Текст книги "Змея"

Он потрясен.

– Потому что ты мне велела тебе доверять, подыгрывать.

– Подыгрывать, а не уничтожать меня! – Память о его словах въелась мне в мозг. – Признайся, ты хотел быть Гадюкой и увидел способ этого добиться, не замаравшись.

– Думаешь, я паду так низко, чтобы бросить тебя за борт ради того, чего хочу?

– Ты это уже как-то раз сделал!

Вот он, весь сумбур прошлого, выложенный напоказ. Все обиды, все обвинения, все то, что мы причинили друг другу и были вынуждены отмести в сторону, – все это можно проследить до того самого мгновения, когда Бронн разбил мое сердце. Больно понимать, что, несмотря на все произошедшее с тех пор, часть меня застряла в том дне.

Бронн растирает лицо ладонями.

– Мы не можем так друг с другом поступать, – говорит он.

Ярость покинула его. Голос звучит подавленно, его боль, его усталость – в каждой линии лица.

Я надеюсь, что он подойдет ко мне, обнимет и заверит в том, что мы сможем все это преодолеть, что нет ничего невозможного, чего мы не смогли бы совершить вдвоем, однако он не подходит. Вместо этого он направляется к двери.

Однако, прежде чем выйти, Бронн оглядывается, и голос его снова звучит мягко:

– Я совершил кучу ошибок. Но не сегодня. Я не горжусь тем, что причинил Феррису боль, но она была нужна. Это помогло. Суть в том, что ты не глава королевского флота. Ты не образец справедливости. Ты – Гадюка. В этом названии заложен смысл. Ты лишена удовольствия поступать правильно, иногда тебе приходится поступать так, как нужно. Если тебе для этого не хватает решимости, возможно, мне стоило стать Гадюкой.

И вот его уже нет, а мое сердце разбито вдребезги. Наверное, он прав, наверное, я приняла ошибочное решение, и не в первый раз. Но не потому, почему он думает. И решимости мне хватает. Вообще-то я хотела убить Ферриса и его команду – всех их – медленно, мучительно, жестоко. Темнота, которую я так упорно пыталась похоронить, вырвалась на поверхность с новой силой, и в тот момент, когда я палила по пороховым бочкам и разносила корабль в щепки, мне хотелось не спасти мир, а уничтожить его.

Я не смогу познать волшебство, если не сумею контролировать свою темноту. Я не спасу Восток, если не смогу познать волшебство. Но оно тут, со мной, все время, – желание мучить, наказывать и контролировать. Постоянно пытаясь уравновесить это желание, я отклоняюсь слишком далеко в противоположную сторону и допускаю ошибки.

И вот теперь мой авторитет под вопросом, а мои отношения изодраны в клочья.

Правда никогда не была приятной. Однако в глубине души я не доверяю Бронну. Не полностью. Хотя мне понятны его мотивы, хотя это было бог весть когда, часть меня до сих пор не простила ему того давнишнего предательства. Того, что он каждый день мучил меня своим холодным пренебрежением. Того, что толкнул в ледяную воду, прекрасно зная, как я ее боюсь. Вот почему я испытываю ревность – от страха. Я боюсь, что он снова так со мной поступит, и наказываю его ненамеренно, из страха перед собственной неуверенностью.

Этому пора положить конец. Теперь мне это понятно. Я знала это всегда. В предстоящее путешествие мне следует отправиться одной – ради нас обоих.

Жертва.

Слово из пророчества, которое преследовало меня, никогда еще не было так ясно. Если я принесу его в жертву сейчас, это может его спасти. Может спасти нас обоих. Бронн будет волен жить той жизнью, к которой всегда стремился, вне моей тени. Пора его отпустить.

Стоит мне прийти к этому выводу, как ветер чудесным образом возвращается, и карты показывают то, что нам нужно, будто здешние воды только того и ждали, чтобы я сделала правильный выбор. Запад хочет, чтобы я пришла одна.

Когда через несколько дней на горизонте появляется Восьмой остров, Бронн заходит ко мне в каюту. Я сразу же теряю присутствие духа, поскольку вижу, что он пришел исправлять ситуацию, безоружный, готовый засыпать разделяющую нас пропасть. Мне придется его ошарашить, и думать об этом невыносимо.

