Текст книги "Тайна серебряного зеркала"

Как это случилось

Она была пишущим медиумом, и вот что она написала:

Кое-что из произошедшего в тот вечер я вспоминаю совершенно отчетливо, а кое-что подобно осколкам смутных сновидений. Именно поэтому изложить все внятно настолько сложно. Понятия не имею, с чего меня тогда вдруг потянуло в Лондон и почему я возвращался так поздно. Поездка эта ничем не отличалась от прочих моих визитов в столицу. А вот мои воспоминания с того момента, как я вышел из поезда на маленьком деревенском полустанке, совершенно ясны. Я будто могу заново пережить каждое мгновение.

Помню, как шел по платформе, глядя на освещенный циферблат часов, показывавший половину двенадцатого. Помню, как гадал, доберусь ли я до дома до полуночи. Помню ждавший меня снаружи большой автомобиль с ослепительными фарами, отблески света которых играли на полированной меди. Это был мой новый «Робур» мощностью в тридцать лошадиных сил, который доставили в тот день. Помню, как спросил Перкинса, своего шофера, понравилась ли ему машина, и тот ответил, что она просто великолепна.

– Опробую-ка я ее сам, – сказал я и уселся за руль.

– У нее другая коробка передач, – ответил шофер. – Возможно, сэр, будет лучше, если поведу я.

– Нет, мне хочется ее опробовать, – сказал я.

И мы поехали в направлении дома, до которого было пять миль.

Коробка передач на моем старом автомобиле была такой, какими их делали всегда, представляя собой планку с насечками. На этом же вы переключали передачи, двигая рычаг в специальном пазе. Впрочем, наловчиться делать это было несложно, и вскоре я решил, что во всем разобрался. Вне всяких сомнений, браться за изучение нового механизма в темноте было глупо, но люди часто совершают глупости и не всегда расплачиваются за это в полной мере. Все было хорошо, пока мы не добрались до холма Клейстолл. Клейстолл – один из худших холмов в Англии. Идущая по нему дорога составляет мили полторы в длину и делает три довольно резких поворота. Ворота моего парка находятся прямо у его подножия, выводя на главную дорогу, ведущую в Лондон.

Мы как раз добрались до края холма, где его уклон наиболее крут, когда начались неприятности. Я мчался на максимальной скорости, так что решил сбавить газ; однако коробку передач заклинило, и мне пришлось отказаться от этого намерения. Машина к тому моменту разогналась очень сильно, потому я выжал оба тормоза, однако они оба отказали, один за другим. Звук сломавшегося ножного тормоза меня не слишком встревожил, но когда я всем весом налег на ручник и, выжав его рычаг до упора, понял, что машина не замедляется, меня прошиб холодный пот. Мы неслись вниз по склону холма. Фары светили очень ярко, так что первый поворот я прошел нормально. На втором мы едва не слетели в кювет. Впереди оставался прямой участок длиной в милю, после которого следовал третий поворот, выводивший прямо к воротам парка. Если бы мне удалось удержать машину на этом отрезке, дальше все было бы в порядке: ведший к дому подъем заставил бы ее остановиться.

Перкинс вел себя просто отлично – я хочу, чтобы об этом знали все. Он был совершенно хладнокровен и сосредоточен. Когда я в самом начале подумал о том, чтобы вывернуть на крутой склон, шофер сразу понял мое намерение.

– Я бы не стал делать этого, сэр, – произнес он. – На такой скорости машина перевернется, и мы окажемся под ней.

Разумеется, он был прав. Дотянувшись до замка зажигания, он повернул в нем ключ; двигатель выключился, однако мы по-прежнему неслись с ужасающей скоростью. Перкинс положил руки на руль.

– Я удержу ее, – сказал он, – если вы решите попробовать выпрыгнуть. Нам не пройти этот поворот. Лучше прыгайте, сэр.

– Нет, – отозвался я. – Я останусь. Вы можете прыгать, если хотите.

