Текст книги "В поисках «Руритании»"

Глава пятая

– Не откажите удовлетворить мое любопытство, дражайший Вильгельм Евграфович: как вышло, что вы начали работать для графа Румели? Полученное вами образование предполагает академическую карьеру и преподавание, а тут – помощник и доверенное лицо аристократа-кладоискателя! Согласитесь, это может вызвать некоторое недоумение…

Они сидели в кофейне на углу Невского проспекта, в той же кофейне, где Смолянинов давеча беседовал с Иваном. Леонид Иванович, отослав с утра племянника в Корпус, сначала посетил Адмиралтейство – требовалось уточнить кое-какие моменты, связанные с выделением средств. Следующий визит намечался в штаб-квартиру Отдельного корпуса Жандармов, что на набережной Фонтанки, возле Цепного моста: там он собирался обсудить с бароном Эвертом подбор людей для предстоящего путешествия. Но прежде следовало встретиться с гостем из Берлина – Смолянинов, планировавший экспедицию, как военную кампанию, желал точно знать, с кем предстоит иметь дело.

Рукавишников пожал плечами, снял пенсне и принялся протирать круглые стекла.

– Кхм… видите ли, батенька… А что бы вы сделали на моем месте? Когда я обратился в Императорское Географическое общество с просьбой о выделении казенных сумм на поездку в Египет, со мной даже говорить не стали. Сами, небось, знаете: у этих господ все внимание отдано Туркестану, Памиру и прочим странам, лежащим на путях в Индию и Китай. А Египет им не особенно-то интересен.

Леонид Иванович кивнул. Военные топографы, были, по сути, передовым отрядом Империи в разгорающейся схватке с другой Империей, британской, так что истинные причины интереса Географического общества к среднеазиатским регионам ни для кого не были секретом. А вот на поездку в Александрию, где давно и прочно обосновались англичане, средств, скорее всего, не найдется…

– В Палестинскую комиссию обращаться не пробовали? В Иерусалиме они работают весьма активно, так может, и вам помогли бы?

Рукавишников смешно замахал руками:

– И-и-и, что вы, Бог с вами! Эти меня вообще на порог не пустили. Я ведь, когда отчаялся найти поддержку по академической линии, и решил обратиться прямо к графу Игнатьеву – он, как вы, несомненно, знаете, состоит попечителем Палестинской комиссии. Но граф отказался меня принять – видимо, заранее навел справки. А у меня, признаться, еще со студенческих лет… кхм…

– Нелады с университетским начальством? – усмехнулся Смолянинов. – Знакомо-с …

– Да, знаете ли…. – закивал историк. – Приключилась на первом курсе одна глупейшая история. Я уж как потом жалел, да поздно-с…

– А в чем дело? – полюбопытствовал Смолянинов.

– Полнейшая ерундистика: отказался целовать руку отцу Варсонофию, назначенному читать логику. Не мог, видите ли, стерпеть, что лицу духовному поручено преподавать науку разума! И вот, пожалте бриться: предан университетскому суду, оправдан, однако клеймо осталось на всю жизнь. Я ведь Петербургский Императорский заканчивал, по кафедре античных древностей. Хотел остаться в университете, но куда там: для служащих по казенной части в обязательном порядке требуется подтверждение благонадежности, а мне его, разумеется, никто давать не собирался. Вот и пришлось перебираться в Казанский университет, потом в Белокаменную… В общем, с Палестинской комиссией у меня не сладилось. А в Московском университете дали денег только на поездку в Берлин, поработать над диссертацией в Королевском музее.

– И там вы познакомились с графом Румели. – понимающе кивнул Смолянинов.

– Именно так! Он подошел ко мне, когда я сидел за описаниями кое-каких экспонатов собрания египетского хедива.

– И сразу предложил отправиться в Александрию?

– Нет, что вы! Графа заинтересовала тема моей диссертации, и он хотел обсудить кое-какие аспекты сравнительного анализа античных текстов. Узнав, что я из России, граф обрадовался – он не раз бывал в Петербурге, имеет здесь высокопоставленных знакомых. Познакомились, побеседовали, а после граф пригласил меня в свою резиденцию на острове Цетина. Знаете ли, среди знатоков древнего Египта ходят самые невероятные слухи о каких-то немыслимых древностях, якобы найденных отцом графа на островах Архипелага. Я и раньше мечтал о встрече с графом, чтобы расспросить его этих реликвиях, только никак не мог найти повода. А тут – такое предложение! Разумеется, я согласился…

Лощеный официант (заведения на Невском предпочитали европейский стиль), поставил на столик крошечные чашки с мокко и удалился. Смолянинов рассеянно проводил его взглядом.

