Текст книги "Фрекен Жюли"

Узы

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Окружный судья, 27 лет.

Пастор, 60 лет.

Барон, 42 лет.

Баронесса, 40 лет.

Двенадцать присяжных.

Нотариус.

Экзекутор.

Судебный пристав.

Адвокат.

Александерсон, фермер.

Альма Джонсон, служанка.

Скотница.

Молотильщик.

Народ.

Зала суда. В глубине сцены дверь и окно, из которого видны пасторский дом и церковная колокольня. Направо дверь. Налево, на возвышении, место для судьи в виде кафедры, украшенной золочеными орнаментами, изображающими весы и меч. По обеим сторонам кафедры столы и стулья для присяжных. Посередине зала скамейки для публики. Вдоль стен тянутся большие шкафы с наклеенными на дверцах объявлениями.

Явление первое

Экзекутор. Судебный пристав.

Экзекутор. Видел ты когда-нибудь столько народу во время летней сессии?

Судебный пристав. Ни разу еще с тех пор, как разбиралось знаменитое убийство Альсоёра, пятнадцать лет тому назад!

Экзекутор. Да, ведь нынешняя-то история стоит двойного отцеубийства! И то беда, что барон и баронесса хотят разводиться… Ну а уж если сюда вмешаются их семьи да начнут спор об имуществе и землях, то-то разгорится пожар! Недостает только, чтобы они начали ссориться из-за своего единственного ребенка, – тут уж сам царь Соломон их не разберет!

Судебный пристав. В чем же дело? Одни говорят так, другие этак… Ведь кто-нибудь да виноват?..

Экзекутор. Ну это еще как сказать! Часто никто и не виноват, когда ссорятся двое, а иногда виноват только один, а ссорятся все-таки двое! К тому же здесь дело вовсе не в простой ссоре, а в целом преступлении, где есть истец, то есть обиженная сторона, и ответчик – сторона обвиняемая. Да, нелегко разобрать, кто виноват в этом деле. Верно то, что обе стороны в одно время и истцы и ответчики!

Судебный пристав. Да, да, удивительные настали времена! Точно все бабы с ума сошли! Вот и у моей старухи случаются припадки, когда она вдруг начнет уверять, что я бы тоже должен родить детей, что это будет вполне справедливо… Точно Господь Бог без нее не знал, как сотворить людей… Извольте-ка выслушивать длиннейшие разговоры о том, что она тоже «человек», будто я этого и сам не знал или говорил когда-нибудь обратное!.. Говорит, что ей надоело быть моей служанкой, хотя на самом деле ведь слугой-то выхожу я!

Экзекутор. А! так и у тебя та же история! Моя вот усердно читает газету, которую ей дают иногда на барском дворе, и вот начинаются россказни, точно о чем-то удивительном, – о том, как одна баба принялась за каменщицкую работу, как старуха набросилась на своего больного мужа и прибила его… Не понимаю, с чего это она! Только мне кажется, что она злится на меня за то, что я мужчина!

Судебный пристав. Удивительно, право! (Предлагает ему понюхать табаку.) Погода хороша! Хлеб стоит в поле густой, как шерсть, а утренники любезно миновали нас!

Экзекутор. У меня нет земли… Мне туго приходится в урожайные годы! Ни купить, ни продать… Ты знаешь нового судью, который будет председательствовать сегодня?

Судебный пристав. Нет. Говорят, что еще совсем молодой человек, он только что сдал экзамены и сегодня председательствует в первый раз.

Экзекутор. Я слышал, будто он ужасный святоша…

Судебный пристав. Проповедь что-то сегодня бесконечная!

Экзекутор (кладет на место нотариуса большую Библию и 12 маленьких шариков на места присяжных). Ну, теперь, наверно, скоро и конец! Они сидят там уже больше часа.

Судебный пристав. Да, уж наш пастор, если захочет – молодчина в проповедях! (Пауза.) А что, супруги лично будут присутствовать?

Экзекутор. Да, оба. Вот будет у нас народу сегодня! (Снаружи слышен звонок.) А вот и конец! Сотри-ка поскорей пыль со столов! Можно сейчас же начать!

