Текст книги "Фрекен Жюли"

Жан. Да, но…

Резко звонят дважды. Фрекен вздрагивает. Жан надевает ливрею.

Граф! А вдруг Кристина… (Идет к разговорной трубе, слушает.)

Фрекен. Он уже видел свое бюро?

Жан. Это Жан! Господин граф! (Слушает; зрителю не слышно слов графа.) Да, ваше сиятельство! (Слушает.) Да, ваше сиятельство! Сию минуту. (Слушает.) Хорошо-с, ваше сиятельство! (Слушает.) Да-с! Через полчаса!

Фрекен (в тревоге). Что он говорит? Господи Иисусе, что он говорит?

Жан. Желает кофе и сапоги через полчаса.

Фрекен. Значит, через полчаса! Ах, как я устала. Ничего не могу – не могу каяться, не могу бежать, оставаться, жить не могу, не могу умереть! Помогите же мне! Приказывайте, и я буду слушаться, как собака. Окажите мне последнюю услугу, спасите мою честь, спасите его имя! Вы же знаете, чего мне надо хотеть, да я не хочу… Сами этого пожелайте и прикажите мне исполнить!

Жан. Не знаю… нет, теперь уж я тоже не могу… не понимаю… Будто из-за этой ливреи я сразу… я не могу вам приказывать… вот граф поговорил со мною, и я… трудно объяснить… никуда не денешься от своего рабства! Наверно, если б граф сейчас спустился… и приказал мне перерезать собственную глотку, я бы сразу послушался.

Фрекен. Так вообразите ж себя на его месте, а меня на вашем! Вы давеча так славно играли роль, когда стояли передо мною на коленях – изображали рыцаря… или… видели вы когда-нибудь в театре гипнотизера?

Жан утвердительно кивает головой.

Он говорит медиуму: возьми метлу – и тот берет; он говорит – мети, и тот метет…

Жан. Но он же сперва усыпить его должен!

Фрекен (с восторгом) Я сплю уже! Вся комната будто в дыму, вы – будто печь железная… как кто-то длинный, черный, в цилиндре… и глаза ваши сверкают как угли, когда угасает пламя, и лицо – будто белая кучка золы. (Солнечный луч падает на Жана.) Как тепло, как хорошо (потирает руки, словно греет у огня) и как светло… и покойно!

Жан (подает ей бритву). Вот метла! Пока не стемнело… идите на гумно и… (Шепчет ей на ухо.)

Фрекен (очнувшись). Благодарю! Скоро я отдохну! Только скажи… что и первые тоже сподобятся милости божьей. Скажи, даже если сам не веришь.

Жан. Первые? Нет, не могу! Хотя постойте… фрекен Жюли… вот! Вы уже не среди первых… вы среди последних!

Фрекен. Правда. Я среди самых последних. Самая последняя! О! Но я уже не могу уйти. Еще раз вели мне уйти!

Жан. Но теперь я тоже не могу! Не могу!

Фрекен. И первые станут последними!

Жан. Не думайте, не надо! Вы всю силу у меня отнимаете, я делаюсь трусом… Что это? Мне показалось – звонок! Сейчас заткнуть его! Надо же – так дрожать, так бояться звонка! Но это не просто звонок… кто-то же звонит в него, чья-то рука его дергает… и что-то же дергает эту руку – да заткните же уши – заткните уши! Ох, как он его дергает! И будет звонить, пока не добьется ответа – но поздно! Ленсман придет, и… вот.

Раздается два резких звонка. Жан вздрагивает, распрямляется.

Ужасно! Но другого выхода нет! Ступайте!

Фрекен решительно выходит за дверь.

Зарницы

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Господин X, чиновник на пенсии.

Его брат, консул.

Кондитер Штарк.

Агнес, его дочь.

Луиза, служанка г-на X.

Герда, разведенная жена г-на X.

Фишер, ее новый муж.

Молочница.

Почтальон.

Фонарщик.

Фасад большого городского дома. Фундамент и подвальный этаж его сложены из гранита, остальная часть дома – из желтого кирпича. Окна выложены из песчаника. Посредине низкая дверь в подвальный этаж. Через нее ход во двор и в кондитерскую. С правой стороны – угол дома с парадным крыльцом, вокруг которого растут штамбовые розы и другие цветы. На этом же углу, на стене дома, почтовый ящик.

