Текст книги "В поисках «Руритании»"

Глава шестая

Из путевых записок О.И. Смолянинова.

«Наконец-то нам повезло, впервые с того дня, как экспедиция сошла на берег в Дар-эс-Саламе! Фортуна приняла облик казачьего урядника Степана Ерофеича – то-то, он ходит по лагерю гоголем, а на меня поглядывает с укоризной – «мол, ты, Иваныч, меня в харю, а я-то вона как отличился!»

Что ж, будем справедливы: урядник и вправду, «вона как». Если бы не затеянная им вылазка мы бы до сих пор пребывали в неведении. В самом деле, кому в голову придет, что шайка чернокожих налетчиков таскает с собой по саванне немца-археолога, чудом уцелевшего после воздушной катастрофы?

Впрочем, катастрофы ли? Карл Дрейзер подробно описал диверсию, учиненную французом-механиком по фамилии Рюффо. Похоже, граф Никола был прав: кто-то очень не хотел, чтобы его предприятие увенчалось успехом. И дело, конечно не в том, чтобы помешать Леньяру совершить «рекордный» перелет, ставки в этой игре намного крупнее…

Итак, «Руритания» нашла свой последний приют примерно в сотне верст к юго-востоку отсюда. После того как Дрейзер и негодяй Рюффо спаслись с погибающего дирижабля, тот еще какое-то время – и немалое, как оказалось! – продержался в воздухе. Но долго это продолжаться не могло и в конце концов лишенное управления воздушное судно порывом ураганного ветра бросило на горный склон недалеко от крупного поселения одного из местных племен, называемого «ваниоро».

Творению инженера Леньяра, можно сказать, повезло – водород, наполнявший баллоны, не воспламенился. Зато не повезло Леньяру и его спутникам. Падение пережили лишь пятеро, из них трое, включая самого Леньяра, погибли в случайной схватке с ваниоро, когда дикари осмелели настолько, что приблизились к месту падения «Руритании». Еще один, археолог, коллега Дрейзера, сломал при катастрофе ногу и двумя неделями позже умер от «гнилой горячки» – судя по всему, гангрены, развившейся из-за открытого перелома голени. Пятый же, прожив у ваниоро месяца два, попытался бежать и даже преуспел в своем намерении. Но далеко не ушел – обглоданный гиенами труп беглеца нашел отправленный в погоню отряд охотников-ваниоро.

Если верить Дрейзеру, дикари очень убивались о гибели «посланцев небес». Ваниоро, в отличие от своих южных соседей, не отличаются особой воинственностью – они по натуре скорее торговцы и ремесленники. Главный источник их благополучия – соляные варницы; жизнь ваниоро ведут оседлую, можно сказать, мирную. И когда на головы им свалилось немыслимое сокровище в виде обломков «Руритании», дикари сочли это за знак небес, и знак, безусловно, добрый. Они вовсе не собирались лишать жизни злополучных воздухоплавателей – бедняга Леньяр сам спровоцировал кровопролитие, схватившись за револьвер.

Последний из уцелевших аэронавтов, тот самый неудачливый беглец, принес своим «хозяевам» немалую пользу. Он научил ваниоро разбирать ажурные металлические конструкции, оставшиеся от корпуса «Руритании» и сооружать из них нечто вроде цирковых шатров, укрытых полотнищами из оболочки дирижабля. Он приспособил к делу металлические тросы, блоки и кое-какие механизмы, например, лебедку и обломки парового котла. И даже посулил привести в порядок уцелевшую митральезу – но выполнить обещание не успел.

Дрейзер, приземлившись, почти сразу потерял из виду Рюффо. Ученому повезло – дня не прошло, как его подобрали саванне негры из какого-то неведомого племени. Вместе с ними он несколько месяцев скитался по саванне, пока не попал в селение ваниоро (его «спасители» отправились туда за солью) и узнал там о судьбе своих спутников. Ваниоро предлагали немцу остаться, обещая ноги мыть и воду пить – очень уж им хотелось заполучить белого человека, способного исправить «небесное оружие». Но спасители Дрейзера не уступили ценную добычу, и вскоре покинули селение ваниоро, забрав «найденыша» с собой. Что они собирались делать с ним – так и осталось загадкой; на обратном пути их дорога пересеклась с тропой бандитской шайки уже знакомых нам мангбатту. После чего и Дрейзер, и пять корзин с солью, приобретенных у ваниоро, сменили владельцев – разумеется, без согласия последних.

