Текст книги "Змея"

21

Я встаю с солнцем и чувствую себя отдохнувшей, как никогда. Похоже, мое зелье подарило мне новую жизнь. Верная слову, данному Олвин, я направляюсь в большой внутренний двор, где Хранители тренируются по несколько раз в день.

К моему удивлению, площадь заполняют по меньшей мере человек шестьдесят, отрабатывая разные техники, – от спаррингов до фехтования на мечах, – однако у всех есть кое-что общее.

Завязанные глаза.

Заметив Олвин, я осторожно обхожу двор по периметру. Она сидит вместе с Яксом и наблюдает за поединком Мордекая и Астрид.

– Все-таки пришла, – говорит Олвин, и я слышу в ее тоне как радость, так и удивление.

– Разумеется, – отвечаю так, будто даже сомнений быть не могло. – Кто ведет?

– Это ты нам скажи, – с улыбкой предлагает Якс.

Для веселья у него есть все причины. Астрид и Мордекай оба превосходные бойцы, так что следить за ними одно удовольствие. Мне снова кажется, что я вижу танец. И опять что-то мучительно не дает мне покоя. Чего-то я упускаю.

Сбив Мордекая на землю, Астрид срывает с глаз повязку и смеется.

– Похоже, два один в мою пользу.

Мордекай поднимается на ноги, смахивая с ног грязь:

– Тебе повезло.

Тут они замечают меня. Мордекай улыбается и, подбежав, дружески обнимает. Астрид же смотрит с изумлением.

– Пришла делом заняться? – спрашивает Мордекай.

– Не, просто поглазеть на специалистов, – отвечаю я.

– Присоединяйся к нам, – приглашает Астрид, продолжая озадаченно морщить лоб. – Ничто так не оттачивает реакцию, как спаррингование вслепую.

Я внезапно вспоминаю о Шарпе. Как бы мне хотелось привезти его на Запад, чтобы он смог тренироваться с Хранителями, обрел уверенность и опять стал официальным телохранителем Торина. Я скучаю по ним обоим и страстно хочу их увидеть.

– Пожалуй, попробовать можно, – соглашаюсь я, хотя и не без колебаний. Не хочется ставить себя в дурацкое положение при всех этих людях.

Чувствуя мою осторожность, Астрид подходит ко мне вплотную.

– Поработай с Мордекаем. Мы все знаем, что ты можешь надрать ему задницу. – Она подмигивает ему.

– Очаровашка, – отвечает он без тени обиды. Я вижу, что он ждет не дождется испробовать на мне свои умения.

Завязывая мне глаза, Астрид не упускает возможности наклониться и шепнуть мне на ухо:

– Что произошло?

Я понимаю причину ее изумления. Она ожидала увидеть заплывший глаз и распухшую губу.

– Занятия с Гаем не проходят даром, – говорю я с ухмылкой, но, несмотря на то, что ничего не вижу, понимаю, что она не улыбается в ответ. Я ощущаю только ее озабоченность.

– Работа вслепую требует полной сосредоточенности, – объясняет она, не поддерживая разговор про мое чудесное исцеление. – Доверься себе и своим инстинктам, и ты раскроешь весь свой потенциал.

И вот ее уже нет. Я одна, в темноте. Мне не на что опереться, кроме как на предположение о том, что Мордекай где-то напротив.

Его кулак ударяет меня без предупреждения прямо в плечо, и я отшатываюсь назад. Я совершенно не рассчитала его положение и сбита с толку.

Мордекай бьет меня снова, на сей раз в бедро. Чувствую, что он прилагает не всю силу, и это пробуждает во мне дух соперничества.

– В поддавки, что ли, со мной играешь? – поддразниваю я.

– Ну, для тебя это в новинку, – отвечает он.

Попался! Голос выдает его положение, я бросаюсь вперед и провожу удачный удар ему в живот.

Слышу за спиной смех Якса и начинаю расслабляться. Когда мне это удается, в дело вступает моя бойцовская интуиция.

