Текст книги "Долина страха. Все повести и романы о Шерлоке Холмсе"

– А что вас так тревожит?

– Не хочется отпускать вас туда одного. Дело может принять очень серьезный оборот. Мы имеем дело с опасным преступником. Отчаянным. Такой, ни перед чем не остановится. Неужели вы не чувствуете – чем глубже мы влезаем в это дело, тем опаснее оно становится? Вы можете смеяться, сколько вам будет угодно, Уотсон, но только я бы очень хотел, чтобы вы вернулись на Бейкер-стрит здоровым и невредимым.

Глава 6
Баскервиль-холл

В назначенный день сэр Генри Баскервиль и мистер Мортимер были готовы к отъезду. Я присоединился к ним, и мы отправились в Девоншир. Шерлок Холмс проводил меня до вокзала, где дал последние советы и наставления.

– Не буду склонять вас к тем или иным теориям и гипотезам, Уотсон, – говорил он мне, – просто собирайте факты. Записывайте каждую мелочь, а уж делать выводы буду я.

– Какие именно факты вас интересуют?

– Любые относящиеся к делу. Фиксируйте все, что имеет отношение к лорду Генри или к его соседям. Если узнаете какие-то новые обстоятельства, связанные со смертью сэра Чарльза, немедленно сообщайте. В последние дни я делал кое-какие запросы, но результат их я бы назвал отрицательным. Достоверно выяснилось только одно – мистер Джеймс Дезмонд, потенциальный наследник миллиона сэра Баскервиля – человек в преклонном возрасте, радушный и приятный в общении. Полагаю, что он не имеет никакого отношения к нашему делу. Да нет, я просто уверен в его непричастности к убийству. Так что его можно исключить из числа подозреваемых. Убийцу следует искать в ближайшем окружении сэра Генри, и живет он недалеко от болота.

– Вам не кажется, что первым делом сэру Генри следовало бы как можно быстрее отделаться от этой сомнительной парочки? Я имею в виду Берриморов.

– Ни в коем случае. Более грубой ошибки трудно представить. Если супруги невиновны, то это будет громадная несправедливость по отношению к ним, а если они и есть убийцы, то в случае их ухода исчезает всякая надежда поймать их с поличным. Нет, нет, изгонять их не следует, Берриморы – одни из подозреваемых. В Баскервиль-холле, насколько мне помнится, есть еще конюх. Неподалеку от поместья живут также два фермера. И давайте не будем забывать о нашем добром друге Мортимере. Я склонен полагать, что сам он не может быть убийцей, но у него есть жена, о которой мы пока ничего не знаем. Есть еще мистер Франкленд, живущий по соседству, в Лафтер-холле. Тоже темная лошадка. Вот, собственно, те люди, на кого вам, прежде всего, нужно обратить самое пристальное внимание.

– Постараюсь, – кивнул я.

– Оружие у вас, я надеюсь, есть?

– Да, я взял с собой револьвер. Вы думаете, он мне понадобится?

– Более чем вероятно. Никогда не расставайтесь с ним. Слышите? Имейте его при себе и днем, и ночью. И все время будьте начеку. Вы поняли меня?

Наши друзья уже заняли вагон первого класса, и теперь, ожидая нас, прохаживались по платформе. Мы с Холмсом присоединились к ним.

– Нет, мистер Холмс. Никаких новостей нет, – ответил на вопрос моего друга мистер Мортимер. – И в последние дни за нами никто не следил. Я могу в этом поклясться. Мы ходили по улицам крайне осторожно, все время оглядывались, озирались по сторонам. Нет, нет, шпионов не было, это абсолютно точно, мы бы их обязательно заметили.

– Вы, надеюсь, не выходили из отеля поодиночке?

– Если не считать вчерашнего утра. Когда я приезжаю в Лондон, то обычно один день отвожу на чистые развлечения. Так что вчера я отдыхал, весь день провел в музее хирургического колледжа.

– А я гулял в парке. Хотелось, знаете ли, побыть поближе к народу, – ответил сэр Баскервиль. – Но вы не волнуйтесь. Как видите, ничего дурного с нами не произошло, мы живы и здоровы.