– Мы на месте, – говорит он с улыбкой облегчения на лице. – Команда готова сойти на берег.

– Останови их, – отвечаю я и вижу его растерянность. – Они не пойдут.

– Хочешь сперва взять с собой небольшую группу?

Я со вздохом встаю.

– Нет, я пойду одна.

Бронн внимательно всматривается в мое лицо, и я знаю, что он правильно меня понял.

– Я так не думаю, – говорит он. – Мы так не договаривались.

– План изменился. – Мой голос твердеет. Как и сердце.

– Я пойду с тобой, Марианна.

Я с трудом сглатываю.

– Нет, не пойдешь.

Минуту мы просто смотрим друг на друга – противники в игре без правил.

– Послушай, я знаю, что в последнее время отношения между нами были натянутыми, плавание выдалось трудным. На днях я сказал то, чего не должен был говорить, чего не имел в виду…

– Имел, каждое слово, – отвечаю я, но в моем тоне нет обвинения. – И был прав. Я ошибалась в том, как нужно допрашивать Ферриса, ошибалась, считая, что должна быть Гадюкой, и ошибалась еще сильнее, когда ожидала, что ты поддержишь мой брак с Торином. Я была эгоисткой, теперь я это понимаю.

Его внутренние противоречия – открытая рана, и я с силой давлю на нее, вызывая боль, мучая его до тех пор, пока он не ломается. Это единственный способ его освободить.

– Тебя на Западе ничего не ждет, Бронн. Отправляйся домой. На Восток. Пусть то, что ты сделал с Феррисом, не будет напрасным. Поймай Карна и уничтожь его. Будь Гадюкой, кем ты всегда должен был быть.

– Меня на Западе ничего не ждет? А тебя? Думаешь, я брошу тебя здесь?

– Я должна проделать это одна.

Бронн делает шаг мне навстречу.

– Смотри, куда мы забрались. Разве мы не вместе?

У меня раскалывается сердце, однако я ничем не выказываю свою боль.

– Нет.

Я вижу ее у него во взгляде, боль, жестокость того, что я делаю. Сомнение.

– Нет? – Он запинается.

– У нас с тобой разные пути. Ты сам это сказал. Больше мы не можем притворяться.

– Ты не должна выбирать мой путь за меня. – Его боль превращается в злобу.

– Нет, должна. Я твой капитан. – Я впериваюсь в него самым свирепым из моих взглядов. – Отправляйся домой. Защищай Торина. Защищай Восток. Это приказ, Змея.

Готово, удар нанесен с такой же точностью, как если бы я пырнула его ножом в живот. Он стискивает зубы и уходит в себя. Теперь нас разделяет стена холодной враждебности.

– Есть, капитан.

Никогда еще в два слова не вмещалось столько презрения.

И вот его уже нет, а вместе с ним из комнаты исчезает весь воздух. Только когда захлопывается дверь, ноги у меня подкашиваются и я падаю на пол, кусая кулак, чтобы сдержать рыдания.

Часть вторая. Запад

11

Я одна. Я убита горем. И потеряна.

Даже ослепительное зрелище искрящегося песка, встретившее меня на Восьмом острове, не улучшило моего настроения. Возможно, покалывание волшебства, передавшееся от песка моему телу, и кружило голову, однако оно же напомнило мне о том опасном пути, который я избрала.

Я оставила позади все, что мне близко и знакомо, ради призрачной надежды, ради слабой веры в то, что, быть может, сумею овладеть волшебством и собрать и повести за собой армию. Но я уже продемонстрировала, что волшебство мне доверять нельзя. А чтобы собрать армию, придется заявить о своем праве на трон, который давным-давно пустует.

И ради кого? Ради людей, которые, вместо того, чтобы восстать против своего короля, предпочли бы смотреть, как меня вешают? Ради мужа, которого я бросила и который, возможно, уже мертв? Ради мужчины, сердце которого я только что вырвала из груди и который наверняка теперь меня ненавидит?