Весь лишний шум исчезает. Я слышу только звуки шагов Мордекая, его дыхание, удары сердца. Каждый шаг, каждый вдох, каждое сердцебиение выдают его местоположение, что позволяет мне нападать, а с каждым удачным выпадом мой собственный пульс делается ровнее, нервы успокаиваются. Я уверена в себе. Я знаю, что делаю. Меня учила Хранительница. Я умею не отставать от них.

Шум, с которым Мордекай падает на землю, означает конец поединка, и я срываю с глаз повязку – лишь затем, чтобы увидеть, что прочие шумы пропали не только благодаря моей концентрации на Мордекае. Все присутствующие прекратили поединки и наблюдают за мной.

Подхожу к Мордекаю, который уже тоже снял повязку, и протягиваю ему руку.

– Ты в порядке?

– Ты уже проделывала это раньше? – интересуется он, слегка насупившись.

– Нет, а что?

– Потому что ты молодец, вот что, – говорит он, и насупленность превращается в улыбку. – Даже слишком.

– Ну, я все равно считаю, что ты мне поддавался.

Он смеется:

– Может, поначалу. Но не в конце. Я изо всех сил старался не свалиться.

– Прости. – Я похлопываю его по спине. – Что я могу сказать? Я ведь Змея.

– Потрясающе получилось, – говорит Олвин, когда мы возвращаемся к ним. – И погляди, – добавляет она полушепотом: – Если раньше они не знали, кто ты такая, теперь определенно в курсе.

Она права. Остальные Хранители меня заметили – не знаю, правда, хорошо это или плохо.

После этого я предпочитаю наблюдать, а не драться. Олвин неплохо натренировалась, и я приятно удивлена. Ее манера ведения боя отражает ее личность – внимательную и терпеливую. Каждый раз, перед тем, как нанести удар, она выжидает. Я понимаю, что соскучилась по ее компании. Из всех, кого я знаю, Олвин – лучшее противоядие моему гневу. Она успокаивает меня, когда другие уже не в состоянии, смешит, когда мне нужно стряхнуть с себя отчаяние. По сути, с ее спокойной силой и добрым сочувствием она могла бы стать королевой лучше меня.

Я задерживаюсь еще на некоторое время, однако в конце концов притяжение эликсирной комнаты оказывается настолько непреодолимым, что я нахожу повод удалиться. Не знаю, в каком настроении будет сегодня Гай после вчерашнего, но восторг от собственного вчерашнего исцеления и победы в схватке сегодня слишком велик, чтобы я переживала по этому поводу.

– Ты опоздала, – говорит он, когда я переступаю порог.

– Я потренировалась с остальными.

Только когда он поворачивается ко мне лицом, я понимаю, насколько ему не понравилось мое отсутствие.

– Ты тренируешься не с ними, а со мной.

Слегка оторопев, я извиняюсь.

– Теперь я здесь и готова учиться.

– Ты уверена?

Его холодность тревожит меня.

– Конечно.

– Хорошо. После твоего вчерашнего выступления Арлан полон решимости избавиться от тебя, так что у нас мало времени.

Гай подходит к кладовке, открывает дверь и, к своему изумлению, я вижу связанного человека с кляпом во рту. С невесть откуда взявшейся силой Гай ставит пленника передо мной.

– Убей-ка его.

Я таращусь на Гая, не понимая, что происходит.

– Как вы сказали?

– У тебя такой потенциал! – говорит он, сдерживая нетерпение. – Пора забыть о крысах. Исцеление прекрасно, но возвращение к жизни – вот самое значительное, что может делать волшебник. Тебе был дан редкий дар, такой, каких я еще не видел ни в одном волшебнике. Но если ты не будешь практиковаться, ты никогда овладеешь им.

– Я никого не собираюсь убивать!

– Завтра он все равно умрет, – говорит Гай так, будто речь о сущем пустяке. – Я взял его из подземелья. Он убийца, мерзавец, чья казнь назначена на утро. Кроме того, если у тебя получится, он не умрет и ты не будешь ни в чем виновата.

– Думаете, раз он заключенный, на нем запросто можно проводить эксперименты?