– Признаться, мне все же непонятно. Ну, хорошо, пусть граф испытывал симпатию к нашей стране – можно понять, ведь его отец воевал с турками… Но приглашать знатока иероглифической письменности из России при том, что ведущие ученые в этой области живут и работают в Европе? Воля ваша, а мне это представляется несколько… эксцентричным.

– Э-э-э, нет, не скажите! – хмыкнул Рукавишников. – Европейские ученые все на виду. И если кому-нибудь из них поступило такое предложение – об этом тотчас стало бы известно в Англии и в Берлине. Там мощнейшая археологическая школа, в Берлинском королевском музее работает сам Георг Эберс, а большинство современных исследователей египетских папирусов – его ученики или поклонники. Или оппоненты, что в данном случае одно и то же. Другое дело Россия: наши, конечно, в Берлин и пишут, и ездят, но все равно уровень связей не тот. А граф уже тогда подозревал, что его находками заинтересовались на другом берегу Ла-Манша. Англичан он ненавидит ничуть не меньше, чем турок, и не раз отвергал самые заманчивые предложения из Лондона.

– Так вы полагаете, что за исчезновением графа стоят британцы?

Историк поднял на собеседника недоуменный взгляд.

– Вообще-то, вы сами сделали такой вывод. Но, раз уж спросили – да, я в этом уверен. И дело вовсе не в английских египтологах, которые как сороки, тащат в свои музеи все, что им попадется. Граф полагал, что к нему проявили интерес люди совсем иного сорта: британские оккультисты, масоны и всяческие розенкрейцеры. У них серьезные связи и на материке и в самом Египте, так что изыскания графа, конечно, не остались без внимания.

«И этот туда же! – тоскливо подумал Смолянинов. – Масоны! Куда ни плюнь – везде масоны. Сговорились они, что ли?»

Но вместо этого вежливо произнес:

– Масонов хватает и в Петербурге, причем многие занимают не самые последние должности, и открыто поддерживает связь со своими единомышленниками в Англии. Недаром говорят, что в высшем свете и при дворе полным-полно англоманов и англофилов. Но, не думаете же вы, что…

Рукавишников наклонился к Смолянинову через столик, не обращая внимания на то, что шарик на кончике шнурка пенсне булькнул в кофе.

– Вот именно, что думаю! – страстно зашептал он. – Можете не верить, Леонид Иванович, но я спиной, печенками чувствую чей-то взгляд – с той самой минуты, как приехал в Россию! Потешайтесь сколько угодно, но с некоторых пор мне чудятся шпики в каждой подворотне! Я даже пешком стараюсь ходить поменьше, а когда беру извозчика, то постоянно озираюсь. И при любом подозрении прошу кружить по переулкам, чтобы легче было заметить соглядатая.

– Откуда такие навыки? – удивился Смолянинов. – Неужели в Петербургском университете обучают, как надо уклоняться от слежки?

– Так ведь граф Никола предупреждал! Он говорил, что за мной рано или поздно станут следить. Я, как вернулся из Египта, шарахаюсь от каждой тени. А после исчезновения графа даже револьвер приобрел!

И, опасливо оглянувшись по сторонам, вытащил из жилетного кармашка и продемонстрировал Смолянинову «пепербокс» – маленький пистолетик с поворотным блоком стволов и колечком для пальца на месте спускового крючка.

– Новейшая система германского оружейника Крамера! Восемь зарядов, калибр две линии, патентованная собачка-предохранитель. Исключительная надежность и безопасность в обращении!

Смолянинов, прилично разбиравшийся в оружии (сказывался опыт туркестанских экспедиций) осмотрел изящную вещицу. На затыльнике красовалась затейливо гравированная надпись: «В. Рукавишниковъ».

