Текст книги "Змея"

– Лежи тихо. – Голос такой же грубый, как и земля. – Что ты тут делаешь?

Я поднимаю руки, красноречиво показывая, что сдаюсь, и мысленно жалею о том, что мои члены онемели от холода.

– Лошадь ищу.

Возможно, честность сейчас неуместна, однако мысли путаются, в мозгу туман.

Наступает пауза, и, хотя я не могу поднять голову настолько, чтобы увидеть лицо моей противницы, чувствую, как от нее исходит ярость, режущая подобно бритве.

– Рэйвн! – зовет другой голос в отдалении. – Что там у тебя?

Резкий удар по голове, и я проваливаюсь во тьму. Когда прихожу в себя, меня волокут за левую ногу, отчего я на удивление быстро оживаю.

– Рэйвн, что ты делаешь?

Теперь второй голос ближе. Подняв глаза, вижу над собой двух молодых женщин. Они, несомненно, сестры, с волосами цвета океанских глубин и почти одинаковыми чертами лица, хотя и совершенно разные. Та девушка, что держит меня за ногу, вся угловатая и колючая, тогда как у второй стальную твердость взгляда сглаживает доброта. Обе укутаны в несколько слоев плащей и капюшонов – разительный контраст с моей одежонкой, промокшей от снега.

– Нашла ее на меже. Приперлась за лошадьми.

Та, которая не Рэйвн, смотрит на меня и замечает, что я очнулась. Нахмурившись, она подходит и садится рядом на корточки:

– Это правда? Ты тут из-за лошадей?

Ее глаза впиваются в меня, губы выпрямляются в линию, и я вдруг узнаю в ней знакомые черты. Как будто мы уже встречались.

– Не из-за лошадей, а из-за лошади. – Мне трудно говорить, я почти не чувствую лица. – Она умирала.

Взгляд ее становится глубже, а Рэйвн еще сильнее сжимает мою ногу.

– Ты о чем это? – Женщина поворачивается к Рэйвн. – Отпусти ее.

Моя нога бесцеремонно отпущена, и я барахтаюсь, пытаясь сесть, не зная, вернется ли когда-нибудь чувствительность пальцев или нет.

– Эстер тут?

Девушка смотрит исподлобья.

– Кто?

– Я искала ее… Она послала мне лошадь, но потом на нас напали, она была ранена… ну, в смысле, лошадь, и я по ее следам забрела сюда.

Поток слов иссякает, и я с трудом понимаю, что мозги шевелятся все медленнее. Девушка смотрит на меня с таким изумлением, что я уже сомневаюсь в том, что удалось произнести слова в правильном порядке.

– Как тебя зовут?

Теперь в ее голосе ясно слышится доброта, которая смягчала черты ее лица.

– Марианна.

– Я Олвин, – говорит она, сбрасывает с плеч одну из множества накидок и накрывает ею мои плечи. – Думаю, нам надо поговорить. Пойдем внутрь.

– Спасибо, – благодарю я и беру ее за протянутую руку.

Но пока пальцы изо всех сил стараются ухватиться за нее, мое сердце останавливается. Потому что на запястье у девушки – родимое пятно. Видно плохо, почти неразличимо, но я все равно узнаю его.

Она носит на себе отметину в виде серпа луны.

12

Хижина невелика, и ярко пылающий огонь обогревает каждый уголок. Олвин, не обращая внимания на протесты сестры, сажает меня к очагу и укутывает одеялами.

– Олвин, перестань валять дурака, – говорит Рэйвн, продолжая сжимать в руке копье. – Что ты еще выдумала?

Олвин не обращает на сестру внимания.

– Ты голодная? – интересуется она у меня. – Горячего супчика, может быть?

Я с трудом киваю. Оттаивающие кости ноют от жара костра, хотя он далеко не такой яростный, как взгляд, который устремляет на меня Рэйвн. Она не сводит с меня глаз.

