Текст книги "Долина страха. Все повести и романы о Шерлоке Холмсе"

Глава 4
История человечка с лысиной

Вслед за индусом мы прошли по слабо освещенному мрачноватому проходу, скудно обставленному плохонькой мебелью. Вскоре справа показалась дверь. Индус толкнул ее. На нас хлынул поток яркого света. В центре образовавшегося сияния стоял маленький человечек с высокой, по форме напоминающей яйцо, головой, обрамленной венчиком рыжих волос. Его сверкающая лысина казалась горной вершиной в окружении густой растительности. Человечек постоянно тер руки, словно ему было очень холодно, а черты лица его находились в постоянном движении. Мне показалось, что они не знают покоя, то растягивались в улыбке, то хмурились, но ни на секунду не замирали. Природа одарила его отвислой нижней губой, из-за которой виднелась полоска желтых неровных зубов. Последнее он тщетно пытался скрыть, поминутно потирая подбородок. Но, несмотря на нахально сверкающую лысину, человечек был явно молод, ему никак нельзя было дать боле тридцати. Впоследствии это наблюдение подтвердилось.

– Ваш покорный слуга, мисс Морстан, – неустанно повторял он противным визгливым голоском. – Проходите, пожалуйста, джентльмены. К вашим услугам. Ради бога, войдите в мое скромное убежище. Извините за то, что оно такое маленькое, мисс, но обстановка, здесь, надеюсь, вам понравится. Так сказать, оазис искусства среди мерзости запустения южного Лондона.

Мы были ошарашены видом комнаты, в которую он пригласил нас. Похожая на бриллиант чистой воды в грубой оправе, она совершенно не вязалась с убожеством остального дома. Поразительной дороговизны гобелены закрывали стены. Кое-где они были откинуты и тогда взору нашему представлялись либо картина в богатой раме, либо восхитительная восточная ваза. Пол устилал ручной работы ковер с желто-черными узорами, такой мягкий и толстый, что нога приятно утопала в нем, словно во мху. Две великолепные тигровые шкуры лежали на ковре, усиливая ощущение восточной роскоши, царившей в комнате. Картину довольства и неги завершал стоящий в углу, на коврике, кальян. Под потолком была протянута тончайшая, почти невидима глазу золотая проволока, на которой висела изящная серебряная лампа, выполненная в форме птицы. Загораясь, она наполняла комнату не только светом, но тонким, приятным ароматом.

– Позвольте представиться. Меня зовут Тадеуш Шолто, – произнес маленький человечек, не переставая дергаться и улыбаться. – А вы, конечно же, мисс Морстон. Ага, ну а эти джентльмены…

– Мистер Щерлок Холмс и доктор Уотсон.

– Доктор? Вот как! – радостно воскликнул он. – А нет ли у вас с собой случайно стетоскопа? О, какое счастье! Вы знаете, я очень беспокоюсь за свой митральный клапан. Не будете ли вы любезны послушать меня? Аорта меня не очень волнует, она в полном порядке, но вот митральный клапан…Мне бы очень, очень хотелось услышать ваше мнение о нем.

Нагнувшись, я послушал его и не нашел никаких отклонений, если не считать, конечно, того, что мой случайный пациент буквально трясся от страха. Казалось, его всего бил нервный озноб.

– На мой взгляд, у вас все нормально, – сказал я. – Причин для волнения нет.

– О, простите мне мою назойливость, мисс Морстан. Но я так волнуюсь… – залепетал он с внезапной галантностью. – Боже мой, сколько мне приходится страдать! А тут еще этот клапан! Благодарю вас, доктор. Вы меня очень утешили. Значит, вы считаете, мой митральный клапан в прядке? – Я молча кивнул. – Если бы ваш отец мистер Мортстан больше щадил свое сердце и избегал волнений, он был бы сейчас жив.

У меня появилась непреодолимое желание влепить ему пощечину за столь грубое и беспардонное отношение к тому деликатному делу, по которому мы приехали. Мисс Морстон, смертельно побледнев, опустилась в кресло.

– В глубине души я чувствовала, что его нет в живых, – прошептала она.