– Тебе надо оттачивать навыки. Я предупреждал, что будет испытание, которое ты должна пройти, чтобы стать волшебницей. Вот оно. Это твой экзамен, Марианна, искусство, которым ты должна овладеть, чтобы преодолеть себя нынешнюю и стать кем-то более великим. Вот чего тебе недостает, чтобы стать могущественной и спасти свой народ, исполнить свое предназначение.

Его слова попадают в цель. Подобная власть в пределах моей досягаемости. Возможно, речь шла не о моем жертвоприношении, а о чьем-то другом. Я могу больше не тратить часы на исцеление раздавленных крыс, а сконцентрироваться на чем-то большем. Я могу стать волшебницей, как мне и хотелось, и для этого нужно всего лишь пронзить этому человеку сердце. Такова цена спасения Востока? Возвращения домой и освобождения Торина? Этот человек, этот убийца – для меня ничто. Те же, кого я хочу защитить, – все.

– Если у меня получится вернуть ему жизнь, я открою путь своим способностям? – Мне надо удостовериться в том, что я правильно поняла.

– Да. Я уверен, это твое испытание. Как только у тебя получится, тебе больше не придется к нему возвращаться, если не захочешь. Тебе нужно лишь выполнить задание, которое потребует от тебя всех твоих навыков. Так ты… так все выходят за свои границы и становятся волшебниками. Как ты будешь использовать свои неосвоенные резервы волшебства впоследствии – исключительно твое дело.

Я точно знаю, как. Я велю Хранителям слушаться меня или они познают мой гнев. Я раздавлю короля, как гада ползучего. Уничтожу всех на моем пути. При одной только мысли об этом волшебство само рвется на поверхность, подбадривая меня, нашептывая, чтобы я исполнила свое предназначение. Я пройду это испытание, и волшебство высвободится. Станет моим.

– А вам какой пришлось сдавать экзамен? – спрашиваю я Гая. – На какую вам пришлось идти жертву?

Но Гай только головой качает:

– Мой выбор был моим собственным. Как и твой.

Я смотрю в глаза пленнику и вижу страх. И тут же на меня накатывает собственный страх. Я в ужасе – не от него, не от волшебства и даже не от Гая – от себя. Неужто я серьезно раздумывала об этом? Неужели я упустила из виду то, что действительно важно, настолько, что готова убить в корыстных целях? Бронн был совершенно прав. Мне нельзя доверять волшебство. Я слишком его жажду. Оно слишком мне нужно. Если я перешагну эту границу, возврата не будет. Волшебство поглотит меня, и все, что я говорю, чтобы убедить себя в обратном, просто вранье.

Но я слышу, как оно ревет внутри меня, разгневанное тем, что ему отказали в свободе.

– Нет, я не стану убивать без причины.

Я чувствую себя точно так же, как тогда, когда отказалась убивать при посвящении. Но тогда я сразу поняла, что никогда на это не пойду. Как же низко я с тех пор пала! И тем не менее. Я не стала убивать ради Адлера. Не стану и ради Гая.

Гай даже не пытается скрыть разочарование.

– А я-то думал, ты хочешь стать волшебницей. Раз ты Гадюка – ты должна уметь делать то, что необходимо.

Его замечание задевает за живое. Он не первый, кто обвиняет меня в малодушии. Но убийство этого человека не служит никакой иной цели, кроме потакания моим собственным эгоистическим устремлениям. Я не пойду на это.

– Да, я хочу быть волшебницей, – отвечаю я с надрывом в голосе. – Я убила того, кто воспитал меня, так что не говорите, будто я не умею делать то, что требуется. Но, убив его и еще дюжину других, я не смогла вернуть к жизни ни единого. К чему эта бесполезная смерть? Ради эксперимента?

– Именно! А как иначе совершаются открытия? Ты ведь с удовольствием испытывала свои силы на крысах.

– Как вы можете сравнивать кухонных крыс с жизнью человека!

– А что в этом такого? Это всего лишь естественное движение вперед. Всегда приходится чем-то жертвовать, Марианна, всегда. Настало время и твоей жертвы.