Когда Олвин ставит на огонь горшок, из задней комнаты появляется девочка, которой едва ли больше двенадцати. Она как две капли воды похожа на своих старших сестер, но более изящна, с чертами лица тоньше, чем у птички, и если их волосы чернее гранита, то ее – совершенно белые, точь-в-точь как грива у лошади, которая привела меня сюда.

– Олвин? – Мое присутствие пугает ее.

Олвин вскакивает на ноги и подходит к девочке.

– Пип, все в порядке, иди обратно спать.

– Нет. – Рэйвн смотрит на Олвин. – Ничего не в порядке. Ты привела в наш дом чужачку. Ты всех нас подвергла опасности.

Глазенки Пип расширяются от страха, однако Олвин лишь вздыхает.

– Успокойтесь, – говорит она. Слова звучат мягко, однако в них достаточно авторитета, чтобы Рэйвн утихомирилась. – Пип, иди, познакомься с нашей гостьей.

Обняв сестренку, Олвин подводит ее ко мне.

– Пипит, это Марианна. Рэйвн нашла ее на меже. Она искала одну из наших кобыл. – Теперь Олвин смотрит на меня, но сейчас в ее взгляде читается не подозрительность, а скорее, любопытство. – Это правда?

Мне снова удается лишь кивнуть, хотя я отчаянно хочу узнать, кто они такие, откуда у них такие же родимые пятна, как и у меня, и что это все может означать.

– Принеси нашей гостье супу, а я пока поговорю с Рэйвн, – просит Олвин Пип.

Та кивает. Старшие сестры забиваются в угол и спорят громким, но неразборчивым шепотом.

Пип пугливо протягивает мне кружку, хочу ее взять – и останавливаюсь. Ведь я даже не знаю, кто эти женщины, я слишком быстро забыла об осторожности. Последние обитатели острова, которых я встретила, попытались накачать меня какой-то гадостью и убить. Кто сказал, что эти сестры не сделают того же?

– Ох, какие мы нежные! – восклицает Рэйвн, замечая мою нерешительность и подскакивая. – Если бы мы хотели тебя убить, то давно проткнули бы копьем. – С этими словами она выхватывает у Пип кружку и делает большой глоток, доказывая, что суп безопасен. – Не нравится наше гостеприимство, можешь валить, – добавляет она с вызовом, держа угощение в руке. Я принимаю вызов, и жидкость обжигает мне горло.

– Спасибо, – благодарю, сделав несколько глотков. Наваристая похлебка оживляет меня изнутри. – И не беспокойтесь. Я ничего против ваших лошадей плохого не замышляю.

Пип слегка успокаивается, однако Рэйвн умиротворить не так легко.

– Так чего они тебе тогда дались? – говорит она.

Похоже, Олвин сказала ей нечто, что позволит терпеть мое присутствие достаточно долго, чтобы, по крайней мере, выслушать объяснение.

Я рассказываю им все, что случилось с тех пор, как я нашла заброшенный дом Эстер, не упоминая некоторых деталей моей неудачной попытки лечения, но надеясь, что из сказанного будет ясно, почему я забрела в их далекий край.

– Однако это было очевидной ошибкой, – заканчиваю я. – Эстер тут нет.

Хотя мне уже начинает казаться, что лошадь именно сюда и хотела меня заманить.

Все три сестры смотрят на меня: Рэйвн – с недоумением и негодованием, Олвин – с восторгом, а Пип – открыв рот от удивления.

– Что такое? – Мне становится не по себе.

– Ты скакала верхом на кобыле? – с трепетом спрашивает Олвин, хотя эта подробность едва ли должна была привлечь внимание в подобной истории. – Она тебя пустила?

Я киваю, замечая, как Олвин и Рэйвн обмениваются многозначительными взглядами.

– Пип, пойди разбуди Маму, – говорит Рэйвн и впервые опускает копье.

Девочка послушно исчезает в задней комнате, а Олвин с Рэйвн подсаживаются ко мне поближе.

– Кто ты? – Так твердо голос Олвин еще не звучал.