Судебный пристав. Есть ли чернила в чернильницах?

Явление второе

Те же. Барон. Баронесса.

Барон (вполголоса баронессе). Итак, прежде чем расстаться на целый год, проверим, согласны ли мы с тобой во всех пунктах. Во-первых, не надо взаимных обвинений перед судьей!

Баронесса. Неужели ты думаешь, что мне приятно раскрывать перед этой толпой мужиков все подробности нашей интимной жизни?

Барон. Хорошо! Хорошо! Дальше: в течение этого года ты оставляешь ребенка у себя, с условием, что он будет навещать меня, когда я захочу. Кроме того – он будет воспитан согласно с теми принципами, которые я изложил тебе и которые ты одобрила!

Баронесса. Разумеется!

Барон. И, наконец, в течение года я буду выдавать тебе и ребенку содержание в 3000 крон, взятых из доходов с имения.

Баронесса. Решено!

Барон. Теперь мне ничего не остается прибавить… Позволь только сказать тебе – до свиданья! Мы одни знаем истинные причины развода. Щадя нашего сына, мы должны скрывать их от всех! Но я заклинаю тебя в последний раз – ради него не начинай ссоры, чтобы имя его родителей не было втоптано в грязь! Позже все равно суровая жизненная правда откроет ему, что его отец и мать были разведены!

Баронесса. Я не начну ссоры, пока буду уверена в том, что ребенок останется у меня!

Барон. Сосредоточим все наши заботы на том, чтобы сохранить счастье нашему ребенку! Забудем все, что произошло между нами! И вот обдумай еще… Если каждый из нас будет отстаивать свои права на ребенка, или мы оба будем доказывать свои способности в деле воспитания, судья имеет право отнять его у обоих и отдать в руки чужим, лицемерным людям, которые воспитают его в ненависти и презрении к родителям!

Баронесса. Это немыслимо!

Барон. Уверяю тебя, друг мой, – это закон!

Баронесса. Ну так этот закон глуп!

Барон. Возможно! Но он еще в силе и может быть применен к тебе!

Баронесса. Это противно природе! Я никогда не подчинюсь подобному закону!

Барон. Да ведь это и не нужно! Мы решили не противоречить друг другу. Мы ни в чем не могли с тобой поладить, это единственный случай, где мы согласны… Постараемся расстаться без ссор! (Экзекутору.) Может ли баронесса поджидать в той комнате?

Экзекутор. Пожалуйста, войдите.

Барон провожает Баронессу до двери, ведущей направо, потом выходит в среднюю дверь.

Явление третье

Экзекутор. Судебный пристав. Адвокат. Скотница. Альма Джонсон. Молотильщик.

Адвокат (Альме Джонсон). Слушай меня хорошенько, голубушка! Я ни минуты не сомневаюсь в том, что ты украла… но так как у твоего хозяина нет свидетелей – ты невинна! А так как твой хозяин назвал тебя в присутствии двух свидетелей воровкой, он виновен перед тобой в оскорблении личности! Итак, значит, ты – истица, он – обвиняемый… Теперь запомни хорошенько это правило: главная забота каждого подсудимого – это запирательство!

Альма Джонсон. Хорошо… но господин судья уже сказал, что виновата не я, а мой хозяин.

Адвокат. Ты виновата, потому что украла! Но так как ты взяла себе защитника, то мой долг выгородить тебя и добиться обвинения твоего хозяина. Повторяю тебе в последний раз – запирайся во всем. (Свидетелям.) Что же касается свидетелей, что они должны показывать?

Слушайте – хороший свидетель должен придерживаться сути, исключительно сути дела! Помните же, что нам вовсе не требуется знать, виновата ли Альма Джонсон в краже; нам важно только, назвал ли ее Александерсон воровкой, так как знайте еще, что закон воспрещает Александерсону доказывать правоту своей жалобы, это право принадлежит нам… а почему – сам черт не знает! Итак – придерживайте языки и смело кладите руку на Библию.

Скотница. Господи боже! Я так боюсь, что уж и не знаю, что надо говорить!

Молотильщик. Повторяй за мной, наверно не соврешь!

Явление четвертое

Те же. Судья. Пастор.