– Вы поступили крайне необдуманно, – отрезал Холмс, покачивая головой. Выражение лица у него в тот момент было весьма удрученным. – Еще раз повторяю, сэр Генри – никуда не выходите без сопровождения. Помните, что достаточно одной мелочи, одного неосторожного шага, и может произойти трагедия. Кстати, вам не удалось вернуть себе второй ботинок?

– Нет, сэр, – сухо ответил молодой лорд. – Он словно в воду канул.

– Вот это уже интересно. Очень даже интересно. Ну, до свидания, – сказал Шерлок Холмс, когда поезд тронулся. – Да, сэр Генри! Постарайтесь запомнить ту часть старинной легенды, в которой говорится о нежелательности появления Баскервилей на болоте. Помните тот манускрипт, который читал нам мистер Мортимер? Не ходите на болото в час тьмы, когда восстают силы зла. Так, кажется, там говорится?

Поезд скользил мимо платформы, все убыстряя ход. Я оглянулся и увидел высокую, аскетическую фигуру Холмса. Мой друг неподвижно стоял, провожая взглядом уходящий состав.

Путешествие наше было недолгим и приятным. За время его я постарался сойтись с сэром Генри и мистером Мортимером получше. Я даже подружился с его спаниелем. Прошло несколько часов, земля за окном из серой превратилась в красную, кирпич сменился гранитом, на холмах и лугах, покрытых сочной зеленой травой, появились тучные рыжие коровы, жующие свою жвачку. Бесконечные ухоженные поля, сады и плодовые кустарники служили лучшим доказательством того, что местный климат, при всей своей влажности, намного лучше и здоровее Лондонского. Молодой Баскервиль, не отрываясь, смотрел в окно. Иногда, узнавая знакомые девонширские пейзажи, он восторженно вскрикивал.

– И где я только не был, Уотсон, с тех пор, как покинул эти места, – сказал он. – Но нигде я не видел такой прелести. Нет, ничто на земле не сравнится с Девонширом.

– Я еще не видел ни одного девонширца, который бы не расхваливал свой край, – заметил я.

– Дело не в крае, а в породе человека, – произнес мистер Мортимер. – Достаточно посмотреть на череп сэра Генри, и по его округлым формам сразу видно – перед нами истинный кельт. А кельт – это энтузиазм, помноженный на привязанность. Череп бедного сэра Чарльза – это был удивительно редкий экземпляр. В нем так удачно сочетались галльские и иберийские линии. Вы очень давно не видели своего дядю, не так ли, сэр Генри? Да, вы были тогда еще очень молоды.

– Когда умер мой отец, мне не было и пятнадцати. Я, собственно говоря, и в Баскервиль-холле никогда не был. Ведь мы жили на южном побережье, в небольшом домике. Оттуда я и отправился в Америку. Думаю, сейчас мы с мистером Уотсоном чувствуем себя одинаково. Мы – новички здесь. И вы знаете, мне очень хочется взглянуть на эти странные болота.

– Да? В таком случае советую побыстрее удовлетворить любопытство. Вон они, начались, – мистер Мортимер кивнул в окно.

Над веселой зеленью полей и мягким изгибом леса вдали виднелся мрачный холм со странной, будто изрубленной вершиной. Он появился внезапно, возник, словно жутковатое фантастическое видение. Лорд Баскервиль, ошеломленный устрашающим зрелищем, неподвижно смотрел на холм. В глазах молодого лорда, застывших на его неподвижном лице, я прочел нечто большее, чем удивление или испуг. Лорд Баскервиль впервые увидел землю, на которой каждый из его предков, властвовавших здесь веками, оставлял свой след. Теперь настала очередь лорда Генри, англичанина с отчетливым американским акцентом и в американском твидовом костюме. И хотя, возвращался он в простом вагончике, а вид его имел явный заокеанский налет, лицо его выдавало древнее аристократическое происхождение. Ничто не смогло стереть с него черт, присущих природному властелину. В крови его горел огонь его предков, гордых, мужественных и волевых. Густые брови, тонкий, с небольшой горбинкой нос, яркие каштановые глаза, – вся его внешность свидетельствовала об отваге. Мне подумалось, что с таким товарищем, как сэр Генри, можно, не страшась, встретить любую опасность. Он не подведет, не дрогнет его плечо, и он не попятится испуганно назад. Лорд Генри производил на меня впечатление человека, способного идти на риск.

