Текст книги "Остров забвения"

42

Ванесса и Зеб заботились о птицах, курортники искали спасения от ветра, служащие накрывали бассейны, закрепляли мебель и закрывали бары под открытым небом, а Эбби быстро шла к коттеджу «Сьерра-Невада».

Она не хотела оставлять Офелию, но Офелия страдала от изнеможения, обезвоживания и боли в ноге. Медсестра пообещала позвонить Эбби, как только Офелия придет в себя.

Поэтому Эбби решила на прощанье повидаться с Джеком. Сегодняшний вечер был ее последним шансом. После угрожающей записки «ты следующая» она решила ускорить свой отъезд из «Рощи». Кто-то знал правду о ней. Эбби хотелось воссоединиться с дочерью до того, как все обнаружится. С минуты на минуту могут прибыть федералы с ордером на арест и наручниками. Завтра в это время она будет за тысячи миль отсюда.

* * *

Джек осторожно разобрал лук, отделил держатель и, положив его в пластиковый мешок для вещественных доказательств, запечатал. Он улетал из «Рощи» первым утренним рейсом.

Бернс думал об Эбби. Странно, что она оказалась такой. Эбби Тайлер уважала право своих гостей на уединение, не осуждала за их странные требования, не сплетничала, ни о ком не говорила гадостей. Не заискивала перед богатыми и знаменитыми. Выращивала деревья и цветы, пользуясь водой из артезианских скважин. Казалось, сама пустыня дала ей разрешение устроить здесь оазис; казалось, она заключила договор с самой Землей.

И она была полна тепла. Джек мало знал об Эбби Тайлер, но чувствовал ее внутренний огонь. Так знойное полдневное солнце клонится к закату, но продолжает сиять и греть. Его влекло это тепло. Оно могло согреть всю его жизнь.

Но она что-то скрывала. И лгала.

Оставшиеся части лука, стрелы, колчан и мишени уже лежали в футлярах. Он начал обходить коттедж и собирать свои вещи. Фотография Нины стояла на каминной полке, прикрепленная к брошюре о винодельне. Их связала судьба. Брошюра лежала в кармане Джека в ночь смерти Нины. На следующий день он должен был встретиться с владельцем виноградника. Но эта встреча так и не состоялась.

Джек посмотрел на продуваемый ветром сад. Он надеялся найти убийцу Нины и после этого начать новую жизнь. Это ему не удалось. Винодельня продолжала оставаться туманной мечтой, которой так и не суждено сбыться. Сможет ли он когда-нибудь вернуться к жизни? Вряд ли.

Когда раздался стук в дверь, Джек решил, что ветер принес к его порогу сломанную ветку. Но стук повторился.

– Мисс Тайлер!

– Надеюсь, я не слишком поздно?

Бернс уставился на нее во все глаза. Можно было ожидать, что она оденется по погоде. Но на Эбби была блузка солнечного цвета, заправленная в красно-оранжевые слаксы; казалось, она принесла с собой рассвет.

– Как себя чувствует доктор Каплан? – спросил он.

– Отдыхает. Медсестра сказала, что она скоро оправится… Детектив, я хотела вам кое-что показать.

Увидев в ее руке конверт, Джек насторожился, но отошел в сторону и пропустил гостью. Вместе с ней в комнату непрошеным гостем ворвался ветер, прошмыгнул мимо Эбби и Джека, облетел всю комнату, обставленную в стиле охотничьей избушки, и врезался в полку над каменным камином.

Джек закрыл дверь, но бумаги, лежавшие на полке, уже посыпались на пол под ноги Эбби. Бернс хотел поднять их, однако Эбби его опередила.

Увидев брошюру винодельни «Хрустальный ручей», она подняла брови. Изображенный на глянцевой обложке виноградник казался зеленым и обильным. Заинтригованная Эбби прочла описание. Тридцать акров винограда, винодельня, производящая десять сортов вина, погребок и магазин, расположенные на склоне холма, с вершины которого открывается величественная панорама раскинувшейся внизу долины. Расположенный между Лос-Анджелесом и Сан-Диего «Хрустальный ручей» входил в число пятнадцати виноделен, охотно посещавшихся любителями винных туров. Место было отличное.

