Текст книги "Долина страха. Все повести и романы о Шерлоке Холмсе"

Глава 2
Злой рок Баскервилей

– В кармане у меня лежит один манускрипт, – начал свой рассказ мистер Мортимер.

– Я заметил его сразу, как только вы вошли в комнату, – отозвался Холмс.

– Он очень старый.

– Начало восемнадцатого века, если, конечно, не подделка.

– Откуда вы это знаете?

– В течение всего разговора у вас из кармана то и дело высовывается краешек манускрипта. Немного, всего на пару дюймов, но и этого достаточно, чтобы на взгляд определить его возраст. Я могу и ошибиться, но не больше, чем лет на десять-пятнадцать. Кстати, по этому вопросу я написал любопытную монографию. Вам не доводилось читать ее? Нет? Так вот, я полагаю, что могу датировать ваш манускрипт тысяча семьсот тридцатым годом.

– Точная дата – тысяча семьсот сорок второй, – пролепетал изумленный мистер Мортимер, вытягивая из кармана свиток. – Этот фамильный документ был отдан мне на сохранение сэром Чарльзом Баскервилем. Он погиб три месяца назад и, нужно сказать, его внезапная и трагическая смерть буквально ошеломила весь Девоншир. Я, признаться, являлся не только личным врачом покойного, но и его другом. Сэр Чарльз был человеком здравым, умным, практичным, и совсем не впечатлительным. Не то, что я. Но даже и он относился к этому документу вполне серьезно и внутренне был готов к тому ужасному концу, который, в конце концов, и постиг его.

Шерлок протянул руку, взял манускрипт, затем положил его на колени и начал разворачивать.

– Взгляните на написание заглавных и прописных букв, Уотсон. Это – один из нескольких признаков, по которым определяется возраст документа.

Посмотрев через плечо Холмса, я увидел старинную пожелтевшую рукопись. Строки ее были кое-где полустерты, вверху страницы стояла надпись: “Баскервиль-холл”, а чуть ниже – год, “1742”.

– Похоже, здесь записано какое-то предание.

– Совершенно верно, – кивнул мистер Мортимер. – Фамильное предание, легенда о злом роке, который навис над семейством Баскервилей.

– Но я полагаю, что вы хотели поговорить со мной о вещах куда как более современных, – предположил Холмс. – Имеющих практическое, а не историческое значение.

– Именно о современных, – согласился мистер Мортимер. – И в высшей степени практических. Дело мое срочное, не терпящее отлагательства. Решить его нужно в ближайшие двадцать четыре часа, и никак не позднее. Но сначала вам необходимо познакомиться с содержанием манускрипта, оно имеет непосредственное отношение к моему делу. С вашего разрешения я сам вам его прочитаю.

Откинувшись на спинку кресла и соединив кончики пальцев, Шерлок приготовился слушать. Глаза его были закрыты, лицо выражало полную отрешенность. Доктор Мортимер поднес манускрипт к свету и принялся читать его скрипучим фальцетом. Текст манускрипта, написанный вычурным языком, вызвал бы мягкую ироничную улыбку, если бы не его более чем странное и пугающее содержание.

– «Многия свидетельства есть о собаке Баскервилей, о каковой я положил себе записать, как я, прямой потомок Гуго Баскервиля, слышал сие от отца моего, а который – от отца свояго же. Записываю я все с верой превеликой, и тако же призываю и вас, дети мои, верить, что тот же высший Судия, за грехи наказывающий, может и миловать нас по словам горячей молитвы нашей, произнесенной в слезах покаяния. И что нет ни единаго проклятия, коего же отмолить было невозможно. Знайте же, како из рассказа его узнал и я, дабы грехов рук чужих не страшиться, но боле дабы уберечься в веке будущем, о тех дурных страстях, по коим семейство наше великия страдания и скорбь получило, – мистер Мортимер, немного передохнув, продолжил:

– Так знайте же, что во времена Великой смуты (история о коей поведана была лордом Кларедном, мужем большой учености и кою читать я вам настоятельно советую), владетелем же поместья Баскервилей был Гуго тако же Баскервиль, безбожник нечестивый нрава буйнаго и необузданнаго. Такия качества соседи ещи б и простили ему, ибо святых в местах наших не водилось издревле, но была в натуре его склонность к шуткам дерзким и жестоким, за что сделался он тут яко притчей во языцех. Случилось же так, что тот Гуго возлюбил (ежели только слово это подходит к черной и безбожной душе его) дочь простаго йомена, владельца земель в близости от поместья Баскервиль. Девица же по кротости своей и благонравию гнушалась же им, одного имени его зело страшась. Но вот однажды, а произошло это на Михайлов день, тот самый Гуго с пятью или же шестью приятелями своими, столь же праздными и жестокими, на ферму йомена тайно прокравшись, девицу похитили в отсутствие отца и братьев ее, о чем Гуго хорошо знал. В Баскервиль-холл девицу привезя, в верхнюю комнату ея поместив. Затем Гуго же по обычаю своему с беспутныя приятели свои пир продолжил. Бедная девица, их богопротивныя вопли и песнопения слыша, от страшных криков и проклятий, до ея слуха доходивших, едва разума не лишившись. Ибо, как говорят, во хмелю Баскервиль мог такое сказать, что иного человека, только не его, на месте испепелило бы. И, наконец, соделала девица от страха своего и отчаяния то, что мужу смелому и решительному не всегда под силу совершить можно. Из окна высунувшись, до земли свисающего плюща, что рос там, да и по сей день на южной стене растет, дотянувшись, за него держася, на землю спустившись. Затем же она, в дом свой напрямую через болото устремившись, было до коего не менее трех лиг.

– Но не прошло и немного времени, как Гуго вознамерился на пленницу свою взглянуть. Взяв вина и еды, он, гостей своих оставив, сказав, что хочет покормить девицу, сам же дурное задумав, в комнату, где поместил ея, поднявшись. Там же обнаружив, что клетка пуста, а птичка улетела. И тогда он, словно бесноватый, ибо токмо бесом обуян такое можно делать, ибо он, по лестнице вниз бросившись, в комнату влетев, и на стол вскочив. Начал фляги расшвыривать и блюда топтать. Затем же перед своя приятели поклявшись и вскричав, что в ту же ночь всем силам зла тело свое и душу отдаст, коли беглянку, из поместья ускользнувшую, скоро настигнет. И пока его собутыльники, яко громом пораженные, с мест вскочив, стоя слушали его, так один из них, хмельнее или злее остальных бывши, воскликнул, что надо бы собак по следу девицы пустить. На слова эти Гуго из залы выскочив, конюхам своим крикнул, дабы они лошадь его запрягли, и свору гончих отвязавши. Собакам же он дал понюхать платок, беглянкой оброненный, после чего по следу пустив. Сам же вослед поскакав. Была же ночь и светила над болотом полная луна.

Приятели его, хмельной оравой возле дома оставшись. Некоторое время они стояли безмолвно, затем же ничего из того, что творилось вкруг них, не понимая. Но мало-помалу до сознания их, вином отуманенного, все, что могло свершиться на болоте, доходить начало и они будто очнулись. И тогда все они разом кричать принялися, иже кто требовал коня, кто – пистоль, а некие и вина. Превеликий шум поднялся. Вскорости же они, наконец, совсем пришел в себя и, на коней вскочимши, за хозяином поместья дружно погнались. Было же их числом тринадцать. Скакали же они по тому пути, которым, по их уразумению, беглянка должна была домой воротиться. И светила над болотом полная луна.