Первый этаж с большими окнами. Все они открыты. Четыре окна выходят из элегантно меблированной столовой. Во втором этаже четыре окна со спущенными красными занавесками. В квартире второго этажа все окна освещены. Перед домом тротуар, обсаженный деревьями. На переднем плане зеленая скамейка и недалеко от нее фонарь с газовым рожком.

Кондитер выходит из дома со стулом и усаживается на нем перед своей дверью. В окно первого этажа видно, как г-н X. сидит за столом у себя в столовой. За его спиной большая зеленая майоликовая печка с выступом, на котором стоит какой-то портрет между двух канделябров и ваз с цветами. Молодая девушка в светлом платье подает последнее блюдо.

Брат г-на X. входит с левой стороны, подходит к окну и стучит палкой о подоконник.

Брат. Ты скоро?

Г-н X. Сейчас кончаю.

Брат (раскланиваясь с кондитером). Добрый вечер, господин Старк; удивительно жарко сегодня… (садится на скамейку).

Кондитер. Добрый вечер, господин консул! Да, сегодня ужасно жарко, а нам пришлось-таки поработать весь день…

Брат. А?.. Что же, в нынешнем году хороший урожай фруктов и ягод?

Кондитер. Нет, не особенный. Весна, знаете ли, была очень холодная, а лето было чересчур жаркое. Те, кто, как мы, просидели все лето в городе, натерпелись от жары.

Брат. А я только вчера вернулся из деревни. Каждый год бывает так. Как только наступают длинные темные вечера, начинаешь тосковать по городу…

Кондитер. А вот мы с женой за все лето ни разу не выезжали из города. Летом дела идут совсем тихо, а все-таки уехать никуда нельзя, надо заготовлять товар на зиму. Сперва поспевает садовая земляника, потом лесная земляника, затем вишни, а за ними смородина и крыжовник. К осени созревают дыни и разные фрукты.

Брат. Скажите, пожалуйста, господин Старк, разве этот дом продали?

Кондитер. Нет, я ничего подобного не слышал.

Брат. А в доме много жильцов?

Кондитер. Да. Всех квартир, кажется, десять, если считать те, что выходят во двор. Но все мы очень мало знаем друг друга, поэтому у нас здесь совсем нет сплетен. Со стороны можно даже подумать, что мы все здесь прячемся друг от друга. Я живу в этой квартире вот уже десять лет. Первые два года у меня были странные соседи. Днем их совсем не было слышно, но зато вечером они поднимали ужасный шум. Подъезжали какие-то экипажи и на них что-то увозили. Потом, только уже в конце второго года, я узнал, что рядом со мной помещалась больница, и что это по вечерам увозили покойников.

Брат. Это неприятно!

Кондитер. Да, вот что значит тихие соседи!

Брат. У вас вообще здесь очень тихо.

Кондитер. Да, это правда. Но и здесь разыгрывались драмы…

Брат. А скажите, пожалуйста, господин Старк, кто снял квартиру над моим братом?

Кондитер. В той квартире, где сейчас спущены красные занавески, нынешним летом умер квартирант. Целый месяц квартира стояла пустая, а вот уж с неделю, как в нее переехали новые жильцы, но я их еще ни разу не видал… и даже не знаю их фамилии. Кажется, они никогда не показываются на улице. А почему вы спросили меня об этом, господин консул?

Брат. Да так… я сам не знаю, почему. Эти четыре красные занавески мне почему-то подозрительны. Мне почему-то кажется, что за ними разыгрывается какая-нибудь кровавая драма. Смотрите, вон там стоит финиковая пальма, как пучок розог, и тень от нее падает на красные занавески… Жаль, что никого из жильцов отсюда не видно.

Кондитер. В этой квартире бывает очень много народу, но только попозднее, ночью…

Брат. Что же, это мужчины или дамы?

Кондитер. Нет, я видел и мужчин, и дам… Простите… мне пора вниз к моим горшкам… (Уходит в дверь, ведущую в кондитерскую.)

Г-н Х. кончил свой обед; он встает из-за стола, подходит к окну, закуривает сигару и разговаривает со своим братом.

Г-н X. Подожди минутку. Я сейчас готов. Луиза сейчас – пришьет только пуговицу к моим перчаткам.

Брат. Разве ты хочешь идти в город?

Г-н. X. Отчего же? Может быть, мы с тобой и прогуляемся по городу? С кем это ты тут разговаривал?

