Текст книги "Тайна серебряного зеркала"

Играя с огнем

Не стану даже пытаться утверждать, что понимаю произошедшее 14 апреля сего года в доме № 17 по Бэддерли-гарденс. Будучи изложенной на бумаге, моя догадка может показаться слишком туманной и абсурдной для того, чтобы рассматривать ее всерьез. И все же нечто, безусловно, случилось, и то, что оно оставит неизгладимый след в жизни каждого из нас, является фактом столь же несомненным, как и единогласное свидетельство пяти очевидцев. Я не стану пускаться в дискуссии или спекуляции, а лишь последовательно изложу события, направив затем свой рассказ Джону Мойру, Харви Дикону и миссис Деламер, и воздержусь от его публикации, если они не будут готовы подтвердить каждую его деталь. Разрешение Поля Ле-Дюка получить не представляется возможным, поскольку он, судя по всему, покинул страну.

Именно Джон Мойр (хорошо известный старший партнер в «Мойр, Мойр и Сандерсон») изначально привлек наше внимание к оккультным вопросам. Как и многие другие рациональные и практичные деловые люди, он был склонен к мистицизму, что привело его к исследованию и, в конечном итоге, принятию тех трудных для понимания феноменов, которые часто приравнивают ко всевозможному вздору и шаромыжничеству, называя все это вместе спиритизмом. Исследования его, начинавшиеся в совершенно объективном ключе, обернулись, к несчастью, догмой, сделав его слепым фанатиком, способным лишь к категоричным суждениям. В нашем маленьком кругу он представлял тех людей, для которых эти необычные феномены стали новой религией.

Миссис Деламер, наш медиум, была его сестрой, супругой Деламера, талантливого скульптора. Наш опыт говорил нам, что заниматься подобными вещами без медиума столь же бесполезно, как заниматься астрономией без телескопа. С другой стороны, сама мысль о том, чтобы привлечь медиума за деньги, вызывала у нас отвращение. Разве не очевидно, что подобный человек будет чувствовать себя обязанным предоставить за полученные деньги какой-то результат, отчего у него возникнет неодолимый соблазн пойти по пути обмана? Ни один феномен нельзя объективно исследовать по тарифу гинея в час. К счастью, Мойр выяснил, что его сестра обладает даром медиума, являясь, иными словами, вместилищем той силы животного магнетизма, которая представляет собой единственную форму энергии, в достаточной мере тонкую, чтобы связать духовный план бытия с материальным. Само собой, говоря это, я не пытаюсь что-либо голословно утверждать, а лишь ссылаюсь на теории, которые мы использовали для объяснения того, что видели, вне зависимости от их верности или ошибочности. Нельзя сказать, что муж этой леди в полной мере одобрял ее участие в наших экспериментах, однако, пусть ее психическая сила и не была слишком велика, она, по крайней мере, позволяла нам задавать обычные для спиритических сеансов вопросы духам и получать на них ответы – занятие столь же ребяческое, сколь и необъяснимое. Каждое воскресенье мы собирались вечером в мастерской Харви Дикона на Бэддерли-гарденс, располагавшейся в доме, идущем по улице сразу за тем, что стоит на углу Мертон-парк-роуд.

Учитывая занятия Харви Дикона требовавшим богатого воображения изобразительным искусством, в его пламенной любви ко всему необычному и чувственному нет ничего удивительного. Изначально к изучению оккультного Дикона привлекла определенная живописность последнего, однако уже скоро его вниманием завладели некоторые из упомянутых мной феноменов, заставившие художника быстро прийти к выводу: то, что он считал любопытным и романтичным вечерним развлечением, являлось неоспоримой реальностью. Дикон – человек исключительно ясного и логического ума, истинный потомок своего предка, известного шотландского профессора, так что в нашем небольшом кругу он был критиком, человеком без предрассудков, готовым видеть факты такими, какие они есть, и отказывающимся выстраивать теории до тех пор, пока не получит конкретные данные. Его осторожность раздражала Мойра в той же мере, в которой непоколебимая вера последнего забавляла самого Дикона; впрочем, и тот, и другой, каждый по-своему, но оба в равной мере, были увлечены данным вопросом.