– Вы бы выбросили эту цацку, Вильгельм Евграфыч. Пульками вашей «перечницы» не то, что человека – барбоску не свалишь, только разозлишь. А если вам и в самом деле охота обзавестись хорошим револьвером – купите в ближайшей оружейной лавке «бульдог» системы «Веблей». Дороговато, правда, зато исключительно сильный бой. А лучше обойдитесь без подобных игрушек – оружием, знаете ли, надо уметь пользоваться, а вы, голову дам на отсечение, и стрелять-то не пробовали!

– Но, как же так? – растерялся Рукавишников. – Граф недвусмысленно предупреждал, мне будет грозить серьезная опасность….

– Мы слава Богу, не в Египте и даже не в Берлине. В столице Российской Империи обижать вас злодеям будет затруднительно. А вот о том, как вам исчезнуть, когда придет время, надо, и в самом деле, посоветоваться со знающими людьми…

Порыв ветра отнес в сторону шлейф угольной гари, накрывшей перрон. Мелькнул фонарь последнего вагона, дежурный взмахнул жезлом – все!

Ну вот, мы и отправили Вильгельма Евграфыча. – вздохнул Никола. Через месяц, самое позднее, он будет у Эберхардта.

– Раньше. – уверенно заявил Смолянинов. – Это если обычным путем – в Киев, потом Одесса, а оттуда пароходом до Александрии. А он поехал в Гельсингфорс; там он сядет на паровой катер, любезно предоставленный ведомством барона Эверта, и в море переберется на клипер «Гайдамак». В Лиссабоне сойдет на берег и пакетботом доберется до Александрии. Так мы убиваем двух зайцев: и время в пути сократится чуть ли не вдвое, и следы Рукавишникова надежно затеряются. Маршрут через Одессу самый очевидный; можно так же добраться до Египта через Триест или, скажем, Марсель, для чего сначала придется надо пересечь Европу по железной дороге. Но вряд ли соглядатаям придет в голову, что он прибудет в Александрию со стороны Гибралтара!

– Вот вы, дядя, все твердите о соглядатаях, – заметил Иван. – А где они? Что-то не очень я их тут замечал.

Верно! – добавил Никола. – К тому же, Безим рядом, а уж он-то ничего не упустит!

И кивнул на седоусого арнаута.

Леонид Иванович покосился на телохранителя, потом на приятеля своего племянника.

– Видишь ли, я не подвергаю сомнению бдительность твоего, Никола… мнэ-э-э… спутника. Но ведь граф не зря предупреждал о возможности слежки, верно? Вот и барон Эверт с этим согласен…

– Так есть. – неожиданно отозвался арнаут. Голос у него был низким, рокочущим. – Господин велел Безиму ни на шаг не отходить от его наследника. Безим выполнит волю господина, или умрет!

Ребята ждали, что графский телохранитель отправится в экспедицию, но тот заявил, что останется в Санкт-Петербурге и будет охранять Николу. Пришлось долго втолковывать ему, что это невозможно: в Морской Корпус арнаута не допустят ни в каком виде. Сошлись на том, что Безим поселится на квартире Смолянинова и будет сопровождать Николу во время выходов в город. Это предложил сам хозяин – «хоть не придется опасаться, что квартиру ограбят…»

Барон Эверт такое решение поддержал. И потребовал, чтобы мальчики выходили в город только вдвоем: «Бог знает, кто явится в Петербург по следам Рукавишникова, а только кто-нибудь, да явится, поверьте моему опыту!» Потому жандарм и возражал против поездки ребят в Египет – тогда исчез бы даже призрачный шанс сохранить предприятие в тайне. «Предположим, неведомые враги графа отследили его посланца до Петербурга. – рассуждал Эверт. – Здесь, в столице, они вряд ли рискнут что-то предпринять и ограничатся слежкой. Тут-то мы их, голубчиков, и накроем!»

Роль приманки в расставленной Эвертом ловушке не слишком радовала ребят, и барон с иезуитской хитростью подсластил пилюлю, вручив кадетам по бельгийскому карманному «бульдогу». «Вы, молодые люди, будущие офицеры, умеете обращаться с револьверами, и в город станете выходить только при оружии. Начальника Корпуса я предупрежу; револьверы будете сдавать дежурному офицеру, у него же получать перед увольнением. Охрану к вам цеплять не хочу, хватит и Безима, но давайте условимся вот о чем: обо всех подозрительных происшествиях немедленно сообщайте мне лично!

