Текст книги "Правовая психопатология"

Точка зрения на психический недостаток этого вида и социальная тактика в отношении страдающих им людей зависит от установок культуры и государства. До недавнего времени в нашей стране законодательство преследовало тунеядцев, побуждая врачей ввиду явной бесперспективности дисциплинарных мер и естественного стремления уберечь человека от уголовного наказания относить случаи подобного рода к шизофрении. Лечить их (заметим справедливости ради) тоже не удавалось, но медицинская реабилитация казалась предпочтительнее уголовной репрессии. В настоящее время такие люди осели на иждивении своих родных, создавая им множество проблем, включая социальное обеспечение. Как правило, для их разрешения достаточно административного регулирования и до суда дело не доходит, но при формальном подходе социальных служб, утрате близких и отсутствии диагноза хронического душевного заболевания, лица с такого рода патологией, вынужденные по закону самостоятельно заботиться о себе, неизбежно становятся жертвами социальной стихии, пополняя ряды отщепенцев.

Расстройства настроения на болезненной почве (эмоциональные психозы) требуют для своей оценки врачебной компетенции. Здесь речь идет об изменениях мышления, при посредстве которого, по словам Э. Блейлера, болезненные чувства находят свое выражение в поведении.

Прорыв болезненных эмоций «сквозь мышление» (которое ему некоторое время, как правило, сопротивляется) в нелепое поведение не оставляет сомнений даже у непрофессионалов, но в обычной практике юристам чаще всего приходится работать с людьми, у которых способность осознавать фактический характер и социальные последствия своих действий нарушена еще не столь очевидно. Например, депрессивный больной отрицает стремление к смерти, доказывая необоснованность его удержания в больнице, тревожный – стремится сбежать от «подозрительных» обстоятельств, бросая работу и расточая имущество, маниакальный – спешит «облагодетельствовать» окружающих, игнорируя административную и финансовую дисциплину. Так называемая рационализация психопатологических переживаний особенно часто встречается в сфере эмоций, и здесь суду остается лишь доверять специалистам, обученным замечать, когда депрессия переходит в бред греховности, тревога перерастает в бред отношения, а маниакальность – в бред величия.

В заключение лишь напомним, что психопатологические расстройства влияют на осознанное поведение личности не сами по себе, а в рамках болезней, аномалий и расстройств адаптации на почве и по причине которых они появляются. И хотя для юриста медицинские термины не имеют определяющего значения, сотрудничать с врачами (и психологами) без соответствующих знаний невозможно.

Вопросы для самостоятельной работы

1. Предметное сознание и самосознание: значение этих понятий для судебного решения.

2. В чем отличия «способности понимать значение своих действий» и «осознавать фактический характер и общественную опасность» их?

3. Какие заблуждения являются достаточным основанием для освобождения от ответственности?

4. Разумная воля как условие ответственности, ее расстройства.

Рекомендуемая литература

Абраменко А. Е. Судебная психология личности. СПб., 2003.

Асмолов А. Г. Психология индивидуальности. М., 1986.

Блум Ф., Лейзерсон А., Хофстебтер Л. Мозг, разум, поведение. М., 1968.

Братусь Б. C. Аномальные личности. М., 1988.

Василюк Ф. Е. Психология переживаний. М., 1984.

Конечный Р., Боухал М. Психология в медицине. Прага, 1983.

Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. М., 1975.

Фрейд 3. Психология бессознательного. М., 1989.

Глава 8. Психические расстройства на биологически измененной почве

«Культура человечества слагалась и созидалась при условии известной устойчивости и постоянства биологического человеческого типа. Поэтому ее материальные орудия и приспособления, ее социально-психофизиологические институты и аппараты рассчитаны на нормальную психофизиологическую организацию» (Л. С. Выготский).