Брат. Тут кондитер сидел…

Г-н X. А?.. Он очень хороший человек. Ты знаешь, это единственный человек, с которым я виделся за все лето…

Брат. Неужели же ты все вечера просидел дома? Разве ты не ходил гулять?

Г-н X. Никогда! Эти светлые вечера наводят на меня тоску. Может быть, они очень хороши в деревне, но в городе они производят впечатление чего-то противоестественного, почти чудовищного. В тот вечер, когда зажигают в первый раз фонари осенью, я опять чувствую себя спокойным и я опять могу гулять по вечерам. После прогулки я утомляюсь и сплю гораздо лучше.

Луиза за окном. Подает ему перчатку.

Г-н X. Спасибо, дитя мое… Окна можно не закрывать… комаров нет… Ну, теперь я иду!

Немного погодя г-н X. выходит в парадную дверь, опускает в почтовый ящик письмо и садится рядом с Братом на скамейку.

Брат. Скажи мне, пожалуйста, чего ради ты сидишь летом в городе, хотя мог бы прекрасно уезжать отсюда в деревню?

Г-н X. Не знаю. Я стал ужасно неподвижен. Воспоминания приковали меня к этому месту… Только здесь, в моей квартире, я чувствую себя в безопасном и спокойном месте. Да, только здесь… Как любопытно иногда посмотреть со стороны на свое собственное жилище… Я стараюсь представить себе, что там живет кто-то другой… Когда я вспомню, что я прожил здесь целых десять лет…

Брат. Разве уже есть десять лет?

Г-н X. Да, время летит быстро, когда оглядываешься на прошлое, но оно ползет медленно, когда его переживаешь… В то время дом был только что отстроен; при мне настилали паркет в столовой; при мне красили окна и двери… Она сама выбирала эти обои, которые у меня до сих пор… Да, все это было… Кондитер и я, мы тут самые старые жильцы, у него тоже было здесь свое горе… Он из тех людей, которым ничто не удается; вечно у него какая-нибудь неприятность… Я пережил с ним вместе его жизнь и тащил на плечах его ношу вместе со своей…

Брат. Он не пьет?

Г-н X. Нет! Он очень трудолюбив, но ему не везет… Мы с ним оба знаем историю всех обитателей этого дома. Сюда приезжали люди в свадебных каретах, потом их увозили отсюда на катафалках… И этот почтовый ящик, вон там на углу, узнал много человеческих тайн…

Брат. Здесь, кажется, кто-то умер летом?

Г-н X. Да, тут один служащий из банка умер от тифа… После этого квартира целый месяц стояла пустой… Сначала увезли покойника, потом уехала вдова с детьми, затем уже увезли мебель…

Брат. Это над твоей квартирой, во втором этаже?

Г-н X. Да, да. Там сейчас освещено. Туда переехали новые жильцы, но я их еще не видал.

Брат. Как? И ты тоже их еще не видал?

Г-н X. Я не имею обыкновения расспрашивать о жильцах. Я знаю о них только то, что бросается само в глаза. Я только наблюдаю, но сам остаюсь в стороне, потому что на старости лет начинаешь дорожить своим покоем.

Брат. Да, старость! По-моему, это хорошая вещь – старость. С годами все ближе и ближе становишься к цели.

Г-н X. Конечно, старость – хороша. Вот я и подвожу свой баланс, рассчитываюсь с жизнью и людьми и понемногу начинаю укладываться в дорогу. В одиночестве нет ничего страшного, но зато, когда никто не предъявляет к тебе никаких требований, ты, по крайней мере, свободен.

Как хорошо быть свободным и иметь право, не спрашиваясь ни у кого, сидеть или уйти, думать, делать, что хочется, есть и спать, когда хочется.

В верхней квартире немного приподымается штора. Видно, что там в окне стоит женщина. Затем штора снова опускается.

Брат. Смотри, верхние квартиранты начинают подавать признаки жизни.

Г-н X. Да, да. Все там у них ужасно таинственно. Хуже всего ночью! То у них музыка там, только ужасно плохая музыка; то они начинают играть в карты, мне так, по крайней мере, иной раз кажется. Потом поздно ночью подают экипажи, и гости разъезжаются по домам. Впрочем, я никогда не жалуюсь на соседей по квартире, потому что это никогда не помогает, а наоборот, – они еще начинают мстить за это. Поэтому самое лучшее ничего не знать…

Из подъезда выходит господин в смокинге с непокрытой головой, останавливается около почтового ящика и опускает в него целую пачку писем. После этого он опять скрывается в подъезде.