На брошюре было написано чернилами несколько цифр со знаком доллара, а ниже красовались слова «минимальная цена».

– Детектив Бернс, – сказала она, ставя на место фотографию и брошюру, – я хочу, чтобы вы кое-что прочитали. Я сама написала это письмо много лет назад. До сих пор никому не показывала. Но думаю, что оно вам поможет.

Эбби снова смотрела на него тем же взглядом – спокойным, немигающим, видящим и понимающим все на свете.

– Я ничего не собираюсь читать.

– Меня тревожит ваше душевное состояние.

– Это касается только меня. – Тут Джек заметил, что из ее прически выбился темный локон, и сделал движение, которое удивило их обоих: протянул руку и бережно заправил локон за ухо Эбби.

Эбби тихо ахнула. Бернс почувствовал, что у него загорелись щеки. Движение было совершенно импульсивным. Но кончики пальцев Джека ощутили тепло ее кожи.

Эбби, изумленная собственной реакцией на это прикосновение, откашлялась и протянула ему конверт.

– Пожалуйста, прочитайте. Это поможет. Джек смерил ее яростным взглядом.

– Вы хотите помочь? Тогда расскажите мне о Нине. Признайтесь, что вы ее знаете!

– Почему вы говорите со мной таким?..

– Черт побери, Эбби, я видел досье! Я знаю о нем. Так что перестаньте лгать и скажите мне правду!

– Джек, я не понимаю, о чем…

– Перестаньте, – отвернувшись, сказал он. – Если вы не хотите быть со мной честной, то уходите.

Обиженная Эбби смерила его сердитым взглядом, потом повернулась и пошла к двери. Это удивило Джека. Он не думал, что эта женщина так легко сдастся. Но когда Эбби начала набирать цифры на пульте рядом с дверью, он бросился к ней, схватил за руку и крикнул:

– Что вы делаете?

– Набираю секретный охранный код. – Она выдернула руку, нажала на последнюю кнопку, после чего прозвучал резкий зуммер. – Теперь мы заперты.

– Что?! – Он попытался набрать собственный код.

– Это не поможет, – сказала Эбби, пошла к дивану и села с таким видом, словно пришла навсегда. – Я хочу, чтобы вы прочитали это стихотворение. – Она протянула ему конверт. – А когда прочтете, решайте сами, лгала я вам или нет.

Джек с опаской посмотрел на конверт.

– Нет, – сказал он.

– Ладно. Тогда я сама прочитаю его вам.

Он пытался не слушать – пусть эта женщина не думает, что им можно манипулировать, – но ее голос был уверенным и решительным и привлекал его, как пламя привлекает мотылька.

– «Моей дорогой девочке, – читала Эбби, – где бы ты ни была. / Я ждала, когда смогу сосчитать/ Десять маленьких пальчиков на руках и ногах, / Взять тебя на руки, поцеловать твои сонные глазки / И сказать: «Я люблю тебя. Я – твоя мама». / Но ты так и не пришла. Тебя не было. / Я кричала: «Где мой малыш?» / Мне сказали, что ты умерла, но они лгали. / Ты жила. Ты была сильной».

Джека невольно потянуло к ней, и он сел на диван. За окном свистел ветер, а в комнате звучали нежные слова:

– «Мой путь одинок, но ты всегда рядом. / Ты в каждом биении моего сердца. / Чужие люди нас разлучили. / Я долго винила в этом себя, / Но нашла утешение в поисках. / Надежда придает мне силы, / И я никогда не сдамся».

Эбби прочитала заключительные строки:

– «Я любила тебя тогда, / Люблю сейчас, / И буду любить вечно». – Потом она подняла голову и посмотрела Джеку в глаза.

После ее слов воцарилась тишина, которую нарушал только вой ветра за окном. Джек с трудом проглотил слюну и стал следить за тем, как Эбби складывает лист бумаги и засовывает его обратно в конверт.

– Джек, когда-то мне было так больно, что я не могла жить. Но однажды ночью, дойдя до полного отчаяния, я взяла ручку, излила свои чувства в словах и записала их. Это немного помогло. Я носила это стихотворение с собой, перечитывала его, и постепенно оно стало бальзамом для моей раны. Человек, которому я написала это письмо, так и не прочел его, никогда не слышал этих слов, и я не уверена, что когда-нибудь это случится, но оно помогло мне справиться с душевной травмой, которая чуть не разрушила мою жизнь.