Психически неполноценные люди хуже адаптируются к условиям жизни. Этот факт настолько очевиден, что в комментариях не нуждается. Образно говоря, болезненный фактор вклинивается во взаимодействие личности и среды и может окрашивать обычные реакции иными чувствами, мешать реализации личностных стремлений, а то и вовсе устранять ее из мотивообразования. Другими словами – выступать в качестве источника побуждений, не вытекающих из внешних обстоятельств. Обозначим ею роль термином «патологически измененная почва. Исходное понятие «почва» относится к категориям, которые употребляются широко и кажутся общеизвестными, хотя ясных научных границ и не имеют. В широком смысле слова оно означает наличие фона, привносимого состоянием механизма в картину его взаимодействия со средой. В нашем случае, если брать в качестве объекта умышленное поведение человека, обладающего сознанием, почвой следует называть причины неумышленных поступков, когда реакция формируется на доличностном или бессознательном уровне реакций, свойственных специфике психических процессов или физиологии высшей нервной деятельности.

Например, в обыденной жизни нам постоянно приходится считаться с такого рода реакциями без какой бы то ни было патологии. Так, никто не порицает маленьких детей за драку, ограничиваясь более простым воспитательным приемом, демонстрирующим наглядно, что тому, кого бьют, бывает больно и обидно. Мы прекрасно знаем, что стыд за принуждение другого человека силой не относится к врожденным добродетелям и придет к ребенку много позже (если его вообще удастся вызвать воспитанием).

В отроческом возрасте дети нередко морализируют и могут даже выступать с политическими инициативами, но им самим никто не ставит в вину, что они, не испытывая угрызений совести, одновременно существуют в коллективах и с правопослушной, и с противоправной установкой, ибо степень личностной зрелости не позволяет им иметь убеждения.

В период распада личности старикам не пеняют на их готовность подозревать, а нередко и обвинять окружающих в намерениях и поползновениях нанести ущерб, зная, что в результате склероза сосудов головного мозга в первую очередь страдает способность соотносить факты и фантазии.

Уставшие люди бывают раздражительны, а их характерологические особенности заостряются: гневливые становятся брюзгливыми; истеричные – назойливыми; впечатлительные – плаксивыми; однако никто не сомневается, что после отдыха все войдет в свою колею.

Травма мозга зачастую привносит в поведение раздражительность, обязанную своим появлением исключительно расстройствам высшей нервной деятельности.

Алкоголь растормаживает первобытные инстинкты у, казалось бы, вполне воспитанных людей.

Здравый смысл подсказывает, что человек время от времени действует под влиянием мотивов, не свойственных ему в обычном состоянии, и мы снисходительно относимся к тем случаям, когда бываем задеты не разумной волей, а психической незрелостью, слабоумием, утомлением, интоксикацией – т. е. слепой или полуслепой природой, обижаться на которую было бы просто глупо.

В психопатологии влияние почвы на разумное, т. е. осмысленное и осознанное, поведение рассматривается в трех вариантах:

♦ душевные заболевания, разрушающие личностную систему мотиваций и раскалывающие «Я» (душевные болезни);

♦ нарушения деятельности мозга или организма, влияющие на эффективность психической деятельности (радикалы);

♦ фенотипические недостатки характера и интеллекта, снижающие приспособительные возможности психики (конституции).

1. Душевные болезни

Они возникают как следствие биологических расстройств центральной нервной системы. Это утверждение принято считать научной аксиомой, так как, во-первых, некоторые болезни сопровождаются биохимическими изменениями: во-вторых, лекарства меняют психическое состояние больного человека исключительно с помощью воздействия на обмен веществ; в-третьих, переживания присущие психозам, возникают вне связи с обстоятельствами жизни и не вытекают из предшествующего опыта личности.

Будучи в состоянии психоза, человек не ищет подтверждения своим болезненным переживаниям в реакции окружающих. Он не приглядывается к тому, какое впечатление производят на них его слова и поступки, не убеждает и не экспериментирует в поисках истины. В этом и состоит специфика его бытия; оно формируется не психическим отражением, а автономно действующим воображением со своими источниками чувств и закономерностями мышления.

Распознать психоз при помощи здравого смысла и житейского опыта удается далеко не всегда, а интерпретировать поступки как болезненные – тем более. Здесь необходимо врачебное искусство с его специально психиатрической интуицией и тем опытом, который передается в медицине от поколения к поколению в процессе практической работы учителя с учениками. По одним учебникам психиатром не становятся.