Жертва. Всякий раз, когда я слышу это слово, у меня начинает больно покалывать кожу. Я знаю, что наступит время, когда мне придется на нее пойти. Но не сейчас.

Я качаю головой:

– Мне жаль, Гай.

Он вздыхает:

– Мне тоже.

И без предупреждения взмахивает ножом и перерезает глотку несчастному.

Кровь хлещет на пол. Глаза пленника распахнуты от ужаса, а жизнь стремительно покидает его тело. Я с омерзением смотрю на Гая.

– Что вы натворили?

– Я тебя учу. Давай же, спасай его.

Он подталкивает ко мне истекающего кровью беднягу и, подавляя рвущийся наружу желчной волной гнев, я помогаю опустить его на пол и направляю все свое внимание на его спасение.

Жизнь уходит, почти ушла. Рана глубокая и смертельная. Я наблюдаю за танцем нитей энергии, поднимающихся над его телом, переплетающихся, словно утешающих друг друга. Запутавшаяся сеть, которую мне необходимо починить. Я попробовала проделать это с Лайлой и преуспела лишь наполовину. Важно понять, где я тогда ошиблась. Однако волшебство впервые пугает меня. Я боюсь выпустить его, боюсь стать чудовищем, которое, я точно знаю, таится во мне. Глубоко дыша и ощущая пульсацию волшебства в пальцах, поднимаю их к пряже, с удивительной легкостью возвращая нити обратно в тело. Я замечаю, что бормочу себе под нос «оффуггр» – древнее слово, означающее «назад». Я хочу исправить нанесенный урон, повернуть вспять жестокость и вернуть все к первоначальному состоянию. Но, хотя я действую быстро, пальцы мои проворны, часть меня по-прежнему напугана, в нерешительности – и вот уже нити начинают терять форму, мои глаза с трудом различают их, цвета увядают.

Нет, нет, нет! Я тороплюсь, понимая, что время уходит, однако энергия рассеивается, и скоро передо мной остается лишь обмякшая оболочка. Смерть победила нас обоих. Я не справилась.

Я обрушиваю свою злость на Гая:

– Вы убили его!

– Не я, а ты. Ты потерпела неудачу, а не я. И я не стану извиняться за то, что подтолкнул тебя к величию. Я готов зарезать тысячу, если столько потребуется, чтобы ты научилась этому искусству.

Наблюдая за его лицом, искаженным гневом, я больше не узнаю Гая. Я бы разрыдалась, если бы не была в такой ярости. Подобная жестокость расходится с той добротой, которую он всегда при мне выказывал. Это все равно что смотреть на отражение того, что я увидела внутри себя.

– Почему это для вас так важно? – умудряюсь спросить я, преодолевая бешенство.

– Видимо, я выразился недостаточно четко. – Его голос дрожит от сдерживаемой злости. – Видимо, слово «экзамен» ввело тебя в заблуждение. Это испытание, страдание, барьер, который нужно пробивать и разносить в щепки, пока мы, разбитые и подавленные, не окажемся лежащими по другую сторону. Подвиг долготерпения, когда мы приносим в жертву все, что нам дорого, все самое важное для нас… когда мы оставляем позади обыденность и приближаемся к гениальности. Я совершенно уверен в том, что это и есть твой экзамен. Сдай его, и станешь волшебницей. Провали, и останешься такой, какая ты есть. Иного не дано.

– Да будет так.

Он явно не ожидал подобного ответа – он думал, что его речь вдохновит меня. Не вдохновила. Волшебство является частью меня, я люблю его первозданный соблазн – то, как оно заставляет мое сердце биться сильнее, кровь – бежать быстрее, а голову – приятно гудеть. Но я боюсь его не меньше, чем хочу. И не поддамся ему. Теперь я понимаю, что имела в виду Старая Грязька: оно требует всего, а забирает еще больше. Если я ступлю на эту стезю, начну убивать невинных ради собственной пользы, я никогда не вернусь обратно. Может, это и есть та жертва, на которую я должна пойти. Отказаться от волшебства ради спасения души. Если так, то я к ней готова.