Судья. Благодарю вас за вашу проповедь, господин пастор!

Пастор. Что вы! Не за что, господин судья!

Судья. Нет, нет… Вы знаете, что сегодня мое первое заседание? Я боюсь карьеры, на которую меня толкнули почти против воли! Да, господин пастор, наши законы еще так несовершенны, сама юриспруденция так сомнительна, а природа человека так полна лжи и притворства, что я иногда удивляюсь смелости, с которой судья должен произнести решающее слово… Сегодня вы разбудили мои сомнения!

Пастор. Конечно, совесть есть первое условие вашего звания, но нельзя же ради этого быть таким боязливым! Все несовершенно в этом мире, а потому мы не можем считать совершенными как судью, так и его решения.

Судья. Все это так… а все-таки я чувствую, как давит меня ужасная ответственность за судьбу людей, тем более, что мое решение может влиять и на будущие поколения…

В эту минуту я озабочен больше всего разводом барона и баронессы… Я хотел бы вас спросить… Ведь вы предварительно допрашивали уже мужа в церковном совете… Каково ваше мнение относительно виновности одной из сторон?

Пастор. Другими словами, вы, судья, хотите меня сделать судьей в этом деле, или основать ваше решение на моем показании? Я могу вам только указать на протокол, подписанный церковным советом.

Судья. Ах, видел я этот протокол! Мне необходимо знать скрытые причины, а их-то в протоколе и нет.

Пастор. То, в чем супруги упрекали друг друга во время допроса, должно остаться тайной… Да и потом – как вы хотите, чтобы я разобрал, кто из них сказал правду, кто солгал… Отвечу вам так же, как я ответил им: я не смею верить одному больше, чем другому.

Судья. Однако в течение допроса вы могли составить свое личное мнение?

Пастор. Я составил мнение после объяснения одной стороны и изменил его, услыхав объяснения другой. Одним словом, у меня нет твердо установленного мнения в этом деде!

Судья. Но ведь я-то должен его иметь! А между тем я ничего не знаю!

Пастор. Да, в этом и состоит трудность задачи судьи! Я никогда не мог бы ее выполнить!

Судья. Будут ли допрошены свидетели? Ведь можно получить доказательства!

Пастор. Нет, супруги не желают обвинять друг друга публично… К тому же два лжесвидетеля служат достаточным доказательством! Да неужели вы думаете, что можно основывать свое мнение на болтовне прислуги, на сплетнях завистливых соседей или на злобе родственников?

Судья. Вы опасный скептик, господин пастор!

Пастор. Легко быть скептиком в 60 лет, из которых сорок был духовником! Ложь живет в человеке, как первородный грех, и я думаю, что все люди лжецы… Ребенок лжет в первый раз из боязни, он вырастает и продолжает лгать по необходимости, по расчету, или из чувства самосохранения… Я знаю даже таких, которые лгут из милосердия. В данном деле вам будет крайне трудно узнать, кто из супругов говорит правду! Постарайтесь, чтобы предвзятое мнение не повлияло на вас! Вы сами только недавно женились и, вероятно, находитесь еще под обаянием молодой жены. Смотрите же! Вас может легко увлечь сочувствие к милой молодой женщине, несчастной жене и матери! Вы недавно стали отцом, и вам будет трудно побороть в себе чувство жалости при мысли о разлуке отца с единственным сыном! Прежде всего, старайтесь избегать жалости… Показать сострадание одному равносильно жестокости к другому!

Судья. К счастью, мою задачу упрощает то, что супруги согласны между собой относительно главных пунктов.

Пастор. Гм!.. Не очень-то этому доверяйтесь! Они все говорят так, но, как только встанут лицом к лицу с судьей, решенье их ослабевает, и страсти разгораются как могучий пожар… Достаточно одной искры, чтобы огонь прорвался… Но вот и присяжные! До свиданья!.. Я останусь здесь, но не хочу показываться.

Явление пятое

Те же. Нотариус. Двенадцать присяжных. Судебный пристав у средней двери звонит в колокол. Присяжные усаживаются на своих местах. Толпа наполняет зал.