Все время, пока я плетусь через леса песчаного тростника и дождь омывает стволы, похожие на бамбук, а песчаная почва под ногами превращается в грязь, мои мысли занимает лишь один вопрос.

Кто я такая?

Старая Грязька говорила, что, поняв это, я овладею волшебством, однако у меня так и нет ответа. Я по-прежнему Гадюка? Возможно, но в лучшем случае не при деле. Или я та самая девушка, которая сражалась за мир? Иногда мне кажется, что она умерла давным-давно под тяжестью обрушившейся на нее жестокости. Или я просто дурочка, которая повернулась спиной ко всему, что любила, ради личной выгоды?

Я больше ничего не понимаю.

Поэтому остается лишь гнуть свою линию, придерживаться того единственного плана, который у меня есть. Найти Эстер и надеяться на то, что она укажет мне путь.

Проблема только в том, что я заблудилась буквально.

«Буря» подошла к острову не с той стороны, с которой я выбралась на берег в прошлый раз, так что теперь я оказываюсь дальше на юго-запад, на совершенно неведомой мне территории.

В дорожном мешке лежит только самое необходимое: компас, тетради и небольшой запас провизии и воды. Кинжал засунут за пояс, а содержавшиеся в книгах знания глубоко укоренились в мозгу. Если мне еще что-нибудь понадобится, надеюсь, Эстер поделится со мной, как только я ее найду.

Если я ее найду.

Я знаю только, что необходимо двигаться на северо-запад и отыскать старуху раньше, чем приход ночи поможет хоть на время забыть о расставании с командой. Я ушла, не попрощавшись, улизнула под слепым оком Луны, уверенная в том, что при виде Бронна утрачу всякую решимость и останусь. Но я боюсь, что уже никогда больше не увижу его. Не смогу объяснить, почему мне пришлось его покинуть, не смогу сказать, что, несмотря на все, сказанное мною, я люблю его до последнего дыхания и что каждый шаг, уводящий меня от него, – свежая рана на моем истерзанном сердце.

Остров больше, чем я предполагала, основываясь на своем кратком с ним знакомстве, и я начинаю задумываться, а удастся ли мне вообще добраться до жилища Эстер сегодня – или даже завтра. В прошлый раз остров сам отвел меня к ней, однако надежды на то, что он окажет мне повторное радушие, не оправдываются.

Но наконец впереди просматривается поляна. На сердце становится легче, я думаю, что дошла, однако быстро понимаю свою ошибку. Это не то место, где обитает Эстер. Поселение не только гораздо больше, но и окутано атмосферой недружелюбия. Но, поскольку сверху льет, а свет угасает, у меня не остается выбора, и потому я осторожно приближаюсь к хижинам, примостившимся в лесу.

До сих пор я встречалась только с одним обитателем Запада – с Эстер. Однако всю жизнь меня учили, что на этих Островах не знают законов, а их жители – отпетые негодяи. Теперь я понятия не имею, чего ждать.

Тихо крадусь между деревьев. Как меня встретят? Не видно ни души, поселение безмолвно, единственный звук – постоянное постукивание дождя по песчаному тростнику. Свет тускнеет, но я по-прежнему вижу достаточно хорошо, чтобы заметить высокое сооружение в центре поляны, вокруг которого расположены все хижины. Заинтригованная, я подхожу ближе. Это напоминает незажженный погребальный катер – ветки песчаного тростника переплетены между собой, образуя подобие пирамиды. Сооружение окружает ров с золой, отделенный от песчаной земли камнями. Поначалу я думаю, что это общее место сбора и костер служит для обогрева людей, однако затем вижу, что покрывает пирамиду, и отшатываюсь.

То, что я ошибочно приняла издалека за украшения, – части человеческих тел. Пальцы, уши – чего тут только нет! Ветви украшены сгустками крови, а вовсе не лепестками. Клочья волос свешиваются с веток – скальпы, содранные с живых еще людей. Передо мной храм отчаяния.

– Ты кто?

Голос за спиной пробирает меня до костей. Мне совсем не хочется встречаться с теми, кто возвел эту конструкцию.

Я медленно поворачиваюсь, пальцы сами тянутся к кинжалу, но голова советует сохранять спокойствие. Передо мной четверо, все светловолосые, бледнокожие и так похожи друг на друга, что не могут не быть братьями.