– Я уже сказала. Меня зовут Марианной.

Она прищуривается.

– Ты же знаешь, что я не об этом спрашиваю.

Мы обе отчаянно пытаемся узнать друг о друге, но ни одна не готова сделать первый доверительный шаг.

– Знаешь, что ты сделала? – На моем лице отражается непонимание, и она продолжает: – Ты скакала на снежной кобыле.

Видимо, я по-прежнему выгляжу дурочкой, потому что слово берет Рэйвн.

– Никто не скачет на снежных кобылах, – говорит она.

– Да?

Не знаю, чем все это кончится. Я что, закон какой-то древний нарушила? Запретное табу? Оградительный приказ?

Возвращается Пип, ведя за руку хрупкую старушку.

– Где она? – Голос у старухи гораздо тверже, чем я ожидала.

– Тут, Мама, – говорит Олвин, помогая Пип усадить женщину на стул рядом со мной. – Марианна, это наша бабушка.

Мама поворачивается ко мне, и я вижу, что глаза у нее затуманены, зрение ослаблено мутной поволокой. Она протягивает руку, я принимаю ее и чувствую, как мой холод забирает ее тепло.

– Это ты? – спрашивает она. – Возможно ли это?

Взглядом спрашиваю у Олвин объяснения, однако ее лицо непроницаемо.

– Простите, – говорю я. – Не пойму, о чем вы.

– Ты скакала на кобыле, – отвечает Мама. – На нашей памяти такого еще не бывало.

Я не собираюсь первой рассказывать о себе, поэтому пытаюсь перевести разговор на другую тему.

– Ваше родимое пятно, – обращаюсь я к Олвин. – У вас у всех такое?

Настроение заметно меняется, и я безошибочно узнаю страх.

– Какое пятно? – У Олвин не получается изобразить беспечность.

– То, что на вашем запястье. Вы знаете, что это такое? – Никто не отвечает, и я продолжаю: – Вы носите знак лунного месяца.

Хватка Мамы становится чуть ли не железной.

– Откуда ты знаешь про пятно? – В ее голосе слышится одновременно настойчивость и угроза.

Колеблюсь. Я не знаю этих людей, и у меня нет причин им доверять. Однако я уже доверилась лошади, которая привела меня сюда, и не могу отделаться от ощущения, что они мне знакомы. Стоит испытать удачу.

Я поднимаю волосы, открывая затылок, и показываю им:

– Потому что у меня есть такое же.

Снова атмосфера меняется, но на сей раз страх уступает место потрясению. Мама же при этом начинает понимающе кивать.

– Я знала, что это ты, – говорит она. – Кто, как не ты!

Олвин садится возле бабушки и кладет руку ей на колени:

– Ты знаешь, кто это, Мама?

Мама поворачивается ко мне. Теперь на ее лице широкая улыбка.

– Ну конечно, знаю. Наша королева.

Все глаза обращены на меня, я пытаюсь придумать, что сказать, но речь мне изменяет.

– Вообще-то нет. – Не хочу, чтобы они на меня смотрели так, будто я особенная. – Но во мне течет королевская кровь, так что, если у вас тоже есть пятно… я догадываюсь, что мы родственники?

Мама кивает, сжимая мои руки с неподдельной любовью.

– Очень далекие, но да. Родственники. И ты наконец-то к нам вернулась. Я уж думала, что окажусь в земле раньше, чем этот день наступит.

– Она наша королева? – Рэйвн нисколько не впечатлена.

– Рэйвн. – Маме хватает одного слова, чтобы приструнить внучку.

– Ладно, – говорю я. – Поверьте, я пришла без каких бы то ни было ожиданий заполучить трон.

Мама усмехается:

– Тогда зачем ты тут?

Я вздыхаю:

– Это очень долгая история.

Они ждут продолжения, но, поскольку я молчу, Мама говорит:

– Тогда это может подождать до рассвета. Должно быть, ты очень устала. Давайте все ляжем спать, а поговорим, когда отдохнем. Луна уже достаточно наслушалась откровений.

