Текст книги "В поисках «Руритании»"

Часть вторая
Крокодиловый портфель

Глава первая

Туман над Темзой. В скольких повестях, романах, путеводителях можно найти эту фразу? Несть им числа. А что ещё скажешь, если над Темзой и правда, туман? Сквозь него то и дело пробиваются гудки буксиров, катеров, пароходиков: то короткие, требовательные, то длинные, заунывные. Вдоль берегов тянутся вереницы огоньков выныривают из тумана и снова тают в нём, подсвечивая белёсую хмарь тускло-жёлтым. Это Лондон, джентльмены: средоточие мощи, богатства, центр цивилизации, заявившей о себе в залпах броненосцев Королевского флота, свистках паровых машин и гудении прокатных станов сталеплавильных заводов. Правда, издалека, из-за вод Атлантики уже скалит зубы молодой хищник, возомнивший о себе нувориш Нью– Йорк, вчерашняя колония, выкупленная у краснокожих дикарей за горсть голландских гульденов. И разросшаяся потом на виргинском табаке, хлопке с низовий Миссисипи, на калифорнийском золоте, на поте и крови ирландских, польских, шотландских и бог ещё знает каких эмигрантов. Время заокеанских выскочек ещё придёт, но потом, позже. А пока – над Темзой туман.

Как известно, джентльменам полагается обсуждать щекотливые дела непременно в клубе. Но ведь у стен есть уши, даже если стены эти пропитаны истинно британским духом, а покой посетителей оберегают ливрейные лакеи, важные, как министры её Величества. А потому, двое беседовали на чистом воздухе, если можно назвать так смесь тумана, угольного дыма, ароматов креозота, навоза и всепроникающего смрада гниющей литорали, который литераторы почему-то упорно именуют «запахом моря». Под арками Вестминстерского моста несет мутные струи Темза, и огни бакенов на главном судовом ходу с трудом пробиваются сквозь серую пелену.

– Откуда у вас уверенность, профессор, что русские вообще там были? – сварливо осведомился тот, что повыше. – Насколько мне известно, их видели только на площади возле дворца. Возможно, в подземной перестрелке участвовал кто-то другой?

Тот, кого назвали профессором, поморщился. Уэскотт подумал, что без маски, при свете дня его вполне можно принять за пастора: худощавый, лет около сорока, каштановые, слегка вьющиеся волосы с проседью. Не хватает только стоячего, высокого, жестко накрахмаленного воротничка, из тех, что неизменно носят священники.

Возраст профессора определить было нелегко: с одинаковым успехом ему можно дать и тридцать пять и пятьдесят. Возможно, в этом были виноваты очки в тонкой проволочной оправе, с небольшими, круглыми, сильно затемненными стеклами. Деталь, не слишком характерная для служителя пресвитерианской, да и любой другой церкви.

– Это беспочвенные фантазии, уж простите, Уильям. С чего бы русским, в таком случае, бежать? Ясно как день: они добыли то, зачем явились, и при первой возможности покинули город!

– Они могли уехать из-за гибели Эберхардта. Без него ни Рукавишникову, ни другим членам русской экспедиции нечего было делать в Александрии, никто не допустил бы их к собранию редкостей хедива!

– Сбежать из-за первой же неудачи, после того, как они добирались до цели через три моря? – пренебрежительно хмыкнул профессор и похлопал по ладони набалдашником трости – серебряным, в виде головы морского чудища. – Плохо вы знаете этот народ, Уильям! Их подобные пустяки никогда не останавливали. Но, чтобы окончательно развеять ваши сомнения – вот!

Он предъявил собеседнику горсть стреляных латунных гильз и пистолетик-«пепербокс».

– Это выкопали из-под завала в подземелье. Гильзы от револьвера системы «Галан». Такие состоят на вооружении русского императорского флота, а при наших «друзьях» замечены матросы из охраны консульства в Александрии. Но главное – монограмма на «пепербоксе». Она не оставляет сомнений: известное вам лицо было в подземелье дворца и участвовало в перестрелке!

Уэскотт жадно схватил «перечницу» и, близоруко щурясь, принялся его изучать. Профессор наблюдал за его действиями с легкой брезгливостью.

– Вам, Уильям надо бы обзавестись пенсне или хоть моноклем. Похоже, тайные бдения над древними манускриптами изрядно вредят зрению.

Уэскотт сделал вид, что не заметил иронии.

– Но раз это нашли под завалом, значит, владелец погиб?