Я… А кого из себя представлял я? Я не был истинно верующим. Не был научным критиком. Возможно, вернее всего будет сказать, что я являлся светским дилетантом, стремившимся приобщиться к каждому новому веянию и благодарным за любые новые ощущения, позволявшие открыть для себя новую грань бытия. Энтузиастом я себя назвать не могу, однако мне нравится находиться в компании тех, кто ими является. Разговоры Мойра, заставлявшие меня чувствовать себя так, словно у нас был ключ от двери, ведшей в мир мертвых, наполняли мою душу чувством неопределенного удовлетворения, а успокаивающая атмосфера сеансов, с их приглушенным светом, была просто приятной. В общем спиритизм развлекал меня, потому я к нему и приобщился.

Как я уже сказал, исключительное событие, о котором я собираюсь поведать, случилось 14 апреля сего года. Из мужчин я приехал в мастерскую первым, а вот миссис Деламер прибыла туда ранее, чтобы выпить чаю с женой хозяина. Обе дамы и сам Дикон стояли перед мольбертом с незаконченной картиной. Не являясь искусствоведом, я никогда не утверждал, что понимаю идеи, которые Харви Дикон вкладывал в свои полотна; в данном случае картина, однако, была весьма удачной, изображавшей фей, животных и всевозможные аллегорические фигуры. Дамы просто рассыпались в похвалах, и не зря: игра тонов была действительно впечатляющей.

– А вы что думаете, Маркем? – спросил меня автор.

– Ну, оценивать подобные вещи – выше меня, – отозвался я. – Что это за звери?

– Мифические чудища, воображаемые создания, геральдические эмблемы – своего рода странная, причудливая процессия из оных.

– С белым конем во главе!

– Это не конь, – ответил Дикон с довольно заметным раздражением, что было удивительно, ведь он обычно отличался веселостью и редко бывал настроен серьезно.

– Тогда кто?

– Вы разве не видите рог у него на голове? Это единорог. Я ведь сказал, что животные геральдические. Вы что, неспособны их узнать?

– Мне очень жаль, Дикон, – произнес я, поскольку он действительно выглядел раздосадованным.

Художник рассмеялся над собственным раздражением.

– Простите меня, Маркем! – сказал он. – Все дело в том, что я трудился над ним изо всех сил. Целый день я вырисовывал его и выписывал, стараясь представить себе, как бы мог выглядеть живой единорог, вставший на дыбы. Наконец я понадеялся, что он у меня получился, и то, что вы не смогли его узнать, задело меня за живое.

– Ну разумеется, это единорог, – заверил Дикона я, поскольку мое тугодумие, похоже, действительно вогнало его в уныние. – Рог различим вполне четко; просто я ни разу не видел единорога нигде, кроме королевского герба, так что никогда о них не задумывался. А остальные – это грифоны, василиски, драконы и им подобные?

– Да. С ними у меня проблем не было. Тревожил меня именно единорог. Впрочем, на сегодня я с написанием картины покончил.

Художник повернул полотно на мольберте обратной стороной к нам, и мы заговорили о других вещах.

Мойр в тот вечер прибыл поздно, прихватив с собой, к немалому нашему удивлению, маленького плотного француза, которого представил как мсье Поля Ле-Дюка. Удивительным это было потому, что, согласно собственной теории Мойра, любое вторжение в наш спиритический круг нарушало взаимное доверие и вносило элемент подозрительности. Друг в друге мы могли не сомневаться, а вот присутствие постороннего бросало тень на любые полученные нами результаты. Впрочем, Мойр вскоре все объяснил. Мсье Поль Ле-Дюк был известным оккультистом, ясновидящим, медиумом и мистиком, который прибыл в Англию с рекомендательным письмом на имя Мойра от главы парижского братства розенкрейцеров. Коль так, то разве не естественным было его присутствие во время нашего сеанса и разве не являлось оно честью для нас?