Неправедно нажитое добро не пошло налетчикам впрок: и недели не прошло, как они встретились с экспедицией и имели неосторожность рассердить молодцов-забайкальцев. И вот теперь Дрейзер сидит у огня, кутаясь в одеяло, и в третий раз пересказывает нам историю своих скитаний.

Оставался вопрос: куда делся диверсант, механик по имени Рюффо? У ваниоро он не объявлялся, в этом Дрейзер был уверен. А найти этого злодея надо, хотя бы для того, чтобы выяснить, по чьему наущению он подстроил крушение воздушного корабля.

Что ж, похоже, и нам придется нанести визит в селение ваниоро. Дрейзер уверял, что дикари тщательно собрали и сохранили все, что смогли отыскать на месте падения дирижабля – так может, они, заодно, прибрали к рукам бортовой журнал, или какие-нибудь документы, принадлежавшие Леньяру? В любом случае, больше искать негде – а значит, путь наш лежит на север, в страну ваниоро.

Но тут имеются некоторые сложности в лице уже знакомого нам негритянского царька Мванги. Когда экспедиция покидала Рубагу, сей грозный властитель как раз собирался в поход на ваниоро. К нему готовы были присоединиться многочисленные разбойничьи шайки, вроде перебитых забайкальцами мангбатту. Так что скоро эти и без того неспокойные края будут охвачены самой настоящей войной, и экспедиция рискует оказаться в самом ее горниле…»

– …выбор у нас невелик: можно предложить помощь Мванге в обмен на разрешение покопаться в трофеях…

Рядом со Смоляниновым у костерка, на кошмах устроились поручик, кондуктор Кондрат Филимоныч и урядник Ерофеич. Казачки с Антипом Кабанга держались в стороне – начальству, известное дело, виднее. Мадмуазель Берта тактично удалилась в свою палатку, за что Смолянинов был ей весьма признателен – она, конечно, все узнает, но обсуждать при посторонних цели «секретной» все же, не следовало.

–.. а можно наоборот, принять сторону ваниоро. – продолжил мысль начальника Садыков. – Может, дикари и сами отдадут то, что мы ищем. Зачем им бумаги, в которых они, все одно, ни рожна не разберут?

– Это, ежели они целы, бумаги-то. – прогудел кондуктор. – А ну, как негритянцы давно их скурили?

– Так не курят они табака, Кондрат Филимоныч! – усмехнулся Смолянинов. – Не знают здесь такого обычая. Разве что, извели по иной надобности?

Пронька, по молодости лет не имеющий голоса на военном совете, прыснул в кулак. Фрол недовольно пхнул его локтем в бок – сиди, мол, тихо…

– Куды-ы там… – отмахнулся кондуктор. – Оне по ентой самой надобности пучком травы обходятся. Чего с них взять, с голозадых-то!

Посмеялись. Кондрат Филимоныч потянулся к костру за угольком, раскурить погасшую трубочку-носогрейку. Смолянинов, который сам не курил, с удовольствием вдохнул сладковатый аромат турецкого табака, купленного во время стоянки в порту Аден. Урядник Степан Ерофеич, не одобрявший, как и полагается староверу, «бесовского зелья», покосился на кондуктора неодобрительно.

– С Мвангой, конечно, можно и договориться – продолжил начальник экспедиции. – но где гарантия, что он выполнит договор и поделится с нами добычей? Как бы, не захотел вместо этого еще и нас ограбить, с него станется!

– Точно! – поддакнул урядник. – Нельзя Мванову верить, личность самая ненадежная. Одно слово, нехристь, не то, что здешний народишко!

Ваниоро, в отличие от их недобрых соседей, охотно пускали к себе миссионеров. Тем более, что те доставляли им из немецкой фактории, что располагалась на восточном берегу Альберт-Нианца всякие полезные вещи по сравнительно скромным расценкам – мыло, отрезы бумажной ткани, утварь фабричного производства, топоры, а главное, свинец, ружейные капсюли и порох для их невеликого огнестрельного арсенала.