Брат. Ты видел, какая у него была корреспонденция?

Г-н X. Это похоже на какое-нибудь циркулярное приглашение.

Брат. Кто этот господин?

Г-н X. Вероятно, это тот квартирант, который поселился надо мной.

Брат. Так это был он? Как ты его находишь?

Г-н X. Не знаю! Может быть, он какой-нибудь музыкант, что-нибудь в роде директора оперетки – знаешь, такой, как варьете; может быть, это шулер или альфонс… вероятно, в нем есть всего этого понемножку…

Брат. При таком цвете лица всегда бывают черные волосы, а ты заметил, что он шатен? Значит, он или красится или носит парик. Потом если человек ходит у себя дома в смокинге, то это может служить доказательством бедности его гардероба… А потом, ты заметил? Когда он опускал письма в ящик, то его руки делали такие движения, будто бы он тасовал колоду и сдавал карты…

Слышно, как в верхней квартире кто-то тихо наигрывает вальс.

Брат. У них почему-то всегда играют вальсы… Может быть, у них там школа танцев?.. Только зачем это они играют все один и тот же вальс? Ты не знаешь, как он называется?

Г-н X. Кажется… это «Золотой дождь»… Я хорошо знаю этот вальс…

Брат. Разве его играли у тебя в доме?

Г-н X. Да… его и еще другой, Альказарский…

Видно, как Луиза входит в столовую и ставит в буфет мытые стаканы.

Брат. Ты по-прежнему доволен Луизой?

Г-н X. Да, очень.

Брат. А она не собирается замуж?

Г-н X. Не знаю, я ничего не слыхал об этом.

Брат. Разве у нее нет жениха?

Г-н X. Почему ты меня спрашиваешь об этом?

Брат. Может быть, ты сам имеешь намерение на ней жениться?

Г-н X. Я? Нет, благодарю! Когда я женился в последний раз, я еще не был стар, потому что у нас очень скоро родился ребенок… А теперь я уже стар, и мне хочется одного – покоя… Неужели ты думаешь, что я могу захотеть получить госпожу над собой и моим домом и лишиться самому жизни, честь и имущества?

Брат. Ну, положим, жизнь и имущество остались бы при тебе…

Г-н X. Разве моя честь пострадала?

Брат. А ты сам разве этого не знаешь?

Г-н X. Ты думаешь?

Брат. Она отняла у тебя твою честь, когда ушла от тебя…

Г-н X. Значит, я уже целых пять лет живу без чести и не заметил ни разу, что у меня ее нет!

Брат. Неужели же ты сам этого не знал?

Г-н X. Нет. Вот тебе в двух словах, как было дело… Мне, как ты знаешь, было пятьдесят лет, когда я женился на сравнительно молодой девушке, которая полюбила меня и добровольно и доверчиво отдала мне свою руку. Тогда я ей обещал, что в тот день, когда мой возраст окажется препятствием к ее счастью, я тихо уйду с ее дороги и дам ей полную свободу. У нас родился ребенок, и после этого ни она, ни я – мы не хотели больше иметь детей. И вот, когда дочь моя подросла, я почувствовал себя лишним и ушел, то есть, вернее, сел в лодку и уплыл, потому что мы в то время жили на острове. Так кончилась эта сказка в моей жизни! Я исполнил свое слово и спас свою честь.

Брат. Да, но она-то считала, что ты похитил ее честь, потому что она сама хотела от тебя уйти. Поэтому-то она и старалась опозорить тебя и делала это так тонко, что ты до сих пор ничего об этом не знаешь.

Г-н X. Разве она жаловалась на меня в суд?

Брат. Нет. У нее не было законного повода для этого.

Г-н X. Ну, тогда мне не угрожает никакая опасность.

Брат. Есть ли у тебя сведения о том, как ей потом жилось вместе с твоим ребенком?

Г-н X. Нет. Да я и не хочу ничего знать об этом. Когда я перестрадал и привык к своей утрате, я стал считать, что все прошлое кончено и похоронено. В этой квартире теперь остались только хорошие воспоминания о том, что было, и я остался жить в ней. Все-таки я тебе благодарен за то, что ты мне сейчас сообщил…

Брат. Что именно?

