Текст книги "В поисках «Руритании»"

Глава третья

Время, потраченное на ознакомление с творениями Мировича не пропало даром. Обнаружив земляка в толпе зевак, облепивших его после лекции, изобретатель приятно удивился. А когда выяснилось, что земляк этот – репортер, и ему хорошо известны и другие работы докладчика, тот окончательно растаял и пригласил нового знакомого отобедать. После чего оба, вполне довольные друг другом, расстались, условившись о следующей встрече.

Дальше все пошло как по маслу. Несколько обедов в дорогих заведениях, счета за которые Божидар исправно прикреплял к донесениям; посещение еще одной публичной лекции, отчет о которой был отослан в Софию в виде пространного очерка и, наконец, то, ради чего городился огород: приглашение в Гатчинский Воздухоплавательный парк. И не в ту часть, что открыта для публики, а в мастерские, святая святых самого передового в Российской Империи воздухоплавательного проекта.

Это был уже не «Аэроскаф» – веретено, машущее крыльями – а дирижабль традиционной конструкции, объемом в сто восемьдесят тысяч кубических футов. Размеры корпуса остались почти прежними: длина тридцать саженей, диаметр корпуса в самом широком месте (по мидель– шпангоуту, как туманно выразился Мирович) – шесть. В отличие от «Руритании», сгинувшей недавно над Африкой, дирижабль «Русь» должен иметь жесткую конструкцию на основе решетчатого каркаса из изобретенного Мировичем аборита, лёгкого и прочного материала, состоящего из сцементированного во много слоев древесного шпона, и покрытого шёлковой газонепроницаемой оболочкой. Несущим газом будет служить водород, и серб не раз сетовал, что не успел хорошенько изучить систему баллонов с горячим воздухом, изобретенную Шарлем Леньяром и устроить такую же на своем аппарате. Правда, это потребовало бы совсем иных технических решений, ведь приводить «Русь» в движение должны не паровые машины, а специально сконструированные для нее газовые моторы. Двигатель системы Мировича имел подогреваемый, на манер парового котла, газолиновый бак (серб называл его "газовым аппаратом"); топливо, испаряясь в нём, поступало в «запально-клапанные коробки» между па́рами горизонтальных оппозитных цилиндров.

В-общем, Божидар наведывался в Воздухоплавательный парк чуть ли не ежедневно, и один раз даже удостоился чести наблюдать, как площадку строительства посетил император. Хозяин земли русской с интересом выслушивал объяснения Мировича о перспективах воздухоплавания. Божидара оттерли в сторону, и он почти ничего не слышал, зато самого Александра разглядел превосходно: высокий человек с глазами чуть навыкате, ухоженными бакенбардами и залысинами на большой круглой голове, одетый в лейб-казачий мундир. Царь стоял в плотном кольце свитских, и репортер попытался вспомнить, сколько раз на него покушались – два, три? И это в благодарность за невиданно либеральные реформы! Божидар, как и всякий его соотечественник, относился к русскому царю с благоговением – ведь это по воле Александра II-го Болгария обрела независимость от османского ига! Журналист даже испытал легкий укол совести: как получилось, что он, болгарин, работает против царя-освободителя?

Мимолетное раскаяние, впрочем, не помешало ему сообщить англичанину о том, что император пообещал сделать первым командиром нового воздушного корабля не кого-нибудь, а собственного племянника, сына великого князя Константина Константиновича – благо, тот уже успел отличиться во время Балканской кампании и даже был произведен в лейтенанты флота. Присутствующие ахали, дамы хватались за щеки:

«как так, рисковать особой царской крови?» Александр с усмешкой отвечал, что раз уж племяннику хватало храбрости лазать по мачтам стало быть, и здесь не оплошает. Конечно, с с аэростата падать повыше, чем с марса-реи, но результат-то один…

Лидделл, изучив донесение, не вспоминал о нем целую неделю, ограничиваясь заданиями по переводу масонских статеек. После чего вызвал болгарина на внеочередное рандеву и дал весьма неприятное поручение.

Англичанин, инструктируя Божидара, повторял: «Вы должны представить моего эмиссара Мировичу. Остальное – не ваша забота. Мой человек сам проведет переговоры и заключит соглашение; от вас же может потребоваться поставить свою подпись под каким-нибудь документом, в качестве свидетеля. После чего вы должны забыть об этом визите навсегда».