Все это ваниоро могли выменивать и у арабских торговцев, время от времени наведывавшихся с севера – а заодно перенять, подобно многим племенам, магометанскую веру. Но не сошлись в коммерции: чужаки вознамерились подгрести под себя соляную торговлю, чего вожди ваниоро стерпеть не могли. Однажды полтора десятка незадачливых арабских коммерсантов проснулись с перерезанными глотками, и с тех пор их соплеменники упорно натравливают на ваниоро другие племена, посговорчивее – ваганда или тех же мангбатту…

Из переписки поручика Садыкова с мещанином Картольевым

«И снова шлю тебе мой привет, друг мой Картошкин! Можешь поздравить своего гимназического товарища: здесь, в самом сердце Черной Африки мы сумели найти то, что искали – обломки воздушного корабль французского изобретателя Клода Леньяра, на котором сей отважный мсье пустился в далекий вояж. Ты, верно, читал в газетах об этом отважном предприятии – как и о том, что управляемый аэростат Леньяра, именуемый «Руритания» без вести сгинул над Черным континентом.

Теперь мы точно знаем, где это случилось – к северу от озера Альберт-Нианца, в дальних предгорьях плато Буниоро. Судьба храбрецов, составлявших команду воздушного корабля, ужасна: кто-то погиб, сверзившись с огромной высоты; кто-то сложил голову в схватках с дикарями, кого-то разорвали дикие звери. Уцелел лишь один, ученый– археолог по фамилии Дрейзер – тот самый бедолага, которого мы отбили у шайки негритянских бандитов! Он-то и поведал нам эту трагическую историю.

Кажется, осталось немного: добраться до обломков дирижабля, осмотреть их, сделать подробное описание – и можно поворачивать оглобли, как выражается наш урядник Степан Ерофеич. Но не тут-то было!

Я, помнится, упоминал о том, что здешние края охвачены войной. Ты, верно, спросишь: а вам-то что за дело до дикарских склок? Миновать поскорее опасные края, да и вся недолга! Все верно, да только судьба распорядилась иначе: злосчастная «Руритания» свалилась с небес возле селения одного из враждующих племен. Так что, боюсь, придется нам с головой окунуться в бурлящий котел межплеменных баталий.

Итак, нам предстоит сделать выбор: ваганда или ваниоро? Кого поддержать в этой междоусобице? На пути к озеру Альберт-Нианца мы успели побывать в гостях у ваганда, и даже познакомились – слава Богу, не накоротке, – с их царьком, по имени Мванга. Сей негритянский сатрап пользуется у соседей самой скверной репутацией за воинственность и чрезвычайно дурной характер. По слухам, он велел вырезать обитателей местной евангелистской миссии и будто бы собственноручно отсекал несчастным головы!

Вот и сейчас: объявленный этим душегубцем военный поход имеет целью полный и окончательный захват соляных варниц, принадлежащих ваниоро. Предстоящая кампания видится примерно так: войско Мванги, состоящее из ваганда и союзных племен, нападают на самое крупное селение неприятеля. В этом селении три раза в году проводят «соляные» ярмарки; последняя состоялась совсем недавно, а значит, захватчики могут рассчитывать на изрядную поживу. И, как назло, рядом с этим самым селением разбился дирижабль Леньяра, и тамошние негритянцы сволокли туда все, что сумели найти на месте крушения!

Слава Богу, негры не знают артиллерии – стычки решаются перестрелками с близкой дистанции и в рукопашной резне. После чего захваченное селение подвергается разграблению, а потом обыкновенно предается огню. Негритянские хижины из тростника и пальмовых листьев вспыхивают как порох, так что на пожарище не остается даже угольев. И, ежели бумаги с «Руритании» в самом деле, здесь, то ни в коем случае нельзя подвергать селение ваниоро опасностям штурма! А значит, хочешь – не хочешь, а придется им помогать помощь. Благо, ваниоро нуждаются в ком-то, кто заставит действовать снятую с погибшей «Руритании» пушку.