Судья. На основании главы второй, параграфа шестого и восьмого устава судопроизводства, объявляю заседание открытым. (Говорит тихо несколько слов нотариусу, затем громко.) Господа присяжные, прошу вас принять присягу.

Присяжные встают и, кладя руку на Библию, произносят каждый отдельно свое имя и фамилию; все остальное говорят вместе.

Я, Александр Эклунд, я, Эммануил Викберг, я, Карл Иоганн Своберг, я, Эрик Отто Боман, я, Эренфрид Содерберг, я, Олаф Андерсон из Вика, я, Карл Петер Андерсон из Берга, я, Аксель Валлин, я, Андерс Эрик Рут, я, Овен Оскар Эрлин, я, Август Александр Вас, я, Людвиг Эстман (все вместе вполголоса) обещаюсь и клянусь перед Господом и святым его Евангелием праведно судить по душе и совести, быть справедливым как к богатому, так и к бедному и судить по законам Господа и моего отечества. (Громче, возвышая голос.) Клянусь, что не искажу закона и не совершу несправедливости ни по родству, ни по дружбе, ни из мести, ни из страха, ни из злобы. А также из-за подкупа или другой какой-нибудь выгоды не оправдаю виновного и не обвиню невинного. (Еще громче.). Клянусь также, что ни до, ни после произнесения вердикта, ни ищущим правосудия и никаким другим лицам не открою решений, принятых судом при закрытых дверях. Обещаю честно исполнить свой долг, без злобы и притворства, как честный и справедливый судья! (Пауза.) И да поможет мне в этом Господь!

Присяжные садятся.

Судья (судебному приставу). Потребуйте к слушанью дела Альмы Джонсон против фермера Александерсона.

Явление шестое

Те же. Адвокат. Альма Джонсон. Александерсон. Скотница. Молотильщики.

Судебный пристав (громко вызывая). Служанка Альма Джонсон! Фермер Александерсон!

Адвокат. Я имею полную доверенность от лица истицы Альмы Джонсон… Не желает ли господин председатель с ней ознакомиться?

Судья (просматривая доверенность). «Служанка Альма Джонсон привлекает к ответственности своего бывшего хозяина Александерсона, основывая свою жалобу на статье шестнадцатой, параграф восьмой уложения о наказаниях, карающей обвиняемого шестимесячным заключением или денежным штрафом, ввиду того, что Александерсон назвал истицу воровкой, не доказывая правоты своего оскорбления и не жалуясь на нее в суд».

Обвиняемый Александерсон, что вы можете сказать в свое оправдание?

Александерсон. Я назвал ее воровкой, потому что видел, как она крала.

Судья. Имеете ли вы свидетелей, видевших, как она совершила эту кражу?..

Александерсон. Нет, господин судья, к несчастью, у меня нет свидетелей. Я всегда выхожу из дому один.

Судья. Почему же вы не предъявили к ней иск?

Александерсон. Потому что я не терплю всякого рода тяжбы! Да к тому же у нас, фермеров, вошло в обычай умалчивать о кражах, происходящих в хозяйстве; отчасти потому, что это случается очень часто, отчасти же потому, что мы не хотим портить навсегда репутацию служащих.

Судья. Имеете ли вы что-нибудь сказать, Альма Джонсон?

Альма Джонсон. Да-а-а…

Адвокат. Молчи! Альма Джонсон, которая в настоящем деле является истицей, а не обвиняемой, просит перейти к допросу свидетелей, чтобы они могли подтвердить оскорбление, нанесенное ей Александерсоном.

Судья. Ввиду сознания Александерсона считаю излишним допрос свидетелей. Мне важно знать, действительно ли виновна Альма Джонсон?

Если Александерсон имеет уважительные причины для своего обвинения, мы могли бы принять во внимание это смягчающее вину обстоятельство.

Адвокат. К сожалению, я принужден не согласиться с господином председателем! Опираясь на главу 16, параграф 13 уложения о наказаниях, считаю возможным напомнить, что обвиняемому не дано права приводить доказательств правоты своего оскорбления.

Судья. Прошу удалиться присутствующие стороны, свидетелей и публику. Суд будет совещаться.

Все выходят.