Господин, которого следовало отвести к сербскому изобретателю, был среднего роста и чрезвычайно широк в плечах. На правой руке, поверх перчатки он носил необычайно массивный стальной перстень с серебряной накладкой-монограммой, и все время вертел в пальцах толстую трость с набалдашником в виде костяного шара.

Болгарин в точности выполнил все указания. Мирович впустил их к себе (он снимал квартиру в бельэтаже доходного дома на углу Крюкова канала и Фонтанки) и провел в гостиную. Репортер превосходно знал немецкий язык и понимал, о чем говорили серб-изобретатель и посланник Лидделла: гость предложил сербу продать чертежи дирижабля, Мирович категорически отказался; визитер пустился в уговоры, набавлял цену, сулил покровительство неких безымянных, но влиятельных сил, но все было бесполезно. Настойчивость гостя привела к одному: Мирович вышел из себя, в голосе его зазвучали истерические нотки. «Как бы не сорвался, – забеспокоился болгарин. – Может случиться отвратительный скандал, рукоприкладство, того гляди, и полицию вызовут…»

Опасения эти не замедлили сбыться. Незнакомец, оказавшийся в какой-то момент на расстоянии шага от серба, коротко взмахнул рукой. Раздалось «Э-эк!», звук удара чем-то тяжелым, но не твердым, и изобретатель повалился навзничь. Как ни стремителен был взмах, Божидар узнал оружие – короткую, в половину предплечья, дубинку, сшитую из нескольких слоев кожи и утяжеленную свинцовой дробью. Такими пользовались полицейские агенты, бандиты и прочие темные личности по всей Европе. Когда-то Божидар и сам носил подобную «мухобойку» и знал, что ловкий удар по темени способен отключить человека и поздоровее Мировича.

Не успел репортер открыть рот, чтобы запротестовать – «так не договаривались!», – как дверь гостиной распахнулась, и в комнату бомбой влетел кто-то огромный. У Божидара отвисла челюсть – он узнал Безима, графского телохранителя и головореза.

Арнаут замер, обводя присутствующих тяжелым взглядом черных, как маслины, глаз, и потянул из-под полы (он был одет в платье, какое в Петербурге носили татарские торговцы) кривой кинжал самого зловещего вида.

Этого мгновения посланцу Лидделла хватило, чтобы отшвырнуть «мухобойку» и вскинул правый кулак, направив его в сторону арнаута. Божидар увидел, что накладная крышка перстня откинута, и под ней зияют три черных отверстия.

«Перстень-пистолет!» – опешил он, и тут опасная игрушка трижды хлопнула, окутав владельца облачком порохового дыма. Убойная сила крошечных пулек, была ничтожна: Безим, получивший две дробинки в плечо, взревел и двинулся на африканера, занося для удара кинжал. Тот отпрыгнул, отгораживаясь от неприятеля, столом, и поднял трость. Толстый, черного дерева шафт улетел в сторону, и в руке наемного убийцы (теперь в этом не было сомнений!) сверкнул узкий двухфутовый клинок. Убийца сделал выпад, целя в горло, но арнаут неожиданно ловко для своих габаритов отпрыгнул, парируя удар. Звякнула сталь, и бойцы бросились навстречу друг другу, обмениваясь градом смертоносных ударов. Африканер пытался достать графского телохранителя колющими ударами или полоснуть по глазам – болгарин подумал, что, края потайного клинка наверняка заточены так, чтобы им можно было не только колоть, но и рубить. Безим отводил выпады то кинжалом, то свободной рукой, и пер на врага, неумолимо сокращая дистанцию. Убийца, силясь укрыться от неумолимого натиска, опрокинул стол, потом швырнул в Безима табурет, который тот отмахнул на лету, будто муху – и в этот самый момент клинок убийцы в жалящем выпаде достал-таки албанца в правую сторону груди, войдя в плоть на половину длины!