Тем не менее, юрист, не будучи врачом, обязан оценивать предъявляемые ему «доказательства безумия» и утверждать медицинское заключение от лица закона. Ему приходится не только принимать к сведению полученные данные, но и вникать в них, взвешивая аргументы самого пациента психиатрической службы, далеко не всегда готового с ней сотрудничать. Для этого необходимы ключевые показатели, опираясь на которые можно быть уверенным в справедливости принятого решения. В роли одного из них может выступать психологическое своеобразие социального отчуждения больного человека.

Итак, душевное заболевание – иной способ существования «Я». Попробуем осмыслить этот факт, избегая специальной терминологии.

Обычный ход психического отражения, позволяющий осознать и понять истинное значение окружающих человека предметов и отношений, подразумевает определенную последовательность событий: раздражение нервных окончаний – мобилизация анализаторов в центральной нервной системе – появление впечатлений – соотнесение их со своим жизненным опытом – выбор позиции с точки зрения социальных ценностей и нравственных ориентаций – действия по преобразованию среды или приспособлению к ней за счет внутренних резервов личности. Таков обычный цикл, подробно описанный в учебниках психологии, в том числе юридической. Для него характерно взаимодействие энергии внешнего мира с внутренней энергией личности, которое человек переживает как параллельно идущие события. Память отчетливо разделяет, каким событиям он был свидетелем и что он этому поводу чувствовал, мыслил или намеревался предпринять.

Вместе с тем у человека разумного, т. е. достигшего в своем развитии способности преобразовывать не только природу или общество, но и самого себя, появляется новое качество, которое обозначается как «душа, которая трудится над личностью».

Обладая душой, человек в состоянии критически относиться к происходящему, как на уровне психических процессов, так и на уровне отношений, складывающихся внутри личности. Он огорчается по поводу одолевающих его недостойных мыслей, успокаивает себя при появлении тягостных чувств, уравновешивает низменные порывы возвышенными страстями и т. п. Одним словом – регулирует происходящее в психическом мире как бы со стороны некоего арбитра, способного объяснить, оценить и изменить мотивы поведения.

Если болезнь поражает психику, не задевая души, т. е. оставляя личности возможность управлять болезненными переживаниями, психоз не диагносцируют. Употребляется другая терминология. Например, в случаях извращения влечений, когда больной испытывает стремления, противоречащие его моральным, эстетическим и гигиеническим установкам, тяготится ими и в поисках облегчения страданий обращается за медицинской помощью, он имеет на нее полное право. Это действительно нездоровый человек. Однако если под влиянием такого рода желаний он совершит предосудительней поступок, ему будет отказано в снисхождении на том основании, что мы не вольны в своих порывах, но обязаны контролировать их реализацию.

Появление настоящего психоза означает расстройство самой души. С одной стороны, источником чувств и мыслей остаются обстоятельства жизни с привычным способом их понимания, усвоенным в процессе обучения и воспитания. На человека по-прежнему можно в какой-то мере подействовать разъяснением, убеждением, дисциплиной, лаской, внушением. С другой – появляется новый образ самого себя. Питающие его чувства вытекают из воображения, а логика их осмысления не зависит от навыков интеллекта. И хотя больной человек продолжает соблюдать известные стереотипы поведения: ходит, говорит, обращается к окружающим, действует или бездействует, его реальные впечатления компонуются соответственно потоку болезненных представлений, т. е. с позиций здравого смысла – выборочно, случайно и непредсказуемо.

Прибегая к языку аллегорий, можно сравнить психическое состояние со своеобразной ситуацией, когда человек спит и бодрствует одновременно. Его жизненные впечатления и образы, созданные воображением, переплетаются в логике сонной грезы, не требуя никакого подтверждения практикой. Причем совершенно необязательно, чтобы больной воплощал нелепые ассоциации в бессмысленных поступках.