Пип помогает бабушке вернуться в кровать, а Олвин приносит мне еще одеял, чтобы я могла лечь у огня. Не укладывается только Рэйвн. Вместо этого она подбирает копье и снова уходит в холодную ночь.

– Она сегодня на дежурстве, – поясняет Олвин, заметив, что я смотрю на захлопнувшуюся дверь. – Не принимай ничего из того, что она говорит, на свой счет.

Я улыбаюсь девушке, не решаясь поверить в то, что нашла кого-то, кого могу законным образом называть «родственницей», пусть даже и далекой.

– Извини, что проникла на вашу территорию.

– Не проникла. – Мое смущение ее забавляет. – Если одна из кобыл спускается с горы, чтобы встретить тебя и привести сюда, это не проникновение. Эта земля принадлежит им в той же мере, что и нам. Если одна из кобыл хотела, чтобы ты здесь оказалась, значит, здесь тебе и место. – Ее голос вздрагивает от волнения.

– Ты не знаешь, она жива? Она вернулась?

Олвин качает головой:

– Мы не владеем табуном. Мы его только защищаем. Но завтра сходим посмотрим, не там ли твоя раненая кобыла. Не беспокойся, они кони боевые – гораздо крепче, чем выглядят.

– Спасибо вам. За все. Вы могли бросить меня умирать.

– Так странно, – говорит она. – Мне показалось, будто мы встречались раньше… будто я откуда-то тебя знаю и должна тебе помочь. Возможно, потому что мы родня.

– Возможно. В любом случае я рада этому.

– Спокойной ночи, кузина, – говорит она и оставляет меня наедине с потрескиванием костра.

Сказать, что я потрясена, значит не сказать ничего. Все мои представления о том, как меня встретит Запад, оказались далеки от действительности. Я дважды чуть не погибла и обнаружила, что у меня есть живые родственники. Но мне не удалось обнаружить ни следа женщины, которая, как я рассчитывала, должна был обучить меня волшебству. Без Эстер мне не стать волшебницей, а значит, не вернуть волшебство Востоку. И тогда мир не будет восстановлен. А что до армии? Если учесть, в каком состоянии меня нашли, не думаю, что эта крохотная семейка захочет лечь костьми, чтобы меня поддержать.

Однако переживания по этому поводу ничего не дадут. Вот-вот наступит завтра, и, возможно, оно принесет ответы на некоторые вопросы. Во всяком случае, укажет дорогу вперед. Поэтому я закрываю глаза, и, хотя отчаянно стараюсь не думать о Бронне, его лицо – последнее, что я вижу, прежде чем сон стирает все.

* * *

Меня будит паучок, пробежавший по моему лбу. Огонь догорел, однако одеяла хранят тепло, и я лежу в уютном коконе. Образ окончательно пробуждает меня, как будто это ускользнувшее воспоминание о чем-то важном, что я забыла. Или мне снилась женщина в коконе? Перебирая сумбурные мысли, я пытаюсь понять, что это может значить, но тут открывается дверь, впуская Рэйвн вместе с порывом холодного воздуха, который сдувает размышления прочь.

– Проснулась, – говорит она.

Это не вопрос, а утверждение. Я не знаю толком, как правильно отвечать на ее непримиримую холодность, поэтому я стягиваю с себя одеяла и, хотя без них жутко зябко, встаю и подхожу к ней.

– Извини за вчерашнее, – говорю я, растирая руками предплечья. – Надеюсь, я не слишком тебя напугала.

Она мрачно усмехается:

– Видала кроликов и пострашнее тебя.

– Ты определенно застала меня не в лучшей форме, – замечаю я. Однако, судя по ее брезгливому взгляду, Рэйвн невысокого мнения о моей «лучшей форме».

– Один хрен. Мне нужно поспать. Хворост на улице.