– Тогда нашли бы и труп. Видимо, мистер Рукавишникофф бросил пистолет, когда расстрелял заряды во всех восьми стволах.

Уэскотт повертел «пепербокс» в руках и вернул профессору.

– Как ни грустно это признавать, вы, похоже, правы. Русские сбежали из Александрии и прихватили драгоценную находку с собой! Хорошо хоть…

– …хорошо хоть, мы теперь избавлены от этого надоедливого пруссака, – хотите вы сказать?

– Вы правы, Джеймс, Эберхардт нам мешал. Если бы не его упрямство, мы бы давно добрались до всех тайн, скрытых в собрании хедива. Но, вы же не станете отрицать, что от его исчезновения выиграл не только Орден, но и британские строительные подрядчики?

Похожий на пастора джентльмен кивнул, соглашаясь. Уэскотт отметил про себя, что на этот раз выговора по поводу неосторожно названного имени не последовало.

– Да, Уильям, старик создавал немало помех своей смехотворной заботой о так называемых «древностях Египта». Из-за введенных его стараниями ограничений подданные Её Величества потеряли не менее полутора миллионов полновесных фунтов! Так что, возблагодарим удачу за то, что герр Эберхардт больше не будет путаться у нас под ногами.

– Если вспомнить, во что обошлась нам эта «удача», – недовольно буркнул Уэскотт, – поневоле подумаешь, что за такие деньги можно было добиться и большего!

– Ну-ну, не стоит жаловаться, друг мой! – профессор слегка потрепал собеседника по плечу. Этот фамильярный жест разительно контрастировал с его внешностью. – Мы с вами разыграли только гамбит, а хороший шахматист просчитывает игру на много ходов вперед.

– Уж не хотите ли вы сказать, что предвидели бегство русских? Значит, александрийская эскапада…

– …с головой выдала нам их дальнейшие намерения. В противном случае, русские могли ускользнуть из города незамеченными, скажем, на борту военного корабля. А так – им пришлось действовать второпях, без всякого плана, а это создало для нас любопытные возможности.

– А что за возможности – вы, разумеется, не скажете?

– Разумеется, не скажу. И давайте договоримся: ваши коллеги так и будут дальше считать, что мы потерпели неудачу и вынуждены довольствоваться утешительным призом в виде головы Эберхардта. Так будет лучше, поверьте. Кстати, вы ведь ожидаете известий из России?

– Ожидаем. В их столице, слава Гермесу Трисмегисту, немало сочувствующих нашему Делу. Брат Сэмюэль уже там, и не сидит, сложа руки.

– «Брат Сэмюэль?» – нахмурился профессор. – Вы имеете в виду мистера Сэмюэля Лидделла? Честно говоря, для серьёзного поручения мне он показался несколько… увлекающимся.

Уэскотт вспыхнул.

– Уверяю вас, Джеймс, он отлично справится со своей миссией!

Профессор покачал головой, демонстрируя скепсис.

– Что ж, будем надеяться, что мистер Лидделл не забудет о секретности. И вот еще что – по поводу того болгарина…

– Софийский газетчик, завербованный моим эмиссаром? – кивнул Уэскотт. – Весьма услужливый господин. Он сейчас в Петербурге, наблюдает по нашему поручению за…

– Без подробностей, прошу вас… – поморщился его собеседник. – Он, кажется, наблюдает по вашему поручению за отпрыском графа Румели, который сейчас учится в Санкт-Петербурге?

Уэскотт кивнул.

– Департамент разведки Адмиралтейства, который я имею честь представлять, интересуется проектами управляемых аэростатов. В России этим занимается один изобретатель, серб по национальности. Как нам удалось выяснить, он состоял в переписке с графом Николой Румели, он же наш старый знакомый «N». И есть все основания полагать, что серб принимал участие в создании воздушного корабля графа. Так что вам и карты в руки: свяжитесь с Лидделлом и потребуйте, чтобы болгарин вышел на изобретателя. Надо будет сделать вот что…

Божидар и раньше бывал в России, даже жил некоторое время в одной из южных губерний. Но в столице он оказался впервые – и был потрясен величественной, чисто европейской красотой и средоточием имперской мощи, которым дышало здесь буквально все. И свинцовый простор Невы у стрелки Васильевского острова, и каменные лики сфинксов, и ажурное кружево Летнего сада, и прямые, как стрелы, проспекты, сходящиеся к центру, увенчанному куполом Исаакия и адмиралтейской иглой… Репортер повидал Париж, Вену, учился в Берлине, но европейские столицы меркли рядом с величием Санкт– Петербурга.