– Какое это имеет отношение ко мне? – с трудом выдавил Джек.

Эбби положила руку ему на плечо.

– Напишите Нине. Расскажите ей, как вы ее любите и жалеете, что не смогли защитить. Слова лечат, Джек.

– Я не поэт…

– Это не обязательно. Напишите ей письмо. Раскройте свою душу.

Внезапно Джек вспомнил все хорошее, что было в Нине. То, что он зарыл в душе, теперь вырвалось на волю, словно маленькие бриллиантовые солнца: как Нина никогда не могла закончить шутку, потому что начинала смеяться первой; как она любила животных и вечно притаскивала домой бродячих кошек; как щедро она открывала кошелек другу, оказавшемуся в нужде…

Он не выдержал и заплакал. Эбби сидела с ним рядом и ждала. Наконец Джек сдавленным голосом сказал:

– Когда Нине было восемь лет, мои родители попали в автомобильную катастрофу. Отец погиб, а мать была тяжело ранена. Она так полностью и не оправилась и не могла заботиться о ребенке. Я только что закончил колледж и вернулся домой помогать матери и Нине. Именно тогда мы и сблизились с ней. Думаю, я был для Нины не столько старшим братом, сколько отцом. Я жил дома, работал на нескольких работах, чтобы прокормить мать, Нину, а затем поступил в полицейскую академию. Потом Нина тоже закончила колледж и начала работать в рекламе, но мы всегда были близки и вместе заботились о матери…

Он сквозь слезы посмотрел на Эбби, а потом на конверт в ее руке.

– Кому посвящено ваше стихотворение?

– У меня была дочь, но ее похитили. Через час после рождения.

И тут до него дошло.

– Так вот почему вы интересовались подпольной торговлей детьми!

– Откуда вы это знаете?

– Благодаря Нине. Эбби, у вас есть ее досье. Оно лежало на вашем письменном столе. Я не открывал его, но видел, что там внутри несколько листов бумаги и что-то похожее на фотографию. Когда в воскресенье вечером вы вышли из комнаты за пропуском, я увидел папки, лежавшие на вашем столе. Нина пыталась найти свою родную мать. В ходе расследования она узнала имена и других усыновленных детей. Эти три женщины, Офелия, Сисси и Коко… У Нины были их имена. Вот поэтому я и приехал сюда. Я хотел выяснить у них что-нибудь. Я видел на столе их папки. И там же лежала папка Нины.

– У меня есть досье на Нину?

– Я думал, вы знаете. И поэтому считал, что вы лжете мне.

– Джек, мой частный сыщик изучил много ниточек, а потом сузил поиск до трех человек. Но я попросила его прислать мне все досье, которые он собрал. Эти люди не имеют ко мне отношения, но я хотела отправить эти сведения в одну некоммерческую организацию, которая пытается соединить похищенных детей с их настоящими родителями. Джек, я не смотрела другие папки. Мне и в голову не приходило, что в одной из них досье на вашу сестру.

Джек провел руками по лицу, посмотрел на Эбби, и она увидела в его глазах искреннее раскаяние.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Я не должен был обвинять вас во лжи.

Эбби хотелось обнять его, прижать к груди и утешить, но Джек был так опечален, что она просто положила ладонь на его руку и сказала:

– Джек, напишите Нине такое же письмо, какое я написала своей дочери.

Их пальцы переплелись, и Эбби ощутила мозоли от многолетнего общения с луком и стрелами. Внутри тут же вспыхнуло желание.

Джек привлек ее к себе и крепко поцеловал в губы. Эбби охватило пламя. Да! Но когда его объятия стали крепче, она тут же подумала: «Нет!» – и отстранилась.

– Джек, я должна вам рассказать еще кое-что. То, о чем не знает никто на свете.

