и так будет всегда. И дети, и учителя с облегчением расставались со школой для долгих летних каникул. Светлые дни веселья и множество беспечных игр ожидают их, думали одноклассники. Так думала и Эмма.