Устроился он неплохо – рекомендательное письмо к болгарскому посланнику вместе с другими бумагами сделали свое дело. Но куда важнее оказалась открытка, переданная в условленном месте господину в безупречном английском платье и со столь же безупречным лондонским выговором. В обмен Божидар получил тощую пачку фунтов и рекомендацию поселиться в меблированных комнатах, в доме на Измайловской линии: «Обустройтесь пока, мистер Василов, освойтесь, займитесь репортерским ремеслом. Придет время – вас разыщут».

И его действительно разыскали, не прошло и двух недель. Правда, безупречного господина Божидар больше не видел: визитер продемонстрировал болгарину ту же открытку и представился Сэмюэлем Лидделлом, известным в Британии деятелем оккультных наук. Это повергло репортера в некоторое недоумение. Впрочем, он хорошо представлял, какой вес имеют в Европе масонские ложи и оккультные ордена, и не сомневался, что влияние их распространяется и на Россию.

И оказался прав. Лидделл сразу завалил его работой: надо было переводить на русский язык статьи и очерки оккультного содержания, и рассылать их в редакции газет. Причем, не ограничиваясь столичными изданиями – в список еженедельной рассылки входили три десятка газет и журналов по территории всей Российской Империи. Лидделл хотел, чтобы корреспонденции были составлены в разной манере, и если бы не безупречное владение русским языком (три года учебы в Одесской коммерческой гимназии), Божидар не смог бы справиться с этим заданием. И все равно, пришлось нанять троих студентов, из числа тех, что зарабатывали на учебу уроками и переписыванием пьес. Дирижируя этим трио, он обеспечил затребованный Лидделлом поток материалов под десятком различных псевдонимов.

Кроме работы на Лидделла, Божидар время от времени отправлял корреспонденции и в «Държавен вестник» и в «Ruritanische Kronen-Zeitung». Щедрые гонорары от шотландца вместе с поступлениями из редакции софийского правительственного листка и руританской газеты, позволяли жить на широкую ногу: он перебрался в пятикомнатные апартаменты, нанял прислугу, исправно посещал журфиксы и приемы, устраиваемые для репортеров ведущих петербуржских изданий, обзавелся знакомыми в болгарском и сербском землячествах. Жизнь определенно наладилась: Божидару казалось, что он оседлал фортуну и несется к сияющим вершинам успеха, если бы…

…если бы не встреча в день его прибытия в русскую столицу! Одним из первых заданий, полученных болгарином, было наблюдение за Безимом, доверенным телохранителем графа Николы, тем самым, что до судорог напугал Божидара на перроне. Через него предстояло выйти на сына графа, обучающегося в Морском Корпусе.

Лидделл, давая это поручение, был особенно настойчив: «Наш общий друг из Софии убедительно просит…» Следить за Безимом не составляло особого труда – тот поселился в доходном доме на Литейном и ежедневно ходил пешком до набережной Васильевского острова, к Морскому Корпусу. Там арнаут подолгу стоял напротив парадного входа, ожидая наследника. Мальчик появлялся на минуту-другую, да и то, не каждый день: видимо, внутренний распорядок был весьма строгим. Иногда, подождав впустую часа полтора, Безим размеренным шагом (он ни разу не взял извозчика) пересекал Николаевский мост и возвращался на Литейный. По выходным он сопровождал юного графа в прогулках по городу, причем нередко вместе с Николой был его товарищ, тоже кадет Морского корпуса.

Но всему рано или поздно приходит конец. Кадеты отбыли в Кронштадт, став недоступными для Божидара. Арнаут перестал выходить их дома, разве что выбирался в соседнюю лавку или совершал короткие моционы – обходил неспешным шагом квартал и снова пропадал из виду.

Лидделл, регулярно получавший донесения, требовал, чтобы Божидар познакомился с Безимом. Но арнаут, на первую же попытку завести беседу (на сербском, а потом и турецком языках) ответил таким пронзительным взглядом, что репортер едва не пустился наутек и наотрез отказался предпринимать новые попытки к сближению. Он не сумасшедший и не самоубийца: если англичане не понимают, что значит для арнаута клятва верности – это их дело. Он не намерен из-за их неведения подставлять горло под широкий, с обратным изгибом, албанский нож Безима! Но, к счастью, Лидделл не стал настаивать и дал своему подопечному новое поручение.