Как я и сказал, это был маленький плотный человечек совершенно непримечательной внешности с широким, мягким, гладко выбритым лицом; выделялись на этом лице лишь большие карие глаза, чей бархатный взгляд был устремлен куда-то вдаль. Он был хорошо одет и обладал прекрасными манерами, а любопытные обороты в его английской речи заставляли дам улыбаться. Когда миссис Дикон, относившаяся к нашим исследованиям предвзято, покинула комнату, мы по своему обыкновению приглушили свет и пододвинули стулья к стоявшему в центре мастерской квадратному столу красного дерева. Воцарившаяся полутьма, впрочем, не мешала нам видеть друг друга довольно четко. Помню даже, как любопытно выглядели лежавшие на столе толстые угловатые руки француза.

– Как славно! – произнес он. – Уже много лет я не сидел вот так, и это есть очень любопытно. Мадам-медиум. Входит ли мадам в транс?

– Ну, вряд ли, – ответила миссис Деламер. – Но я всегда становлюсь крайне сонливой.

– Это первый шаг. Затем вы отдаетесь ей, а затем наступает транс. Когда транс наступает, ваша душенька выпрыгивает наружу, а внутрь запрыгивает другая душенька, приказывая вам говорить или писать. Вашей телесной оболочкой управляет другой. Эге? Однако при чем здесь единороги?

Харви Дикон вздрогнул в своем кресле. Француз медленно поворачивал голову, устремив взгляд в окутывавший стены мрак.

– Как славно! – повторил он. – Всегда единороги. Кто же так много думал на столь странную тему?

– Это восхитительно! – вскричал Дикон. – Я пытался нарисовать одного из них целый день. Но как вы могли об этом узнать?

– Вы думали о них в этой комнате.

– Несомненно.

– Но ведь мысли вещественны, друг мой. Воображая вещь, вы ее создаете. Вы этого не знали, эге? Впрочем, я вижу ваших единорогов потому, что способен видеть не только глазами.

– Вы хотите сказать, что я создаю вещь, которой никогда не существовало, просто подумав о ней?

– Ну разумеется. Это факт, лежащий в основе всех других. Именно поэтому злые мысли опасны.

– На астральном плане, полагаю? – произнес Мойр.

– Ах, это всего лишь слова, друзья мои. Они здесь – где-то, повсюду. Я и сам сказать не могу. Но я их вижу. Я мог бы их даже коснуться.

– Но нам вы их показать не можете.

– Это означает материализовать их. Стойте! Это эксперимент. Но нужна сила. Давайте взглянем, какая сила у нас есть, после чего решим, что нам делать. Могу я рассадить вас так, как сочту нужным?

– Вы явно знаете об этом гораздо больше нашего, – сказал Харви Дикон. – Буду рад, если вы возьмете дело в свои руки.

– Может статься, что условия не слишком хороши. Однако мы попробуем сделать то, что будет в наших силах. Мадам пусть сидит там, где сидит; я сяду рядом с ней, а джентльмены – рядом со мной. Мистер Мойр сядет с другой стороны от мадам, поскольку хорошо будет, чтобы темно– и светловолосые чередовались. Вот! А теперь, с вашего позволения, я потушу свет.

– В чем преимущество темноты? – спросил я.

– В том, что сила, с коей мы имеем дело, представляет собой, как и свет, колебание эфира. Теперь же его нити будут только нашими, эге? Вы ведь не боитесь темноты, мадам? Что за славный сеанс!

Поначалу тьма казалась совершенно кромешной, однако через несколько минут наши глаза настолько привыкли к ней, что мы начали различать силуэты друг друга, пусть и очень смутно. Больше я в комнате не видел ровным счетом ничего – лишь черневшие неподвижные фигуры. Все мы стали воспринимать свое занятие гораздо более серьезно, чем до этого.

– Вытяните руки вперед. Соприкоснуться у нас не получится, ведь нас так мало за таким большим столом. Вам, мадам, нужно будет успокоиться и, если вас начнет клонить в сон, не сопротивляться ему. А мы будем сидеть в тишине и ждать, эге?