– Подождите, я вам все объясню, – сказал человечек. – И не только объясню, но и постараюсь исправить причиненную вам несправедливость. Что бы ни говорил мой брат Бартоломью, я обязательно это сделаю. Очень хорошо, что вы пришли сюда не одна, а с друзьями – они станут свидетелями того, о чем я собираюсь вам рассказать. Кроме того, нам втроем будет легче переубедить Бартоломью. Но только давайте не вмешивать в наше дело посторонних – ни полицию, ни кого-либо еще. Мы все уладим сами, ко всеобщему согласию. Нам не нужны лишние участники. Единственно, чего боится мой брат Бартолмью, так это огласки, – проговорив это, он сел на низенькую софу и уставился на нас любопытными, подслеповатыми глазками голубовато-водянистого цвета.

– На мой счет можете быть абсолютно спокойны, – заговорил Холмс. – Что бы вы ни соизволили сказать, дальше меня это не пойдет.

Я склонил голову, показывая, что полностью солидарен с моим другом.

– Прекрасно! Прекрасно! – отозвался человечек. – Мисс Морстан, вы позволите мне предложить мне бокал «кьянти»? Или, может быть, вы предпочитаете токайское? Других вин у меня нет. Прикажете открыть бутылочку? Нет? Ну что ж, тогда, я надеюсь, вы не будете возражать, если я закурю? Восточный табак – это просто бальзам. К тому же, я слегка нервничаю, а кальян меня очень успокаивает. Он незаменим в минуты волнения.

Он подсоединил к большой чаше трубку, и вскоре мы услышали веселое бульканье розовой воды. В предвкушении рассказа, мы, вытянув шеи и уперев ладони в щеки, расселись полукругом возле нашего странного рассказчика. Тот, натужно пыхтя, и не переставая дрожать, впивался в трубку кальяна. Блеск его лысины соперничал по яркости с сиянием экзотического курительного инструмента.

– Когда я, наконец, решил связаться с вами, – заговорил он. – Я не сообщил вам свой адрес, поскольку боялся, что вы приведете с собой не желательных для меня людей. Поэтому я позволил себе назначить вам встречу таким образом, чтобы мой человек, Вильямс, в чьей преданности я не сомневаюсь, мог бы увидеть вас первым. Вильямсу были даны указания не вступать с вами в разговор, если бы пришедшие с вами люди, показались ему подозрительными. Прошу простить меня за все эти меры предосторожности, но я человек весьма восприимчивый, я бы даже сказал, утонченный. Сам вид полисмена претит моему эстетическому вкусу. Боже, как я не люблю этот грубый материализм! Видите ли, я не стараюсь часто вступать в контакт с невежественной толпой. Живу я, как вы уже заметили, в атмосфере утонченности, меня вполне модно назвать покровителем искусств. Да, искусство – моя слабость. Вон тот пейзаж – это подлинный Коро. Конечно, кое – кто из знатоков мог бы поспорить относительно Сальватора Роза, то вот этот Бугро не вызовет никаких сомнений. Я, знаете ли, поклонник современной французской школы.

– Прошу прощения, мистер Шолто, – сказала мисс Морстон. – Но я пришла сюда по вашей просьбе и желала бы услышать то, что вы хотели сообщить мне о моем отце. Сейчас уже поздно, и я не могу здесь долго оставаться. Прошу вас, покороче, пожалуйста.

– Думаю, что наша беседа все-таки затянется, – ответил он. – Нам определенно нужно будет ехать в Норвуд, к моему брату Бартоломью. Ехать придется всем вместе, одному мне трудно с ним разговаривать. Он и так очень недоволен тем, что я действую так, как, мне кажется, будет справедливым. Вчерашний разговор с ним происходил на высоких тонах. Не представляете, какой это тяжелый человек, а особенно, когда рассердиться.

– Если нам нужно еще и ехать в Норвуд, то давайте отправляться немедленно, – рискнул вставить я.

Человечек рассмеялся так, что даже уши у него покраснели.

– Не стоит так торопиться, – воскликнул он. – Еще неизвестно, как мой брат Бартоломью воспримет ваше неожиданное появление. Нет, нет, что вы, я должен подготовить вас к встрече, рассказать о моих отношениях с Бартоломью. Прежде всего, я вынужден сказать вам, что во всей этой истории есть места, и для меня самого не очень ясные. Все, что я могу сделать – это сообщить вам факты, мне известные и понятные.