* * *

«Редакція наконецъ, можетъ познакомить публику съ конструкціей корабля Мировича, получивъ разрѣшеніе на это самаго изобрѣтателя. Впечатляютъ размѣры «аэроскафа». Корпусъ его имѣетъ длину около 150 футовъ, діаметръ болѣе 40. Хвостъ напоминаетъ опереніе стрѣлы. Движителями должны служить огромныя машущія крылья и воздушный винтъ, установленный въ кормѣ. Корабль Мировича комбинированнаго типа, то ѣсть легкій газъ разгружаетъ его лишь частично. Подъемъ же долженъ совершаться за счетъ взмаха крыльями. Но болѣе всего поражаетъ внутреннее устройство «Аэроскафа». Корпусъ имѣетъ жесткій каркасъ «изъ самаго крѣпкаго сорта дерева». Надъ корпусомъ возвышается рубка. Отсюда должно вестись управленіе всѣми механизмами и устройствами…»

Божидар откинулся на спинку стула. Он сидел в библиотеке с самого утра, и сейчас ему больше всего хотелось добраться до ближайшей кофейни и… репортер тяжко вздохнул и распахнул очередную стопку газет, простеганных по корешку шпагатом.

Когда журнал «Воздухоплаватель» опубликовал этот проект, многие энтузиасты поддержали Мировича. Средства собирали по подписке, для чего было создано «Товарищество по постройке воздушного корабля». Составленное по такому случаю «Обращение к соотечественникам» подписали два с лишним десятка инженеров, военных и флотских офицеров высоких рангов, столичных издателей.

В ряде журналов и газет появились статьи, описывавшие достоинства «Аэроскафа». Журнал «Огонёк» заверял читателей, что скоро изобретатель закончит постройку своего корабля и полетит на нём в Москву. Путь между двумя столицами займёт считанные часы. «Дай Бог, – писал безымянный автор статьи, – чтобы люди капитала признали всю пользу, всё величие этого изобретения и помогли Мировичу не только пустить в ход его «птицу», но и впредь работать на пользу человечества». Хвалебную статью поместил и популярный журнал «Нива», не раз потом возвращавшийся к этой теме.

Бурная рекламная кампания принесла успех: удалось собрать капитал в 200 тысяч рублей, а также получить помещение для постройки в Гатчине. Газета «Московские ведомости» писала:

«Намъ сообщаютъ, что постройка г. Мировичемъ птицеобразного воздушнаго корабля быстро продвигается впередъ. Работы, какъ полагаютъ, будутъ окончены къ августу сего года».

Болгарин пролистал подшивку «Воздухоплавателя», нашел «Обращение к соотечественникам» и просмотрел список тех, кто поставил подписи. Под номером «один» значился вице-адмирал Н.М. Соковнин, известный в России энтузиаст воздухоплавания.

Но строительство «Аэроскафа» так и не началось. Изобретатель уже работал над новым проектом управляемого аэростата, не имевшим ничего общего со странным рисунком, который был приведён в журнале – видимо, газетчики, не вникая в различия, перенесли старое название на очередное детище Мировича. И этот аппарат вполне может подняться однажды в небо, тем более, что сооружается не только на средства, собранные по подписке, но и на деньги, выделенные техническим комитетом Морского министерства.

Что ж, теперь Божидар вполне созрел для похода на публичные чтения, которые должны пройти через два дня в столичной «техноложке». Тема – «Управляемый аэростат «Русь» конструкции изобретателя– воздухоплавателя Романа Мировича». Болгарин мельком удивился, зачем понадобилось менять природное сербское «Радован» на «Роман», и тут же забыл об этом. В том, что ему удастся сойтись с изобретателем, репортер не сомневался: в Санкт-Петербурге немало выходцев из балканских княжеств, и они всегда рады землякам. Если, конечно, речь не идет о таких мрачных и угрожающих типах, как Безим…

Когда Смолянинов обратился к своему старому знакомцу с деликатной просьбой, генерал-лейтенант Антон Николаевич Никифораки поручил ознакомиться с этим делом дело барону Эверту. Барон во время недолгой службы в Кавалергардском полку, состоял под началом Никифораки, пока не пришлось уйти со службы из-за глупейшей истории с дуэлью. Но эскадронный командир не забыл лихого корнета: получив в 187…-м должность адъютанта шефа жандармов Шувалова, Никифораки пригласил бывшего подчиненного к себе. Тот долго не раздумывал; энергичному, деятельному барону в тягость была жизнь отставника, и он согласился надеть лазоревый мундир.