Мы сидели в тишине и ждали, уставившись в темноту перед нами. В коридоре тикали часы. Издалека доносился прерывистый лай собаки. Пару раз по улице прогромыхал кеб, и проникший в комнату сквозь неплотно задернутые занавески веселый свет его фонарей на мгновение разогнал тьму нашего бдения. Я ощущал физические симптомы, которые стали мне уже знакомыми за предыдущие сеансы, – холод в ступнях, покалывание в кистях рук, жар в ладонях, бежавшие по спине мурашки. В предплечьях я чувствовал странную стреляющую боль – особенно в левом, том, что было ближе к нашему гостю. Дело, скорее всего, было в возбуждении сердечно-сосудистой системы, и все же это заслуживало внимания. Чувство напряженного ожидания тоже было почти болезненным. Полное, абсолютное молчание моих товарищей свидетельствовало, что их нервы были на таком же взводе, как и мои.

А затем во тьме раздался звук – тихий свистящий звук быстрого, слабого дыхания женщины. Он становился все быстрее и слабее, доносясь, казалось, сквозь сжатые зубы, а затем внезапно сменился глубоким вздохом и шуршанием ткани.

– Что такое? Все в порядке? – спросил кто-то в темноте.

– Да, все в порядке, – ответил француз. – Это мадам. Она в трансе. Теперь, джентльмены, если вы подождете, сохраняя тишину, вы увидите то, что, полагаю, очень вас заинтересует.

Вновь тиканье в коридоре. Вновь дыхание медиума, на сей раз более глубокое и медленное. Вновь свет фонарей кебов, видеть который было еще приятнее. Что это была за пропасть, которую мы пытались пересечь: приподнятый покров вечности с одной стороны и лондонские кебы – с другой! Стол мощно пульсировал, ритмично покачиваясь и колеблясь под нашими пальцами. Из самого его нутра доносились удары и щелчки, залпы целых шеренг, звук фагота, раздававшийся в морозной ночи.

– Столько энергии! – произнес француз. – Взгляните на стол!

Сперва я подумал, что мне чудится, однако теперь это видели все. Поверхность стола окутывал зеленовато-желтый фосфоресцирующий свет – хотя вернее его было бы назвать светящимся испарением. Он клубился подобно дыму и перекатывался подобно туманным мерцающим волнам. В этом жутковатом свете я видел белые угловатые руки французского медиума.

– Как чудесно! – воскликнул он. – Просто великолепно!

– Примемся за алфавит? – спросил Мойр.

– Нет, нет, мы можем сделать гораздо лучше, – ответил наш гость. – С таким медиумом, как мадам, было бы просто нелепо возиться с каждой буквой алфавита, ведь существует лучшая возможность.

– Да, лучшая возможность существует, – произнес голос.

– Кто это? Кто сейчас заговорил? Это были вы, Маркем?

– Нет, я не говорил.

– Говорила мадам.

– Но это не был ее голос.

– Это вы, миссис Деламер?

– Это не медиум, а сила, использующая органы медиума, – сказал странный глубокий голос.

– Где миссис Деламер? Оно же ей не навредит?

– Медиум прекрасно чувствует себя на ином плане бытия. Она заняла мое место, а я занял ее.

– Кто вы?

– Кто я, значения иметь не может. Я – тот, кто однажды жил так же, как вы, и умер, как умрете и вы.

У входа в один из домов со скрипом остановился кеб. Поспорив с пассажиром об оплате, кебмен покатился дальше. Зеленовато-желтое облако все еще клубилось над столом; оно было туманным, однако ближе к медиуму его свечение становилось более заметным, а само облако рядом с ней вздымалось, и при виде этого мое сердце наполнило чувство холодного страха. Мне пришло в голову, что мы, в легкомыслии и дерзости своих, приблизились к самой величественной и сокровенной из тайн, к единению со смертью, о котором говорили Отцы Церкви.

– Вам не кажется, что мы зашли слишком далеко? – вскричал я. – Не следует ли нам прервать этот сеанс?