Леонида Ивановича не слишком-то убедили заверения барона. Он не сомневался, что Эверт приставит к мальчикам филеров. Что ж, тем лучше, да и Безим будет начеку. А что касается Корпуса, то уж туда-то не проникнуть никакому злоумышленнику! Скоро лето; Ивана с Николой ждет практика на судах Учебного отряда – там они будут в безопасности, а барон тем временем постарается отследить всех, кто проявит к ребятам интерес.

По настоянию Сондерса, Божидар отправился в Россию кружным путем: вместо того, чтобы сесть в Варне на пароход до Одессы, он пересек Австро-Венгрию, Германию, из Копенгагена морем добрался до Стогольма и там взял билет на пакетбот, совершающий регулярные рейсы между шведской столицей и Гельсингфорсом. В Великом княжестве Финляндском репортер не задержался; пройдя таможенный досмотр и выправив положенные документы, он занял место в классном вагоне поезда, следующего в Санкт-Петербург.

Русская столица встретила его вокзальным шумом, толчеей, свистками кондукторов. Пробираясь через толпу вслед за носильщиком, взгромоздившим кофр и саквояжи на голову, болгарин споткнулся, с трудом удержался на ногах, да так и замер – только что рот не разинул от удивления: в нескольких шагах он увидел тех, о ком совсем недавно расспрашивал его Сондерс. Божидар Василов обладал профессионально цепкой памятью на лица и ошибиться не мог: по перрону шагал молодой граф Никола в форме морского кадета, в сопровождении еще одного мальчугана в точно таком же мундирчике. А с ним – господин средних лет, в партикулярном платье. За спиной у этой троицы утесом громоздился мрачный Безим, знаменитый арнаут графа Николы, по слухам, преданный своему господину, как цепной пес. Взгляд графского телохранителя на миг встретился с глазами репортера, и тот снова замер, на этот раз от ужаса: а ну как узнает? Год назад Божидар пытался взять интервью у графа, и был изгнан вот этим самым Безимом…

Арнаут посмотрел на репортера и проследовал дальше. Страшный миг миновал; Божидар, спотыкаясь, на ватных ногах, кинулся догонять носильщика. В голове неотступно вертелась мысль: «Нет, таких случайностей не бывает! Может, взять билет до Киева, а там – Одесса, пароход, родная Болгария? Но нет, как ни пугал его арнаут, в безупречно вежливом голосе Сондерса таилась не менее страшная угроза. Божидар еще не выжил из ума, чтобы пытаться его обмануть.

Глава шестая

Из путевых записок Л.И. Смолянинова

Вот и взялся я за новую тетрадь путевых записок. Предыдущие аккуратно прошнурованы и сданы, частью в библиотеку Русского географического общества, а в основном, в архив картографического управления при Военном Министерстве – ведь это по их заданию я сколько лет кряду скитался по горам и пустыням Восточного Туркестана.

На этот раз меня ждут не азиатские пески, а волны Чёрного, Мраморного и Средиземного морей. Скоро все мы погрузимся в Одессе на пароход Р.О.П. иТ., совершающий рейсы с паломниками на Святую Землю; экспедиционное имущество отправится в Египет другим маршрутом. Не Бог весть какая уловка, но, надеюсь, она, вкупе с прочими мерами предосторожности, позволит нам дольше оставаться незамеченными.

Барон Эверт убедил начальство, что наш вояж имеет наиважнейшее значение для интересов Российской Империи. К тому же, Морское министерство крайне заинтересовано в поисках воздушного корабля Леньяра, так что экспедиция получила необходимые средства. Выделена даже воинская охрана, хотя, формально поручик Садыков, офицер корпуса военных топографов, послан с целью «уточнить некоторые сведения, доставленные экспедицией П. П. Клеймеля». Что ж, забота военно-картографического ведомства о трудах Петра Петровича весьма похвальна. Но всё же, рискну усомниться в том, что интересы Генерального Штаба простираются до берегов Конго. Хотя кто знает? Черная Африка – это, конечно, не Туркестан, где скоро полвека, как длится Большая Игра двух империй. Карты в этой партии сдает география и экономика, а козыри из рукавов подсовывают военные разведки. Тем не менее, интересы что России, что Британии могут проявляться даже и в таких отдаленных уголках, как Танзания и Бельгийское Конго.