И ни разу об этом не пожалел. Острый ум Эверта по-настоящему развернулся на новой службе, а когда Антон Николаевич (уже примеривший генеральские эполеты), стал начальником штаба Отдельного корпуса жандармов, барон стал его помощником по особо деликатным делам. К каковым относилось все, так или иначе связанное с масонскими и оккультными организациям, запрещенными в Российской Империи – и, тем не менее, весьма популярным в петербургском обществе.

Ожидая Эверта, генерал велел принести канделябры со свечами и разжечь камин, прикрутив, предварительно газовые рожки. И теперь командир Отдельного корпуса жандармов со своим доверенным сотрудником, предавались привычному занятию: беседовали о делах за кубинскими сигарами, до которых оба были большие охотники.

Антон Николаевич пододвинул гостю шкатулку для сигар, стоящую рядом с зажигательницей, смахивающей на керосиновую лампу: стеклянный пузырь поверх медной банки с краником.

Эверт покосился на приспособление с некоторой опаской – внутри «огнива Дёберейнера» пряталась цинковая пластина, порождающая в реакции с серной кислотой водород. Горючий газ, попадая на губку катализатора, воспламенялся, и от зажигательницы можно было прикуривать. Эверту, конечно, был знаком этот хитроумный прибор, благо в моду он вошел еще при царствовании отца нынешнего Государя. И все же барон предпочел бы выудить уголек из камина, а не прибегать к алхимическим опытам. Останавливало уважение к владельцу кабинета. Эверт со вздохом потянулся к «огниву», прикурил и поспешно прикрутил бронзовый краник. Огонь погас; давление в стеклянном пузыре выросло, отжав кислоту от цинка, и выделение газа прекратилось. «Интересно, если уронить – рванёт или нет?» – подумал он, бережно отодвигая опасное устройство подальше от края стола.

Генерал с лёгкой насмешкой следил за этими манипуляциями.

– Не доверяете техническим приспособлениям? Может, оно и верно…

Эверт неопределенно пожал плечами.

– Что ж с ними делать, барон? – генерал пристроил сигару на край массивной малахитовой пепельницы, украшенной бронзовым изображением филина. – Ну, закроем мы одну газетенку за откровенно розенкрейцерские статейки – что, другие строчить перестанут? Наоборот, еще больше будут усердствовать!

– Да уж будьте уверены. – усмехнулся Эверт. – Не сомневаюсь, нынешнее обострение умело режиссировано и…

– …и режиссёр – за границей? – подхватил генерал. – Всё-то вы, батенька, об иностранных заговорах!

– Уж, простите, Антон Николаич, что отбиваю хлеб у нашего шестого отделения10, но судите сами…

Он извлёк из бювара несколько вырезок.

– Вот это – сообщения о прибытии в столицу разных фигур иноземного подданства. «Слово»…. «Русская мысль»… «Петербургский телеграф». Вот эти – Саратовская губерния, Москва, Киев, Нижний Новгород. А вот особенно интересно…

И бросил на зеленое сукно половинку газетного листа, сплошь исчерканную карандашом.

– Вот: «21-го июня сего, 188…-го года, в столицу прибыл Сэмюэль Лидделл «МакГрегор» Мазерс – известный маг, один из самых влиятельных оккультистов Европы, розенкрейцер, таролог, почетный член Общества Розенкрейцеров Англии и основатель «Второго Храма Германубиса» – организации, поставившей своей поддержание и возрождение традиции европейского гностицизма. В честь его прибытия дан обед в купеческом собрании Санкт-Петербурга. На обеде присутствовали…»

Генерал покачал головой.

– Да уж, совпадение: в столицу, является Лидделл и тут же газеты поднимают шумиху вокруг оккультной и иллюминатской бесовщины!

– Каким бы оборотистым не был этот «таролог», в одиночку ему все это устроить не под силу. Я имею донесения… да вот, полюбопытствуйте:

На стол легла новая пачка вырезок.

– Все это статьи на оккультные темы, размещенные в российских газетах стараниями одного человека – Божидара Василова, болгарина, который числится у нас корреспондентом нескольких европейских газет. По моим сведениям, делается это по прямому наущению Сэмюэля Лидделла, и на деньги, которые он платит болгарину. И деньги немалые – только за прошлый месяц таким образом было размешено не менее пятидесяти публикаций!

– Так в чем же дело? – удивился Никифораки, перебрав вырезки. Выслать мерзавца, и вся недолга. В двадцать четыре часа, по указанию из канцелярии градоначальника! Паспорт в зубы, и только мы его и видели!