Мой отец, майор Джон Шолто, как вы уже, вероятно, догадались, служил в Индии. Лет одиннадцать тому назад он вышел в отставку и, возвратившись в Англию, поселился в Пондичерри-лодж, в Верхнем Норвуде. В Индии отцу моему удалось разбогатеть, и вернулся он сюда с большими деньгами и громадной коллекцией восточных редкостей. Довольно ценных, нужно сказать. Кроме того, он привез с собой несколько слуг – индусов. Не стесненный в средствах, он купил себе небольшой домик и зажил в роскоши, ни в чем себе не отказывая. Наследников у него только двое – я, и Бартолмью, мой брат-близнец.

Я очень хорошо помню тот ужас, который охватил нас, когда мы узнали об исчезновении капитана Морстана. О деталях этого обстоятельства мы прочитали в газетах. Зная, что он является другом нашего отца, мы частенько в его присутствии говорили о загадочном исчезновении Морстана. Отец нередко принимал участие в наших разговорах и делился своими соображениями. Мы и не подозревали, что из всех людей только он один знает о судьбе несчастного Артура Морстона. Нам и в голову тогда не приходило, что наш отец может быть причастен к этому делу.

Но мы догадывались о другом – мы чувствовали, что наш отец скрывает какую-то тайну, и все его поведение показывало, что над ним нависла огромная опасность. Он вдруг стал на редкость боязлив – никогда не выходил из дома один, а вскоре нанял двух телохранителей, бывших боксеров. Они служат в Подничерри-лодж привратниками. Кстати, один их них – тот самый Вильямс, который привез вас сюда. Да, да, когда-то он был чемпионом Англии в легком весе. Наш отец никогда не говорил нам о том, кого именно он боится. Но через некоторое время мы заметили, что особую ярость у него вызывают люди с деревяшками вместо ног. Как-то раз он даже открыл огонь из револьвера по какому-то безногому, который, как выяснилось впоследствии, был всего лишь коммивояжером, пришедшим к нам предложить свой товар. Слава богу, все обошлось, бедолага даже не был ранен, но нам пришлось выложить немалую сумму за его молчание и за то, чтобы замять все это дело. Вначале мы подумали, что неприязнь к безногим у нашего отца – это одна из малообъяснимых странностей его характера. Однако, последующих ход событий заставил нас изменить это мнение.

В начале 1882 года отец мой получил из Индии какое-то письмо, которое повергло его в панику. Прочитав его за завтраком, отец едва не лишился чувств. С того дня он заболел и вскоре уже лежал при смерти. Мы не знали, что это за письмо, и кто его автор, но оно было очень короткими и написано корявым почерком, вероятно, человеком малограмотным. С момента получения письма отец впал в глубокую депрессию, затем ему стало значительно хуже, А уже в конце апреля нам сообщили, что отец безнадежен и хочет проститься с нами.

Когда мы вошли в его комнату, то увидели нашего отца, высохшего, бледного, утопавшего в подушках. Тяжело дыша, он попросил нас запереть дверь и встать по обеим сторонам кровати. Затем, лихорадочно двигая руками и задыхаясь, голосом, в котором звучало волнение и мука, он сообщил известие, поразившее нас. Я попытаюсь вспомнить и передать все сказанное им его же собственными словами.

«– Дети мои, в этот скорбный час я хочу сказать вам самое главное. То, что тяжким грузом лежит на моей совести. Я несправедливо поступил с дочерью бедного Мортстана. Проклятая жадность, этот страшный порок, что преследует меня всю мою жизнь, помешал мне отдать причитающиеся ей сокровища… А ведь половина их законно принадлежит ей. Но я и на себя их не потратил. И все из-за дурацкой слепой жадности. Простое обладание сокровищами согревало мне душу. Я ни с кем не хотел делиться ими, я и мысли не допускал, что мне придется отдавать их. Видите вон те жемчужные четки у склянки с хинином? Я даже с ними не мог расстаться, хотя и они, в сущности, тоже ее. Вам, дети мои, я поручаю отдать дочери Морстона ее долю сокровищ Агры, но только не раньше, чем я умру. Кто знает, как все обернется? Случалось, что люди выкарабкиваются и из более худших ситуаций…