– И вот, проскакав милю или две, повстречали они пастуха, бывшего со стадом недалече от болот и спросили того, не видел ли они здесь кого. Как гласит предание, пастух был ни жив ни мертв от страха, его обуявшего, и ответил, что да, точно, видел он несчастную девушку, за которой гнались собаки. “И более того видел я”, – присовокупил он. – “Опосля того видел я Гуго Баскервиля, бледного как смерть, на своей каурой скакавшего, за ним же неслась собака вида ужаснаго, огромна, черна как диавол. Упаси меня Господь еще раз увидеть сие, не иначе как само исчадье ада устремилось за Гуго Баскервилем”. Хмельные сквайры лишь обругали пастуха и снова вперед поскакали. Но и самой малости времени не прошло, как они встали, будто окаменели, ибо увидели перед собой мчащуюся, всю в белой пене вороную кобылу с волочащимися поводьями и пустым седлом. Преследователи, тесно в кучу сбившись, с превеликим трепетом и страхом на ту кобылу смотрев. После же они, хоть и медленно, и зело страшася, но путь свой вознамерились продолжать. Будь же каждый из них здесь один, то давно бы домой коня поворотивши. Проехав так немного, они увидели, наконец, гончих. Породистые и свирепые псы сейчас, в тесную группку сгрудившись, жалобно поскуливая, на краю небольшого холмика, над топью нависавшего, стояли. Иные из них ощетинившись и глазами злобно сверкая.

– Сквайры остановившись, многие враз отрезвев. Большей частью они возвращаться пожелав, однако из них трое самых смелых или еще хмельных, решили спуститься вниз, в овраг дабы посмотреть. И вот, спустившись, и доехав до двух валунов, что и поныне стоят там, и что возвели те, кто прежде до нас бывши. Луна же светила, хорошо все для видимости освещав. В центре же оврага лежала несчастная девушка бездыханная, от страха ли или от усталости умерев. Но не вид тела ея недвижимаго сквайров поразил, но искаженное ужасом лице Гуго Баскервиля, ибо тот лежал неподалеку. Увидев его, у троих пьянчуг и разбойников власы от страха обуявшего едва не поднявшись. Ибо над ним стояло чудище огромно и цветом черно, видом собаку напоминавшее. В горло Баскервиля впившись, она рвала его. Вскричав, трое собутыльников назад безоглядно припустились. Так, вопия и болота криками своими оглашая, они и ускакали. Ходит разговор, что один из них тою же ночью скончавшись, двое же товарищей его до скончания дней своих болели зело и едва ходить могли.

– Так, сыны мои, гласит предание, о той собаке, что с тех пор, словно злой рок, неотступно преследует семейство наше. Перенес же я сие на бумагу токмо лишь для того дабы вы ясно представляли себе и не пугались того, что говорится за спинами вашими соседями и друзьями вашими. Хуже было бы, если б вы слышали слова и не понимали их, слышали б намеки и не догадывались бы об их значении. Не стану тако же и скрывать от вас, что многие из семейства нашего лютою и неожиданною смертию умирали. Но положимся на бесконечную милость Божию, Который не наказывает безвинного, но воздает грешнику по грехам его. Понадеемся же, что долее третьяго либо четвертаго поколения не истребятся безвинные за смертный грех прародителя свояго. Но заклинаю вас, дети мои, вести себя с превеликою осторожностию и не ходить на болото в час ночной, когда все темные силы зла восстают.

– Сие записано Гуго Баскервилем для сынов его, Роджера и Джона, с повелением ничего не говорить о том сестре их, Элизабет».

Закончив читать эти в высшей степени скорбные строки, мистер Мортимер сдвинул на лоб очки и испытующе посмотрел на Шерлок Холмса. Последний же зевнул и, нагнувшись, бросил в камин погасшую сигарету.

– Так. И что же дальше? – поинтересовался он.

– Как? Вам это не кажется любопытным?

– Для собирателя сказаний и исторических курьезов этот документ представляет несомненный интерес, – согласился мой друг.

– Хорошо, мистер Холмс. Тогда я сообщу вам кое-что посвежее, – Доктор Мортимер вытянул из кармана сложенную газету. – Это “Девон каунти кроникл” за четырнадцатое мая сего года. В ней сообщаются некоторые факты гибели сэра Чарльза Баскервиля, ставшие известными позднее.