– Я ищу подругу и заблудилась, – объясняю я, надеясь убедить их в том, что не представляю опасности.

– Ты не должна была сюда приходить. – Тот, что выше остальных, делает четыре шага в мою сторону.

– Простите, – отвечаю я, не сходя с места, хотя очень хочу отступить, чтобы сохранить дистанцию. – Я не задержусь.

– Нет, я имею в виду, что ты не должна была смочь сюда прийти, – говорит он и хмурится. – У нас есть защита.

Мысли мечутся в голове. Что еще за защита? Я ничего не видела. И для чего она им?

– Ты одна их них? – спрашивает высокий.

Остальные трое взирают с холодным выражением на лицах.

– Одна из кого? – Я тяну время, пытаясь решить, сражаться мне или бежать.

– Не может она быть одной из них, – говорит другой. – Мы защищены.

– Но ведь она тут, согласись, – возражает третий. – Может, защита не подействовала.

– Или нам нужны щиты помощнее, – предполагает высокий и снова смотрит на меня. – Не похоже, чтобы ты была одной из Капюшонов, – говорит он. – Я прав?

– Да, – отвечаю я, не понимая, кто такие эти Капюшоны, если наводят такой страх.

– Ты колдунья.

– Нет, – говорю я, хотя не знаю, правилен ли такой ответ.

– Ты должна обладать волшебством, чтобы забрести на нашу землю, – утверждает самый младший. – Приношения демонам тени давно оберегают нас от вторжения, однако ты тут как тут.

Демоны тени? Приношения? Что-то мне все это совсем не нравится.

– Извини, – говорит высокий. – Правда, извини. Однако мы должны делать все, что в наших силах, чтобы защитить свой народ, свою землю.

– Я не представляю для вас никакой опасности, – уверяю я, улавливая перемену в их настроении.

Возможно, я для них опасности и не представляю, но вот они для меня – бесспорно.

– Каким бы волшебством ты ни пользовалась, оно по душе демонам тени. Твоя жертва защитит нас на некоторое время.

Жертва?

Перспектива оказаться жертвоприношением леденит кровь в моих жилах, и я выхватываю кинжал.

– Просто пропустите меня, и я сделаю вид, будто ничего этого не было.

– Пропустить мы тебя не можем, – говорит один из них. – Хотя сами мы ничуть этому не рады.

И не успеваю я нанести удар, как что-то острое пронзает мне затылок, моментально растекаясь по всему телу холодным оцепенением. Один из них плюнул в меня дротиком, и, каким бы ядом он не был пропитан, я теряю способность двигаться.

Они подхватывают меня раньше, чем я падаю. Я хочу отбиваться, но руки и ноги не подчиняются мне, а нож выпадает из руки.

Они держат меня вертикально грубой хваткой. Я как детская тряпочная кукла в жестокой игре. Никогда я еще не была настолько беспомощной, настолько неспособной за себя постоять, что пугает меня почти так же, как осознание предстоящего.

Ко мне подходит высокий.

– Мы не будем тянуть, – говорит он, поднимая оружие – острый наконечник с короткой рукояткой. – И мы благодарны тебе за жертву.

Другой хватает меня за волосы и оттягивает. Черт подери, они собираются оскальпировать меня прямо тут же. Я не могу даже закрыть глаза, чтобы спрятаться от неизбежности, не могу не видеть высохшую кровь на занесенном над моей головой оружии. Но это также означает, что я вижу массивную птицу, которая беззвучно пикирует с небес, выставив когти.

Коготок – смертельно опасный охотник, и он метит свою добычу, срывая кожу с затылка моего противника, заставляя его зайтись криком боли и удивления.

Отпугивая пронзительным криком остальных, морской гриф садится мне на плечо и клювом извлекает из шеи дротик, после чего немедленно вновь устремляется в атаку на тех, кто собирался меня убить.

Я наблюдаю со смешанным чувством удивления, восторга и ужаса, как Коготок метит им в лица, царапает глаза, щеки, уши – все, во что может вонзить свои когти.