Гай, со своей стороны, пытается смириться с моим решением. Его глаза и нос дергаются от едва скрываемого бешенства.

– Ты сдаешься? После всего, чему я тебя научил?

– Я весьма признательна вам за все ваши уроки…

– Не вижу в этом никакой благодарности, – брызжет он слюной. – Ты потратила впустую мое время, избалованная девчонка. Трона захотелось? Трона? Потому что эта власть ничто по сравнению с тем, что может волшебник. Ты недостойна зваться ни волшебницей, ни королевой. Ты давно уже не Гадюка. Ты не справилась с этим точно так же, как не справилась ни с чем, и я больше видеть тебя не хочу. Убирайся! – Я не двигаюсь, слишком потрясенная, чтобы реагировать, и он начинает орать: – Убирайся! Убирайся!

Тогда я подчиняюсь, охваченная внезапным страхом. Учителя, которому я привыкла верить, больше нет, на его месте – чудище. Его слова отдаются у меня в голове громким эхом, отражаясь от моих собственных чернейших мыслей, – я ни на что не гожусь. Не годилась и не буду годиться.

Хотя стычка с Гаем потрясла меня, она же помогает мне прояснить некоторые вещи. Я слишком долго позволяла гневу и разочарованию парализовывать меня, тратя все силы на Рэйфа и его людей. Возможно, я не справилась с волшебством, однако одно у меня получается хорошо. Я не допустила ошибки, когда отправилась в поселение защищать людей, – ошибка была в том, что я отправилась туда в одиночку. Поэтому в тот же вечер я сажусь со своими друзьями и рассказываю им о том, что мы должны сделать.

– Пойдете со мной? – спрашиваю я, изложив свой план.

Якс и Астрид улыбаются.

– А то! – отвечают они одновременно.

А вот Мордекай хмурится.

– Ты хочешь, чтобы мы сбежали, никого не предупредив, и защищали поселения?

Мне стоило взяться за дело раньше, когда я впервые услышала о том, что Капюшоны забирают детей. Вместо этого я транжирила время, злясь на себя за то, что не могу заставить действовать других. Я больше не хочу допускать подобной ошибки. Я вспоминаю, что говорил обо мне Рауль. Пора мне стать бурей.

– Да, именно этим я и хочу, чтобы мы занялись. Но если не хочешь…

– Отчего же, хочу. Просто проверял, правильно ли я тебя понял, – скалится Мордекай.

– Уверен?

– Вполне. Пора Хранителям заняться хранительством.

– Думаю, после того, что ты сегодня утром продемонстрировала, к нам многие присоединятся, – говорит Астрид.

– Тогда собирайте их. Выступаем через час. Если сегодня ночью бандиты выйдут на охоту, мы сделаем из них добычу.

За полчаса ей удается привлечь к нашему плану еще десяток Хранителей, и скоро мы уже выбираемся из дворца той же дорогой, что я вышла накануне, только на сей раз меня подгоняет не отчаяние или гнев, а решимость.

Мордекай подстраивается ко мне.

– Нужно поговорить насчет Капюшонов, – предлагает он, и голос его тих в ночи. – Я изучал характер их нападений. С первого взгляда он кажется случайным…

– Однако ты так не думаешь.

Он качает головой:

– Я наносил их передвижения на карту. Они приближаются.

Мне это не нравится.

– К дворцу? Ина права? Они идут за Рэйфом?

Мордекай пожимает плечами:

– Не знаю, но что-то их сюда притягивает.

– В таком случае еще важнее защитить поселения. Мы знаем, что бандиты уже тут.

Мордекай косится на меня:

– В самом деле?

Тут я спохватываюсь, что он не в курсе событий прошлой ночи, но не успеваю ответить – сзади подходит Астрид.

– Да, я рассказала ей. Дошли слухи от караульных.

Мордекай не дурак. Он догадывается, что мы говорим не всю правду, однако не успевает он закинуть удочку поглубже, как я слышу какой-то звук и прихватываю его за руку, чтобы он замолчал.