Г-н X. Что у нее не было основания жаловаться на меня в суд…

Брат. Послушай… Мне кажется, что ты живешь в большом заблуждении…

Г-н X. Нет, нет! Не отнимай у меня этого заблуждения. Чистая, или относительно чистая совесть для меня была всегда чем-то вроде белой одежды, в которой я мог опускаться до самого дна и не задохнуться. (Встает). Я до сих пор не могу понять, как я мог перенести все это! Теперь, слава богу, все это миновало! Не пройтись ли нам по аллее?

Брат. С удовольствием. Мы сперва погуляем, а потом посмотрим, как будут зажигать первый фонарь.

Г-н X. Да, но сегодня еще будет луна, августовская луна!

Брат. Мне кажется даже, что сегодня еще полнолуние…

Г-н X. (подходит к дому и говорит в окно). Луиза, пожалуйста, дай мне мою палку. Ты знаешь, ту, самую легкую тросточку, – просто чтобы иметь что-нибудь в руке.

Луиза (подает ему в окно камышовую трость). Вот.

Г-н X. Спасибо, детка! Можешь потушить лампы в гостиной, если там у тебя нет никаких дел… Мы тут погуляем с братом… Так что я не знаю, когда вернусь…

Г-н X. и Брат уходят. Луиза стоит у окна. Кондитер опять выходит на улицу.

Кондитер. Добрый вечер, фрекен. Сегодня что-то тепло… Ваши господа, должно быть, пошли погулять?

Луиза. Да, они там гуляют в аллее… Вы знаете, сегодня он пошел погулять в первый раз за все лето…

Кондитер. Да, вы знаете, мы, старики, любим сумерки… Они скрывают от нас и наши собственные, и чужие недостатки… Вы знаете, фрекен, моя старуха того и гляди совсем ослепнет. И все-таки она ни за что не соглашается делать операцию. Она уверяет, что не на что смотреть… Иногда она даже говорит, что хотела бы еще и оглохнуть…

Луиза. Можно же дойти до такого состояния!

Кондитер. Вот вам хорошо живется, спокойно. У вас нет никаких забот. Мне ни разу не пришлось слышать, чтобы в вашей квартире было произнесено резкое слово, ни разу у вас не хлопнула дверь… Может быть, такая жизнь даже слишком спокойна для такой молодой особы, как вы.

Луиза. Нет, я сама люблю покой и порядок, удобство и тишину. Я люблю, когда многого не договаривают и стараются не замечать нехороших сторон жизни…

Кондитер. У вас никогда не бывает гостей…

Луиза. К нам приходит только изредка консул. Я никогда не видала раньше такой любви между братьями!

Кондитер. А кто из них старше?

Луиза. Я сама не знаю… Может быть, один из них на год старше, а может быть, они и близнецы. Они относятся друг к другу с таким уважением, что можно подумать, что каждый из них старше другого.

Агнес выходит на улицу и старается незаметно пройти мимо отца.

Кондитер. Куда ты идешь, дочь моя?

Агнес. Я хочу немного пройтись.

Кондитер. Это хорошее дело. Только возвращайся пораньше домой.

Агнес уходит.

Кондитер. А как вы думаете, ваш барин до сих пор тоскует о своей жене и ребенке?

Луиза. Нет, я не думаю, чтобы он тосковал об них, потому что он не хотел бы, чтобы они вернулись к нему назад, но он живет среди воспоминаний о них, а остались у него от них только хорошие воспоминания…

Кондитер. А все-таки его, вероятно, иногда беспокоит судьба дочери?..

Луиза. Конечно, он боится, что мать ее выйдет второй раз замуж, и тогда все будет зависеть от того, кто будет вотчимом ребенка…

Кондитер. Мне рассказывали, что сперва жена отказалась принимать от него какую бы то ни было помощь, но потом, через пять лет, она будто бы представила ему через своего адвоката счет в несколько тысяч за содержание ребенка…

Луиза (уклончиво). Об этом я ничего не знаю.

Кондитер. А все-таки я уверен, что у него сохранились самые лучшие воспоминания о жене.

Входит слуга с корзиной вина.

Слуга. Извините за беспокойство… Где тут живет господин Фишер?

Луиза. Господин Фишер? Я такого не знаю.

Кондитер. Постойте! Может быть, это новый квартирант во втором этаже. Войдите в подъезд и позвоните во втором этаже.

Слуга. Во втором этаже? (Идет к подъезду .) Хорошо. Благодарю вас…

Луиза. Сегодня ночью нам опять не удастся заснуть, потому что туда опять понесли вино.