Так что ждет нас, как говорят карточные гадалки, долгая дорога и хлопоты в казенном доме – сиречь, непростые переговоры с вождями ваниоро, до которых предстоит еще добраться, преодолев изрядное расстояние по здешним, далеко не самым спокойным местам. Хорошо хоть, сами ваниоро известны своим миролюбием. Это племя неизменно предпочитает войне торговлю и охоту, но всегда готово дать отпор любому врагу. Дрейзер упомянул, что у ваниоро нет единого правителя, наподобие Мванги у их соседей ваганда. Здесь в обычае нечто вроде родового совета, в котором состоят главы самых крупных и влиятельных семейств. Промежду них выбирают троих старейшин, которые и управляют повседневными делами племени.

Засим – пора заканчивать эту эпистолу. Прости великодушно, друг мой Картошкин, за краткость изложения – недосуг, пора собирать барахлишко, навьючивать наших верных осликов и отправляться в гости к будущим союзникам…

Писано в июле сего, 188… года, на плато Буниоро, в лагере российской экспедиции.»

Кондуктор Кондрат Филимоныч погладил вороненый металл, кое-где тронутый ржавчиной, подергал коленчатую рукоять. Связка из пяти стволов, стянутая бронзовым обручем, провернулась, издав при этом неприятный для слуха скрежет – будто шестерни приводного механизма перемалывали битое стекло. Система была мудреная: при провороте, каждый из стволов захватывал из пристроенного сверху лотка патрон в латунной гильзе и производил выстрел. После чего стреляная гильза выбрасывалась прочь, и ствол снова изготавливался к стрельбе. Таким образом, крутя рукоять и направляя плечевым упором стволы на цель, канонир «Гочкиса» мог производить до двух с половиной сотен выстрелов в минуту.

– Ну, что скажешь, Филимоныч?

Кондуктор сощурился и поскреб пятерней затылок.

– Я-то сам не комендор, больше по боцманской части. Но и с этими тарахтелками дело иметь приходилось, а как же! Они на нашем «Крейсере» стояли – по две штуки, на полубаке и на шканцах. Я по боевому расписанию числился при правом баковом, вторым нумером, заряжающим. Ну и починять случалось. Тока эта орудия хранцузская, а наши были Тульского завода.

Смолянинов обошел предмет их беседы – пятиствольную револьверную пушку системы «Гочкис» калибром в полтора дюйма. Во Франции, на родине этого орудия, такие называли «митральезами».

– До вечера с починкой управишься?

– А чего ж не управиться? Делов-то на рыбью ногу: лоток для патронов чутка замят, да еще крышка приемника перекособочена. Выправить их, и вся недолга!

Кондуктор навалился на деревянный, обшитый кожей плечевой упор, крутанул ручку. Внутри цилиндрического казенника заскрипел маховик, лязгнул вхолостую рычаг подачи патронов, стволы провернулись, снова резанув слух протяжным скрежетом – и замерли на половине оборота. Кондрат Филимоныч нахмурился, надавил на рукоятку посильнее, но стволы едва дрогнули. Тогда он заглянул в открытый лючок, набрал полную грудь воздуха и сильно дунул внутрь казенника. В ответ, в усатую, обветренную физиономию полетели клубы пыли с мелким песком. Кондуктор отшатнулся, закашлялся и принялся ожесточенно протирать глаза.

– Тьфу, чтоб тебя… заклинило! Надо затыльник свинчивать, крышку снимать, почистить ейные потроха, маслицем пройтись… А то, вишь, всякая дрянь в механизьму набилась, а это непорядок! Стволы, опять же, продраить, небось, нарезы мхом заросли… Слышь, Иваныч, масло требуется, али сало ружейное, много!

– Пальмовое подойдет? – отозвался Смолянинов. – Скажи неграм, приволокут, сколько надо. Или жира бараньего, у ваниоро его полно.

– Сгодится. Тока учти, ни картечей, ни шрапнельных снарядов, как у нас, на «Крейсере», к этой орудии нет: одни гранаты, да еще десятка три чугунных ядер[11]11
  «Ядрами» тогда называли цельнолитые из чугуна или стали снаряды, предназначенные обыкновенно для практической стрельбы..