А теперь я расскажу вам, как умер Морстон, – продолжал отец. – У него было больное сердце, но он ото всех это скрывал. Мне одному было известно о его недуге. Там, в Индии, он и я стали обладателями значительных богатств. Не буду объяснять, как это произошло, все обстоятельства дела сейчас не имеют значение. Главное то, что все сокровища я привез с собой в Англию. Когда же сюда вернулся Морстан, он сразу же направился ко мне, чтобы потребовать свою долю. Со станции он пришел сюда пешком, постучался, и мой старый верный Лал Чодар впустил его… Лала уже давно нет… Наши мнения относительно дележа сокровищ существенно различались. Вскоре между нами завязался спор. Морстан сильно разозлился и вскочил с кресла. Вскочив с кресла, он попытался мне что-то сказать, но вдруг схватился за грудь. Он начал задыхаться, лицо его стало мертвенно-серым. Пошатнувшись, он повалился на спину, но, падая, ударился головой об угол сундука, в котором лежали драгоценности. Нагнувшись, я посмотрел на Морстана и, к своему ужасу, обнаружил, что он мертв.

Долгое время я сидел, не зная, как мне поступить. Мысли мои путались. Первым моим желанием было позвать кого-нибудь на помощь, но я так и не решился этого сделать, боялся, что меня обвинят в убийстве. Могли бы найтись свидетели, которые подтвердили бы, что мы яростно спорили, рана на голове Морстана также свидетельствовала бы в пользу убийства. А потом началось бы расследование, в результате чего полиция непременно разнюхала бы о сокровищах. Вот это-то меня больше всего и беспокоило, я не хотел, чтобы о них кто-нибудь знал. В разговоре Морстан упомянул мне, что никому не известно, куда он отправился. Именно тогда я и решил – пусть уж об этом никто никогда и не узнает.

Я стоял, обдумывая, что мне делать, и тут в дверях появился мой слуга, Лал Чодар. Он скользнул в комнату и быстро запер за собой дверь. «Не беспокойтесь, сахиб», – заговорил он. – «Никто не узнает о том, что вы убили его. Давайте спрячем тело, и – дело с концом». «Я не убивал его», – ответил я. Лал Чодар, улыбаясь, закивал головой. «Я все слышал, сахиб», – шептал он. – «Я слышал, как вы ссорились, и слышал удар. Но губы мои будут молчать. Не беспокойтесь, в доме все спят, давайте быстренько избавимся от тела». Его слова и решили все дело. Я подумал, что если уж мой слуга не верит в мою невиновность, то что тогда говорить о двенадцати придурках – присяжных?! В ту же ночь мы с Лалом Чодаром избавились от тела. Последующие несколько дней в Лондоне только и было разговоров, что о таинственном исчезновении капитана Морстана. Чуть позже из того, что я вам расскажу, вы поймете – я ни в чем не виноват, единственная моя ошибка состоит в том, что я подался на уговоры слуги и, скрыв тело и драгоценности, лишил дочь Морстана ее законной части. Вам придется восстановить справедливость. А теперь слушайте меня внимательно. Сокровища спрятаны…».

– В то же самое мгновение гримаса ужаса исказила лицо отца. Глаза его засверкали диким огнем, челюсть задрожала. Он завизжал голосом, которого мне никогда не забыть: «Уберите его! Ради Бога, уберите его!». Мы с братом, повернув головы, посмотрели в окно, куда был устремлен взгляд отца. Чья-то устрашающая физиономия смотрела на нас из темноты улицы. Я рассмотрел бороду, дьявольской злобы глаза и нос, расплющенный об оконное стекло. Меня поразила застывшая на физиономии жестокое выражение. На секунду мы с братом опешили, затем бросились к окну, но за ним уже никого не было. Когда мы вернулись к отцу, он был уже мертв. Голова его была беспомощно повернута набок, пульс не прослушивался.