Однако остальным не терпелось увидеть, что же будет дальше, и они лишь рассмеялись над моими опасениями.

– Все силы существуют для того, чтобы их использовать, – сказал Харви Дикон. – И мы можем это сделать – мы должны это сделать. Каждый новый шаг в познании поначалу называли недопустимым. Совершенно правильным и уместным будет изучить природу смерти.

– Правильным и уместным, – подтвердил голос.

– Вот! О чем еще можно просить? – воскликнул Мойр, охваченный сильнейшим возбуждением. – Давайте устроим проверку. Можете ли вы подтвердить, что вы действительно здесь?

– Какой проверки вы хотите?

– Ну… У меня в кармане лежит несколько монет. Сможете ли вы сказать, сколько их?

– Мы вернулись в надежде учить и умножать знания, а не решать детские загадки.

– Ха-ха, в этот раз вас уели, мистер Мойр! – воскликнул француз. – Тем не менее то, что говорит Хозяин, весьма разумно.

– Это религия, а не игра, – произнес холодный резкий голос.

– Именно! Я и сам думаю в точности так же! – вскричал Мойр. – Смею вас заверить, что мне очень жаль, если мой вопрос показался вам глупым. Не скажете ли вы мне, кто вы?

– А какое это имеет значение?

– Вы уже давно дух?

– Да.

– Как давно?

– Мы не можем считать время так, как вы. Мы пребываем в иных условиях.

– Вы счастливы?

– Да.

– Вам не хотелось бы вернуться к жизни?

– Нет – ни в коем случае.

– Вы чем-нибудь занимаетесь?

– Мы не можем быть счастливы, если мы чем-то не заняты.

– А что вы делаете?

– Как я уже сказал, условия, в которых мы пребываем, совершенно отличны от ваших.

– Можете объяснить нам, над чем именно вы трудитесь?

– Мы развиваемся сами и помогаем развиваться другим.

– Вы рады оказаться здесь в этот вечер?

– Я рад прийти, если мой приход способен принести благо.

– Значит, ваша цель – творить добро?

– Это – цель любой формы жизни на любом плане бытия.

– Видите, Маркем? Вот и ответ на ваши опасения.

Это действительно было так. Сомнения покинули меня, остался лишь интерес.

– Вам бывает больно? – спросил я.

– Нет; боль – вещь телесная.

– А бывает у вас душевная боль?

– Да; всегда можно ощущать печаль или тревогу.

– Встречаетесь ли вы с друзьями, которых знали на земле?

– С некоторыми из них.

– Почему лишь с некоторыми?

– Лишь с теми, кто был близок.

– А мужья с женами встречаются?

– Лишь те, кто по-настоящему любил друг друга.

– А остальные?

– Они ничего друг для друга не значат.

– Значит, дело в духовной связи?

– Разумеется.

– Правильно ли то, что мы делаем?

– Если настрой правильный.

– А что есть неправильный настрой?

– Любопытство и легкомыслие.

– Могут ли они принести вред?

– Очень серьезный.

– Какой именно?

– Вы можете призвать силы, которые не сумеете контролировать.

– Злые силы?

– Неразвитые силы.

– Вы говорите, что они опасны. Для тела или для духа?

– Иногда и для того, и для другого.

Повисла пауза. Темнота, казалось, стала еще сильнее. Желто-зеленый туман продолжал клубиться над столом.

– У вас есть вопросы, Мойр? – спросил Харви Дикон.

– Лишь этот: вы молитесь в своем мире?

– Молиться нужно в любом мире.

– Почему?

– Потому что это признание существования сил за пределами нас самих.

– Что у вас за религия?

– Они разные – в точности как и у вас.

– У вас нет определенного знания?

– У нас есть лишь вера.

– Эти вопросы о религии, – произнес француз, – они для вас, серьезных англичан, интересны, но они совсем не так увлекательны. Мне кажется, что эта сила может иметь огромный опыт, эге? Нечто, о чем мы могли бы поговорить.

– Ничто не может быть интереснее этого, – сказал Мойр.