Эбби говорила быстро, боясь, что ей не хватит мужества, а Джек внимательно слушал рассказ о ее прошлом. Закончила она его следующими словами:

– Моя девочка родилась в тюрьме, и ее у меня забрали. Мне сказали, что она родилась мертвой, но позже я узнала, что начальница тюрьмы продавала детей подпольным торговцам. С тех пор я не переставала искать моего ребенка. – Рассказать остальное – побег из тюрьмы, объявление награды за ее голову – в данный момент она не могла. Джек был полицейским, и его долг заключался в том, чтобы арестовать ее. Может быть, потом, когда все кончится…

– Сначала круг поисков сузился до трех человек. Теперь остался один. Офелия Каплан.

Джек широко раскрыл глаза.

– Женщина, которая сегодня потерялась в пустыне?

– Я верю, что она моя дочь. Сама она этого еще не знает. У нас не было возможности поговорить.

Джек застонал. Ему хотелось поцеловать ее еще раз, лечь с ней в постель, заставить забыть боль и позволить утешить его самого. Но сила собственных чувств пугала его.

Ночной воздух разорвала молния, когда он с жаром сказал:

– Не отпускайте ее, Эбби. Я отдал бы все на свете, чтобы вернуть Нину. Не теряйте свою дочь. Идите к ней. Прямо сейчас. Расскажите ей правду!

– Не могу, Джек. Это было бы несправедливо по отношению к Офелии. Она – личность и имеет право на собственную жизнь. Ее счастье важнее моих потребностей и желаний.

И тут до Джека впервые дошло, что Нина тоже была личностью, что она имела право на выбор и что в один прекрасный день отцу – или старшему брату, заменившему отца – приходится позволить ребенку идти своим путем.

– Нина знала, что такое расследование – вещь опасная. Я умолял ее соблюдать осторожность. Но она меня не послушала.

– Джек, вы должны простить не только себя, но и Нину.

И тут Джек понял, что у них общего: он потерял сестру, она потеряла дочь. Два страдающих человека, винивших себя в том, что случилось с их любимыми.

– Эбби, я прибыл сюда не только для того, чтобы найти убийцу Нины, но и для того, чтобы узнать, кем были ее настоящие родители. Это мой долг перед ней.

– Я помогу вам всем, чем смогу. Я собрала тонны сведений, и они к вашим услугам.

– Вы поразительная женщина, – сказал он и протянул руку к ее волосам.

– Это надежда, – ответила она, испытывая жгучее желание поцеловать его, мечтая оказаться в крепких объятиях Джека и дать волю своему телу. – Цветок всегда тянется к солнцу. Куда его ни поставь, он непременно найдет, солнце. А люди тянутся к надежде. В любых обстоятельствах мы всегда тянемся к ней.

И Джек понял, что она права. Он потерял надежду. Но, может быть, сейчас найдет ее опять.

Он привлек Эбби к себе и снова поцеловал, на этот раз нежно, притронулся к ее шее, плечам, поразился тому, что эта женщина вошла в его жизнь, и почувствовал, что тепло проникает в его кожу, мышцы и доходит до сердца. А Эбби, готовая заплакать от радости, прислонилась к нему и ощутила, что в ее сердце вошла любовь – впервые за тридцать с лишним лет.

Когда зазвонил телефон, оба вздрогнули. Медсестра сообщала, что Офелия пришла в себя и может поговорить с Эбби.

– Иди к ней, – сказал Джек. Он не хотел отпускать Эбби, но понимал, что ей нужно вернуться. – Удачи тебе.

Эбби помедлила у дверей:

– Напиши письмо Нине. Представь себе, что она сможет это прочитать. Джек, расскажи ей все, что у тебя на душе, и ты начнешь выздоравливать.

Когда она вышла, Бернс встал, подошел к письменному столу, достал бумагу, ручку, придвинул стул, сел и начал писать…

43

Эбби прижала тыльную сторону ладони к губам, на которых еще горел поцелуй Джека.

Она еще никогда не испытывала такого чувства полноты жизни. Когда много лет назад Эбби поклялась не влюбляться, то думала, что сдержать эту клятву ничего не стоит. Даже с Сэмом Страйкером, к которому она со временем привязалась, она не чувствовала себя такой полной сил и живущей в ладу с миром.