Явление седьмое

Судья. Аксель Валлин. Эрик Отто Боман. Людвиг Эстман. Александр Эклунд.

Судья. Честный ли человек Александерсон? Можно ли ему доверять?

Аксель Валлин. Он вполне достоин доверия.

Судья. А какова репутация Альмы Джонсон? Слывет ли она честной служанкой?

Эрик Отто Боман. Я рассчитал ее в прошлом году за грубость.

Судья. Несмотря на это, я должен присудить Александерсона к штрафу… Ничего не поделаешь… Он беден?

Людвиг Эстман. Он еще не уплатил податей, а в прошлом году у него был неурожай, – думаю, что он не в силах уплатить штрафа.

Судья. А все-таки я не могу отменить решения! Дело ясно, так как Александерсон не имеет права доказывать… Кто желает возразить или добавить что-нибудь?

Александр Эклунд. Я хотел бы высказать одно соображение: подобные дела, где не только невинный, но прямо-таки обиженный человек подвергается штрафу, тогда как вор восстанавливает свою так называемую честь, могут повести к печальным последствиям. Снисхождения к ближним будет в людях все меньше, так как процессы умножатся!

Судья. Весьма вероятно, но замечания подобного рода не могут быть внесены в протокол. Нам надо формулировать приговор. Итак, я спрашиваю присяжных: виновен ли Александерсон? Подлежит ли он наказанию по статье 13, главы 16 уложения о наказаниях?

Присяжные. Да.

Судья (судебному приставу). Попросите стороны и свидетелей войти.

Все входят.

Явление восьмое

Судья. Александерсон. Адвокат. Судебный пристав. Экзекутор.

Судья. По делу служанки Альмы Джонсон против фермера Александерсона. Обвиняемый Александерсон присуждается к штрафу в сто крон за оскорбление личности.

Александерсон. Ведь я же сам видел, как она крала!

Адвокат (служанке). Вот видишь! Стоит только отрицать! Все идет прекрасно… Александерсон дурак, что не отрицал с своей стороны! Если бы я был его поверенным, он бы отверг твое обвинение, и я бы тотчас же отвел свидетелей, а ты бы попалась! Ну, пойдем сосчитаемся!

Уходит вместе со свидетелями и с Альмой Джонсон.

Александерсон (судебному приставу). Мне еще, может быть, надо выдать этой Альме свидетельство в честности?

Судебный пристав. Это меня не касается!

Александерсон (экзекутору). Из-за этой истории изволь убираться со двора! Вот так правосудие! Вору – уважение, а потерпевшему – штраф! Приходи потом выпить стакан кофе, Оман!

Экзекутор. Приду, приду! Только не кричи ты так!

Александерсон. А вот буду кричать! Хотя бы три месяца в тюрьме пришлось отсидеть!

Экзекутор. Не кричи! Не кричи!

Явление девятое

Те же. Потом Барон и Баронесса.

Судья. Пригласите стороны по делу о разводе барона Шпренгеля против его жены, рожденной Мальмберг.

Судебный пристав. Дело о разводе барона Шпренгеля против его жены, рожденной Мальмберг!

Барон и Баронесса входят.

Судья. В своей жалобе барон Шпренгель заявляет о желании расторгнуть брак. Попытки к примирению, испробованные церковным советом, не привели к желаемым результатам, и барон требует развода на год. Желаете ли что-нибудь возразить, баронесса?

Баронесса. Я не возражаю против развода, если мне будет дано право оставить у себя ребенка. Это мое единственное условие.

Судья. Закон не допускает условий в данном случае. Решение вопроса, касающегося ребенка, предоставлено суду.

Баронесса. Вот это интересно!

Судья. Вот почему суду крайне важно знать, которая из сторон виновна в несогласии, выставленном поводом к разводу. При чтении протокола церковного совета мы усматриваем, что жена призналась в своем дурном, неуживчивом характере, тогда как против мужа не существует обвинения. Итак, баронесса, по-видимому, признает…

Баронесса. Это ложь!

Судья. Я не допускаю, чтобы протокол церковного совета, подписанный господином пастором и восемью уважаемыми гражданами, мог быть неточен!