С исчезновением дротика мое тело начинает приходить в норму. Я чувствую возобновление правильного тока крови и тороплю его.

– Убей чертову птицу! – кричит высокий, придерживая разодранную Коготком щеку, одному из братьев, который со страхом наблюдает, как Коготок расправляется с его родичами, отметая крыльями всех, кто пытается приблизиться.

– Через мой труп ты его тронешь! – предупреждаю я, поднимаясь на ноги и подбирая кинжал.

Из последних сил я набрасываюсь на единственного уцелевшего брата, который целится в Коготка, мы оба валимся на землю, и я как следует бью его по голове, после чего он теряет сознание. Кричу Коготку, чтобы он оставил в покое противника, пока не порвал его на кусочки. Птица послушно садится на мою вытянутую руку, отгоняя остальных криком.

– Я уйду, – говорю я, а они и с ужасом таращатся на меня. – Попробуйте меня остановить или увязаться за мной, и вы костей не соберете.

Не успевают они прийти в себя, как я уже проворно покидаю поляну и позволяю лесу поглотить меня целиком, тогда как Коготок летит впереди, указывая дорогу.

Из-за действия яда ноги по-прежнему плохо двигаются, но я не останавливаюсь, а если спотыкаюсь и падаю, снова встаю. Коготок молчит, скрывая наше местоположение, но не отпускает меня далеко, и его присутствия достаточно для ощущения безопасности. Не знаю, почему он отправился за мной по пятам и как он меня нашел, но теперь я в этом странном месте не одна. Приятно иметь рядом друга.

– Ты можешь найти дорогу к Эстер? – шепчу я, и в ответ он тычется клювом мне в волосы.

Мы не останавливаемся всю ночь, а тростниковый лес опасно поскрипывает. Но я знаю, что темнота не влияет на зрение Коготка, ведущего меня через лабиринт деревьев. Я верю, что в случае неминуемой угрозы он меня предупредит.

Дождь милостиво стих, однако под ногами по-прежнему хлюпает, а завывание ветра в намокших стволах полого тростника стало ниже тоном. Не пойму, звук теперь красивый или зловещий.

Пробивается рассвет, однако мы все не останавливаемся. Я опасаюсь, что братья могли отправиться в погоню, или – того хуже, – что те, кого они боятся, могут обнаружить меня. Капюшоны. Сейчас мне не хотелось бы с ними встречаться.

Тело мое почти полностью восстановилось после отравленного дротика. Я хочу есть и пить, но решаю не делать привалов, пока не окажусь в безопасности заколдованной поляны Эстер. Как только я туда доберусь, она расскажет, что происходит и что мне нужно делать. Главное – дойти до нее.

Уже наступают сумерки, когда я наконец узнаю знакомую развилку на тропе, которая приведет меня к Эстер, и испытываю прилив облегчения. Я почти у цели. Однако радоваться рано.

Что-то не так. Воздух холоднее, чем помнится, цвета поблекли. Тропа, которая однажды позвала меня к лужайке Эстер, теперь молчит, и я догадываюсь о том, что мне предстоит обнаружить, раньше, чем вижу хижины.

Ни души.

Отсутствие Эстер чувствуется во всем – от пожухлой листвы на деревьях до тишины вместо птичьих песен в поднебесье. Подхожу к ее дому и заглядываю внутрь. Пусто, никаких следов жизни. Исчезли горшки и склянки с зельями, которыми были уставлены полки. Я ищу следы борьбы, любой намек на то, что с ней стряслось, и не нахожу ничего. Как будто она никогда не существовала.

Выхожу на улицу, понятия не имея, что делать дальше. Весь мой план заключался в ней. Без Эстер я выброшена на остров, о котором ничего не знаю, лишена возможности научиться волшебству и даже не представляю, как отыскать Хранителей или кого-нибудь, кто мог бы мне помочь. Кричу от отчаяния.

Коготок опускается на землю возле меня и осторожно щиплет за ногу. Я открываю мешок, достаю кусочек морского печенья и разламываю пополам. Он заглатывает свою порцию целиком, тогда как я жую сухую вафлю без особого энтузиазма. В итоге бросаю остатки Коготку, который разделывается с ними за долю секунды.