И Рэйвн, не оглядываясь, исчезает в задней комнате, оставляя меня одну. Вряд ли мне удастся в ближайшее время завоевать ее доверие, но сейчас даже нет сил об этом переживать.

Подбираю ворох одеял, накидываю их как шальной и выхожу на утренний морозный воздух, чтобы принести дров для костра.

Укрытая свежим снегом гора сияет в утреннем свете. Некоторое время я просто стою, упиваясь ее красотой. Никогда не видела ничего подобного. Неброская, неприветливая и вместе с тем – само совершенство.

Хижина расположена на высоком голом склоне. Прямо передо мной – верхняя граница леса, из которого я выбралась накануне. Справа хижина защищена скалой, однако слева простирается плоский, занесенный белой пудрой участок, тянущийся до амбара, куда я и направляюсь, проваливаясь в снег гораздо глубже, чем рассчитывала. Надо спросить Олвин, могу ли я одолжить что-нибудь более подходящее на ноги, пока я здесь. Набирая охапку дров с аккуратно уложенной поленницы, которую обнаруживаю в амбаре, я думаю о том, насколько может затянуться мое пребывание здесь. Очевидно, что ненадолго, – даже если бы я и хотела остаться, у Рэйвн явно найдется что сказать по этому поводу. Но в данный момент я совершенно без понятия, куда идти дальше. Рассчитываю на помощь Мамы. Она должна знать остров достаточно хорошо, чтобы подсказать, куда могла уйти Эстер. Между тем нельзя отрицать, что я не отказалась бы провести тут некоторое время и узнать поближе людей, в чьих жилах течет та же кровь, что и у меня. На горе царит соблазнительный покой и уединение, благодаря чему весь остальной мир кажется далеким.

Однако я слишком хорошо помню, что случилось, когда я в прошлый раз попыталась уйти от реальности и поселиться в любящей семье. Какое зло я навлекла на нее. Попытка спрятаться от жизни плохо кончается для тех, кто окружает меня, а я не хочу обречь этих людей на участь Йорена, Клары и Томаса. Получу от них возможную помощь и оставлю их с миром.

Сделав глубокий вдох, возвращаюсь в хижину, надеясь, что Коготок скоро меня найдет. Я скучаю по своему пернатому другу.

Огонь уже приятно ревет в очаге, когда появляется Олвин и вручает мне стопку одежды.

– Тебе понадобится больше покровов, когда мы отправимся на поиски твоей кобылы, – говорит девушка, открывая бочку и вынимая из тряпицы кусок уже приготовленного мяса. – Снежный заяц, – поясняет она, передавая мне тарелку. – Не самый вкусный, но зато долго не портится.

– Спасибо.

Мясо горькое, но желудок радуется любой еде, какой бы противной она ни была.

– Мама хочет с тобой поговорить, а потом мы отправимся в путь. – Олвин явно воодушевлена такой перспективой. – Она ждет тебя в своей комнате. Сюда и налево.

Она дает мне мясо для Мамы, и я не без легкого трепета направляюсь в указанном направлении. Мама сидит на кровати. Когда она слышит мои шаги, лицо ее озаряется теплой улыбкой.

– Марианна, надеюсь, ты хорошо выспалась?

– Отлично, спасибо, – отвечаю я, вкладывая завтрак ей в руки и тоже присаживаясь на постель.

– Я тебя надолго не задержу, дорогая. Я знаю, что Олвин не терпится показать тебе табун. Но мне кажется, у тебя есть вопросы, разобраться в которых я могла бы тебе помочь, не правда ли?

– Да.

– Тогда спрашивай, а я, если смогу, отвечу.

– Я пришла с Востока, – начинаю я, решив быть откровенной в отношении моего положения и моих намерений. Мне совсем не хочется, чтобы обо мне сложилось превратное впечатление. – Острова враждуют друг с другом, люди страдают, и я больше не могу этого выносить. Возвращение на Запад было моей последней надеждой.

Мама кивает, хотя выглядит растерянной.

– Ты сбежала оттуда к нам?