При поручике состоит урядник с тремя казаками, причем все они имеют опыт туркестанских экспедиций. Конечно, Хива – это не Экваториальная Африка, но всё же, спутники мои люди бывалые, и я рад им. Что до Александрии – то она, видимо, станет лишь начальным этапом нашего предприятия.

В Одессе к нам присоединился Антип – отставной лейб-улан, сопровождавший меня в Туркестане. По возвращении из экспедиции он отправился, к куме, в Рязань, собираясь завести там шорную торговлю. Руки у Антипа золотые; на привале он обыкновенно усаживался со своим «струментом» и занимался мелкой починкой – сбруя, ремни, подпруги, даже обувь содержались им в идеальном порядке. Увы, деньги за экспедицию, не пошли ему впрок. В марте я получил слёзное письмо, с просьбой пристроить к какому ни то делу, так что экспедиция пришлось как нельзя более кстати. В ведомстве барона Эверта кандидатура Антипа не вызвала возражений – незачем говорить, что подготовка экспедиции, и в особенности, подбор участников, проистекали под неусыпным наблюдением этого почтенного ведомства. К тому же, Антип отличный повар, конюх и коваль; такой человек будет нелишним.

И вот я кейфую на палубе. Антип таскает кофе и грог из пароходного буфета – чего ещё желать путешественнику? Личное имущество упаковано в кофры и сундуки, в кармане – письмо к российскому консулу. Хлопоты начнутся, когда мы ступим на берег в Египте, а пока можно отдыхать, вволю предаваясь размышлениям.

Вильгельма Евграфовича Рукавишникова мы заранее отослали в Александрию, к археологу Эберхардту. Что же такого важного нашли они в собрании хедива? Рукавишников так и не ответил на вопрос, предпочитая делать туманные намеки. Ясно лишь, что потянув за этот кончик ниточки, граф Румели надеялся распутать клубок некоей загадки. Для нас же важно, что где-то на полпути к этой древней тайне, в дебрях Черного континента, пребывают обломки дирижабля «Руритания», которые и предстоит для начала разыскать.

К сожалению, круг посвящённых в цели нашего предприятия разросся чрезвычайно. Кроме жандармских чинов и господ из-под шпица к нему прибавились разного рода адъютанты, заместители, письмоводители. И, разумеется, их домашние, друзья, карточные партнёры и родственники – в столице Империи, увы, не принято скрывать интересную новость от ближних знакомых. Эверт полагает, что через месяц, самое большее, сведения просочатся за границу, после чего выбраться за пределы России незамеченными нам вряд ли удастся. Так что помешкай мы ещё хоть две недели, и от экспедиции пришлось бы вовсе отказаться. По той же причине мы до предела сократили ее численность – у маленькой группы больше шансов избежать чужого внимания.

А пока, пароход неторопливо карабкается с волны на волну. Мраморное море встретило нас крутой зыбью, и Антип уже третий раз приходит звать «барина» в каюту, подальше от стылых мартовских ветров. А я всё стою, держусь в леер и смотрю в туманную мглу…»

Из переписки поручика Садыкова с мещанином города Кунгура Картольевым Елистратом Бонифатьевичем.

«…И занесло меня, друг мой Картошкин, на край света, в самую Африку! «Хотя, позвольте – скажет ревнитель науки истории, – какой же это край света? Отсюда пошли древние фараонская и еллинская культуры; здесь люди придумали сфинкса и бабу с рысьей головой, пока наши предки в лесах Европы обжигали на кострах рожны, чтобы пороть ими этих самых рысей.

От земли египетской рукой подать до Земли Святой, и хоть пророку Моисею понадобилось сорок лет, чтобы пересечь эту каменистую полосу песков, любой географ сочтет такое соседство близким. А Святая Земля и Град Иерусалимский является, как известно, центром коловращения Вселенной, что бы там не насочиняли Коперники и Галилеи.

Итак, пароход, мерно попыхивая машиной, приближается к средоточию истории, географии и прочего бытия. По левому борту с утра открылись заснеженные вершины Ливана; мотает нас изрядно, и мне остаётся благодарить крепкий желудок – или какой еще орган в человеческом теле отвечает за стойкость к напасти, именуемой морской болезнью? Пройдет совсем немного времени, и наше корыто встанет на рейд Александрии и на сём моё морское бытиё прервётся.