[Закрыть]. От этих вообще проку никакого, болванка – она болванка и есть. Да и гранаты к «Гочкису» совсем никудышные: бывалоча, донце при разрыве оторвет, а осколков-то и нету. А то и вовсе только взрыватель вышибет, а сама граната цела! По катеру, или по миноноске такой ерундой еще можно пулять – котел там продырявить, борт рассадить. Или, скажем, на учебных стрельбах по щиту мишенному садить милое дело! А по пешим солдатам, особливо издаля – одна трескотня. Разве что, кому в живот али в грудь угодит, тогда, ясное дело, наповал…

– А тебе-то доводилось из такой пушки по живым людям стрелять, или только на учениях, по мишеням? – после небольшой паузы поинтересовался начальник экспедиции.

– Да было разок. – неохотно ответил кондуктор. – В запрошлом годе шли мы на «Крейсере», из Кронштадта в порт Владивосток. Как миновали Молуккский пролив – сейчас командиру депеша с аглицкого сторожевого корвета: мол, лихие люди в этих водах шалят, разбивают китайские джонки и всякие прочие каботажные посудины. Да и европейского подданства торговые суда, случается, грабят. Так не поверишь, Иваныч: дня не прошло, как мы в самый аккурат на косоглазых татей наскочили! Они, вишь, остановили голландский бриг, команду, пассажиров – на ножи, а сами давай шарить по трюмам да каютам. Как нас увидели перепугались, барахлишко побросали, и кинулись паруса ставить, чтобы, значит, задать драпу. Да только шалишь: как ты жилы не рви, а от клипера вот так, дуриком, нипочем не убежать! А когда мы тех злодеев догнали, они сдуру принялись из ружей палить, и наводчика, дружка моего, Лаврушку, поранили. Вот, стало быть, и пришлось мне заместо него встать. Ну, я прицел подправил, ручку крутанул – злодеи и повалились, чисто рюхи городошные[12]12
  Фигуры, составленные из деревянных чурок в русской народной игре «городки».


[Закрыть]! Одному граната в самое плечо угодила – так ей-богу, не вру, руку напрочь оторвало, вместе с ружьем за борт улетела…

– Ясно. – кивнул Смолянинов. – Ну, ничего, подойдут и эти твои гранаты. Здешние обитатели пушек отродясь не видели, глядишь, одним грохотом напугаем до полусмерти. Опять же, негритянские вояки в атаку толпами бегают, по такой цели и захочешь – не промахнешься.

И покачал на ладони гочкисовский патрон в тускло-желтой латунной гильзе. Весил он не меньше двух с половиной фунтов. Смолянинов уже знал, что взрывчатая начинка состоит из полутора унций[13]13
  1 унция – 29, 86 грамма.


[Закрыть] французского хлопчатобумажного пороха. Маловато, что и говорить…

– Ну, значит, решено. И вот еще что: надо бы соорудить какое ни то закрытие для стрелка, ты мне нужен живой и, желательно, невредимый. Поищи в хламе, который от "Руритании" остался, какой ни то железный лист и приладь к тумбе на манер щита. В помощники можешь взять Антипа, заодно научишь его обращаться с этим агрегатом, будет тебе номер в расчет.

Кондуктор похлопал «Гочкис» по бронзовому затыльнику.

– А что, дело! Антип малый толковый, рукастый, даром, что кавалерист. Сгодится. Сейчас прямо и пошлю его железо для щита добывать…

Смолянинов усмехнулся, представив, как бывший лейб-улан с матами и зуботычинами выдирает искомую железяку у прижимистых, хозяйственных ваниоро. Еще бы: железный лист в этих краях – немалая ценность, просто так негры его не отдадут. Такой крик поднимут, что антилопы в саванне с копыт попадают…

– Ну, вот и решили. Ты уж, Кондрат Филимоныч, не подведи, чтоб к закату все было готово – зайду, опробуем. А ночью ты мне еще понадобишься, есть одна мыслишка…

Глава седьмая

Приведенного из караулки руританца усадили на конторский табурет – его принес из приемной адъютант, и удалился, повинуясь едва заметному жесту владельца кабинета.