– Нет, я пришла за помощью. Пришла в поисках моей подруги Эстер, рассчитывая получить от нее советы. Но она исчезла. Вы не знаете, что могло с ней случиться?

Мама, может быть, и стара, но голова у нее работает быстро. Я почти слышу, как она думает.

– Ты пришла за волшебством?

– Да. – Я почти физически ощущаю облегчение. Она не может не знать об Эстер, раз понимает, что я пришла в поисках волшебства. – Вы с ней знакомы?

Мама качает головой:

– Нет, но я слышала о ней, правда, в последний раз это было очень давно.

Моя секундная надежда испаряется.

– Так вы не можете мне помочь?

– С поисками твоей подруги – нет, извини. Но если ты живешь на Востоке, то как познакомилась с Эстер? Зачем приходила сюда раньше?

Я не спешу с ответом:

– Вам можно доверять?

Она усмехается:

– Сдается мне, ты вообще мало кому доверяешь.

Ее прямота подкупает. Вероятно, так и есть. У меня куча причин никому не доверять, главная из которых – Адлер, который врал мне всю жизнь. Возможно, это повлияло на меня сильнее, чем я осознаю. Быть может, это же питало мою неуверенность в Бронне. При мысли о Бронне мое сердце снова сжимается от тоски. Но я понимаю, что для более или менее толкового разговора с Мамой должна поведать ей правду. Объясняю, что случилось с моими родителями, рассказываю, что была похищена и воспитана убийцей а узнала об этом лишь в прошлом году. Когда я упоминаю Грейс, мое сердце вновь сжимается от боли. Думаю, я никогда не перестану тосковать по ней.

Выслушав мою историю, Мама берет меня за руку, ее собственные руки, обтянутые тонкой кожей, успокаивают мою грусть.

– Я вижу, что ты проделала тяжелый путь. Мне очень жаль, что твои родители погибли.

Ее тихое сочувствие обезоруживает меня, чувствую, что вот-вот разревусь. Груз всех моих проблем, которые я пытаюсь нести, слишком велик, и внезапно я становлюсь всего лишь испуганной девочкой, совершенно одинокой и горюющей о тех, кого потеряла.

– Я не знаю, что мне делать.

Сказать это вслух себе, другим, – уже облегчение. И мне не страшно признаться перед Мамой, слушающей меня с материнским участием.

Она сжимает мои пальцы, слабо, но достаточно, чтобы я почувствовала.

– Боюсь, что я тоже, да и не позавидуешь ответственности, возложенной на тебя при рождении. Однако есть вещи, о которых я могла бы тебе поведать. События далекого прошлого, которые словно возродились.

– Я слушаю.

Полная откровенность уже залечивает раны. Моя уязвимость обретает новую броню решимости. Я должна двигаться дальше, должна найти путь.

– Как ты догадалась по нашим почти изгладившимся родимым пятнам, мы тоже потомки твоего рода. Правда, гораздо более далекие, чем ты. Давным-давно, когда мудрые короли и королевы правили Западными островами в мире и согласии, нашей менее знатной ветви рода было дано благородное задание защищать снежных кобыл. Это волшебные существа, и их необходимо оберегать любой ценой. Только королю и королеве Запада разрешалось садиться на них верхом, а наша работа заключалась в том, чтобы заботиться об их безопасности. Это было честью и ответственностью, однако благодаря нашему уединению мы пережили ту давнишнюю войну много столетий назад, когда остальная часть рода была уничтожена. Мы были единственными, кто выжил, – как мы считали.

– Ваши предки когда-нибудь претендовали на трон?

Мама смеется:

– Никогда. Власть мою семью не интересует. Наша жизнь в здешних горах всегда была простой и скрытой от посторонних глаз. Ты вторая, кто когда-либо приходил к нам.

Одиночество их существования поражает, но я знаю, что рассказывает она мне не об этом.

– А кто был первым?