В ту же самую ночь мы обшарили весь сад, но не нашли и следа жуткого пришельца. Был, правда, какой-то отпечаток на клумбе, но такой маленький, едва ли его мог оставить взрослый мужчина. Вот так – за исключением этого непонятного следа, ничто не говорило о присутствии возле нашего дома посторонних. Прошло немного времени и нам начало казаться, что никакой бородатой физиономии и не было вовсе. Возможно, все это было игрой нашего воображения. Однако, довольно скоро мы получили весьма убедительное свидетельство того, что вокруг нас происходят какие-то странные события. К примеру, однажды, войдя в комнату отца, мы обнаружили, что окно открыто, а в ящиках и коробках все основательно перевернуто. На комоде лежал клочок бумаги со словами «Знак четырех», написанных неровным, корявым почерком. Кто их написал, и что они – для нас это было сплошной загадкой. Все ценные вещи в комнате оставались на своих местах. Странно, но грабители ничего не украли. Мы с братом попытались связать это удивительное происшествие с постоянным страхом, который преследовал отца всю его жизнь. Однако и этот логический ход не принес нам никакой разгадки.

Вздохнув, человечек замолчал. Некоторое время он сидел, задумчиво попыхивая кальяном. Мы сидели, погруженные каждый в свои мысли. Признаться, этот удивительный рассказ нас озадачил. Услышав повествование о смерти своего отца, мисс Морстан побледнела. Мне показалось, что она близка к обмороку. Я торопливо налил стакан воды из стоявшего на столике хрустального кувшина и протянул ей. Девушка приняла его. Шерлок Холмс сидел, откинувшись на спинку кресла. На лице его было все то же отсутствующее выражение, но по блеску его полуприкрытых глаз я понял, что вся эта история вызывает у моего друга живейший интерес. Глядя на Холмса, я вспоминал о том, что именно сегодня он уныло жаловался на беспросветную тоску своей жизни. Теперь перед ним стояла очередная проблема, требующая полной концентрации его ищущего ума. Мистер Тадеуш Шолто с гордостью оглядывал нас, явно удовлетворенный тем ошеломляющим впечатлением, которое произвело на нас его повествование. Еще несколько раз затянувшись, он продолжил:

– Как вы можете себе представить, рассказ нашего отца о сокровищах сильно взволновал нас. В течение месяца мы перепахивали наш сад, все глубже и глубже вгрызаясь в землю. Горы земли росли возле нашего дома, но до сокровищ мы так и не добрались. Согласитесь, мысль о том, что отец умер в то самое мгновение, когда собирался сказать нам о месте, где находиться тайник, вполне способна свести нормального человека с ума. О размерах богатств, владельцами коих мы могли бы стать, можно было судить по ценности этих четок, которые он нам показал. Кстати, из-за них у нас с братом Бартоломью вышел небольшой спор. Нам было очевидно, что четки стоят дорого, поэтому Бартоломью не хотел с ними расставаться. Между нами говоря, мой братец подвержен тому же пороку, что и наш покойный отец. Кроме того, он считал, что если мы отдадим четки, то это может вызвать нежелательные слухи, и как следствие, кое-какие неприятности. Единственно, что мне удалось сделать, это убедить его в необходимости найти адрес мисс Морстан и посылать ей через равные промежутки времени по жемчужине. Бартоломью согласился, поскольку не хотел, чтобы девушка жила в нужде по нашей вине.

– Благодарю вас за столь доброе отношение, – мисс Морстан тепло посмотрела на Шолто. – С вашей стороны это было в высшей степени любезно.

Человечек протестующе замахал руками.

– Что вы, что вы! Ведь мы же были все равно, что ваши опекуны, – забормотал он. – Правда, так считал один я, мой брат полагал, что мы ничего вам не должны. Ох уж этот Бартоломью! Мы были вполне обеспеченны, лично я ни в чем не нуждался, и считал, что обходиться подобным образом с молодой леди – недостойно. Это – дурной тон со стороны воспитанного джентльмена. А дурной тон, как говорят французы, ведет к преступлениям. Да, французы умеют изящно выражать умные мысли. Наше расхождение во мнениях по данному предмету зашло стол далеко, что я быль вынужден уехать из Пондичерри-лодж. Взяв с собой старого слугу и Вильямса, я покинул наш дом, и поселился здесь. Вчера мне принесли важные известия. Сокровища, наконец-то, найдены. Я немедленно связался с мисс Морстан и теперь нам остается только одно – ехать в Норвуд и требовать нашу часть драгоценностей. Вчера вечером я сообщил о своих намерениях брату Бартолмью, поэтому он будет ждать нас сегодня. Без особого, конечно, восторга.