Милый Сэм… На пятнадцать лет старше ее, лысый, больной. Новый сад должен был скрасить последний период его жизни, но ландшафтный архитектор, которого он нанял, все сделал неправильно. Тут пришла Эбби и создала цветущий рай с деревьями, кустами, беседками, прудами и водопадами. Это не избавило Сэма от рака, но продлило ему жизнь на срок, достаточный для того, чтобы вознаградить Эбби. Он был прав; ни одному копу не пришло бы в голову в чем-то подозревать жену богатого риэлтера Сэма Страйкера и связывать ее с беглянкой, за голову которой объявлена награда.

– В один прекрасный день ты полюбишь, Эбби, – говорил он в свои последние дни, когда строительство курорта в пустыне уже близилось к концу. – Надеюсь, этот счастливчик поймет, какое сокровище ему досталось.

Неужели Джек испытывал к ней то же, что она к нему: неожиданный взрыв страсти и желания? Эбби собиралась подумать над этим позже и разобраться в своих пугающе новых чувствах. Сейчас ее внимание было сосредоточено на более неотложных вещах.

Она ждала этого мига тридцать три года. Но за три десятка лет жизни под чужим именем, страхов быть пойманной, поисков дочери, боязни того, что ее ребенок умер, постоянного ношения в сумочке конверта со стихотворением, которое должно было доказать Офелии, что ее никогда не забывали, она так и не успела подготовиться к встрече. Когда она стояла у дверей «Марии Антуанетты», ее сердце бешено колотилось.

В бунгало ее ждал собранный чемодан, накрытый пальто; сверху лежала сумка. Она забронировала себе место в самолете. Следующие несколько минут с Офелией должны были положить конец жизни, которая, как всегда знала Эбби, не могла продолжаться вечно. Завтра она начнет ее заново, очень далеко от этого места.

Она постучала.

Дверь открыл Дэвид. Видный мужчина с волосами черными как смоль. Они пожали друг другу руки.

Офелия сидела, откинувшись на спинку розового шелкового диванчика с позолоченными ножками. «Если бы на ней было платье в стиле ампир, она была бы похожа на придворную даму из Версаля», – подумала Эбби. Но Офелия облачилась в обычный фланелевый халат и, судя по выражению лица, была очень довольна собой.

– Извините, мисс Тайлер, – выпрямившись, сказала Офелия. – Я доставила всем столько хлопот. Заставила поволноваться. Сама не знаю, о чем я думала… Садитесь, пожалуйста.

От этих слов у Эбби защипало в носу. Когда тридцать три года назад она очнулась от наркоза, ей сообщили, что ребенок умер. Лишь через несколько недель Мерси сказала ей, что девочка жива. С того дня и начались странствия Эбби. Она хотела вернуться в тюрьму и бороться за освобождение законными способами. Но желание найти свое дитя оказалось сильнее; она была вынуждена начать жизнь беглянки. Сейчас ее мечта могла стать явью, но Эбби не находила слов.

– Такое бывает, – сказала она, опустившись в кресло. – Мы очень рады, что все обошлось.

Глядя на Офелию, которую забрали у нее, даже не дав подержать в руках, Эбби думала обо всех пропущенных днях рождения, первых зубах, шагах и словах дочери, которые она пропустила. Неудержимо хотелось сказать ей правду. Но если бы она дала себе волю, пришлось бы рассказать и все остальное. Как сообщить этой женщине, что дипломированный финансист, известный благотворитель и филантроп Норман Каплан на самом деле чужой ей человек, а ее подлинным отцом является хладнокровный преступник, убивший старуху за пятьдесят центов?

Офелия начала теребить полу халата.

– Мне нужно было принять трудное решение. Я хотела остаться одна и подумать.

Трудное решение? Внезапно Эбби ощутила скопившееся в комнате напряжение. Что-то было не так. Она повернулась к Дэвиду:

– Доктор Мессер, вы позволите мне недолго поговорить с вашей невестой с глазу на глаз?

Дэвид посмотрел на Офелию, и та сказала:

– Я бы с удовольствием съела мороженого. Пустыня высосала из меня всю жидкость.

Когда он ушел, Эбби начала искать нужные слова. Она думала, что влюбленная, беременная и готовящаяся выйти замуж Офелия очень счастлива, и пребывала в уверенности, что ее дочь ждет чудесная жизнь.