Впрочем, ненадолго: согласно полученному в Санкт-Петербурге предписанию, мне с командою из четырёх казачков-забайкальцев надлежит проследовать через Красное море, Аденским проливом, и далее, в страну, именуемую Занзибарией.

Оную страну мы с тобой не раз искали на глобусе в наши юные годы. Говорят, там водится зверь, именуемый абезьяном, от которого произошли занзибарские негритянцы и прочие африканские чудища. К ним-то и ведет меня приказ высокого начальства из Корпуса военных топографов.

Как подумаю – Господи-святы, куда занесло раба твоего? В самую Африку, к зверю абезьяну и занзибарскому султану! Ну, мне-то грех жаловаться, а вот казачки кручинятся – который день сидят в каюте, пьют горькую да травят за борт. «Травят» – это, по-нашему, по сухопутному, блюют. А поскольку я уже неделю обживаюсь в водной стихии, то пора осваивать морской язык, в котором всё называется на свой, особый лад.

Остаётся лишь удивляться превратностям судьбы: я собирался отправиться в качестве топографа в четвертую экспедицию господина Пржевальского, но Фортуна вытянула для меня иной жребий.

Счастливый он, или нет, пока неясно: вместо Уссурийского края и Центральной Азии твоего гимназического товарища ждут саванны Африки. Нам предстоит пройти маршрутом Петра Петровича Клеймеля, много лет проскитавшегося в этих краях, населённых упомянутым зверем абезьяном. Того абезьяна, как говаривал наш садовник Еропка, немцы выдумали: оттого, наверное, Петр Петрович, сам наполовину немец, обучавшийся наукам в германском Геттингене, и отправился в жаркие края. Задачу себе сей учёный муж поставил весьма замысловатую: исследовать область реки Уэлле и пройти вниз по её течению, дабы окончательно прояснить спорный вопрос: принадлежит Уэлле к системе Конго, или какой иной реки?

Этим он и занимался четыре года кряду, пока не пришла, наконец, пора возвращаться к родным березам. В письме, доставленном аглицким миссионером (я наверное знаю, что сей скромный герой на обратном пути был съеден местными жителями, именующими себя «ньям-ньямы»), Клеймель сообщал, что вернётся в Россию через владения занзибарского султана. Что он и сделал спустя год, и твоему покорному слуге предстоит повторить его путь, составляя попутно топографические карты. Задачка, доложу я тебе, из разряда «пойди туда, не знаю куда»: я с самого начала подозревал, что нужна она лишь для того, чтобы стать прикрытием иной миссии.

А вот какой – о том знает один начальник экспедиции, глубокоуважаемый господин Смолянинов. Я же с забайкальцами, покамест, должен сопровождать его до Александрии.

«Но к чему тут Александрия? – спросишь ты, друг мой Картошкин? – Она-то к сему вояжу имеет весьма далёкое отношение, ибо Бур-Саид[6]6
  (устар.) – Порт-Саид. Порт на Средиземном море у северного окончания Суэцкого канала.


[Закрыть] находится хоть и недалеко, но всё же, в стороне?»

Что ж, выходит, ты не забыл начатков географии, вдолбленных в наши головы гимназическими наставниками. Начальник экспедиции только и говорит, что о предстоящем визите в Александрию. Область интересов сего учёного мужа – археология; занятие почтенное и требующее познаний, как в географии, так и в топографии. Только вот строгость, которой сопровождалось моё назначение, трудно соотнести со сбором керамических черепков и стеклянных бусин, чем, как известно, занимаются учёные археологи.

Сперва я решил, что придётся переучиваться на гробокопателя, и совсем было собрался обрадовать забайкальцев, но Леонид Иванович, спасибо ему, намекнул: наша миссия будет позаковыристее поисков Трои, и потребует не столько навыков кладоискателя, сколько талантов лазутчика. Так что смотрю я на снежные ливанские горы и гадаю – чем-то ещё обернётся для меня это приключение? А пока остаюсь по гроб жизни твой верный друг, поручик Корпуса военных топографов Садыков.»

Писано 2 июня, сего,188… года, на борту парохода «Одесса», в Твердиземном море».