Баронесса. Он ложно составлен!

Судья. Сударыня! Подобные инсинуации на суде не могут быть допустимы безнаказанно!

Барон. Извините! Прошу вас заметить, что я добровольно отдаю баронессе ребенка!

Судья. Я повторю вам то, что уже сказал… Решение этого вопроса – дело суда, а не присутствующих сторон. Итак, баронесса, вы не признаете себя причиной несогласия?

Баронесса. Нет, не признаю… Разве виноват только один, когда двое ссорятся между собой?..

Судья. Здесь не ссора, а преступление! Впрочем, баронесса обнаруживает, кажется, очень сварливый характер и дурные манеры!

Баронесса. О, вы не знаете моего мужа!

Судья. Благоволите же объясниться! Я не могу основать решение по одним инсинуациям!

Барон. В таком случае, я прошу разрешить мне взять свою жалобу обратно, чтобы добиться развода другими путями.

Судья. Раз дело заслушано, – оно должно быть окончено. Итак, баронесса заявляет, что причиной несогласия является поведение барона. Можете ли вы представить доказательства?

Баронесса. Могу.

Судья. Потрудитесь же это сделать, но я должен предупредить вас, что таким образом некоторым личным правам барона, равно как и отцовским правам, грозит опасность.

Баронесса. Он часто бывал недостоин пользоваться этими правами… Когда, например, лишал меня пищи и сна!

Барон. Ради истины я должен заявить, что никогда не лишал баронессу сна! Я просил только не лежать целое утро в постели, так как хозяйство и ребенок оставались без присмотра… Что же касается пищи, то я всегда предоставлял ее на усмотрение хозяйки дома! Мои замечания касались лишь нескольких званых обедов, которые давала баронесса и которые, казалось мне, обременяли наш бюджет излишними тратами.

Баронесса. Он отказался позвать врача, когда я была больна!

Барон. Баронесса имела привычку заболевать всякий раз, когда не исполнялись ее желания… Но эти болезни скоро проходили! Один раз я выписал из города профессора, который подтвердил, что болезнь была притворством, а потому, когда в следующий раз баронесса заболела оттого, что новое трюмо стоило на 50 крон дешевле, чем она ожидала, я счел медицинскую помощь излишней!

Судья. В таком важном вопросе нельзя принимать во внимание эти мелочи! Здесь должны быть другие, более глубокие мотивы!

Баронесса. Надеюсь, вы сочтете серьезным мотивом то, что отец запрещает матери воспитывать ребенка?

Барон. Во-первых, баронесса поручила воспитание ребенка няньке, так как не умела с ним справиться. Во-вторых, она пыталась сделать из своего сына какую-то девчонку, вместо того чтобы воспитывать в нем мужчину. До четырех лет она одевала его, как девочку, и теперь еще, несмотря на свои восемь лет, он носит длинные волосы, его заставляют шить, вышивать… Он играет в куклы… Все это мне кажется вредным для нормального развития мальчика! В то же время она забавляется, переодевая наших крестьянских девочек, стрижет им волосы и заставляет работать за мальчиков! Одним словом, я решил взять в свои руки воспитание сына только после того, как заметил эти болезненные проявления души, последствия которых привели нас к столкновению с восемнадцатой главой уложения о наказаниях!

Судья. Несмотря на это, вы согласны оставить ребенка у матери?

Барон. Да, потому что у меня никогда не было бесчеловечной мысли оторвать ребенка от матери; кроме того, мать обещала мне исправиться… К тому же я связал себя обещанием под давлением известных обстоятельств, не предполагая, что закон вмешается в это дело! Теперь, когда мы коснулись обвинения, я меняю свое решение, потому что из истца я превратился в обвиняемого!

Баронесса. Вот так всегда держит он свои обещания!

Барон. Мои обещания, как и обещания других, были даны только на известных условиях! Пока эти условия соблюдались, я держал обещание!

Баронесса. Вот так же он мне обещал личную свободу в нашем супружестве!

Барон. Да, предполагая, разумеется, что вы сумеете держать себя прилично, но, так как вы перешли границы, и свобода перешла в своеволие, – я счел свое обещание недействительным!