– Ну, если вы так считаете – очень хорошо, – отозвался француз досадливо. – Что до меня, то мне кажется, что все это я уже слышал раньше, и сегодня ночью мне бы хотелось попробовать провести какой-нибудь эксперимент, коль уж нам была дарована такая сила. Но, если у вас есть еще вопросы – задавайте их, а когда вы закончите, мы сможем попробовать что-нибудь еще.

Однако чары были разрушены. Мы спрашивали и спрашивали, однако медиум сидела в своем кресле молча. Лишь ее глубокое ровное дыхание указывало на то, что она находилась там. Туман по-прежнему клубился над столом.

– Вы нарушили гармонию. Она не ответит.

– Мы и так уже узнали все, что она могла сказать, эге? Как по мне, так я бы хотел увидеть что-то, чего никогда не видел раньше.

– И что же?

– Вы позволите мне попробовать?

– А что вы сделаете?

– Как я уже говорил, мысли вещественны. Теперь я хочу вам это доказать, продемонстрировав то, что является лишь мыслью. Да-да, я могу это сделать, и вы это увидите. Прошу вас лишь сидеть тихо, ничего не говорить и все время держать руки на столе.

Создавалось впечатление, что темнота сгустилась еще больше, а тишина стала поистине непроницаемой. На меня вновь нахлынуло то дурное предчувствие, которое возникло в начале сеанса. Мои волосы начали вставать дыбом.

– Сработало! Сработало! – воскликнул француз надтреснутым голосом, говорившим о его чрезвычайном напряжении.

Оторвавшись от стола, светящийся туман, мерцая, поплыл по комнате. Собравшись в дальнем углу и вспыхнув, он собрался в сияющее ядро – странный изменчивый свет, который тем не менее ничего не освещал, кроме самого себя, не пронзал тьму ни единым лучом. Цвет его сменился с зеленовато-желтого на сумрачный, зловещий красный. Затем вокруг этого ядра собралась темная дымная субстанция. Она сгущалась, становясь все более осязаемой, плотной и черной. А потом свет погас, поглощенный тем, что выросло вокруг него.

– Оно исчезло.

– Тихо! В комнате что-то есть.

В углу, где несколько мгновений назад был свет, что-то глубоко дышало и шевелилось.

– Что это? Ле-Дюк, что вы наделали?

– Все в порядке. Вреда не будет.

От возбуждения голос француза срывался на фальцет.

– Святые небеса, Мойр, в комнате крупное животное. Здесь, прямо рядом с моим креслом! Прочь! Прочь!

Голос принадлежал Харви Дикону, и сразу за ним последовал звук удара обо что-то твердое. А затем… А затем… Как мне вообще описать то, что произошло затем?

Что-то огромное бросалось на нас в темноте, вставая на дыбы, ударяя копытами, круша все вокруг, подскакивая, фыркая. Стол разлетелся на куски. Нас раскидало во все стороны. Создание расшвыривало все на своем пути, ужасающими скачками мечась из одного угла комнаты в другой. Крича от страха, мы на четвереньках пытались отползти в стороны. Что-то наступило на мою левую руку, раздробив в ней кости своим весом.

– Свет! Свет! – крикнул кто-то.

– Мойр, у вас есть спички! Спички!

– Нет, у меня их нет! Дикон, где спички? Во имя Господа, спички!

– Я не могу их найти! Эй, вы, француз, прекратите это!

– Это выше моих сил! Oh, mon Dieu, я не могу это остановить! Дверь! Где дверь?

К счастью, моя ладонь легла в темноте на дверную ручку, за которую я и ухватился. Тяжело дышавшее, храпевшее стремительное создание промчалось мимо меня и с жутким треском врезалось в дубовую створку. В следующее же мгновение я повернул ручку, а еще секунду спустя мы уже все оказались снаружи и захлопнули дверь за собой. Изнутри доносились дикий топот и грохот ужасающего разрушения.

– Что это? Что это, во имя небес?

– Конь. Я разглядел его, когда дверь открылась. Но миссис Деламер…

– Мы должны забрать ее. Давайте же, Маркем; чем дольше мы ждем, тем меньше нам это понравится.