– Я останусь с вами, сэр, – ответил шофер.

Будь это старая машина, я включил бы задний ход и посмотрел бы, что получится. Полагаю, это понизило бы ее передачу или по крайней мере сломало бы мотор; во всяком случае, это дало бы шанс. Однако в тот момент я был беспомощен. Перкинс пытался подползти поближе, однако на такой скорости сделать это было невозможно. Колеса вертелись быстрее ветра, а огромный кузов скрежетал и стонал от напряжения. Однако свет был ярким, и управлять машиной можно было с точностью до дюйма. Помню, что подумал, каким кошмарным и в то же время величественным зрелищем мы бы показались любому, кто встретился бы нам на пути. Дорога была узкой, и для любого, шедшего по ней, мы стали бы огромной ревущей, окутанной золотым сиянием смертью.

Поворот мы прошли, вылетев одним колесом на три фута за край обрыва. Я думал, что теперь-то уж нам всяко настал конец, однако, качнувшись, машина выровнялась и понеслась дальше. Это был третий и последний из поворотов. Оставались лишь ворота парка. Они находились почти прямо перед нами, но, к счастью, не совсем прямо, ярдах в двадцати слева от главной дороги, по которой мы мчались. Возможно, я смог бы со всем справиться, но, полагаю, рулевой механизм получил повреждение во время езды по склону, и его колесо теперь поворачивалось с трудом. Мы вылетели с дороги. По левую руку я увидел открытые ворота и вывернул руль, вложив в это движение всю силу. Мы с Перкинсом переместили вес своих тел, и в следующее мгновение машина на скорости пятьдесят миль в час врезалась правым колесом в правую стойку моих собственных ворот. Удар – и я понял, что лечу. А затем… Затем!..

Вновь придя в себя, я понял, что лежу в кустах в тени дубов, росших с той стороны дороги, где находился трактир. Рядом со мной стоял человек. Поначалу я подумал, что это Перкинс, однако, присмотревшись, увидел, что это Стенли, которого я знал во время учебы в колледже много лет назад и к которому очень хорошо относился. В личности Стенли было что-то, всегда вызывавшее у меня искреннюю симпатию, и я гордился тем, что чувство это являлось взаимным. В тот момент его появление меня удивило, однако я словно пребывал во сне: моя голова шла кругом от ошеломления, и я был полностью готов принять что угодно как должное без лишних вопросов.

– Как же мы врезались! – сказал я. – Господи Боже, как же мы врезались!

Стенли кивнул, и даже в темноте я сумел разглядеть его мягкую задумчивую улыбку.

Пошевелиться у меня сил не было, да и делать этого мне совершенно не хотелось. Однако чувства мои исключительно обострились. Я видел искореженный автомобиль, озаряемый движущимся светом фонарей. Видел небольшую группу говоривших шепотом людей: трактирщика, его жену и еще пару человек. Не замечая меня, они собрались вокруг машины. Затем внезапно я услышал крик боли.

– Его придавило! – крикнул чей-то голос. – Поднимайте осторожно!

– Это просто нога! – произнес другой, и я узнал голос Перкинса. – Где хозяин? – вскричал он.

– Я здесь, – отозвался я, однако они меня, похоже, не слышали, склонившись над чем-то, лежавшим перед машиной.

Стенли положил мне руку на плечо, и прикосновение его было невыразимо успокаивающим. Несмотря на все случившееся, меня наполнило ощущение легкости и счастья.

– Тебе ведь не больно? – спросил он.

– Нет, – ответил я.

– И никогда не бывает, – сказал он.

И тогда внезапно на меня нахлынула волна ошеломления. Стенли! Стенли! Да Стенли же умер от брюшного тифа в Блумфонтейне во время Бурской войны!

– Стенли! – воскликнул я, и мои собственные слова, казалось, сдавили мне горло. – Стенли, ты же мертв.

Стенли посмотрел на меня со все той же мягкой задумчивой улыбкой.

– Как и ты, – ответил он.