Это крик, похожий на тот скорбный вопль, который я издала, когда умер Томас. А я знаю, что бандитов тут сегодня нет. Значит, за детьми пришли Капюшоны.

Я и не знала, что умею бегать так быстро. Поселение довольно большое и густонаселенное. Дорогу освещает только свет луны, улицы заполнены людьми, причитающими и отчаянно что-то ищущими, так что трудно разобрать суть происходящего.

Я подбегаю к мужчине, который судорожно указывает влево:

– Они ушли туда. Пожалуйста, помогите нам!

Я киваю и устремляюсь в указанном направлении. Голова работает четко и сосредоточенно. Я готова к сражению. Слышу ровное дыхание позади и знаю, что Олвин меня прикроет.

И тут я вижу одного: фигура в капюшоне – лицо скрыто плащом – несет под мышками двоих детей.

– Вон там, – шепчу я Олвин, оказавшейся рядом со мной.

Капюшон подходит к амбару и юркает внутрь.

– Вот куда они тащат детей, – говорю я. – Обойди сзади и удостоверься в том, что других выходов нет.

Олвин кивает и исчезает в темноте.

Если нам удастся прищучить их тут, мы сможем покончить с ними раз и навсегда. Истории, которыми окружены Капюшоны, заставляют людей думать, будто они неуязвимы. Но они такие же, как и все. А остановить можно любого.

Однако стоит мне подкрасться к амбару, как вес спрыгнувшего с крыши тела прибивает меня к земле. Мы с нападающим одновременно вскакиваем на ноги, и, хотя капюшон его наброшен, я вижу блеск в безжалостных глазах.

Ненависть вскипает во мне, я выхватываю из-за пояса второй кинжал, так что теперь у меня в руке по ножу, и устремляюсь на противника.

Он отбивается с такой же скоростью, наши руки яростно мельтешат, так что только искры летят от сталкивающихся лезвий. У него сильная защита, пробиться через нее непросто, однако я не сдаюсь, поскольку иного выхода нет. Один из нас падет первым, и это буду не я.

Его промах минимален, но любая ошибка в таком бою дорогого стоит. Он просто недостаточно проворно отдергивает руку, и мое лезвие отрезает ему большой палец, пройдя прямо сквозь кость и оставляя верхнюю половину болтаться на мышцах и сухожилиях.

Незнакомец в капюшоне взвивается от боли, и я что есть сил лягаю его в живот, намереваясь покончить с этим, прикончить его. Но, к моему изумлению, он обращается в бегство.

Если они слывут воинами, наводящими на всех такой страх, разве могут Капюшоны быть трусами? Отложив этот вопрос в сторону, бросаюсь вдогонку. Он кидается в амбар, но, если ему кажется, что там он будет в безопасности вместе со своим напарником, то он понятия не имеет, кто у него на хвосте.

Я распахиваю амбарную дверь, готовая сразиться с любым, кто меня за ней поджидает, и замираю как вкопанная. Амбар пуст. Здесь никого нет.

Спрятаться почти негде – урожай в этом году не задался, – и я заглядываю за каждый мешок зерна, за каждую груду ящиков, под каждую кипу пустых мешков на чердаке. Внимательно осматриваю пол в поисках люков или тайных полостей. Ничего. Единственный вход и выход – через дверь, в которую зашла я.

Они просто испарились. Пропали, как дым в ночи.

Мы возвращаемся во дворец обескураженные и в сомнениях. Я не верила в то, что Капюшоны – тот враг, которого нельзя победить, но как уничтожить то, чего не видишь? Хотя еще рано, по прибытии я сразу же отправляюсь в покои Ины. Возможно, если она узнает, насколько близко Капюшоны подобрались к ее обожаемому Рэйфу, она согласится дать нам армию, в которой мы так остро нуждаемся.

Стучу в дверь, и Ина откликается, приглашая войти. Но в тот момент, когда я вхожу в комнату, кто-то выходит из нее. Человек быстро опускает голову, однако я где угодно узнаю эти янтарные глаза. Сердце подскакивает, становится комком в горле, и я на мгновение забываю, как дышать. Когда я видела его последний раз, он выпрыгивал из окна, предварительно вогнав мой нож в грудь Торина.