Шерлок немного подался вперед. Лицо его напряглось, взгляд сделался более осмысленным. Наш гость, снова надвинув на глаза очки, начал медленно читать:

– «Недавняя внезапная смерть сэра Чарльза Баскервиля, предполагаемого кандидата от либералов на будущих выборах в Девоншире, взволновала всё графство. Сэр Баскервиль, сравнительно недавно обосновавшийся в Баскервиль-холле, своим дружелюбным характером и поразительной щедростью сразу завоевал уважение и симпатию к себе со стороны всех тех, кому посчастливилось встречаться с ним. Приятно было видеть, что и в наши дни, когда правят бал выскочки-нувориши, есть еще отпрыски древних фамилий, которые, попав в тяжелую ситуацию, способны своим трудом заработать себе благосостояние, после чего возвратиться на родину дабы восстановить былое великолепие своего семейства. Как известно, сэр Чарльз заработал гигантские суммы, совершив несколько выгодных операций в Южной Африке. Однако в отличие от многих, кто безрассудно продолжает играть до тех пор, пока фортуна не отвернется от них, сэр Баскервиль нашел в себе мудрость остановиться. Два года назад он вернулся в Англию и поселился в своем родовом поместье, Баскервиль-холле. Всего два года, но и за это время повсюду слухи о планах сэра Чарльза по предполагаемому им переустройству и улучшению своего поместья успели распространиться повсюду. К нашему горькому сожалению внезапная кончина сэра Чарльза оборвала выполнение всего им задуманного. Будучи бездетным, сэр Чарльз неоднократно и во всеуслышанье изъявлял желание при жизни материально помогать графству, поэтому у многих людей есть личные причины оплакивать внезапную смерть лорда Баскервиля. Его щедрые пожертвования, сделанные в местные, а так же в благотворительные фонды графства, нередко становились темами статей, опубликованных на страницах нашей газеты.

– До сих пор остаются невыясненными некоторые обстоятельства кончины сэра Чарльза, однако, по крайней мере, следствию удалось погасить волну слухов, основанных на местных предрассудках и суевериях. Нет оснований предполагать, что сэр Чарльз умер насильственной смертью, причины ее могут быть только естественными и никакими больше. Сэр Баскервиль был вдовцом и человеком в некоторой степени эксцентричным. Несмотря на свое более чем значительное состояние, он вел жизнь весьма скромную и из слуг держал лишь семейную пару Берриморов. Муж исполнял обязанности дворецкого, его жена – экономки. По их словам, совпадающим с показаниями нескольких друзей сэра Чарльза, здоровье его в последнее время значительно ухудшилось. Замечались сердечные приступы, следствием чего была бледность, одышка и сильное угнетенное состояние. Доктор Дж. Мортимер, близкий друг и лечащий врач покойного, свидетельствует о том же.

Факты происшествия весьма просты. Сэр Чарльз имел обыкновение каждый вечер перед сном прогуливаться по знаменитой тисовой аллее Баскервиль-холла. Чета Берриморов утверждает, что этой привычке сэр Чарльз следовал ежедневно. Четвертого мая сэр Чарльз объявил, что на следующий день собирается отправиться в Лондон, и приказал мистеру Берримору приготовить необходимый багаж. В тот вечер он также вышел из дома на вечернюю прогулку, во время которой, как правило, выкуривал сигару, но назад уже не вернулся. В полночь мистер Берримор, обнаружив, что дверь в дом еще открыта, а сэра Чарльза нет, сильно встревожился. Он зажег фонарь и отправился на поиски хозяина. Погода в тот день была сырая, и следы сэра Чарльза отчетливо виднелись на дорожке аллеи. На середине аллеи имеется калитка, через которую можно попасть на болота. Как показывают факты, сэр Чарльз немного постоял у калитки, затем вновь пошел по аллее. В конце ее и было обнаружено его тело. Есть, правда, в рассказе мистера Берримора одно необъяснимое обстоятельство – он утверждает, что, начиная от калитки, характер следов сэра Чарльза резко меняется. Создается впечатление, говорит он, что назад хозяин шел на мысках. Некто Мерфи, цыган-барышник, находился в то время неподалеку. Он утверждает, что слышал крики, но откуда они доносились – определенно сказать не может, поскольку, по его же собственному признанию, был сильно пьян. Никаких следов насилия на теле сэра Чарльза не было обнаружено, если не считать страшную гримасу, исказившую лицо сэра Чарльза до такой степени, что мистер Мортимер поначалу не мог узнать в покойном своего давнего пациента и друга. Однако подобные симптомы не вызвали удивления у врачей, поскольку нередко сопровождают смерть от удушья или упадка сердечной деятельности. Результаты вскрытия показывают, что покойный страдал застарелым пороком сердца, вследствие чего жюри присяжных пришло к следующему мнению: смерть сэра Чарльза наступила вследствие болезни. Данный вывод крайне важен, ибо для всех желательно, чтобы в Баскервиль-холле поселился наследник лорда Чарльза и продолжил начатую им благотворительную деятельность, столь трагически и нелепо прерванную. Таким образом, благодаря вполне прозаическим деталям, выявленным во время следствия, был положен конец романтическим средневековым россказням, которые при всей своей несуразности, все еще находят слушателей, и могли бы крайне осложнить жизнь будущего владельца Баскервиль-холла, либо вообще сделать ее невозможной. Известно, что ближайшим родственником сэра Чарльза является сын его младшего брата, сэр Генри Баскервиль, если, конечно, он жив. По последним слухам, полученным, правда, весьма давно, этот молодой человек жил в Америке. В настоящее время его разыскивают адвокаты, дабы уведомить о наследстве».