– Надеюсь, вы смогли принять свое трудное решение, – осторожно сказала она, ожидая, что Офелия захочет объяснить случившееся.

– Прошу прощения, мисс Тайлер. – Офелия неуверенно встала с диванчика. Ее лодыжка была забинтована, стопа покраснела и опухла. – Мне бы не хотелось обременять вас своими личными делами. – Она подошла к резному шкафчику, украшенному пасторальными сценами, налила два бокала «эвиана» и сказала: – Лучше объясните, как я умудрилась выиграть конкурс, в котором не принимала участия.

Эбби хотела сказать Офелии то же, что уже сказала Коко и Сисси, и сослаться на благотворительность Сэма Страйкера, но здесь кривить душой было нельзя. Она должна была знать, в чем заключаются трудности дочери, и помочь ей справиться с ними.

Офелия молча протянула Эбби бокал и вернулась на диванчик. Похоже, характер у нее был упрямый и властный. Доктор Каплан тревожно посмотрела на закрытую дверь, и Эбби поняла, что на самом деле конкурс ее вовсе не интересует.

Выбора не оставалось. Эта женщина была ее дочерью. Тридцать три года Эбби ничем не могла ей помочь. Но сейчас все изменилось.

– Может быть, расскажете, в чем проблема?

Офелия посмотрела на хозяйку курорта. Кто-то говорил ей, что Эбби Тайлер – затворница. Она создала этот курорт четырнадцать лет назад и с тех пор ни разу не выезжала за его пределы. Ухоженная, привлекательная женщина под пятьдесят, со вкусом одетая, с прямым, открытым и добрым взглядом…

– Все дело в моей беременности, – тихо сказала она.

В пустыне, где не было ничего, кроме скал, ветра, песка и неба, Офелия пыталась найти ответ на мучивший ее вопрос, но вместо этого сделала потрясающее открытие.

Шагая под солнцем и слушая тишину, она думала, что невинный и нетронутый доисторический мир должен был породить таких же невинных людей, которые стали нашими предками. Ее обвевал ветер, шептал, дышал в лицо то холодом, то зноем, и Офелия чувствовала себя путешественницей во времени. Мир книг и телевидения тускнел, цвета пустыни становились ярче, и чувства Офелии обострились так, что она могла понять, о чем ей кричал паривший в небе краснохвостый ястреб.

Решив отдохнуть, Офелия расположилась в скалах и представила себя одетой в звериные шкуры, поедающей коренья и ягоды и заботящейся о своем потомстве. Кроманьонской женщиной, для которой не существовало ни вопросов, ни дилемм, ни необходимости принимать болезненные решения. Жизнь есть жизнь. Именно она составляла смысл существования этой женщины. Кроманьонке и в голову бы не пришло уничтожить жизнь, зревшую в ее чреве. Эта жизнь была священна и необходима для существования вида.

Что было бы, если бы она сама жила по законам первобытного мира? Однажды ведущий ток-шоу в шутку спросил Офелию, как бы выглядела ее пещера на Беверли-Хиллс и где бы она раздобыла мастодонта на Родео-драйв. В то время вопрос казался чисто абстрактным; мир доктора Каплан ничем не напоминал мир человекообразных предков людей.

Но теперь Офелия знала, что она смогла бы жить по древним законам. Дело не в одежде, не жилье и не в том, что у неандертальцев не было автомобилей. Дело в том, что у тебя внутри.

Теперь Офелия снова находилась в цивилизованном мире и говорила Эбби:

– Я ушла в пустыню, потому что должна была решить, что делать с ребенком. Я не собиралась заводить детей. Противозачаточные таблетки подвели. Мисс Тайлер, я еврейка. Потомок ашкенази. И Дэвид тоже. Он является носителем мутантного гена, который вызывает болезнь Тая-Сакса.

– Я слышала об этом.

– Тогда вы знаете, что случится, если этот ребенок появится на свет. Поэтому я думала об аборте.

Эбби поднесла руку ко рту.