– Не торопитесь, Николай Игнатьич, это еще не все. Я, разумеется, установил за болгарином слежку, и вскорости выяснилось, что газетными статейками о масонстве он не ограничивается. Недавно наш балканский друг проявил интерес к сербу, что строит в Гатчине воздушный корабль. Свел знакомство, несколько раз бывал у него дома…

– Вы о Мировиче? – генерал нахмурился. – Нехорошо, батенька, ой как нехорошо. Попахивает шпионажем!

– Вот и я так решил – и удвоил наблюдение. Выяснил, что Василов, помимо Мировича, плотно интересовался другим нашим балканским гостем. Я говорю о сыне графа Румели, юноше, что учится в Морском корпусе. Помните, вы поручали мне…

Генерал кивнул и насторожился.

– Так вот. Болгарин пытался следить за молодым человеком и его телохранителем, арнаутом. Хотя слежка – это громко сказано: совершенно дилетантские попытки наблюдения. Что, кстати, доказывает, что никакой он не агент: его используют, возможно втемную.

– Кто использует? Англичане? Лидделл, этот столовращатель?

– Сомнительно. – покачал головой Эверт. – Не станет такое серьезное заведение, как Форин Офис поручать важных дел столь одиозной личности! Разве что, он связник…

– Вот-вот! – начальник штаба Отдельного корпуса жандармов наставительно поднял указательный палец! – Связник! А нам с вами, голубчик, какая разница, если этот болгарский хлыщ получает от него указания?

– Вообще-то разница есть. – рассудительно заметил Эверт. – Одно дело, разоблачить и выслать связника и совсем другое – выйти прямо на резидента британской разведки. Связи, знаете ли…

Генерал с досадой поморщился.

_ А то мы с вами не знаем их связей! В Петербурге при дворе полно англофилов да англоманов, и далеко не в самых мелких чинах. А сколько среди них скрытых, если не явных масонов! Стоит резиденту пальцем шевельнуть – такой поднимут вой!

Эверт пожал плечами. Возразить нечего, тема, и правда, была больной до чрезвычайности.

– Так что, дорогой мой, готовьте-ка бумаги. Я сам войду к министру внутренних дел и потребую высылки и болгарина и, даст Бог, заодно и Лидделла. Взяли, понимаешь, манеру шпионить!

– Бумаги я, конечно, подготовлю, – осторожно ответил Эверт. – но все же, я бы просил ваше высокопревосходительство пока не давать им хода. В этом деле есть обстоятельства, не вполне для меня ясные. В процессе наблюдения за Василовым обнаружилось, что не мы одни к нему присматриваемся.

– Англичане из посольства? Сторожат своего агента?

– Если бы! Нет, совершенно незнакомая нам личность. По документам – подданный королевства Руритания, всего два месяца, как прибыл в Россию.

Брови у Никифораки полезли вверх.

– Руританцы? Этим-то лишėнцам что здесь понадобилось?

– Вот это пока и неясно. Собственно, я даже не уверен, к кому из этих трех он интерес – к Василову, к сыну графа Румели, или же к сербскому изобретателю. А потому, прошу болгарина не трогать, пока я не проясню этот вопрос.

– Ну, хорошо. – генерал нехотя кивнул. – Недели вам хватит?

Эверт склонил голову в знак согласия. Генерал сделал пометку в бюваре, встал, наклонился к камину и принялся ворошить угли короткой кочергой.

– Руритания, Руритания… что за ведомство у них занимается разведкой, не напомните?

– Собственно, внешняя разведка Руритании – это Особая экспедиция в подчинении статс-секретаря министерства Внешних сношений. Но я не припомню, чтобы они когда-либо светились в России. Впрочем, и наши возможности в Руритании крайне ограничены, не то, что в Австро– Венгрии или на Балканах…

Никифораки вернул кочергу на место, и некоторое время стоял, глядя на медленно умирающие языки пламени.

– Все когда-нибудь происходит в первый раз, дорогой мой. Должен признать, ваше сообщение о руританце весьма заинтересовало меня. Вы же понимаете, почему?

Барон кивнул. Разумеется – граф Румели, сына которого он опекал по поручению начальника, тоже имел руританское подданство. И то, что соглядатай из Руритании объявился в Санкт-Петербурге после того, как граф Никола пропал, а вокруг его наследника началась какая-то непонятная возня, конечно, не могло не привлечь внимание шефа.

– Так что, если будет что-то новое по этому делу – немедленно ко мне с докладом. И за Лидделлом присматривайте – чувствую, эти масонские пляски добром не закончатся.