Иногда фантастическое восприятие полностью вытесняет обычное психическое отражение и человек сохраняет с окружающей средой лишь отрывочные отношения. Будучи предоставлен сам себе, он безусловно погибнет, а помещенный в психиатрическое учреждение, останется вне какого-то ни было сообщества. Однако значительно чаще между помраченным разумом и сохранившимся рассудком устанавливается своеобразное соподчинение, когда привычные способы реагирования и общепринятые навыки защищают болезненное «Я» от интервенции со стороны реальной жизни. Больной человек соблюдает правила игры, оставаясь в плену своих представлений, продиктованных фантазией. Время от времени они прорываются неожиданными поступками или нелепыми высказываниями, обнаруживающими внутренний ход развития болезни.

Например, он становится объектом преследования, выполняет функции связи с инопланетянами, воплощает вселенское зло и т. д. Однако в этом случае образ «Я» для болезненного воображения и для повседневной жизни не совпадают, а живут и действуют по отдельности.

Клиническая или «большая» психиатрия, занимающаяся пациентами психиатрических стационаров, исследует главным образом специфику мироощущения, создаваемого больным воображением. Объектом ее исследований выступает переживания второго «Я». В этом смысле она не является преемницей психологии. У нее свой предмет деятельности, где психическое отражение и личность человека имеют лишь косвенное или вспомогательное значение, как объекты, сопутствующие психозу.

Шизофрения относится к заболеваниям, поражающим преимущественно когнитивную сферу. Присущие ей расстройства в своей основе, по-видимому, обусловлены генетически, ибо на сегодняшний день не выявлено ни ее возбудителей, ни провоцирующих ее факторов (в то же время человечество закономерно воспроизводит 8–10 таких больных на 1000 рождающихся, что позволяет обоснованно предположить рецессивный характер наследования соответствующего генотипа).

Понять особенности мироощущения и восприятия собственного Я, присущие больному человеку, без специальной подготовки не только затруднительно, но просто невозможно. У обычных людей нет аналогичного опыта даже во фрагментах. То, что называется расщеплением личности, в принципе отличается от нормального самовосприятия, так что изложить на бумаге да еще в сжатой форме переживания больных и описания врачей, чтобы ввести читателя в круг соответствующих впечатлений, нереально. Да в этом и нет особой необходимости, ибо навыком общения с душевнобольными с налета не овладеешь, а для диалога с психиатром юристу достаточно представлять себе содержание основных понятий и очерчивающих их терминов.

Приблизительно похожее состояние мы испытываем в период сновидений. В такие моменты наше Я теряет свое единство: мы вроде бы живем как привыкли, но в то же время существуем в иных измерениях, олицетворяем сразу и преследователя, и преследуемого, человека и иное существо. Наши чувства заставляют нас испытывать страх и горько плакать (причем вполне объективно), тогда как рассудок перестает понимать ирреальность переживания. Полушутливая психиатрическая пословица гласит: «Когда мы спим, мы все шизофреники». В известном смысле она дает представление о специфике внутреннего мира человека, страдающего этим заболеванием. Ведь суть происходящих в нем перемен как раз и состоит в отрыве воображения от реальности, утрате корригирующей роли жизненной практики и возникновении наряду с обычным Я иного способа существования личности, когда нет нужды в опыте как критерии истины.

Способность жить в мире личностных смыслов, созданных воображением, наряду и одновременно с системой ценностей, усвоенной в течение жизни, не чувствуя при этом внутреннего противоречия, Э. Блейлер обозначил термином «схизис», что значит расщепление единства психики.

В английской транскрипции корень слова звучит как «шизо», так что понятия «шизофрения» и «схизофрения» синонимичны и имеют одинаковое право на существование. В частности, Большая медицинская энциклопедия 1964 г. описывает именно «схизофрению».

Возникающие вследствие расщепления Я равнодушие к интересам социальной среды, пренебрежение общепринятыми ценностями, утрату эмпатийности и аффилиативности в межличностном общении Э. Блейлер назвал аутизмом, что в его понимании означало уход в мир самотворчества личностных смыслов, независимых от отношения к ним окружающих.