– Ты сообразительная. Мне это нравится. Я была маленькой девочкой, когда появился тот гость. Моя мать впустила его, а я слушала под дверью, пока он рассказывал о своей миссии. Он назывался Хранителем королевской крови и был одним из многих, кто взял на себя охрану выжившей наследницы. Поначалу мать решила, что он имеет в виду нас, и испугалась, что он явился забрать меня, но Хранитель заверил ее, что есть еще один выживший, прямая наследница, и что именно эту ветвь рода они однажды приведут к власти. Он просто считал, что мы должны знать правду: мы не единственные потомки.

– И больше он не возвращался?

– Нет, но каждые несколько лет мы получали от него, а потом и от его преемника весточку через морских грифов, хотя птицы терпеть не могут залетать так далеко вглубь острова.

Интересно. Может быть, именно поэтому я до сих пор не видела Коготка.

– И когда же вы получили известия от Хранителей в последний раз?

– Последний раз мне приходила от них весточка лет двадцать назад. Они сообщали, что потеряли твою мать, но продолжают разыскивать ее, и если я что-нибудь о ней услышу, то должна дать им знать.

– Вы знали, что она здесь?

Мама качает головой:

– Нет. Но я все думаю, было ли ее появление на этом острове случайностью?

Я хмурюсь:

– Что вы имеете в виду?

– Ты никогда не задумывалась, почему она подружилась с Эстер? Может, ты ищешь ее по той же самой причине?

– Думаете, она училась колдовать?

При одной только мысли об этом мой пульс учащается.

– Возможно, – говорит Мама спокойно, будто понимая, что я уже делаю всевозможные выводы. – Но закончу я вот чем. Единственное, что я знаю про волшебство, это то, что вижу в снежных кобылах. Оно манит. Оно опасно. Может, мы и живем в уединении, но всякое слышим – ветерок доносит. Короли и волшебники трудились рука об руку до прихода тьмы, но, хотя история представляет их союз гармоничным, судя по древним слухам, доверять этим утверждениям следует с осторожностью. Имеющий власть не любит ею делиться. Не забывай об этом, Марианна.

– Не забуду, – обещаю я.

Я воочию видела, что происходит, когда короля призывают к ответу, на какие отчаянные действия он становится способен.

– А теперь ступай и найди Олвин. Сегодня отбрось все заботы и воссоединись с лошадьми, которые всегда были частью нашей семьи. Этот день нужно холить и лелеять, а не тратить на беспокойства.

– Вы пойдете с нами?

Мама усмехается:

– Нет, я отмечу это важное событие тем, что не откажу себе в утреннем сне – первом из многих, которые мне сегодня предстоят. У меня слишком старые кости, чтобы их так напрягать.

Я улыбаюсь. Прилив любви к этой старой женщине согревает меня изнутри.

– Хорошо. Я проведаю вас, когда мы вернемся. И спасибо за совет. Глаза Мамы уже закрыты. Она ложится.

– Добро пожаловать домой, дитя, – бормочет она и засыпает.

Когда я возвращаюсь в общую комнату, Олвин уже ждет. Она вручает мне меховую накидку, чтобы накинуть на все мои покровы, а потом и плащ. В заключение я получаю от нее копье.

– Умеешь таким пользоваться?

Принимая оружие, я вздергиваю бровь:

– А что такого мы можем там обнаружить?

Она пожимает плечами:

– Никогда не знаешь. Недавно по округе рыскал ледяной лев, но кобыл подстерегают опасности и похлеще.

Я инстинктивно понимаю, что она имеет в виду людей, и задумываюсь, слышала ли она про Капюшоны, дошли ли страхи людей из леса внизу до них, в удаленные горные уголки. У меня столько вопросов по поводу Западных островов, однако, когда мы выходим наружу и вязнем в глубоком снегу, я вместо этого начинаю расспрашивать Олвин о ней самой. Мне хочется понять ее и это уединенное существование.

– Мне тут неплохо, – говорит она, пока мы с трудом огибаем хижину и выходим на плоскую белую равнину, простирающуюся лунным океаном до того места, где плато снова упирается в скалы. – Ничего другого мы не знаем да и знать не хотим.