Но этот успех его погубил. Арнаут взревел раненым кабаном и продолжил движение вперед, еще глубже насаживаясь на пронзившую его сталь. Убийца в ужасе отпрянул, но за спиной была стена, отступать некуда! Африканер попытался схватить руку с кинжалом, но Безим будто не заметил этого – левой лапищей он сграбастал врага за волосы, откинул голову назад и…

Взблеск стали и жуткий, булькающий звук из перехваченного от уха до уха горла обратили Божидара в соляной столб. Он, будто в кошмарном сне, видел фонтан крови, заливающий Безима и выражение жестокого удовлетворения на его лице. Потом арнаут обмяк, кинжал звякнул об пол, пальцы вслепую зашарили по груди, наткнулись на металл – и албанец тяжко осел на труп врага.

Это привело репортера в себя. Не отрывая взгляда от распростертых на полу тел, он схватил с конторки папку с чертежами и опрометью выскочил за дверь. На лестнице он едва не сбил с ног какого-то господина – тот едва успел прижаться к стене, пропуская репортера.

Оказавшись на улице, болгарин со всех ног кинулся по набережной Фонтанки, в сторону Невского – там, в условленном месте, его должен был ждать ждал Лидделл. В спину буравом воткнулся крик бдительного дворника – «Стой, оглашенный! Куды побег?!» – и пронзительный свисток. Божидар наддал, и редкие прохожие с удивлением оглядывались на прилично одетого господина с большой папкой под мышкой, несущегося куда-то, не разбирая дороги.

«Имею честь донести, что сегодня, около часа пополуночи околоточный надзиратель Зюзин задержал на набережной реки Фонтанки близ Крюкова канала двоих неизвестных подозрительной наружности. Один из них казался бездыханным, второй тащил его на закорках. Как счел околоточный – намереваясь скрыть следы злодеяния путем утопления мертвого трупа в реке.

В ответ на требование пройти в участок, предполагаемый злоумышленник попытался скрыться, но был схвачен околоточным надзирателем при содействии дворника дома номер 143 по набережной Фонтанки. При задержании оказал сопротивление, лягался, выл, по каковой причине был бит по морде в кровь, связан кушаком вышеупомянутого дворника и доставлен в Адмиралтейскую часть на извозчике. Вместе с ним доставлено в часть и недвижное тело.

При осмотре, учиненном полицейским врачом Адмиралтейской части оказалось, что упомянутый труп на самом деле жив, хотя и находится в состоянии мало отличимом от смерти. На нем было найдено несколько колотых и резаных ран, одна из которых сквозная, в правую сторону груди, а так же два ранения мелкой дробью в левое плечо.

Из обнаруженных при упомянутых лицах документов выяснилось, что оба не состоят в подданстве Российской Империи, а напротив, являются жителями заграничных держав. В согласии с циркуляром от 13.02 186… о них, было сообщено в жандармское управление по Санкт– Петербургу, откуда вскорости прибыл ротмистр барон Эверт и забрал обоих. Надлежаще оформленные документы о передаче задержанных лиц к сему прилагаются.

Участковый пристав Адмиралтейской части города Санкт-Петербурга, Рыгайло Евсей, сын Афанасьев.

– Спасибо, что нашли для меня время ваше, высокопревосходительство. – сказал Эверт, входя в кабинет. – Нет-нет, благодарю, поручик, я сам…

Предупредительный порученец щёлкнул каблуками и вернулся за столик у двери. Эверт отстегнул саблю и повесил на спинку кресла – в этом кабинете ему дозволялись некоторые вольности.

Генерал Никифораки благосклонно кивнул.

– Голубчик, распорядитесь-ка чаю. И ступайте пока, я позову.

Порученец снова щёлкнул каблуками и удалился.

– Присаживайтесь, барон. – Генерал указал на кресло напротив монументального стола. – В ногах правды нет.

Эверт сел, и генерал отметил про себя, что барону непросто дались эти сутки: глаза запали, под ними набрякли тёмные мешки.

Обычно их встречи разыгрывались по определенному неторопливому ритуалу: несколько минут мужчины попыхивали гаванами, наслаждаясь изысканным вкусом, потом порученец ставил на стол пузатый фарфоровый чайник, блюдце с баранками, и удалятся. Хозяин кабинета крякал, вылезал из-за стола и доставал из бюро початую бутылку коньяка. Серьёзная беседа начиналась только после половины кружки «адмиральского» чая – смеси густой чёрной заварки и крепкого янтарного напитка, причём пропорция зависела от важности беседы. Если говорить предстояло на общие темы – коньяка было много; если же тема предполагается по-настоящему серьезная, его крепость лишь слегка угадывалась.