За плечом задержанного встал конвоир, высоченный жандармский вахмистр в каске и при палаше. Жандарм преданно ел глазами начальство, не забывая все время косить глазом на подопечного. Руританец сидел, не шевелясь, уронив голову на грудь, и свет газового рожка едва освещал ему лицо.

Платье незнакомца заставил генерала удивленно поднять бровь: ткани и такие же кальсоны – чистые, только из кладовки каптенармуса, с жестяными острыми складками, какие обыкновенно получаются от долгого хранения. Длинные завязки кальсон змеились по мозаичному паркету – руританец был бос.

– Изъяли одежду для досмотра – шепнул Эверт, предупреждая вопрос шефа. – И не зря старались: в подкладку сюртука был зашит паспорт на имя какого-то австрияка, причем описание внешности полностью совпадает с тем, что указано в руританских бумагах.

– Фальшивка? – сощурился Никифораки.

– Несомненно. И еще кое-что, поинтереснее… вот!

Генерал бросил взгляд на листок тончайшей рисовой бумаги, густо исписанный убористым почерком. В нижнем углу проступал бледный фиолетовый оттиск с гербом в виде орла, сидящего на скипетре.

– Написано по-немецки. – прошелестел Эверт. – Нечто вроде рекомендательного письма доверенным лицам. Обратите внимание: личная печать Вильгельма Гольдстайна. Сей господин, отпрыск не самого знатного аристократического рода, считается в руританских коридорах власти весьма крупной шишкой, поскольку возглавляет Особую экспедицию при министерстве Внешних сношений. Это, если припоминаете…

– Да-да, конечно, барон… – кивнул Никифораки. – Заграничная разведка. Выходит, Гольдстайн – мой руританский коллега?

Сидящего на стуле генерал, казалось, не замечал.

– Точно так-с, он самый и есть. Кстати, этот господин, как и вы, сперва служил в конной гвардии, но карьеру предпочел сделать в тайной службе. И он, надо думать, кому попало, он рекомендательных писем с личными печатями не раздает. Похоже, в наши сети попалась крупная рыба!

Генерал с интересом посмотрел на пленника. Тот по-прежнему не поднимал головы, словно изучая то ли свои босые ступни, то ли завязки кальсон.

– Значит вы, сударь, изволите состоять под началом герра Гольдстайна?

Руританец дернулся, попытался встать, но плюхнулся назад– жандарм немаленькой своей ручищей припечатал беднягу к сиденью. Пленник недовольно дернулся, но противостоять медвежьей хватке ему явно недоставало сил. Тогда пленник вскинул голову и вызывающе поглядел на хозяина кабинета. Теперь лицо его было хорошо видно: узкий, костистый профиль, слегка крючковатый нос, лоб с большими залысинами. Правый глаз заплыл громадным фиолетовым кровоподтеком, губы в кровяных ссадинах.

– Это его в участке так отделали? – негромко осведомился Никифораки.

– Никак нет, вашсокопревосходитство! – жандарм вытянулся, громко щелкнув каблуками. – Так что, сопротивлялся при задержании!

– А вот это вы зря, голубчик. – мягко продолжил генерал, обращаясь к сидящему на табурете человеку. – Это вы нехорошо подумали. Наши околоточные – такие, знаете ли, грубияны, чуть что – сразу лезут кулачищами в самую морду! Особенно, ежели кто разгуливает по городу с трупом на закорках. В другой раз, душевно вас прошу, будьте осторожнее, а то ведь так и до беды недалеко!

Руританец в ответ лишь криво усмехнулся и попытался пожать плечами. И не преуспел – ладонь вахмистра по-прежнему придавливала его к сиденью.

– Будешь говорить, сволочь? – гаркнул вдруг Шебеко, да так, что здоровяк жандарм чуть ли не присел от неожиданности. – Отвечать, когда спрашивают! В глаза смотреть, кому сказано!

Руританец отшатнулся, чуть не опрокинувшись на конвоира вместе с табуретом. Генерал сделал два шага и навис над ним какой-то хищной птицей. Лицо пленника сделалось бледным как мел; он шевелил губами, не в силах выговорить ни единого слова.