– Но думала я недолго. Мисс Тайлер, я сохраню ребенка. Он или она может прожить очень недолго, но никому из нас не гарантирована долгая жизнь. Если мой ребенок будет жить, он узнает, что такое любовь, радость и счастье. Мы с Дэвидом об этом позаботимся.

Эбби удивилась. Может быть, Офелия все-таки не ее дочь?

– У вас положительный результат на болезнь Тая-Сакса?

– Я еще не проходила генетический тест. Но собираюсь сделать это сразу же, как только вернусь домой.

– Если результат окажется отрицательным… – а так оно и будет! – то вам не о чем беспокоиться.

Офелия покачала головой:

– Я не буду знать ни минуты покоя. Как можно доверять генетическому тесту, если нельзя доверять противозачаточным таблеткам? Я начну ходить от одного врача к другому, требовать гарантий, но никто полной гарантии мне не даст. Над моей головой всегда будет висеть дамоклов меч: а вдруг в лаборатории совершили ошибку и я рожу ребенка, который умрет, не дожив до четырех лет?

Но за ее словами скрывалось нечто большее. Для них с Дэвидом очень много значила спонтанность физической близости. Пока они следили друг за другом, ловя сигналы, их отношения оставались свежими и волнующими. Неужели все это будет утрачено? Неужели боязнь беременности заставит их соблюдать осторожность, следить за календарем и пользоваться презервативами?

Эбби встала с кресла и подошла к каминной полке, на которой стояли позолоченные часы и фарфоровые фигурки в стиле рококо. За окном свистел ветер, увлекая деревья и кусты «Рощи» в дикий полуночный танец… Она повернулась к Офелии.

– Доктор Каплан, а вдруг вы не потомок ашкенази?

– Но я действительно потомок ашкенази.

– Предположим, что это не так, – сказала Эбби. – Чисто гипотетически. – Момент настал. Она сделала глубокий вдох. – Доктор Каплан, я должна вам кое-что рассказать о себе. Когда мне было шестнадцать лет, – сказала она, снова сев кресло, – у меня был роман с молодым человеком, который пробыл со мной очень недолго.

Неожиданная смена темы разговора удивила Офелию, но она внимательно слушала.

– В нашем городке произошло убийство. Меня заподозрили и арестовали. Я никого не убивала, но защищали меня плохо; казенный адвокат пил не просыхая. Даже во время процесса… – Она откашлялась. – В то время я была беременна, но не знала этого. Когда это обнаружил тюремный врач, поднялся страшный шум. Это случилось в очень религиозном округе. Присяжные страшно возмутились. Меня признали виновной и посадили в тюрьму.

Эбби сделала паузу и выпила глоток воды. Офелия ждала продолжения, недоумевая, какое отношение эта история имеет к ней.

– Моя дочь родилась в тюрьме, и… – Эбби встретила взгляд Офелии и попыталась взять себя в руки. – Ее отобрали у меня и продали на черном рынке.

Она немного помолчала, давая собеседнице время переварить это известие. Теперь взгляд Офелии выражал не вежливое терпение или удивление, а глубокое сочувствие.

– Это ужасно, – сказала молодая женщина, думая о собственном ребенке, прожившем всего несколько недель, но уже обладавшем личностью и душой.

– Когда я вышла из тюрьмы, то начала искать ее. Много лет поиски вели частные сыщики. Это стоило очень больших денег. Я не раз шла по ложному следу, не раз оказывалась в тупике. Собирала факты, даты и имена и вводила их в базу данных. Подписывалась на вырезки из газет, в которых упоминалось о нелегальных усыновлениях и подпольной торговле детьми, об усыновленных, искавших своих родных матерей, о матерях, искавших отнятых у них детей. У меня скопились горы информации, но ничего не навело меня на след моей дочери.

Она сделала еще один глоток.

– Однако последнему из нанятых мной детективов вдруг повезло.

Эбби отставила бокал, встала с кресла в стиле Людовика Четырнадцатого и подошла к окну. Оно было закрыто, но рев ветра слышался и по эту сторону стекла. Казалось, мир рушился. Ее драгоценный, ухоженный курорт оказался во власти стихии.