Но на этот раз было не до церемоний.

– Помните, мы недавно говорили о Божидаре Василове, болгарском репортере? Он, вроде как, причастен к делам Сэмюэля Лидделла, масона – и я попросил не высылать болгарина, так как заинтересовался его связью с сербским изобретателем Мировичем?

Генерал на память не жаловался.

– Вчера, незадолго до полуночи, Василов привел на квартиру к Мировичу какого-то проходимца нерусской наружности. Между ними завязалась беседа, закончившаяся весьма плачевно: незнакомец оглушил серба ударом дубинки, и тут на сцене появилось четвертое действующее лицо…

– Прямо фельетон получается. – усмехнулся Никифораки. – Знаете, эти истории с продолжением, которые печатают в бульварных листках?

– Фельетон и есть, ваше высокопревосходительство! Этим четвертым оказался другой наш знакомец, Безим, доверенный слуга графа Румели, приставленный им к своему сыну. Не знаю, что понадобилось Безиму на квартире Мировича, а только арнаут, обнаружив, что готовится злодейство, вступил в схватку. Итог – неизвестный валяется с перерезанной глоткой, Безим жестоко изранен и того гляди, отдаст Богу душу, а вот господин Василов удрал. И это не все! Мы бы не узнали о происшествии так скоро, если бы не появился еще один персонаж.

– Дайте угадаю, барон… – перебил генерал. – Руританский агент, о котором вы мне не так давно докладывали?

Брови Эверта поползли вверх в неподдельном изумлении.

– Но откуда вы…

– Не все вам, молодым, запутанные дела расщелкивать! Мы, старая гвардия, тоже кое на что годимся! – ответил довольный донельзя Никифораки. На самом деле он получил рапорт о происшествии незадолго до прибытия Эверта и не смог отказать себе в удовольствии устроить маленькую мистификацию.

– Верно, это был руританец. Василова, он, правда, не застал – тот удрал, прихватив с собой папку с чертежами и дневники Мировича. Зато увидел следы кровавого побоища, и не нашел ничего лучшего, как взвалить арнаута на себя – а это то еще кабан, пудов на восемь потянет! и собрался куда-то его тащить. Но далеко не ушел: их сграбастал околоточный и отвел в Адмиралтейскую часть. Там Безим ненадолго пришел в сознание и назвал мое имя и должность. Пристав, не будь дурак, тут же доложил, как положено, и не прошло получаса, как и руританец и албанский живорез оказались у нас в караулке. Приставу я на всякий случай запретил упоминать о том, что Безим называл меня, так что…

– Стоп, голубчик! – прервал барона Никифораки. – Это все, конечно, замечательно, прямо роман господина Крестовского[10]10
  Детективный роман Всеволода Крестовского «Петербургские трущобы», 1864–1866 г.г. Лег в основу телесериала «Петербургские тайны».


[Закрыть]. Но вы мне вот что скажите: удалось найти того болгарского прохвоста и, главное, чертежи?

Эверт виновато развел руками.

– Увы, данный персонаж на сцене отсутствует. Но мы выяснили, куда он делся. Это было нетрудно: господин Василов, как оглашенный, бежал от Крюкова канала до самого Невского, так что не заметил бы его только слепой. А столичные дворники, слава Богу, слепотой не страдают. От одного из них мы и узнали, что у Аничкова моста Василова ждал некий господин «нерусской наружности и заграничного платья», а так же пришвартованный под мостом паровой катер. На каковом катере эти двое и направились вниз по Неве.

– Удрал? – всплеснул руками Никифораки. – Морем, в Финляндию?

– Похоже, что так, ваше превосходительство. Катер уже нашли: его владелец, мещанин Тугодумов, показывает, что пассажиров сняла с катера шведская шхуна. Без флагов и вымпелов, название замазано извёсткой, не опознать. Но Тугодумов уверяет, что знает шхуну: это шведы, контрабандисты, они уже который год ходят к нам. И как только ещё не попались?