Блестящие описания классиков психиатрии конца прошлого – начала нашего века до сих пор остаются эталонами для профессионального мышления врачей. Попытки же переложить материал с клинического языка на литературно-художественный пока не могут похвастать сколько-нибудь выдающимися успехами. Достаточно вспомнить творчество А. П. Чехова, Э. М. Ремарка, С. Фитцджеральда, чтобы убедиться, что приемами беллетристики внутренний мир больного раскрыть невозможно. Из научно-популярных работ очень известна книга Р. Ленга «Расколотое „Я“», изданная в нашей стране лишь в 1995 г., но и она не справилась с задачей, которую поставил перед собой автор. Приходится признать, что расщепление личности в форме схизиса и порожденного им аутизма пока доступны лишь клиническому способу понимания и поддаются описанию на присущем ему языке.

Больной отрешается от обычного мироощущения по трем главным направлениям: отчуждение от аффектов, связанных с социальным существованием человека и обусловливающих его зависимость от людей (аутизм); отчуждение от впечатлений, когда внутренние переживания больного становятся как бы доступны окружающим, открыты для посторонних (психический автоматизм); отчуждение от собственного Я, сопровождающееся чувством утраты своей индивидуальности, потери автономности, подчинения внешней воле, интерпретируемой как действие сверхъестественных сил (деперсонализация).

Перечисленные тенденции обнаруживают себя появлением конкретных симптомов. К ним относятся: переживание открытости мыслей или их «вкладывания» со стороны; бред воздействия с ощущением постороннего вмешательства в ход психических процессов; галлюцинации, комментирующие мысли; стойкие бредовые идеи, содержание которых не вписывается в данную социальную культуру (например, идентификация себя с историческим лицом далекого прошлого); разорванность ассоциативного процесса; сглаживание и неадекватность эмоциональных реакций; утрата интересов, бездеятельность; социальная отгороженность; двигательные расстройства (обездвиживание или нелепое, бесцельное возбуждение).

Признаки болезни образуют устойчивые комбинации, что позволяет дифференцировать несколько форм шизофрении: параноидную, где доминирует бред; простую с преобладанием эмоционально-волевого опустошения; кататоническую и гебефреническую с наибольшим распространением признаков болезненно нарушенной моторики. Наличие шизофренического психоза однозначно свидетельствует о неспособности человека нести ответственность в любой ситуации.

Проблемы юридической оценки состояния больного возникают в тех случаях, когда по завершении психоза наступает длительное и стойкое улучшение. При этом обычно говорят о ремиссии: у современной медицины нет оснований констатировать выздоровление, ибо ей неизвестны причины заболевания. Речь может идти лишь о «клиническом выздоровлении», «социальном выздоровлении» и «выздоровлении с дефектом», когда личность в ее обычных социальных проявлениях может полностью контролировать манеру поведения, хотя и остаются некоторая экстравагантность, своеобразие мышления, тревожность, окрашивающая повседневные ситуации, оттенок особого значения, предназначенного исключительно для больного, противоречивость побуждений, утрата целенаправленности, капризность в сочетании с подавленностью духа, утрата интереса к социальной деятельности, сопровождающаяся пренебрежением к своей внешности, бледность признаков невербальной коммуникативности (мимики, модуляции голоса, жестов). Будучи выражены не очень ярко, такие признаки производят впечатление чудаковатости, своеобразия личности, из-за которых схизис и аутизм проступают недостаточно убедительно.

Если врачам известно, что человек в прошлом перенес достоверно установленный шизофренический психоз, такие проявления рассматриваются как признаки дефекта психики, больной признается недостаточно выздоровевшим и на него распространяются нормы и правила диспансерного наблюдения. По мере удаления от психоза круг социальных функций расширяется и ограничения (за некоторым исключением) отменяются. Например, лица с диагнозом «шизофрения» ни при каких обстоятельствах не призываются на военную службу и поставленный им диагноз не пересматривается. Им не дается разрешение владеть оружием, отказывается в получении водительских прав и ограничивается доступ к ряду профессий, перечень которых утверждается правительством. В то же время обычной гражданской дееспособности они не лишаются.