Поезд остановился у маленького полустанка, окруженным низким белым забором, и мы вышли. Неподалеку от платформы стояла, ожидая нас, коляска, запряженная парой невысоких коренастых лошадок. Наш приезд стал здесь целым событием. Сам начальник станции и все двое носильщиков, окружив нас, подхватили и понесли наш багаж. Я уже счел, что попал в милое сельское местечко, но вдруг к своему удивлению увидел неподалеку двух солдат в черных мундирах. Опершись на винтовки, они пристально разглядывали нас. Наш кучер, невысокий, угрюмого вида малый с грубым голосом и такими же манерами, сняв шляпу, неуклюже поклонился лорду Баскервилю, вскочил на козлы, и коляска полетела по широкой белой дороге. По обе стороны ее, почти до самого горизонта, тянулись пастбища с рассыпанными по ним маленькими, словно игрушечными, домиками. По большей части старые, с острыми крышами, они внезапно вырастали из зелени полей. Идиллический пейзаж залитой солнцем веселенькой местности портила одна мрачная деталь – изогнутая линия края болот, изорванная зловещими холмами.

Покачнувшись, коляска свернула на боковую дорогу и начала подниматься вверх по глубоким колеям, прорезанным колесами тысяч колясок и экипажей, веками взбиравшихся к Баскервиль-холлу. Путь наш пролегал меж высоких насыпей, поросших густым мясистым папоротником и усеянных пятнами мягкого и сочного мха. В лучах заходящего солнца листья папоротника казались бронзовыми, маняще поблескивали под его широкими листьями капельки ежевики. Дорога продолжала идти вверх. По узкому гранитному мосту мы проехали над речкой, шумной, быстрой и извилистой. Она стремительно мчалась меж серых валунов, осыпая их пеной. Затем дорога пошла вдоль речки, повторяя ее повороты. По бокам расстилалась долина с зарослями елей и молодых дубков. Каждый новый вид, открывающийся за очередным поворотом, лорд Баскервиль встречал восторженными возгласами. Он жадно всматривался в окружающие нас места и беспрестанно задавал множество вопросов. Все здесь ему казалось прекрасным, я же видел на всем этом великолепии отчетливые следы меланхолии. Словно едва заметная тень печали легла на всю местность, повсюду были заметны следы осеннего увядания. Желтые листья с печальным шорохом падали под колеса нашей коляски. Прошло совсем немного времени, и мы уже перестали слышать стук колес нашего экипажа, его заглушил шорох гниющей травы и листьев. “Скорбный дар осени, – подумал я. – Невесело встречает мать-природа лорда Баскервиля, бросая ему под ноги не цветущие букеты, а пожухлую траву”.

– Вот тебе раз! – воскликнул мистер Мортимер. – Что это тут у нас такое?

Нашим глазам открылся небольшой пригорок, стоящий у самого болота. На плоской вершине его, словно памятник на постаменте, виднелась фигура конного солдата. Он неподвижно сидел в седле, положив на руку карабин и вглядываясь в расстилающееся перед ним болото. Услышав за спиной шорох колес нашей коляски, он повернул голову, и принялся внимательно нас рассматривать.

– Что здесь происходит, Перкинс?

Наш возница откинулся и, слегка повернув голову, ответил:

– Какой-то преступник бежал из Принстауна, сэр. Три дня уже скрывается на болоте. Вот солдат сюда и пригнали. Да и не только сюда, патрули отправлены на каждую станцию, на каждую дорогу. Конечно, присутствие солдат не нравится фермерам, но что делать, ловить преступника тоже надо. А из наших никто его не видел. И выслеживать не собирается.

– Почему? Обычно за информацию о скрывающемся преступнике дают награду – пять фунтов. Что, нет желающих её заработать?

– Э, тут дело опасное, можешь не пять фунтов заработать, а нож в глотку. Преступник-то не простой, а очень опасный. А такой ни перед чем не остановится. Пырнет – и поминай, как звали.