Кондитер. Что это за люди там живут? Их днем никогда не видно.

Луиза. Может быть, они ходят по черной лестнице. Я еще ни разу их не видала, но слышу их постоянно.

Кондитер. Я слышал, как у них в квартире хлопали двери… Мне даже показалось, что там бьют кого-то…

Луиза. Они даже в такую жару никогда не открывают окон… Это, наверно, какие-нибудь южане… Смотрите, смотрите… молния! Раз, два, три… Это, должно быть, просто зарницы… Грома совсем не слышно.

Голос из подвала. Милый Старк, иди скорей, помоги мне справиться с сиропом…

Кондитер. Иду, иду сейчас!.. Мы теперь заняты заливкой… Иду, иду! (Уходит к себе.)

Луиза стоит у окна.

Брат (медленно входит справа). Что, брат еще не вернулся?

Луиза. Нет, господин консул.

Брат. Он хотел поговорить по телефону, а я пошел один вперед. Значит, он сейчас здесь будет… Что это такое? (Нагибается и поднимает с тротуара карточку.) Что там написано? «Бостон-клуб после полуночи. Фишер». Кто такое Фишер? Вы не знаете, Луиза?

Луиза. Только что сюда приходил посыльный с корзиной вина и искал какого-то Фишера во втором этаже…

Брат. А? Это во втором этаже!.. Это там, где всю ночь горит огонь за красной занавеской… У вас плохие жильцы завелись в доме, Луиза…

Луиза. Что значит «Бостон-клуб»?

Брат. Может быть, что тут и нет ничего преступного… но почему-то в этом случае мне кажется… Но как попала сюда эта карточка? Он, должно быть, сам уронил ее, когда опускал письма в почтовый ящик. Фишер… я где-то слышал эту фамилию… но я что-то не могу сейчас припомнить, по какому случаю я ее слышал… Фрекен Луиза, позвольте вам предложить один вопрос. Мой брат часто говорит о своем прошлом?

Луиза. Нет. С мной он никогда не говорит об этом.

Брат. Фрекен Луиза… еще один маленький вопрос…

Луиза. Простите, вот несут вечернее молоко, и я должна идти его принять…

Луиза отходит от окон. Молочница проходит через сцену и входит в подъезд.

Кондитер (выходит на улицу, снимает свою белую фуражку и отдувается). Я как барсук… то выскочу из своей норы, то опять в нее спрячусь… Там просто невыносимо около плиты… Она не остывает даже к вечеру…

Брат. Кажется, собирается дождик. Вы видели молнию? В городе не так-то приятно, но у вас тут наверху по крайней мере хоть тихо. Ни грохочущих экипажей, ни конок… Тут совсем как в деревне.

Кондитер. Да, здесь тихо, а для нашего дела так даже, пожалуй, и слишком тихо. Вот я хороший кондитер, но плохой торговец. Я всегда был таким и никак не могу научиться. Может быть, тут есть еще и другая причина. Может быть, я не умею обращаться с покупателем. Видите ли, когда покупатель обращается со мной, как с обманщиком, то я начинаю раздражаться, а потом я совсем теряю последнее терпение. Но теперь я уже и не могу даже сердиться. Чувства притупились… Да, все изнашивается со временем…

Брат. Вам бы следовало поступить куда-нибудь на место…

Кондитер. Меня никто не возьмет.

Брат. Почему? Разве вы уже пробовали?

Кондитер. Нет. К чему? Все равно из этого ничего не выйдет.

Брат. Ах вот как?..

В верхнем этаже дома кто-то протяжно стонет: О-о!..

Кондитер. Господи Иисусе! Что они там делают наверху? Можно подумать, это они там убивают друг друга…

Брат. Эти новые и незнакомые люди, поселившиеся в доме, мне что-то не нравятся. Какое-то красное грозовое облако обволакивает их… Что это за люди? Откуда они явились? Что им здесь нужно?

Кондитер. Вы знаете, как опасно вмешиваться в чужие дела. Так легко можно попасть в неприятное положение…

Брат. И вы ничего не знаете об них?

Кондитер. Нет, я ничего не знаю…

Брат. Слышите?.. Вот опять кричат у них на лестнице…

Кондитер (прячась за дверь). Я не желаю принимать участия во всей этой истории… (Уходит.)

Герда, разведенная жена г-на X, выходит из дома с непокрытой головой. Она сильно возбуждена, волосы ее растрепаны.

Брат идет к ней.