Наличие вины, степень ответственности и возможность нести наказание за проступок, когда больной находится вне психоза, соотносятся не только с его способностью осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий, понимать их значение и руководить ими, но и с возможностью адекватно реагировать на меру воздействия со стороны закона. В частности, больные шизофренией не подлежат наказанию, связанному с пребыванием в местах лишения свободы. В остальном выбор санкции при наличии вменяемости и дееспособности зависит от внутреннего убеждения суда, который обязан учитывать невозможность полного излечения, но не должен рассматривать факт психоза в прошлом как своеобразную индульгенцию на все случаи жизни.

Диагностика шизофрении до наступления стадии психоза в принципе возможна. Психиатры ориентируются на постепенное нарастание странностей в поведении, снижение продуктивности труда, утрату побуждений, эмоциональное упрощение, апатию, склонность к самопоглощающим переживаниям и т. п. Такой вариант болезни, с описания которого Э. Крепелин начал развивать учение о шизофрении, именуя его «ранним слабоумием», встречается и поныне под названием «простая форма».

Вместе с тем психиатры обычно не торопятся с ранней диагностикой по следующим причинам: во-первых, терапевтические возможности в отношении этой формы очень невелики и пользу могут принести только социальная поддержка и реабилитация; во-вторых, возникает опасность обозначить социально нежелательное как болезненное и этим больше навредить человеку, чем помочь. Поэтому до психоза, когда причудливость мыслительного процесса и разрушение структуры Я не сопровождаются признаками шизофрении «первого ранга», т. е. безусловно убедительными, в диагностике отдают предпочтение таким терминам, как «шизотипическое» или «шизофреноподобное» расстройство психики. С их помощью обозначают неадекватную эмоциональность, чудаковатость, эксцентричность, плохой контакт с окружающими со склонностью к отгороженности, странные убеждения и магическое мышление, подозрительность, навязчивые размышления, необычные феномены восприятия с элементами деперсонализации, вычурную речь без разорванности мышления, преходящие расстройства иллюзорного характера. Несомненно, что в таком состоянии человек может нуждаться в помощи для социальной адаптации, но к использованию социальных ограничений нет еще достаточных оснований.

В юридической практике можно столкнуться и с вариантами так называемых скоротечных преходящих психозов, когда бред, страх, галлюцинации окрашены переживаниями психического автоматизма и деперсонализации, но отсутствуют признаки расщепления психики и личности, свойственные шизофрении. Естественно, врачи испытывают значительные сомнения, к какой форме их отнести, ибо это очень важно для дальнейшей судьбы пациента. Описавший в середине прошлого века подобные состояния Маньян называл их «дегенеративными психозами». С тех пор взгляды на природу данного феномена не раз менялись, и теперь его предпочитают относить к разряду шизофреноподобных психозов или психотических расстройств шизотипического круга.

Таким образом, при получении врачебного заключения с названием болезни, где первым корнем сложного слова является «шизо», юристу следует помнить, что суффикс способен придать медицинской информации разное содержание. Болезни как признака стойкого регресса психики нет у лиц, перенесших психоз «шизофреноподобный», а при «шизотипическом» изменении личности о юридическом значении термина можно говорить с большой натяжкой.

Маниакально-депрессивный психоз поражает аффективную сферу. Как и шизофрения, он не имеет научно обоснованной теории происхождения. Непреложным остается лишь тот факт, что у некоторых людей (не более 2–3 человек на 1000 населения) бывают состояния, когда витальные эмоции без внешнего повода меняют настроение до степени, лишающей человека способности разумно и рационально адаптироваться в окружающей социальной среде. Такие эпизоды имеют тенденцию повторяться, меняя эмоциональный знак, хотя не исключено повторение и однотипных по содержанию приступов.

Маниакальный эпизод начинается повышенным настроением и увеличением объема и темпа физической и психической активности. На этом фоне отмечаются разговорчивость, фамильярность, повышенная сексуальная активность, снижение потребности в еде и сне, нередко сопровождаемые вызывающим поведением. Внимание становится рассеянным, что мешает полноценному труду и отдыху.