Мистер Тадеуш Шолто закончил рассказ и нервно заерзал на роскошной кушеточке. Все молчали. Мысли наши были заняты столь неожиданным поворотом таинственного и загадочного дела. Первым с кресла вскочил Холмс.

– От начала до конца вы сделали все правильно, сэр, – заговорил он. – Полагаю, мы тоже сможем ответить вам любезностью на любезность. Например, я попробую откинуть завесу таинственности с тех обстоятельств, значение которых вы еще не понимаете. Но об этом позже. А сейчас, как справедливо заметила мисс Морстан, нам пора ехать и заканчивать все дела.

Наш новый знакомый аккуратно скрутил трубку кальяна, поднялся и достал из-за портьеры очень длинное, отороченное каракулем, пальто. Несмотря на душный вечер, он одел его, застегнув на все пуговицы. Его походный костюм довершила кроличья шапочка. Он опустил уши и завязал под подбородком тесемки. Теперь мы видели только часть его подвижного личика да бегающие остренькие глазки.

– Здоровье у меня такое слабое, хрупкое, – заметил он, направляясь к дверям. – Это обстоятельство вынуждает меня беречь себя.

Наш кэб ждал нас. Кучеру, вероятно, сообщили о предстоящей поездке. Не успели мы усесться поудобнее, как лошади рванули с места, и мы помчались вперед. Тадеуш Шолто говорил, не переставая. Голос его, отрывистый, визгливый, заглушал стук колес.

– Бартоломью – человек очень умный, – сообщил он. – Как вы думаете, ему удалось обнаружить сокровища? Ни за что не догадаетесь! После всех раскопок, проведенных в саду, он пришел к мысли, что драгоценности спрятаны в доме, и принялся измерять его площадь. Ни один дюйм не остался им незамеченным. Вот тогда-то брат и наткнулся на любопытную деталь. Оказалось, что высота дома составляет семьдесят четыре фута, в то время как высота всех комнат со всеми возможными допусками не превышает семидесяти футов. Это совершенно точно, поскольку брат сверлил сквозные отверстия во всех перекрытиях. Таким образом, получилось, что четыре фута как бы пропали. Брат стал их искать, снова промерил все комнаты и пустоты между ними и нашел, что они находятся на самом верху дома. Брат пробил отверстие в потолке верхней комнаты и обнаружил маленький чердак, о существовании которого никто не знал. В центре его на двух балках стоял сундук, доверху набитый драгоценностями. Бартоломью опустил его в комнату, где он находится и сейчас. По самым скромным подсчетам, драгоценностей в сундуке не меньше, чем на четверть миллиона фунтов стерлингов.

От этой гигантской цифры глаза у нас округлились. Таким образом, получалось, что мисс Морстан из скромной гувернантки превращалась в одну из богатейших невест Англии. При условии, конечно, что нам удастся отстоять ее права. Любой человек проникся бы естественной радостью за то, что его друг выбирается из нужды и становиться богачом. Но, к стыду своему, я должен признаться, что не только не почувствовал радости, а даже наоборот, огорчился, грудь моя словно наполнилась свинцом. Возможно, от зависти. Я невнятно пробормотал несколько поздравительных слов, после чего всю дорогу сидел как в воду опущенный. Я уже не слушал веселого бормотания нашего нового знакомца. Теперь он уже казался мне не занятным жизнелюбцем, а нудным, мнительным типом. С индифферентным видом я выслушивал бесконечную череду симптомов и жалоб на неэффективность снадобий, которыми он постоянно пичкал себя. Часть этих шарлатанских порошков и жидкостей он постоянно носил с собой в кожаной шкатулке. Молю Бога, чтобы он не запомнил ни один из моих советов, которые я дал ему, ибо Холмс по сей день уверяет меня, что я уговаривал его никогда не принимать более двух капель касторки одновременно, в то же время, рекомендуя в качестве успокоительного стрихнин, но только в очень больших дозах. Как бы там ни было, я, во всяком случае, почувствовал большое облегчение, когда наш кэб остановился и кучер открыл дверь.

– Вот мы и приехали, мисс Морстан. Это и есть Пондичерии-лодж, – сказал мистер Тадуш Шолто, подавая девушке руку.