– Что же мне теперь делать? – спрашиваю я его, нежно поглаживая перышки. Птица поворачивает ко мне головку и пристально смотрит. – Не нужно мне было их бросать, – говорю я, радуясь общению с тем, кто не может мне ответить. – Следовало остаться на Востоке и захватить дворец, спасти Торина, убить короля.

Но даже произнося эти слова, я понимаю, что из этого ничего бы не вышло. Мы все погибли бы при подавляющем численном преимуществе королевской гвардии, и тогда никакой возможности восстановить мир точно не осталось бы. Уж лучше разбить сердце Бронна и свое собственное, чем видеть его мертвым.

От усталости и отчаяния одна лишь мысль о Бронне вызывает у меня град слез. Я уже скучаю по нему, хотя не прошло и двух дней. Сознание того, что количество дней без него будет только расти, мешает мне дышать.

Мне не стоит здесь оставаться. Без чар Эстер, я уверена, это место небезопасно. Но куда идти? Обессиленная, я ложусь на землю и закрываю глаза. Коготок меня разбудит, если понадобится.

Пробуждение происходит внезапно. Еще рано, свет слабый и лишь пытается изобразить наступление дня, а моего морского грифа нигде не видно. Надеясь, что он отправился охотиться за завтраком, я перекусываю в одиночестве.

Я проснулась с обновленным ощущением ясности. Я там, где мне следует быть. Только тут я найду волшебство, армию или и то и другое, и найти их я обязана быстро. Мне надо вернуться домой до следующей кровавой луны, чтобы спасти Торина. А потом, возможно, вместе мы объединим эти Острова, о чем мечтали с самого начала.

Это означает, что надо отыскать Эстер. Она – единственная ниточка, связывающая меня с этой землей. Я уверена, что Коготок сможет мне помочь: морские грифы умеют находить кого угодно. Нужно лишь дождаться его возвращения.

Однако его все нет. Часы бегут, я рыскаю по хижинам в поисках всего, что может пригодиться, – бесплодная затея, однако, представив разнообразие зелий и ингредиентов, заполнявших когда-то эти полки, я вспоминаю о своей любви к искусству врачевания. Я совсем забыла о ней под громадным весом необходимости спасать людей и соблазнительной властью волшебства. Но мне нельзя забывать, кем я была. Кто я есть. Я всегда стремилась скорее к исцелению, нежели к причинению боли, но незаметно сильно отклонилась от этого пути. Пора вернуться к себе.

Мои размышления прерывает треск ломающихся веток. Кто-то приближается, и это не Коготок. Быть может, возвращается Эстер, а может, братья, желающие принести жертву, напали на мой след. Я пулей вылетаю из хижины и выхватываю кинжал, готовая защищаться. Звук приближается, нервы натягиваются как струна, но тут заросли тростника расступаются, и у меня перехватывает дыхание. Иноходью, наклонив голову, ко мне выходит самая красивая лошадь, какую мне когда-либо приходилось видеть. Оперенные копыта, тянущийся шлейфом хвост, растрепанная грива – лошадь цвета лунного сияния. Из-под длинной челки прямо на меня смотрят умные глаза. Не надо быть волшебницей, чтобы понять, – это не обычная лошадь, и наша встреча не случайна. Она со спокойной уверенностью подходит ко мне, останавливается на расстоянии вытянутой руки и подставляет морду, чтобы я ее погладила. Провожу по ее носу пальцами и чувствую, как по ним разливается тепло, проникая прямо в кровь. Наше соприкосновение связывает нас успокаивающим, знакомым шепотом волшебства. Лошадь довольно фыркает, а потом, к моему изумлению, подгибает передние ноги и кланяется. Я делаю то единственное, что кажется мне вежливым, – кланяюсь в ответ.

Знакомство состоялось, и я подхожу ближе, чтобы потрепать кобылку по шелковистой шее.

– Какая же ты красавица!

Готова поклясться, что она в ответ кивает.

– Откуда же ты такая? Знаешь, что тут произошло?

Объяснений я вообще-то не жду, однако если бы она заговорила, я бы не удивилась. Но она молчит. Вместо этого поворачивает голову, прикусывает мне рукав и тянет. Я не реагирую, и она тянет сильнее.