Настроение, приподнятое неадекватно, а порой и вопреки обстоятельствам, может варьироваться от беспечной веселости до почти неконтролируемого возбуждения: энергичность сменяется суетливостью, социальное торможение утрачивается, самооценка растет, поведение становится все более легкомысленным и экстравагантным. Больной транжирит свои и чужие средства, берет обязательства, не обеспеченные никакими гарантиями, и т. д.

Психическое заболевание на этой стадии, строго говоря, не лишает человека способности осознавать фактический характер своих действий, но вызывает затруднения в управлении поступками, так что суду, особенно в тех случаях, когда болезненный приступ не очень тяжел, приходится считаться не только с фактом патологически повышенного настроения, но и с остальными обстоятельствами, включая тяжесть содеянного, интересы второй стороны и др.

Ситуация много упрощается для юриста, когда к эмоциональным расстройствам присоединяется патология в когнитивной сфере: повышенная самооценка перерастает в бред величия, раздражительность сменяется подозрительностью, речевой напор переходит в скачку мыслей. Пренебрежение сном и пищей ведет к физическому истощению. Возможно и появление иллюзий. Естественно, что в свете развернувшегося психоза оценить поведение больного на ранних стадиях заболевания бывает много легче.

Порою психоз разворачивается одновременно в двух сферах: аффективной и когнитивной, что не позволяет сделать уверенный выбор ни в пользу маниакально-депрессивного психоза, ни шизофрении. Больной находится в приподнятом состоянии духа, но его бредовые идеи связаны с преследованием, внешним воздействием, сопровождаются галлюцинациями, не лишенными элементов психического автоматизма с ощущением влияния сверхчеловеческих сил, и т. п. В таких случаях используется понятие «шизоаффективный психоз» (появление в медицинских документах подобных диагнозов не должно удивлять работников правосудия, поскольку в психиатрии термины больше соединяют, чем разделяют болезненные феномены).

Маниакальное состояние длится от 2 недель до 4–5 месяцев и требует терпеливого лечения и немалых сроков социальной и медицинской реабилитации.

Депрессивный эпизод, как и маниакальный, может достигать разной глубины поражения психики: от утраты интересов и чувства удовольствия, снижения энергичности до бредовых идей самоуничижения, греховности, духовного обнищания и устойчивого стремления к самоубийству, мотивированного ненавистью к самому себе. Клиническая картина депрессии включает в себя следующие базовые признаки: снижение возможностей активного внимания; низкая самооценка и потеря уверенности в себе; пессимистическое видение будущего; мрачное настроение; идеи виновности; нарушенный сон; сниженный аппетит и равнодушие к пище; влечение к самопожертвованию или самоубийству. Перечисленные признаки обнаруживают себя изменившимся отношением к жизни, потерей удовольствия от того, что прежде доставляло радость, ранним пробуждением от сна с чувством тяжести на душе, нежеланием за что-либо приниматься, исчезновением либидо.

Человек с легкими депрессивными расстройствами поначалу бывает обеспокоен изменением самочувствия и старается преодолеть возникшие в работе и жизни затруднения доступными ему средствами, в том числе с помощью алкоголя. Что, кстати сказать, совершенно не помогает. Нередко он активно ищет у себя признаки физического заболевания, придавая состоянию ипохондрический оттенок. Далее вялость и апатия переходят в заторможенность, чувство никчемности – в идею самоуничижения; мысль о смерти приобретает характер сильного стремления. В таком состоянии больной может раздавать имущество, уходить из дому, отказываться от пищи, использовать любую возможность для реализации суицидальных намерений.

Для юристов случаи эндогенной депрессии особенно сложны, так как больной часто старается маскировать истинные намерения и мысли здравыми по форме рассуждениями. «Ясность мысли» может ввести в заблуждение судью при решении вопроса о недобровольном оказании психиатрической помощи или рассмотрении ходатайства о прекращении стационарного лечения. Развязка наступает быстро, как только больной оказывается вне сферы психиатрического надзора. Чаще всего это бывает самоубийство, но может быть и «расширенное самоубийство», когда больной (чаще больная) из гуманных побуждений лишает жизни своих детей, чтобы те не мучились в жизни, переняв от него (нее) греховное начало.