Сложив газету, мистер Мортимер сунул ее в карман.

– Таковы факты относительно смерти сэра Чарльза Баскервиля, мистер Холмс, – сказал он.

– Благодарю вас, – ответил Шерлок. – Я внимательно выслушал вас и полагаю, что дело, за которым вы пришли, определенно не лишено определенного интереса. Некоторые заметки по этому поводу мне доводилось читать, но я не особенно вдавался в них, поскольку был сильно занят другим делом. Ко мне за помощью обращался Ватикан, и мне пришлось неоднократно бывать там, разговаривать с Папой Римским. Значит, вы говорите, в этой газете есть все, что имеет отношение к смерти сэра Баскервиля?

– Абсолютно все, – кивнул мистер Мортимер.

– То есть только то, что посчитали нужным напечатать.

– Да.

– Тогда расскажите мне о фактах, которые не попали в печать, – Шерлок Холмс снова откинулся на спинку кресла и, соединив кончики пальцев, приготовился слушать мистера Мортимера с видом бесстрастного судии.

К моему удивлению в мистере Мортимере произошла внезапная перемена. Он нервно заерзал в кресле и заговорил, временами переходя на трагический шепот.

– Хорошо. Я расскажу вам о таких вещах, которые никогда и никому бы не доверил. Мне не хотелось знакомить с ними судью и присяжных по одной причине – неловко как-то, знаете ли, ученому и вдруг поддаваться всеобщим суевериям. Да, кстати, и по личным мотивам тоже, о них указывалось в газете. Я боялся, что наследник сэра Чарльза не останется жить в Баскервиль-холле. Поместье и без того имеет дурную репутацию. Потому-то я и решил на суде по большей части отмалчиваться, а если говорить, то лишь исключительно о вещах практических, не касающихся эмоций. С вами же я могу быть вполне откровенным. По крайней мере, я не вижу достаточных оснований что-либо скрывать от вас.

– Дело в том, что места здесь болотистые, людей живет очень мало, и все соседи, ища общения, волей-неволей тянутся друг к другу. Именно поэтому я довольно часто виделся с сэром Чарльзом. В нашей округе на много миль вы не найдете ни одного образованного человека, за исключением, конечно, мистера Франкленда из Лафтер-холла и мистера Стэплтона, натуралиста. Поначалу предметом наших встреч был почтенный возраст сэра Чарльза и сопутствующие ему болезни, но мало-помалу мы по-настоящему сдружились. Человек начитанный и от природы любознательный, он так же, как и я, интересовался наукой. Строго говоря, на этой почве мы и сошлись с ним. Сэр Чарльз привел из Южной Африки множество любопытных впечатлений, и мы нередко коротали с ним вечера, разговаривая на различных научные темы, например, о сравнительной анатомии бушменов и готтентотов.