Распахнув дверь, мы ринулись внутрь. Она лежала на полу среди обломков своего кресла. Схватив даму, мы спешно потащили ее из комнаты; уже в двери я, оглянувшись через плечо, увидел два странных глаза, светившихся во тьме. Раздался топот копыт. Я успел захлопнуть дверь за мгновение до того, как она раскололась от очередного удара сверху донизу.

– Оно прорывается! Прорывается!

– Бегите, бегите, если вам дорога жизнь! – крикнул француз.

Еще один удар – и расколотую дверь что-то пробило: длинный белый шип, мерцавший в свете лампы. Какое-то мгновение он блестел, а затем вновь с треском исчез.

– Быстрее! Быстрее! – закричал Харви Дикон. – Внесите ее сюда! Сюда! Быстрее!

Укрывшись в столовой, мы захлопнули тяжелую дубовую дверь. Пока мы укладывали бесчувственную женщину на кровать, Мойр, невозмутимый деловой человек, сам рухнул в обморок на коврик перед камином. Бледный как мертвец Харви Дикон дергался, словно в эпилептическом припадке. Мы услышали треск разлетевшейся в щепки двери мастерской, и по коридору разнеслись храп и топот копыт, от ярости которых содрогался весь дом. Француз, уронив лицо в ладони, всхлипывал, будто испуганный ребенок.

– Что нам делать? – Я грубо потряс его за плечо. – От оружия будет толк?

– Нет, нет. Сила пройдет, и тогда все закончится.

– Вы могли убить всех нас, невыразимый вы дурак, своими адскими экспериментами.

– Я не знал. Как я мог предположить, что оно испугается? Существо обезумело от страха. Это его вина. Он ударил его.

Харви Дикон вскочил на ноги.

– Во имя небес! – воскликнул он.

По дому разнесся ужасный крик.

– Это моя жена! Все, я иду! Иду, будь это хоть сам дьявол!

Распахнув дверь, он ринулся в коридор. В его конце, внизу лестницы, миссис Дикон лежала без чувств – она упала в обморок от того, что увидела. Однако кроме нее в коридоре никого не было.

В ужасе мы огляделись по сторонам, но все было совершенно тихо и спокойно. Я медленно приблизился к черному квадрату двери мастерской, на каждом шагу ожидая, что оттуда ринется какая-нибудь кошмарная фигура. Однако ничего не происходило, и из комнаты не доносилось ни звука. С сердцами, готовыми вот-вот выскочить из груди, мы опасливо приблизились к самому порогу и всмотрелись во мрак. Тишину по-прежнему ничто не нарушало, зато в одном месте темноту пронзал свет. В углу комнаты парило сияющее облако; центр его был ослепительно-ярким. Оно постепенно тускнело, пока мастерскую наконец не наполнила однородная бархатная тьма. С последним проблеском его зловещего света француз издал восторженный возглас.

– Как славно! – воскликнул он. – Никто не пострадал – лишь сломанная дверь да испуг у дам. Но мы, друзья мои, сделали то, чего не делал никто до нас.

– И, насколько это будет от меня зависеть, – отозвался Харви Дикон, – никогда больше не сделает.

Вот что постигло нас 14 апреля сего года по адресу Бэддерли-гарденс, дом 17. Как я сказал в начале, было бы слишком абсурдным пытаться дать этому безапелляционное объяснение, потому я описал лишь свои впечатления – наши впечатления, поскольку мои слова подтверждают Харви Дикон и Джон Мойр, чего бы они ни стоили. Коль такова будет ваша воля, вы можете счесть, что мы стали жертвами искусной мистификации. Или вы можете посчитать, что мы пережили совершенно реальное и совершенно ужасающее событие. А возможно, вы сведущи в оккультных вопросах подобного рода больше, чем мы, и сможете проинформировать нас о другом похожем происшествии. В этом случае письмо на имя Уильяма Маркема, проживающего по адресу Олбани, 146М, позволит нам пролить свет на тайну, которая окутана для нас полнейшим мраком.