– Видать, не простые контрабандисты… – буркнул генерал. Пограничникам дали знать?

– Сразу же. И в Кронштадт сообщили, по проводу. Но, как назло, над морем туман и штиль. Моряки уверяют: такая погода продержится не меньше двух дней. На шхуну беглецы пересели часа в два пополуночи; часов двенадцать-пятнадцать хода, и они пройдут Выборгский залив. А там, ещё сутки – и Швеция!

– Шхуна что, паровая?

– То-то и оно! Была бы парусная – болтались бы, голубчики, сейчас в штиле, посреди Маркизовой лужи. А так…

– Зато паровую проще будет опознать. Описание, полагаю, имеется?

– И самое подробное. Тугодумов на всякий случай сидит у нас в караулке. Мы разузнали у него все подробности касательно шведской посудины. Теперь, если увидим – не ошибёмся, только как её разглядеть в таком тумане? Моряки руками разводят: говорят, разве что нарочно повезёт, и прямо на неё выскочишь. А вообще-то они не рвутся на поиски, боятся в тумане, ночью, все мели пересчитать. Шведы, небось, не дурни – на главный судовой ход не сунутся, пойдут под финским берегом. А дальше – мимо Ханко, к Аландам!

Никифораки поглядел на карту.

– У эстляндского берега тумана почти нет, да и береговых постов побольше, там тишком не проскочить. Сейчас главное – не терять времени.

– Катер ждёт у Адмиралтейской пристани, ваше высокопревосходительство, я сейчас же отправляюсь в Кронштадт…

Генерал позвонил в колокольчик. На пороге возник давешний порученец.

– Вот что, Григорий Константинович. Я отбываю ненадолго. Прикажите мне макинтош, и экипаж поскорее…

И добавил, обращаясь уже к Эверту:

– Я с вами, барон, и даже не спорьте! Надо этих негодяев любой ценой поймать, пока они в Швецию не ушли. А с руританцем, Безимом и прочими загадками разберемся, когда вернем чертежи.

– Не уйдут! – уверенно ответил Эверт. – Моряки обещали подготовить ходкое судно – пойдём прямиком Морским каналом, а потом фарватером, через залив.

– Вот и хорошо, – отозвался Никифораки, с трудом попадая в рукава макинтоша, который почтительно держал порученец. – Я те края неплохо знаю – встанем в заливе, напротив Трогзýнда и подождем. Даст бог, сами придут к нам в руки. Вы в море-то давно бывали, травить за борт не станете?

Глава четвертая

Из путевых записок О.И. Смолянинова.

«Второй месяц вокруг нас бескрайнее море трав – африканская саванна. На горизонте горы, западный берег Виктории с непрерывной, высоко вздымающейся горной цепью. И хотя мы уже порядочно отдалились, в полдень он различается с огромного расстояния, и все время кажется окутанным, как газовым флером, синей дымкой.

Области Буганда и Буниоро – обширное плато, примыкающее к озёрам с севера. Проживает здесь многочисленное племя ваганда. Их король по имени Мванга, узнав о прибытии экспедиции, он сначала собрался нас задержать, для чего прислал чиновника, одетого в арабское платье. Но, выслушав доклад посланника, король задумался. Ему очень не хотелось пропускать подозрительных европейцев на запад – как раз началась очередная война, и Мванга опасался, как бы белые не помогли его врагам.

Лошадей или мулов здесь днём с огнём не сыщешь, а те, что есть – те не на продажу. Пришлось довольствоваться ослами; всего их у нас десять голов: семь под вьюками, а на трёх других мы по очереди едем верхом. Одного осла, покрупнее других, было решено отдать Берте, но та решительно отказалась, и теперь шагает впереди каравана со штуцером «Пипер-Байярд» на плече. Ружье у неё примечательное: приклад из драгоценного палисандра с особой шторкой, скрывающей выемку для хранениия четырех патронов, два нарезных ствола особо крупного калибра, а над ними третий, под четырехлинейный патрон от винтовки Бердана. Штуцер этот сделан на заказ для африканской охоты на крупного зверя и стоит сумасшедших денег. По уверениям мадмуазель Берты, его пуля способна остановить бегущего слона, но нам, слава Богу, пока не выпало случая проверить это утверждение на практике. А пока мне остается лишь завистливо поглядывать на роскошную игрушку – увы, не по товару купец…

Итак, Мванга не стал нас задерживать. Клеймель оставил здесь по себе добрую память – ну и мы, в свою очередь, постарались не подкачать. После нашего отъезда Мванга стал богаче на цейссовский бинокль и два капсюльных пистолета тонкой работы – я купил их во время стоянки в Адене как раз на подобный случай.