– Что? – Я смотрю в направлении ее взгляда и улыбаюсь. – Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

Лошадь радостно ржет, и я смеюсь. Она как будто знала, что мне нужен проводник, и других вариантов, кроме нее, у меня нет. Хотя мне претит мысль уйти без Коготка, быть рядом с этой лошадью кажется правильным. А Коготок сумеет меня найти, куда бы я ни пошла. Не впервой.

– Тогда ладно, – говорю я, запрыгивая ей на спину. – Но предупреждаю, что наездница из меня никудышная.

Кобыла мотает головой, будто сообщая, что это не имеет значения. Теперь она тут главная. Мне нужно только держаться покрепче. Все же, покидая поляну Эстер, она идет осторожно и неторопливо, давая мне привыкнуть к ней. Я запускаю пальцы в ее гриву и понемногу успокаиваюсь, чувствуя, что могу довериться этой лошади.

Она несет меня вглубь острова, прочь от воды, к северу, где я никогда не бывала. Предвкушение возможности исследовать продолжение суши покалывает мне грудь. Я видела лишь тростниковые леса, и, хотя их красота очаровывает, надежда увидеть больше вдохновляет. Кобылка мне попалась и в самом деле весьма целеустремленная. Она точно знает, куда идет, и я уверена, что мы направляемся к Эстер. Кто еще послал бы за мной сопровождение?

Путешествие получается долгим, день проходит, и нет ни малейшего признака ни Коготка, ни кого-либо еще. Останавливается лошадь, когда уже брезжат сумерки. Я позволила себе расслабиться, и мне нужно время, чтобы осознать, что атмосфера изменилась, лошадь подо мной напряжена и в воздухе разливается страх.

За нами охотятся.

Я наклоняюсь к шее кобылы и шепчу:

– Что случилось?

Она указывает головой вправо, мол, опасность там, и я медленно поворачиваюсь, одновременно извлекая кинжал из-за голенища сапожка.

Поначалу я ничего не вижу, только темноту в гигантской траве, но потом замечаю – мерцание глаз.

Волчица кидается на нас раньше, чем я успеваю сообразить, что происходит. Лошадь встает на дыбы, и я вцепляюсь ей в гриву, чтобы не соскользнуть, но тут волчица прыгает ей на грудь и вонзает клыки в лошадиную плоть. Кобыла визжит, а я стремительно наклоняюсь и всаживаю кинжал в шею волчицы. Хищница моментально отпускает лошадь, и та, не дожидаясь новой атаки, пускается прочь таким галопом, что я едва на ней держусь.

Лошадь, несмотря на рану, мчит через лес, легко маневрируя между деревьями. Она не замедляет бег так долго, что это кажется уже вечностью, потом все же начинает пошатываться и в конце концов останавливается в самой чаще. Кроме моего сердцебиения и тяжелого лошадиного дыхания, не слышно ничего. Я успеваю соскочить с ее спины за мгновение до того, как колени лошади подкашиваются и она заваливается на бок. Она умирает.

Пытаясь ее успокоить, я провожу руками вдоль шеи к ране. По белой гриве стекает свежая кровь, и я вижу, что рана глубока – слишком глубока. У меня нет ничего, кроме нескольких вещиц в мешке да одежды, так что я отрываю рукав рубахи и крепко прижимаю к ране, чтобы остановить кровотечение. Лошадь тихонько ржет, и я глажу ее по голове, отчаянно желая помочь и не зная, как. Оглядываюсь по сторонам в поисках чего-нибудь, что походило бы на мои лекарства, и замечаю высокую траву с синими стручками, балансирующими на самых кончиках стеблей. Ее изображение было в одной из моих книг, но я не помню точно ее свойства. И все же меня тянет к ней, что-то подсказывает, что она скорее лечебная, чем ядовитая. Сорвав горсть стручков, я вскрываю их, отчего в воздухе повисает сапфировая пыльца. Собрав как можно больше пудры, плюю на нее и кончиками пальцев смешиваю пыль в пасту. Как только она делается густой и клейкой, я смазываю ею рану лошади, втирая в горячую плоть, чтобы закрыть кровотечение.