– А он не обгадиися с перепугу, Антон Николаич? – негромко поинтересовался Эверт. – Руританский народишко – дрянь, трусы, такого героя сытая курица заклюет!

– Да как вы смеете, сударь! – взвился с табурета пленник. Точнее, попытался – с известным уже результатом. – Я не позволю… сатисфакция… честь рода…

– Похоже, и этот из конных гвардейцев. – удовлетворенно констатировал Никифораки. – У них в Руритании, что, так принято: из гвардии, и прямиком в секретные агенты?

– Я бы рекомендовал вам, сударь, отвечать на вопросы его высокопревосходительства. – на этот раз в голосе Эверта не было и тени иронии. – Вы задержаны на территории другого государства с документами на чужое имя. К тому же, при обстоятельствах, позволяющих заподозрить покушение на убийство. Этого достаточно, чтобы упечь вас на каторгу в Сибирь, до конца дней. Вы, надеюсь, слыхали про Сибирь?

– Не понимаю, в чем вы меня обвиняете! – истерически взвизгнул пленник. Видимо, упоминание о Сибири его проняло. – Да, я служу в Особой экспедиции, но богом клянусь: здесь я по делу, никак не затрагивающему интересов вашей страны! Этот господин, Василов, он ведь даже не российский подданный!

Генерал непонимающе посмотрел к Эверту.

– Какой еще Василов? В протоколе значится, что его задержали с каким-то подозрительным типом с Балкан – то ли турком, то ли албанцем?

Столько искреннего недоумения было в его голосе, что непосвященный человек и впрямь мог бы поверить: генерал только сейчас впервые услышал о каком-то Василове. Впрочем, из непосвященных в этом кабинете был только руританец, для которого весь спектакль, собственно, и предназначался.

– Это тот самый болгарский проходимец, что шпионил за Мировичем, изобретателем управляемого аэростата. И есть подозрение, что именно Василов стоит за нападением на дом Мировича и похищением чертежей!

– Вот как? – генерал повернулся к руританцу. – Значит, наш гость как-то связан с этим проходимцем? Впрочем, какой же он проходимец? Шпион! Любопытно, крайне любопытно! Выходит, ведомство герра Гольдстайна интересуется военными секретами Российской Империи?

На руританца было жалко смотреть. Лицо его сделалось белым, как крахмальная скатерть, на лбу выступили капли пота.

– Клянусь честью, я и понятия об этом не имел! Какой шпион, какие военные секреты? Я… мы… наша служба расследует загадочное исчезновение барона Виттельсбаха, а не ворует секретные документы! А Василов проявлял интерес к барону Виттельсбаху еще будучи в Болгарии, и даже публиковал в софийском листке статейки о его исчезновении – чем и привлек наше внимание. И когда я встретил этого писаку здесь, то, конечно, сразу заинтересовался! И не зря – он, оказывается, следил за доверенным телохранителем барона Виттельсбаха, который, как мы полагали, сбежал сразу после его исчезновения.

– Барон Виттельсбах, говорите? – на губах Никифораки мелькнула недобрая усмешка. – Известный так же, как граф Никола Румели? И что же, ваше начальство вообразило, что искать его следует в России?

На руританца было жалко смотреть.

– Любопытно, крайне любопытно… – повторил безжалостный Никифораки. – Вот что, любезный, давайте-ка, излагайте все с самого начала и пожалуйста, поподробнее. И, кстати – вы ведь нам до сих пор не представились?

* * *

Барон Эверт перебрал листки, в беспорядке разбросанные на столе. Особой нужды в этом не было – за последние несколько часов, он выучил их наизусть.

Генерал потянулся к шкатулке с сигарами, искоса наблюдая за манипуляциями подчиненного. Химическая зажигательница, как назло, барахлила – сколько владелец кабинета не поворачивал медный краник, пламя появлялось совсем уж крошечное и моментально угасало. Помучавшись с полминуты, Никифораки поставил хитроумный прибор на стол полку и потянулся за каминными щипцами.

– Ну и что мы в итоге имеем?

Эверт невесело усмехнулся. В уголках его глаз залегли глубокие тени; все в ротмистре свидетельствовало о крайней утомленности.