Не буду утомлять читателя описанием церемониалов при бугандийском дворе. Зрелище это крайне экзотическое, и любой желающий может ознакомиться со всеми его подробностями, полистав книгу Клеймеля «Мои странствия по Черной Африке».

Прошло уже больше месяца с тех пор, как мы сошли на берег в Дар– эс-Саламе, но никаких следов «Руритании» пока не видно. Я надеялся, что визит к местному царьку что-то, да прояснит: в конце концов, в Рубагу стекаются слухи, новости, сплетни с земель, лежащих вокруг Великих Африканских озер, до самых дождевых джунглей Конго. Глаза у обитателей саванны острые, и если воздушный корабль хоть однажды мелькнул в небесах – об этом будут говорить долгие месяцы и даже годы. Но увы, мы ничего не узнали об отважных аэронавтах, а значит, перспективы экспедиции становятся все более туманными…

* * *

Дорога от Виктории до Альберт-Нианца оказалась недолгой. Добравшись до озера, мы приготовились к долгому ожиданию, как это уже было на восточном берегу Виктория-Ньяза; хотели даже обустроить временный блокгауз, для защиты от вооружённых шаек, которыми кишит восточное побережье. И вдруг с озера раздался ангельский звук – судовой гудок! И всего через полчаса из-за длинной, поросшей кустарником косы, показался колёсный пароходик. Выстрелами в воздух мы привлекли к себе внимание; это оказалась «Нианца», судёнышко, доставленное на озеро недавней экспедицией Стэнли! Для нас появление «Нианцы» стало большой удачей: путь через озеро Альберта обещал теперь сократиться до одного-двух дней, да и мы можем обойтись без неизбежных в иной ситуации трудностей.

Отчалив, «Нианца» некоторое время держалась близ восточного берега, потом повернула к западу. Низкий берег тонул в дымке, а на западе, в хрустально-прозрачном далеке проступили горные цепи. Легкий туман искажал расстояния – в действительности, ширина озера в этом месте едва достигает трех десятков верст.

На половине пути к устью Соммерсет-Нила лежит несколько плоских песчаных островов; из-за обширных отмелей их приходится обходить по широкой дуге. На одном из них располагается крупное, по местным меркам, рыбацкое поселение. На подходе к нему мы увидели два больших, на полсотни человек каждый, военных челна похожие на те, что мы уже встречали на озере Виктория-Ньяза.

Челны шли прямо к острову; на корме каждого глухо бухал тамтам, и в такт этим ударам взлетали в десятках черных рук весла, рассыпая вокруг алмазные брызги. На острове чужаков тоже заметили – там тоже загудели тамтамы и повсюду забегали вооружённые люди. Несомненно, это был грабительский набег, каковые в этих диких краях в порядке вещей. Но на это раз налетчикам не повезло: «Нианца» слегка отклонилась от курса, и ее с полубака выпалила в сторону злодеев маленькая медная пушечка. Ядро чёрным мячиком запрыгало по глади озера; хотя оно не причинило челнам не малейшего вреда, те кинулись в разные стороны. С парохода разбойничьи посудины проводили криками, ружейными выстрелами, и двумя длинными гудками, прозвучавшими как-то презрительно. Видно, команда «Нианцы» чувствовала себя хозяином на озере; возможно так же, что жители песчаных островов платили капитану мзду парохода за защиту от подобных налетчиков и он изо всех сил демонстрировал подопечным свою силу и безусловную полезность.

Так, без остановок, по хорошей погоде, мы и дошли до Боки, преодолев за пять часов полсотни верст. Опасаясь противного ветра, «Нианца» встала на якорь далеко от прибрежного мелководья, а нас вместе с багажом на лодках свезли на западный берег…»