Я действую инстинктивно, и только уже потом задумываюсь, а правильно ли поступила. А вдруг я пустила ей яд прямо в кровь? Когда улучшения не наблюдается, плечи мои опускаются так же низко, как и мой дух. Кобыла может пополнить список тех, кого я не смогла спасти. Я осторожно поднимаю ее голову и укладываю себе на колени, машинально разглаживаю челку и жду наступления смерти.

Но тут моих ноздрей касается запах паленого, и я с ужасом вижу, что рана пузырится, а над израненной кожей поднимается дымок. Лошадь отшатывается от меня, кричит от боли, протестующе мотает головой и вскакивает на ноги. С пронзительным ржанием она скачет прочь, и огромный лес проглатывает ее.

Я смотрю ей вслед гораздо дольше обычного, потому что понятия не имею, что только что произошло. Моя уверенность в себе вновь поколеблена. Если я не могу доверять собственным инстинктам, что мне остается?

Лошадь занесла меня далеко вглубь острова, и я вижу, что опушка леса соблазнительно близка. Впереди только бесконечная гористая местность, куда лошадь как раз и убежала.

Я хочу знать, что сделала с лошадью, должна знать, на что способно то растение, и потому решаю идти по оставленному ею кровавому следу. Если честно, я желаю знать, не лежит ли она где-нибудь в жуткой агонии, чтобы при необходимости помочь ей уйти, хотя эта идея мне совсем не по вкусу.

Выследить лошадь несложно. Крови и отпечатков копыт предостаточно даже для самого неопытного охотника. Скоро я выхожу из-под защиты леса и вижу возвышающийся передо мной склон. Для скалолазания я экипирована отвратительно, но что еще остается делать? Отправляюсь в дальнейший путь, надеясь, что рано или поздно натолкнусь на свою кобылу.

Проходят часы. Лошади нет и следа, однако с высотой температура падает, зубы стучат, а конечности медленно теряют чувствительность. Я в растерянности. Капель крови больше нет, а следов копыт на каменистой поверхности уже не различить, но лошадь наверняка здесь прошла. Кроме этой старой, исхоженной колеи, другого пути нет. И то, что я до сих пор ее не нашла, очень странно.

Бреду вперед, полностью осознавая бесцельность поисков, еще острее ощущая собственное незнание того, куда идти, и вообще всего острова. Но лошадь наверняка вернулась к Эстер – кто еще мог послать за мной? Я должна, обязана найти Эстер. А если не найду, значит, я потерпела полную неудачу и все, что я оставила позади, все, что сделала, все те колючие слова, которые произнесла, чтобы пронзить сердце Бронна, – все было впустую. Поэтому я продолжаю идти, не обращая внимания на начавший падать снег, в поисках невидимой лошади.

Ночь укрывает меня своим смертоносным плащом, температура падает еще ниже, и я понимаю, что попала в беду. Если быстро не найти укрытия, я умру на этой одинокой горе. Колея уже не видна, бреду не выбирая пути. Ступни превратились в онемевшие колодки на ногах, я начинаю спотыкаться, замерзшие пальцы уже не чувствуют камней, и тут я что-то слышу. Тихое конское ржание.

Усталая и замерзшая, иду на звук, желая отыскать издающее его животное и надеясь, что это моя кобыла. Эта ночь, возможно, – последняя для нас обеих, и лучше мы проведем ее вместе, чем врозь. Порывы ветра стегают меня, пурга слепит, но я продолжаю идти. В конце концов добираюсь до поросли ледяных деревьев, их бледно-голубые стволы мерцают, за сияющими ветвями не видно света луны. На сей раз, упав на землю, я уже не имею сил подняться, мощный ветроган прижимает меня к земле, поэтому ползу навстречу звуку на четвереньках.

Холод оплел меня, словно плющ, сковал мое тело, я едва тащусь, однако, добравшись до края поросли, вижу свет. Костер. И хижина. Сдавленный крик надежды исторгается изо рта, и я уже готова предпринять попытку подняться на ноги, когда тяжелый сапог придавливает мое плечо, а острие копья останавливается перед самым лицом.