Они узнают друг друга. Она испуганно отступает назад.

Брат. Это ты? Ты бывшая жена моего брата?

Герда. Да.

Брат. Зачем ты пришла в этот дом? Почему ты не пожалела покоя моего бедного брата?

Герда (смущенно). Мне назвали другое имя, и я думала, что он уже не живет больше в этом доме. Я не виновата…

Брат. Не бойся меня, Герда! Ты не должна меня бояться! Может быть, тебе нужна моя помощь? Что у вас там случилось наверху?

Герда. Он бил меня…

Брат. А девочка твоя с тобой?

Герда. Да.

Брат. Значит, у нее есть вотчим?

Герда. Да.

Брат. Поправь свою прическу и постарайся успокоиться, тогда мы с тобой поговорим обо всем этом… Но, ради бога, пощади моего брата…

Герда. Он, должно быть, ненавидит меня…

Брат. Нет. Посмотри, как он ухаживает за твоими цветами на этих клумбах. Ты помнишь, как он сам приносил тебе землю в корзине? Разве ты не узнаешь свои цветы? Вот твоя голубая горчанка, вот резеда, здесь твои розы – помнишь? – он их сам прививал. Разве ты не видишь, как свято чтится здесь память о тебе и о твоем ребенке?

Герда. А где он сам сейчас?

Брат. Он там, в аллее. Он сейчас придет сюда с вечерней газетой. Если он придет с левой стороны, то пройдет в квартиру двором, сядет вон там, в зале, и будет читать… Стой смирно, тогда он тебя не заметит… Но тебе, должно быть, уже пора вернуться к своим…

Герда. Нет, не могу… Я не могу больше вернуться к этому человеку!

Брат. Кто он такой? Чем он занимается?

Герда. Он был певцом…

Брат. А теперь?.. Просто искатель приключений?

Герда. Да.

Брат. Он содержит игорный дом?

Герда. Да.

Брат. А твоя дочь? Она служит приманкой?

Герда. Не говори так!

Брат. Это ужасно!

Герда. Зачем употреблять такие сильные выражения?

Брат. По-твоему, грязь нельзя называть ее настоящим именем? Ты знаешь, что можно самые хорошие поступки замарать грязью? Зачем тебе понадобилось порочить его честь? Зачем ты старалась сделать меня своим сообщником? Я был настолько наивен, что поверил тебе, и я защищал твое неправое дело!

Герда. Но ты забываешь, что он был слишком стар.

Брат. Нет, тогда он еще не был слишком стар, потому что у вас скоро родился ребенок. Ты же помнишь, что, когда он был твоим женихом, он спросил тебя, хочешь ли ты иметь от него ребенка. И он тогда же обещал тебе, что в тот день, когда он увидит, что его возраст служит препятствием к твоему счастью, – он даст тебе свободу.

Герда. Да, но он сам ушел от меня, он этим нанес мне оскорбление.

Брат. Это не могло быть оскорблением для тебя! Твой возраст защищал тебя… он служил лучшим доказательством в твою пользу.

Герда. Он должен был дать мне уйти от него…

Брат. Зачем? Это было бы позором для него…

Герда. Все равно, на кого-нибудь из нас должен был лечь этот позор.

Брат. У тебя удивительно странная логика!.. Ты опозорила его доброе имя, и ты хотела и меня заставить сделать то же… Я теперь не знаю, как можно восстановить его честь?

Герда. Нет, нет! Его честь можно восстановить только за мой счет!

Брат. Я не могу согласиться с тобой, потому что в тебе говорит одна ненависть. Но оставим в покое его честь. Займемся лучше спасением твоей дочери, которой угрожает гибель. Что нам делать?

Г-н X. выходит слева с газетою в руках. Он задумчиво проходит через сцену и идет к двери, ведущей во двор. В это время Брат и Герда стоят молча за углом у подъезда. Когда г-н X исчезает за дверью, Брат и Герда выходят на авансцену. Затем видно, как г-н X. входит в залу, садится в кресло и читает газету.

Герда. Неужели это он?

Брат. Подойди сюда и посмотри на свое прежнее жилище. Все здесь осталось в том виде, как было при тебе, когда ты убирала квартиру по своему вкусу. Не бойся, он нас не может видеть; здесь слишком темно, а свет от лампы слепит ему глаза.

Герда. Ах, как он меня обманул!

Брат. Каким образом?