– А имеем мы бледный вид и вялую печень, как говорит один мой знакомец. Кажется, он родом откуда-то с юга. Из Бессарабии, или, может, из Одессы…

Никифораки, раскуривавший бледно-зеленую гавану, от неожиданности поперхнулся и закашлялся. При этом он чуть не выронил щипцы, в которых багрово тлел уголек.

– Однако же, и знакомцы у вас, барон!

– Не поверите, Антон Николаевич, но и за чертой оседлости попадаются весьма толковые люди. Особенно в рассуждении наших с вами занятий.

– И это вы таки хóчете сказать греку с угла Канатной и Малой Арнаутской? – В голосе Никифораки вдруг прорезался отчетливый южнорусский говорок. Начальник штаба Отдельного корпуса жандармов происходил из дворян Екатеринославской губернии; отец его, обрусевший грек, дворянин православного вероисповедания родился в Санкт-Петербурге. Тем не менее, генерал нередко вспоминал о детстве, проведенном у дядюшки, выходца из семьи греческих хлеботорговцев, обосновавшихся в Одессе еще при Павле Первом, и Эверт в такие моменты с удовольствием подыгрывал шефу.

Никифораки отложил сигару.

– Впрочем, простите, барон, я позволил себе несколько отвлечься. – Речь его снова сделалась сухо-казенной, какая только и приличествует жандармскому генералу. – Давайте-ка поскорее покончим с этим делом, а то что-то мы засиделись…

– Признаться, я и сам мечтаю доехать до дома, принять ванну и залечь на подушку минут эдак на шестьсот.

Они провели в здании штаба Отдельного корпуса Жандармов не меньше пятнадцати часов.

– Итак, ваше высокопревосходительство, подведем итоги. Наш гость – Виллėм Пернштėйн, руританский дворянин. Уверяет, что потомок Виллема II-го из Пернштейна, видного сановника средневекового чешского короля Владúслава Второго. Впрочем, это не интересно… так, служил в конных гренадерах, и не где-нибудь, а в роте Алой стражи – это отборные гвардейцы, несущие охрану внутренних покоев замка Штадтшлосс, резиденции руританских королей. Год назад вышел в отставку и поступил в Особую экспедицию…

Генерал бегло просмотрел поданный бароном листок.

– Смотрите-ка, наш друг состоит в чине ротмистра!

– Как и я. – усмехнулся барон.

– Верно, и тут полнейшее совпадение! Что там еще?

– При задержании предъявил подлинный руританский паспорт на свое имя. При обыске, под подкладкой сюртука обнаружен другой паспорт, уже на имя подданного Австро-Венгерской Империи Ярослава Элиаша, коммерсанта. По собственным Пернштейна словам, этим документом он не пользовался, приберегая его для особых случаев. В Россию же въехал по руританскому паспорту, по нему же и выправил вид на жительство в столице.

– Цель визита: изучение диалектов западных славян в Петербургском университете. – прочел генерал. – Так он еще и студент…

Никифораки, как любой жандармский генерал, терпеть не мог студентов, полагая их ненамного меньшим злом, нежели иностранные шпионы.

– И тут руританцу несказанно повезло: чтобы поддерживать свою легенду, ему приходилось время от времени бывать в библиотеке Петербургского Университета. Там-то и он и подцепил Василова: болгарин искал среди тамошних студиозусов новых кандидатов в сочинители эзотерических статеек для Лидделла – и попался Пернштейну на глаза.

Генерал взял со стола еще один лист.

– Может и повезло, да только в Петербурге он мало что накопал. Только-то и успел, что найти Василова, а через него выйти на Безима. И тут повезло уже нам – руританец начал следить за арнаутом всего за три дня до истории с Мировичем. Потому и оказался на месте действия: дошел за Безимом до дома на Фонтанке и собрался подождать, покуда он выйдет. А когда услышал, что на бельэтаже, в комнатах инженера, завязалась драка – не утерпел…

– …и на лестнице его чуть не сбил с ног Василов. – подхватил Эверт.

– Но наш герой не решился того преследовать, а заглянул в квартиру, где и нашел окровавлėнного Безима и прочих действующих лиц. Остальное мы знаем.