– Чем я могу вам помочь?

По голосу я понимаю, что единственная помощь, которую Ина готова мне оказать, это столкнуть меня одним пинком с утеса повыше.

Быстро собравшись с мыслями, я убираю с лица все следы тревоги от встречи с убийцей. Последнее, чего бы мне хотелось, так это дать понять, что я его признала.

– Извините, что беспокою, – начинаю я с дружеской теплотой. – Я искала Гая.

Ина нарочито внимательно осматривает пустую комнату.

– Ну, как вы можете заметить, его тут нет.

– Вы правы. Простите.

И я поспешно закрываю за собой дверь. Смотрю в оба конца коридора в поисках следов несостоявшегося убийцы. Он исчез так же быстро, как и из комнаты Торина в ту роковую ночь.

Сердце колотится, и я припускаю бегом. Мои друзья уже расходятся по покоям, и при виде моей паники они меняются в лице.

Я завожу их в комнату Астрид и рассказываю о том, что видела.

Повисает молчание.

– Ты уверена? – спрашивает Якс, обмениваясь озабоченными взглядами с Мордекаем.

– Да, – отвечаю я, ругая себя за глупость, поскольку только теперь до меня доходит. Подсказка была в манере Астрид, да и всех Хранителей, вести бой. Их техника показалась мне знакомой, потому что напомнила о том, каким исключительно умелым бойцом был тот человек. – Убийца был Хранителем. Он пришел убить меня.

– Выходит, о тебе знал кто-то еще, – предполагает Мордекай. – Клянусь, я понятия о нем не имел. Я прибыл на Восток один.

Я доверяю ему полностью. В его изумлении нет обмана.

– Значит, Рэйф пронюхал. Или Арлан. Или Ина. Кто-то, или все они, знали и послали человека убить меня, чтобы устранить угрозу трону.

– Когда у него не получилось, вероятно, он решил, что твоего ареста достаточно, чтобы помешать тебе стать настоящей проблемой, – говорит Астрид.

Олвин поднимается и обнимает меня.

– Он не знал, с кем имеет дело, – говорит она с такой отчаянной преданностью, что мне становится больно.

– Что будем делать? – спрашивает Якс.

– Ничего, – отвечает Мордекай, и все смотрят на него с удивлением.

Кроме меня. Кажется, я понимаю его замысел и совершенно с ним согласна.

– Ничего? – А вот Якс еще не понял.

– У нас есть преимущество, – объясняет Мордекай. – Они не знают, что мы их раскусили. Если мы сейчас откроем карты, то проиграем, поскольку у нас пока нет поддержки. Но мы ее получим. Все больше Хранителей недовольны тем, что вынуждены сидеть за этими стенами, а люди снаружи страдают. Когда мы расскажем им о том, что произошло этой ночью, к нам захочет присоединиться еще больше сочувствующих. Что еще важнее, лишь очень немногим нравится Рэйф – его поддерживают лишь из преданности Арлану. Если сумеем убедить их в том, что Марианну собирались убить, мы покончим с заговорщиками раз и навсегда.

– Тогда дождемся подходящего времени, – говорит Астрид. – Времени, когда сможем собрать армию.

Мне удается благодарно кивнуть в ответ, однако в действительности я не перестаю думать о Торине, о выражении его лица, когда на него напали, обо всем, через что он прошел из-за меня. Это все моя вина. Сейчас мне как никогда хочется оказаться с ним рядом.

Я спохватываюсь, что до сих пор не поведала друзьям о своем споре с Гаем. Но сейчас он представляется неважным по сравнению с масштабом нового открытия. Кроме того, откладывая в долгий ящик свое стремление стать волшебницей, я получаю время на то, чтобы познакомиться с другими Хранителями и заручиться их поддержкой.

Потому что больше я не тешу себя никакими иллюзиями. Капюшоны – не единственные, с кем мне предстоит сразиться. Я вступаю в войну с Рэйфом, которая длится уже не один месяц. Просто я об этом не догадывалась.