– Он отыскал бывшую начальницу тюрьмы, в которой я сидела. Прежние сыщики пытались побеседовать с этой женщиной, но она не хотела говорить о прошлом. Однако теперь, – Эбби повернулась лицом к Офелии, – она умирала от цирроза печени и уже сама желала исповедаться. Она долго служила в техасских тюрьмах, участвовала во многих незаконных сделках и на пороге смерти решила облегчить свою совесть. Эта женщина дала моему сыщику ниточку.

Пока Офелия пыталась понять, куда она клонит, Эбби продолжала рассказ о том, как частный сыщик вышел на некоего Спенсера Будро. Этот человек жил в захудалой гостинице и был не прочь поболтать за бутылкой красного вина. Он признал, что в шестидесятых и начале семидесятых действительно «занимался детьми». Хотя подробностей этот Будро не помнил, но сказал, что у его напарницы хорошая память и она сможет кое-что рассказать. Мой сыщик нашел эту женщину, и она назвала другие имена. Сведения, полученные от этих людей, позволили сузить область поисков до трех детей, родившихся ночью 17 мая 1972 года.

Затем Эбби умолкла. Сердце билось так, что звенело в ушах. Еще можно было остановиться, уйти и скрыть от Офелии истинные обстоятельства ее рождения. Если бы не беременность Офелии и ее страх за ребенка, Эбби так и поступила бы. Но Офелии было нужно знать правду. Знать, что она не еврейка, а потому не может быть носительницей мутантного гена.

Офелия нахмурилась.

– Я тоже родилась семнадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят второго года…

– Знаю, – ответила Эбби. Она достала из сумки папку с документами, которые прихватила на всякий случай. – Моя дочь родилась рано утром семнадцатого числа, а вечером семнадцатого ее доставили вот по этому адресу. У меня есть причина считать вас моей дочерью.

– Что?! – Офелия схватила папку, открыла ее и пробежала глазами текст.

– Мы знаем, что когда Будро приехал в тюрьму Уайт-Хиллс, в его машине уже находились два ребенка, – сказала Эбби. – Только до сих пор не могли определить, кто из трех был взят из тюрьмы. Я проверила две другие кандидатуры и обнаружила, что это не они. Так что остаетесь вы.

Офелия уставилась на нее во все глаза.

– Вы думаете, что я ваша дочь? – Она положила папку. – Это ошибка. Я знаю, кто мои родители.

– Доктор Каплан, никакого конкурса вы не выигрывали. Это был способ пригласить вас сюда…

– Мисс Тайлер, меня никто не удочерял. Ваш частный сыщик ошибся.

– Здесь все факты. – Эбби показала на папку. – Мне очень жаль. Я ничего не собиралась вам рассказывать. Зачем? У вас своя жизнь. Какое я имею право портить ее и жизни дорогих вам людей? Но обстоятельства изменились. Вы – не потомок ашкенази. Мои предки были шотландцами. Так что вашему ребенку никакая опасность не грозит.

– Это невозможно, – поднимаясь на ноги, – промолвила Офелия. – Мать бы мне рассказала… – И тут комната внезапно наполнилась ароматом белых нарциссов. Молодая женщина пошатнулась.

Эбби тут же вскочила.

– Что с вами?

Офелия ухватилась за стул.

– О боже…

Эбби ждала, затаив дыхание.

– Я кое-что вспомнила, – вдруг сказала Офелия. – То, что не вспоминала много лет. Но вчера я была в одном из ваших садов, ощутила запах белого нарцисса, и он пробудил мою память. Я пытаюсь вспомнить. Это было как-то связано с моим дедушкой. Я сидела у него на коленях…

Мне было семь лет. Вся семья собралась на какое-то торжество. Я помню, что пыталась обнять дедушку за шею. Но он отстранил мои руки, снял меня с коленей и поставил на пол. А потом сказал маме… – Взгляд Офелии стал безумным. – Он сказал: «Она не наша и никогда не станет нашей».

Она посмотрела на лист бумаги, лежавший на журнальном столике. «Ребенок женского пола доставлен 17 мая 1972 Розе и Норману Капланам по адресу 644 Дос-Падрес-драйв, Альбукерке, штат Нью-Мексико. Они назвали ее Офелией. В 1995 году закончила Калифорнийский университет по специальности «Антропология»…»