– Вы никогда не спускались с гор?

Олвин качает головой:

– Я, если и уйду, то только чтобы найти мужа.

– Что? – Мне не удается скрыть удивление.

– А как, ты думаешь, мы выживаем? Как только первая из молодого поколения достигает возраста двадцати лет, она должна спуститься с горы вместе со снежными кобылами, чтобы найти мужа.

Я сбита с толку.

– Мне казалось, ты говорила, что снежные кобылы не покидают гору.

– Верно – если не считать брачного периода. Когда морские жеребцы собираются на берегу, кобылы отправляются к ним навстречу.

Я пытаюсь переварить услышанное.

– Морские жеребцы?

– Водяные лошади. Раньше они встречались с кобылами каждый год, однако, когда королевский род исчез, встречи эти стали реже. Последний раз они приходили десять лет назад, и кто знает, когда они появятся снова. – Олвин смотрит на меня. – Возможно, теперь, когда ты здесь, они вернутся быстрее.

– И когда они придут, ты пойдешь в ближайшее поселение и найдешь кого-нибудь, от кого забеременеешь?

Олвин кивает.

– И ты что, не против?

– Это мой долг, – отвечает она, хотя мгновенная заминка говорит мне все, что я хотела знать относительно ее истинных чувств.

– Может, морские жеребцы не вернутся?

Грусть Олвин очевидна.

– Может быть. Но тогда снежные кобылы рано или поздно вымрут. А мы не выполним того, что на нас возложено.

Долг всегда делает нас рабами. Будь то моя ответственность, Торина, Бронна или Олвин, всегда существует некая внешняя сила, привязывающая нас к тому пути, который мы не выбирали. Неужто и в самом деле случится нечто ужасное, если все мы просто пойдем своей дорогой? Повернемся спиной к тому, что обязаны делать, и займемся тем, что мы делать хотим?

А ты разве не так поступила? Голосок в моей голове прав. Какие бы у меня ни были причины и оправдания, я явилась на Запад в поисках колдовского искусства. Вероятно, это единственный способ, которым я могу спасти Восток, однако это еще и замечательно эгоистичный поступок. Где-то внутри червячком шевелится беспокойство, и я вспоминаю все предостережения, которые до сих пор получала. Потворство собственным желаниям и стремлениям приведет к сумасшествию и порочности. Я должна сопротивляться соблазнительному зову волшебства, который звучит все чаще.

Я собираюсь спросить Олвин, почему Рэйвн так меня невзлюбила, когда она хватает меня за руку:

– Гляди.

Девушка указывает вперед, и, хотя кобыла превосходно сливается с окружающей обстановкой, я безошибочно угадываю ее силуэт, преспокойно спускающийся к нам по отвесному каменному склону.

Почтительность Олвин по отношению к лошади проявляется моментально: она делает шаг назад.

– Мы не должны подходить к ним близко, – шепчет она.

– Не думаю, что у нас есть выбор, – говорю я.

Лошадь припускает по плато легким галопом. Вне всяких сомнений, это та же самая кобыла, на которой я скакала. Она танцует от возбуждения при виде меня, приветственно мотает головой. Я слышу, как Олвин тихо ахает, когда кобыла переходит на шаг, однако не обращаю внимания, потому что пытаюсь взглядом отыскать рану и не верю тому, что вижу. Кобыла подходит и останавливается на расстоянии вытянутой руки от нас, а потом со всей грациозностью снова кланяется.

– Привет, – говорю я и, не обращая внимания на задохнувшуюся от волнения Олвин, протягиваю руку и глажу кобылу по шее до того места, где накануне было горящее месиво на груди.

Поверить не могу. Должна быть рана, притом кошмарная. В лучшем случае – шрам от прижигания. Однако там нет ни следа. Лишь едва заметный рубец.

Каким-то образом – уж не знаю, каким, – я вылечила ее.