– В последнее время мне стало совершенно очевидно, что сэр Чарльз находится на грани нервного срыва. Он слишком близко к сердцу принимал ту легенду, о которой я вам читал в самом начале. И даже более того. С некоторых пор, совершая прогулку по поместью, он начал стороной обходить болото. Вам это может показаться невероятным, мистер Холмс, но сэр Чарльз был абсолютно убежден, что над его родом тяготеет страшное проклятье. То немногое, что ему удалось выяснить о своих предках, говорило в пользу такого убеждения. Его начала преследовать навязчивая идея. Дальше – больше, он поверил в реальность существования собаки и неоднократно спрашивал меня, не доводилось ли мне во время ночных возвращений с вызова видеть нечто подозрительно-странное, или слышать собачий вой. Да, мысль о собаке не давала ему покоя.

– Помню, как за три недели до трагических событий, я приехал к нему. Был тихий вечер. Сэр Чарльз стоял перед домом, у самых дверей. Я спрыгнул с коляски, подошел к нему, но он словно не видел меня. Его полный ужаса взгляд был устремлен куда-то вдаль, через мое плечо. Я обернулся и на мгновение увидел какое-то странное существо черного цвета, размером с теленка. Вначале я, правда, подумал, что это заблудившийся теленок. Он пропал в конце аллеи так же стремительно, как и появился. Я устремился туда, но ничего не увидел. Животное исчезло, но весь этот эпизод оставил в сознании моего друга крайне тягостное впечатление. Я пробыл в Баскервиль-холле допоздна. Именно тогда сэр Чарльз и передал мне на сохранение манускрипт, – мистер Мортимер похлопал себя по карману. – Простите, что я так много времени говорю об этом эпизоде, но вскоре вы поймете, что при всей своей незначительности, он имеет огромное значение в свете последовавшей за ним трагедии. Хотя тогда, в тот вечер, все происходившее казалось мне случайным стечением обстоятельств, не стоящих внимания.

– Это я порекомендовал сэру Чарльзу съездить в Лондон. Чтение старинных химер, именно так я бы назвал все эти древние сказанья, и постоянные тягостные раздумья отрицательно сказались на его здоровье. Сердце у сэра Чарльза было неважное, да прибавьте к тому постоянное напряжение. В общем, я посчитал, что сэру Чарльзу пойдет на пользу, если он немного отвлечется от мрачной обстановки Баскервиль-холла и поживет немного в столице. “Обратно, – думал я, – он вернется совсем другим человеком”. Мистер Стэплтон, которого также немало заботило состояние здоровья сэра Баскервиля, был того же мнения. И вдруг, в самый последний момент, нате вам – катастрофа.

– В тот вечер, когда сэр Чарльз трагически погиб, его дворецкий, Берримор, обнаружив тело, послал за мной Перкинса, конюха. Тот прискакал верхом. Я в тот день засиделся допоздна, поэтому долго собираться мне не пришлось. В Баскервиль-холл я прибыл раньше, чем через час после всех событий. Соединив воедино все факты, собранные позднее следствием, я направился в тисовую аллею по следам, оставленным сэром Чарльзом. Видел я и то место у калитки, где он постоял. Но вот что меня удивило – оттуда, к дому, сэр Чарльз двигался очень странно. Отметив про себя это обстоятельство, я подошел к телу, и принялся осматривать его. Да, кстати, я видел следы только самого сэра Чарльза и Берримора. Так вот. Сэр Чарльз, лежал, уткнувшись лицом в посыпанную гравием дорожку, руки его были раскинуты, пальцы словно вцепились в землю. Я взглянул на его лицо – и оторопел. Страшная гримаса исказила его. Что в ней было больше – муки или ужаса, затрудняюсь сказать. Помню одно – я сразу и не поверил, что передо мной лежит сэр Чарльз. Во всяком случае, если б меня заставили поклясться, что это – лорд Баскервиль, я бы, вероятнее всего, воздержался. Но заверяю определенно: следов насильственной смерти на теле не имелось. И вот еще что – на следствии Берримор один раз сказал неправду. Он заявил, что вокруг тела сэра Чарльза не было никаких следов. Хотя, возможно, он их попросту не заметил. Но я их видел, свежие и ясно различимые.

– Следы? – спросил Холмс.

– Да, отпечатки.

– Женские или мужские?

Доктор Мортимер как-то странно взглянул на нас и упавшим голосом произнес.

– Можете мне поверить, мистер Холмс, я видел отпечатки… лап огромной собаки. Ужасающе огромной.