– Кто же это?

– Селдон, тот самый знаменитый ноттингхиллский убийца.

Я хорошо помнил это дело, поскольку Холмс проявил к нему особый интерес. Моего друга поразила жестокость и хладнокровие, с которым совершались невероятно дикие преступления. Преступник оставил за собой столь ужасный кровавый след, что, если бы не некоторые сомнения в его нормальности, не избежать бы ему виселицы.

Подъем закончился, мы въехали на равнину и в ту же секунду увидели перед собой расстилающееся вдаль торфяное болото, покрытое пятнами валунов и обломков скал. Оттуда дул пронизывающий ветер, заставляя нас поеживаться от холода. Где-то там, в безжизненном и страшном безмолвии таился опасный убийца. Словно дикий затравленный зверь, он сидел в своей норе, ожидая момента выплеснуть на род человеческий всю свою ненависть, заполнявшую его сердце. Невеселое соседство ожидало меня. Прибавьте к этому ледяной ветер, холод, мрачное темное небо, и вы легко поймете, что я в тот момент чувствовал. Даже лорд Баскервиль сделался хмурым и неразговорчивым. Посильнее запахнув пальто, он молча сидел, настороженно оглядывая свои мрачные владения.

Позади, внизу, остались плодородные земли. Обернувшись, я увидел веселую равнину, утопающую в лучах заходящего солнца. Протекающие там ручьи казались золотыми нитями, поблескивающими среди широких красных пятен обработанной, цветущей земли и сверкающих сочной зеленью лесов. А впереди нас стлалась дорога. Постепенно она становилась все уже и мрачнее. Мы снова уходили вверх, оставляя позади себя красно-желтые и оливковые холмы. Мы проезжали редкие коттеджи, такие же унылые и грозные, как и окружающая природа. Выстроены они были с грустным однообразием – незатейливые, без архитектурных излишеств, с мощными стенами и такими же крышами. Коттеджи, как правило, окружал высокий каменный забор. Признаться, мы немного поникли духом. Окружающая природа действовала на нас удручающе. Тоску наводила пустынная земля, поросшая низкорослыми дубами и соснами, угловатыми, искривленными сильными порывами ветра. Впереди показались две островерхие башни. Наш возница ткнул в их сторону кнутовищем.

– Приехали, – невесело произнес он. – Это – Баскервиль-холл.

Молодой лорд встрепенулся, глаза и щеки его загорелись. Он привстал, стараясь получше разглядеть свое поместье. Прошло совсем немного времени, и мы подъехали к узорчатым чугунным воротам, висящим на каменных колоннах, побитых непогодой и поросших мхом. Собственно говоря, поместий было два. Одно, старый Баскервиль-холл, представлял собой здание эпохи упадка. Выстроенное из черного гранита, оно почти полностью разрушилось, из останков его во все стороны торчали полусгнившие балки. Рядом со старым стояло новое здание, правда, недостроенное. Докончить его сэр Чарльз не успел, трагическая смерть оборвала его усилия на половине.

Мы миновали ворота и въехали в аллею. Под колесами снова зашуршала пожухлая листва. Ветки старых деревьев сплетались над нашими головами, образуя естественный шатер. Взглянув наверх, на затемняющий покров, лорд Баскервиль поежился. Не знаю почему, но мне тоже захотелось побыстрее выехать из-под давящего свода. Правда, и вид дома также не вызывал особого веселья. Стоящий в глубине аллеи и освещенный тусклым, неясным светом, он напоминал призрака.

– Это случилось здесь? – спросил лорд Баскервиль.

– Нет, – мотнул головой возница. – Тисовая аллея в другой стороне.

Молодой наследник, хмурясь, смотрел по сторонам.

– Безрадостное местечко. Нет ничего удивительного в том, что мой дядя чувствовал себя здесь неуютно. Даже здешний воздух пропитан опасностью, – произнес он. – Такая гнетущая обстановка любого сделает пугливым трусом. Ну и условия – всю жизнь со свечкой. Они что тут, не слышали про электричество? Нет, я все завешу тысячесвечовыми лампочками. Через полгода вы здесь ничего не узнаете!