Баронесса. А потому он измучил меня чудовищной ревностью. Одной этой ревности было бы достаточно, чтобы сделать невозможной совместную жизнь! Он доходил даже до смешного, ревнуя меня к врачу.

Барон. Ревность выражалась в том, что я запретил жене лечиться у болтливого и невежественного массажиста, так как ее болезнь требовала женских услуг… если только баронесса не намекает вам на случай с инспектором, которого я выгнал вон из дома, увидав, как он нахально курит в моей гостиной, да еще угощает баронессу сигарами!

Баронесса. Уж раз мы дошли до такого бесстыдства, будем лучше говорить правду… Барон виновен в прелюбодеянии. Я думаю, этого достаточно, чтобы навсегда лишить его прав на воспитание ребенка!

Судья. Можете ли вы доказать это?

Баронесса. Да, я могу доказать. Вот письма!

Судья (берет письма). От какого они времени?

Баронесса. Приблизительно год тому назад.

Судья. Обвинение, направленное против вашего мужа, очень важно, хотя, собственно, юридическая давность уже прошла. Оно может лишить его прав на ребенка и на законную часть состояния. Признаете ли вы себя виновным, барон?

Барон. Да, признаю со стыдом и раскаянием, но положение, в котором я тогда находился, может мне послужит смягчающим вину обстоятельством. Рассчитанная холодность баронессы принуждала меня к оскорбительному безбрачию, хотя я мягко и осторожно просил у нее как милости того, что закон признает за мной по праву! Мне надоело, наконец, покупать ее любовь! Она низвела наш брак на степень проституции, продавая свои ласки за деньги и за подарки. И, наконец, я увидел себя вынужденным взять любовницу с формального разрешения баронессы!

Судья. Давали вы свое согласие, баронесса?

Баронесса. Никогда! Это ложь! Где доказательства?

Барон. Это правда, но я не могу ее доказать, так как мой единственный свидетель – баронесса – это отрицает!

Судья. Недоказанный факт не есть ложь! Но подобный договор, заключенный вопреки всякому существующему закону, есть pactum turpe, а потому он недействителен. Все говорит против вас, барон!

Баронесса. Так как барон со стыдом и раскаянием признает свою вину, то я в качестве истицы прошу, чтобы суд произнес свое решение, так как дальнейшие подробности излишни.

Судья. В качестве председателя суда я желаю, чтобы сперва были выслушаны объяснения или извинения барона!

Барон. Я признался сейчас в прелюбодеянии, указав на смягчающие вину обстоятельства, принудившие меня после десятилетнего брака вести холостую жизнь… Кроме того, я имел согласие самой баронессы… Но, так как я имею все основания думать, что это была лишь ловушка, в которую меня хотели поймать, чтобы свалить на меня вину, считаю своим долгом ради сына идти дальше…

Баронесса (невольно). Аксель!

Барон… и прибавить, что причиной моего прелюбодеяния была неверность баронессы!

Судья. Можете ли вы доказать неверность баронессы?

Барон. Нет, так как для сохранения честь семьи я уничтожил все доказательства, бывшие в моих руках… Смею, однако, думать, что баронесса не откажется повторить здесь свое признание!

Судья. Признаете ли вы себя виновной в прелюбодеянии до проступка барона? Так как в таком случае его вина является лишь результатом вашей.

Баронесса. Нет!

Судья. Готовы ли поклясться в этом под присягой?

Баронесса. Да!

Барон. Ради бога! Нет! Я не хочу, чтобы она сделалась из-за меня клятвопреступницей!

Судья. Я повторяю свой вопрос: согласны ли вы поклясться под присягой?

Баронесса. Да.

Барон. Я позволю себе заметить, что в данную минуту баронесса истица и не может обвинять под присягой.

Судья. Вы обвиняете баронессу в преступлении, следовательно, она обвиняемая. Что думают об этом господа присяжные?

Эммануил Викберг. Так как баронесса представляет одну из сторон процесса, то, мне кажется, ей будет затруднительно свидетельствовать в своем собственном деле.

Свен Оскар Эрлин. Так как баронесса будет показывать под присягой, то, мне кажется, надо было бы обязать к тому же и барона! Но тогда показания взаимно уничтожатся, и дело для нас не станет ясным!