Герда. Да он совсем не постарел с тех пор! Я просто ему надоела тогда – вот и все. Смотрите, какие у него воротнички! Вон и галстук завязан по самой последней моде! Теперь я уверена, что у него есть любовница!

Брат. Да. И ты можешь видеть ее портрет. Вон он там стоит на камине между двумя канделябрами.

Герда. Но ведь это мой портрет с ребенком! Неужели он любит меня до сих пор?

Брат. Он любит свои воспоминания о тебе.

Герда. Как это странно!

Г-н X. перестает читать и смотрит в окно.

Герда. Он смотрит на нас!

Брат. Тише! Стой смирно…

Герда. Он смотрит мне прямо в глаза!

Брат. Стой смирно! Он тебя не видит…

Герда. У него лицо, как у мертвого…

Брат. Ты ведь и на самом деле убила его…

Герда. Зачем ты говоришь такие вещи…

Сильная молния освещает Герду и Брата. Г-н X. Вздрагивает и встает. Герда прячется за угол дома у подъезда.

Г-н X. Карл Фридрих! (Подходит к окну.) Ты здесь один? А я думал… Ты в самом деле один?

Брат. Да, как видишь.

Г-н X. Сегодня вечером ужасно душно, и от цветов у меня разболелась голова… Но все-таки я дочитаю вечернюю газету… (Идет на свое прежнее место и садится читать газету ).

Брат (подходит к Герде). Ну, теперь я к твоим услугам. Хочешь, я пойду с тобой туда, наверх, если это нужно.

Герда. Тогда идем. Придется выдержать тяжелую борьбу…

Брат. Что же делать? Ребенка надо спасти. А потом, не забывай, что я представитель закона…

Герда. Да, ради ребенка… Идем!

Уходят.

Г-н X. (из залы). Карл Фридрих! Давай сыграем в шахматы. Карл Фридрих!

ЗАНАВЕС

В СТОЛОВОЙ

У задней стены кафельная печь. Слева от нее дверь в буфет. Справа открытая дверь в прихожую. Налево у стены буфет, около него телефон; направо рояль и часы. В правой и левой стене по двери.

Луиза входит.

Г-н X. Ты не знаешь, куда ушел мой брат?

Луиза (беспокойно). Я его только что видела здесь, около дома, он не мог уйти далеко.

Г-н X. Ужасно шумят сегодня там наверху! Можно подумать, что они нарочно стучат ногами у меня над головой! Слышишь, они теперь выдвигают ящики из комодов, как будто собираются укладываться в дорогу; может быть, они просто решили бежать… Как жаль, что ты не умеешь играть в шахматы, Луиза!

Луиза. Я играю, но только очень плохо…

Г-н X. Если ты знаешь, как надо ходить фигурами, то все остальное придет само собой. Ну, садись же, детка! (Устанавливает фигуры.) Смотри, они там наверху так топчут, что королева трясется… А снизу еще этот кондитер подтачивает… Нет, положительно надо съезжать с этой квартиры…

Луиза. По-моему, вам бы уже давно следовало это сделать…

Г-н X. Ты говоришь, уже давно?

Луиза. Да. Никогда не следует жить долго среди старых воспоминаний…

Г-н X. Почему? Когда жизнь уже прожита, все воспоминания хороши…

Луиза. Вы проживете еще двадцать лет, а это чересчур длинный срок для того, чтобы его можно было прожить среди воспоминаний, которые все равно должны померкнуть или, может быть, в один прекрасный день предстать в совсем другом цвете.

Г-н X. Дитя мое, сколько в тебе знания жизни! Твой ход. Ну, возьми же пешку… Нет, только не эту, а то я тебе в два хода сделаю мат…

Луиза. Я лучше пойду конем.

Г-н X. Это очень рискованный ход.

Луиза. Ничего, а я все-таки пойду конем.

Г-н X. Хорошо. Тогда мне придется пустить в ход своего офицера…

Кондитер входит из прихожей с подносом в руках.

Луиза. А, это господин Старк с вечерними булочками. Он всегда крадется, как мышь. (Встает, идет в прихожую, берет у кондитера поднос и уходит с ним в буфет.)

Г-н X. Ну-с, господин Старк, как поживает ваша старушка?

Кондитер. Благодарю. Вот глаза только у нее болят… как всегда…

Г-н X. Кстати, вы не видели там моего брата?

Кондитер. Он, вероятно, пошел прогуляться…

Г-н X. Разве он встретил каких-нибудь знакомых?