Мы выехали на широкую поляну, посреди которой стоял Баскервиль-холл. В лучах заходящего солнца я увидел внушительное здание с выступающим входом. Разросшийся плющ обвивал весь фасад здания, за исключением окон и потускневшего герба, выглядывавших из-под темно-зеленой вуали. От центрального здания уходили вверх две старинные зубчатые башни с множеством узких окон-бойниц. Справа и слева от них находились две более современные пристройки черного гранита. Из окон с таким множеством переплетов, что они больше напоминали сито, лился неясный свет. Над высокой остроконечной крышей торчали несколько каминных труб. Из первой клубился столб темного дыма.

– Добро пожаловать, сэр Генри. Добро пожаловать в Баскервиль-холл.

Из темноты выступил высокий человек и, подойдя к экипажу, распахнул дверцу. В желтом свете дверного проема виднелась фигура женщины. Она вышла и начала принимать у мужчины наши сумки и чемоданы.

– Вы не будете возражать, если я теперь же отправлюсь домой, сэр Генри? – спросил мистер Мортимер. – Моя жена ждет меня.

– А я думал, что вы останетесь пообедать.

– Благодарю вас, но мне нужно торопиться. Не исключено, что кроме жены меня ожидает и работа. Я с удовольствием остался бы, чтобы показать вам дом, но Берримор сделает это лучше меня. До свидания, и если я вам понадоблюсь, посылайте за мной тотчас же.

Коляска отъехала, стих звук ее колес. Мы с сэром Генри вошли в дом, за нами тяжело захлопнулась дверь. Мы очутились в просторном зале с высокими потолками и стенами, обшитыми почерневшими от времени дубовыми панелями. В большом старинном камине, за витой чугунной решеткой, украшенной фигурами двух огромных лежащих собак, потрескивали поленья. Подойдя к нему, мы протянули руки к огню, так как за время поездки мы основательно продрогли. Немного согревшись, мы начали рассматривать зал и единственное окно его, узкое и длинное, уходящее под самый потолок, с многочисленными квадратиками цветных стекол, а также гербы и оленьи головы, развешенные по стенам. От них, смутно виднеющихся в приглушенном свете лампы, веяло торжественностью и величием.

– Все так, как я себе и представлял, – негромко произнес сэр Генри. – Именно так и должен выглядеть старинный родовой дом. Вы только подумайте, пять поколений моих предков жили здесь. Невольно чувствуешь почтение к этим стенам.

Я взглянул на него и увидел, как его серьезное лицо осветилось почти мальчишеским волнением. Свет падал на сэра Генри, длинные тени тянулись от его фигуры, пересекали пол и, падая на стены, уходили к потолку. Со стороны они казались тонкими опорами гигантского балдахина. Берримор, разнеся по комнатам наш багаж, и вернулся в зал. Сдержанный и величественный, как и подобает вышколенному слуге, он стоял перед нами. Наружность у него была впечатляющей: высокий, сухощавый, с бледным, непроницаемым лицом, оттененным прекрасной окладистой бородой.

– Прикажете подавать обед сейчас?

– А он готов?

– Будет готов через несколько минут, сэр. Горячую воду вы найдете в своих комнатах. Я и моя жена, мы будем рады, сэр Генри, оставаться здесь, пока вы не сделаете новых распоряжений. Вы, полагаю, скоро поймете, что в новых условиях дом нуждается в дополнительной прислуге.

– О каких это новых условиях вы говорите?

– Я имею в виду то обстоятельство, что сэр Чарльз вел довольно одинокую жизнь. Вам, как человеку молодому, вполне естественно, понадобится общество. Нетрудно ожидать некоторых изменений.

– Говорите конкретно, Берримор. Вы что, хотите уходить?

– Если вам так будет удобнее.

– Да вы с ума сошли. В течение пяти веков ваши предки служили Баскервилям. Неужели вы думаете, что я вас так легко отпущу? Нет, нет, ни в коем случае. Я не собираюсь порывать старые традиции.

На бледном лице дворецкого промелькнула слабая тень волнения.