Август Александр Вас. Здесь дело идет вовсе не о показании под присягой – просто об оправдательной присяге.

Андерс Эрик Рут. Этот вопрос следовало бы предварительно разрешить.

Аксель Валлин. Да, но в отсутствии сторон, так как прения суда должны оставаться в тайне.

Карл Иоганн Своберг. Почему? Совещания присяжных вовсе не должны неизбежно оставаться в тайне!

Судья. Я лишен возможности решить вопрос ввиду такого разногласия. Преступление барона может быть доказано, тогда как против баронессы нет улик, потому я считаю себя обязанным привести баронессу к оправдательной присяге.

Баронесса. Я готова.

Судья. Извините… можете ли вы, баронесса, в случае отсрочки, представить доказательства, подтверждающие ваши показания?

Барон. Я не могу и не хочу этого, так как не желаю выставлять публично свой позор!

Судья. Объявляю заседание закрытым на время моего совещания с господином председателем церковного совета.

Встает и выходит в дверь направо.

Явление десятое

Присяжные вполголоса совещаются между собой. Барон и Баронесса в глубине сцены. Публика расходится группами – везде разговоры.

Барон. Ты не отступаешь даже перед ложной клятвой?

Баронесса. Я ни перед чем не отступлю, когда дело касается ребенка!

Барон. А если у меня есть доказательства?

Баронесса. У тебя их нет!

Барон. Письма сожжены, но у меня остались копии!

Баронесса. Ты лжешь, чтобы испугать меня!

Барон. Чтобы доказать тебе, как я люблю ребенка, а также, чтобы спасти ему мать, раз гибну я, вот, возьми эти доказательства… и будь благодарна! Протягивает ей пачку писем.

Баронесса. Я всегда знала, что ты способен обманывать, но все-таки не думала, что ты, как мошенник, станешь переписывать письма!

Барон. Так вот твоя благодарность! Ну, уж теперь погибнем мы оба!

Баронесса. Что ж! Погибнем вместе; по крайней мере, конец борьбе!

Барон. Так неужели лучше, чтобы наш мальчик остался в мире одиноким, потеряв родителей?

Баронесса. Этого никогда не случится!

Барон. Безумная самоуверенность заставляла тебя считать себя выше всех законов, выше твоих ближних… Она толкнула тебя на борьбу, в результате которой потерпевшим окажется наш сын! О чем ты думала, начиная наступление, которое неизбежно влекло за собой мою самозащиту? Ты меньше всего думала о ребенке. Месть и только месть руководила тобой. А за что? За то, что я проник в твою тайну?

Баронесса. Ребенок? Думал ли ты о нем, обливая меня грязью перед этой толпой?

Барон. Эллен! Мы рвали друг друга на части, как дикие звери! Мы обнажили свой позор перед людьми, которые смеются над нами, так как в этой зале у нас нет ни одного друга! С этого дня наш сын уже не может с уважением говорить о родителях… Вступая в свет, он не может искать поддержки у отца или матери! Он увидит, как опустеет наш дом, покинутый всеми, увидит нас, одиноких стариков, и сам убежит от нас!

Баронесса. Чего же ты хочешь?

Барон. Продадим все и уедем за границу!

Баронесса. Чтобы вновь начать ссору? Я предвижу, что случится: ты будешь любезен в течение недели, а потом жизнь станет снова невыносимой!

Барон. Подумай, в эту минуту в соседней комнате решается наша судьба! Ты не можешь рассчитывать на сочувствие пастора, ты только что назвала его лжецом! Я тоже не могу на него положиться, так как меня считают неверующим… О, как хотел бы я скрыться где-нибудь в лесной чаще, запрятать свою голову под большой камень! Мне так стыдно!

Баронесса. Я знаю, что пастор ненавидит нас обоих. Ты сказал правду… Поговори с ним.

Барон. О чем? О примирении?

Баронесса. Все равно – только бы не опоздать… Подумай, может быть, теперь уже слишком поздно!.. Чего хочет от нас этот Александерсон? Он все время вертится около нас… я боюсь!