– Мы с женой чувствуем то же самое. Но, скажу прямо, мы сильно привязались к сэру Чарльзу. Смерть его явилась для нас страшным ударом. И теперь нам больно оставаться здесь, в Баскервиль-холле. Простите меня, сэр Генри.

– Но чем вы собираетесь заниматься?

– Полагаю, что нам удалось бы преуспеть в каком-нибудь маленьком деле. В благодарность за нашу преданность сэр Чарльз завещал нам некоторую сумму. Он не оставил нас своей щедростью, – дворецкий помолчал. – А теперь позвольте мне, сэр Генри, показать вам комнаты.

Вверху зала по всему периметру шла квадратная галерея, куда вели две лестницы. От центра галереи вдоль всего здания тянулся длинный коридор с дверями многочисленных спален. Моя спальня находилась рядом со спальней сэра Баскервиля. Наши комнаты были обставлены немного посовременней, чем остальная часть дома. Веселенькой расцветки обои и несколько свечей развеивали мрачное настроение, охватившее меня с того момента, как я подъехал к Баскервиль-холлу.

Гостиная, в которую мы попали, выйдя из зала, оказалась столь же угрюмой. Это была длинная узкая комната с возвышением для стола и сидящих за ним Баскервилей. На ступень ниже рассаживались их вассалы. Вверху, чуть ниже потолка, находилась небольшая галерея для музыкантов. Над нашими головами тянулись почерневшие от времени балки, темнел покрытый копотью потолок. Освещалась комната факелами. Вполне возможно, что их яркий свет, а также буйство стародавних пиров некогда скрашивали угрюмую обстановку гостиной, но только не сейчас. Двое безукоризненно одетых джентльмена, сидящих в свете слабенькой лампы, чувствовали себя подавленными. Голоса их звучали глухо и безрадостно. Довершали скорбную обстановку портреты ушедших поколений Баскервилей, одетых в самые разнообразные костюмы – от рыцарских доспехов времен Елизаветы до буклей эпохи регентства. В такой мрачной, тягостной компании не хотелось даже разговаривать. Мы с сэром Генри изредка перебрасывались ничего не значащими фразами. Не знаю, как молодой лорд, но я был чрезвычайно рад, когда обед наконец-то закончился, и мы смогли уйти в современно обставленную бильярдную, чтобы выкурить по сигарете.

– Да, местечко не навевает особой радости, – заметил лорд Генри. – Возможно, когда-нибудь я и смогу к нему привыкнуть, но сейчас оно меня просто удручает. Про моего дядю говорят, что он был несколько странен в своем поведении. Ничего удивительного, если учесть, что он столько лет жил в этом доме совершенно один. А, может быть, мы просто устали. Если хотите, давайте отправимся отдыхать. Кто знает, может, утром все покажется нам намного милее.

Перед тем, как лечь, я открыл шторы и посмотрел в окно. Оно выходило на поляну, расстилавшуюся перед выходом из зала. Ветер гнул макушки деревьев, на ветках шелестела листва. В разрывах между стремительно проносящимися облаками мелькал месяц. В его холодном свете я увидел за деревьями зубцы скал и бесконечный изгиб края болот. “Какое тоскливое, пугающее место”, – подумал я, закрывая штору. Мое последнее впечатление от Баскервиль-холла ничем не отличалось от остальных.

Но, как вскоре оказалось, оно было не совсем последним. Я лег, но, несмотря на усталость, не мог уснуть. Сон не шел ко мне. Я ворочался с боку на бок. В окутавшей дом мертвенной тишине я отчетливо слышал бой часов, отстукивающих четверти часа. Внезапно, когда на Баскервиль-холл уже опустилась ночь, помимо звона часов я начал слышать и другой звук. Это был плач. Вначале очень тихий, он постепенно становился все более отчетливым. Подумав, что я ошибаюсь, я прислушался. Плач стал еще громче. Теперь я уже мог безошибочно сказать, что где-то очень недалеко от моей комнаты, в доме рыдает женщина, рыдает горько, так, словно сердце ее разрывается от тяжелого горя. Я поднялся и сел на кровати. Звук прекратился. Не менее получаса я напряженно вслушивался, ожидая вновь услышать этот плач, но ответом мне был лишь бой часов и шорох плюща на стене за окном.