Текст книги "В поисках «Руритании»"

– Воля ваша, барон, но вы зря так нервничаете. Раньше нас они в Выборгском заливе не окажутся, невозможно-с… У шведской шхуны много, если десять узлов парадный ход; обычно такие посудины дают на экономическом узлов пять-шесть. Да и на море – вон что делается!

Командир крейсера обвёл рукой вокруг.

– Полюбуйтесь: сплошь молоко, ни видать ни зги. В туман, под берегом, среди мелей и островов идти надо узлах на трёх, а лучше – еще и со шлюпкой, с постоянными промерами. Нет, батенька, если злодеи не прут по фарватеру, не жалея угля и машины – у Биоркских островов им раньше чем через двое суток не быть.

– А нельзя их как-нибудь по пути перехватить? – озабоченно спросил Эверт. – Пусть миноноски с канонерками обшарят финский берег…

– Э-э-э, батенька, сразу видно, что вы не моряк! В такой туман к берегу соваться – это или на мель сесть, или днище пропороть о камни. Мы ведь, признаться честно, далеко не всё там знаем. В позапрошлую навигацию, пришлось мне подойти на старичке «Ерше» к самому берегу:

так ползли на двух узлах, всё время дно щупали – и это без всякого тумана! На карте половина мелей не отмечены, ну их к чёрту…

– Спозвольте, вашсокородие? – влез в разговор Тугодумов, невысокий, крепкий, поперёк себя шире, дядька лет сорока пяти. Его, вместе с Никифораки и Эвертом доставили на «Аравию». Тугодумов отслужил пятнадцать лет на Балтике и вышел в отставку боцманом с башенного фрегата «Адмирал Сенявин». Поднакопил деньжонок, купил вскладчину с бывшим сослуживцем паровой катер и теперь возил пассажиров по Маркизовой луже, забираясь до Выборга, Двинска и Ревеля.

– Шведов ентих я хорошо знаю. Их тута всё знают – таких ушлых ещё поискать! Мутные людишки, держатся наособицу, и дела у их мутные. Но от своих поди, укройся: все знают – они в любой туман вдоль берега пройдут и дна не заденут! Шкипер ихний уже лет тридцать шхерами ходит, а в команде у него сплошь братья, кумовья да сыны. Это, доложу я вам такой народ – мели нюхом чуют! Вот, как-то было дело: в такой же туман шли от Або…

– А ты, надо полагать, с ними-то и ходил? – с насмешкой спросил командир «Аравии». – Знаю я вас, храпоидолов! Вы, ваша светлость, можете быть уверены: эта публика под круговой порукой, и все, как один, промышляют контрабандой. Кто из Финляндии, а кто из самой Швеции. Что, скажешь не так?

Тугодумов вжал голову в плечи, буркнул что-то и на всякий случай спрятался за спину сигнальщика.

– А вообще-то сей прохвост прав: ловить ваших беглецов лучше всего именно возле Биоркских островов. Я так думаю, они пойдут проливом Биорк-зунд, а там, в узостях, можно расставить береговые посты со шлюпками. Если не проспят – заметят, машину в тумане далеко слышно…

– Мы послали миноноску в Выборг, с депешей начальнику гарнизона. – ответил Эверт. – Только на них у меня надежды нет: пока получат, пока поймут, что делать, пока догребутся до места на своих шаландах, и хорошо, если сами в тумане не заблудятся… Пограничники уверяют: не было ещё такого, чтобы контрабандистов на воде, в туман ловили! Так что надежда только на флот.

– Флот… что ж, флот постарается не подвести. – ответил командир. – Ближе к берегу дежурят две миноноски, а мы встанем у входа в Выборгский залив. А всё же я бы на вашем месте особо не рассчитывал. У Биоркских островов их караулить надо, уж в самом заливе. Говорите, туда они наверняка сунутся?

* * *

«Аравия», бывший пароход «Булл Ран» американской постройки, работавший на линии «Нью-Йорк – Гавана» и приобретенный казной за 335 тысяч североамериканских долларов, был переоборудован на верфи Крампа для военных нужд, прошел вооружение артиллерией в Кронштадте и всего два месяца, как вступил в строй. Сейчас бывший грузопассажирское судно было вооружено двумя шестидюймовыми, четырьмя четырехдюймовыми казнозарядными нарезными орудиями новейшего образца и, вдобавок, еще и четырьмя картечницами Пальмкранца. Имея водоизмещение в 2775 тонн, «Аравия» приводилась в движение вертикальной машиной двойного расширения с мощностью в 1420 индикаторных сил, питаемой от четырех котлов, что обеспечивало скорость в тринадцать узлов при запасе угля на девять с половиной тысяч миль экономическим ходом. Кроме того, «Аравия» несла клиперский рангоут и под парусами при хорошем ветре могла дать до семи узлов.

Командовал «Аравией» капитан-лейтенант Алексеев Евгений Иванович – он принял будущую боевую единицу российского флота еще в САСШ. Кое-кто считал, что капитан-лейтенант чином не вышел для того, чтобы командовать таким крупным судном; шептались, что дело нечисто, и Алексеев есть ни кто иной, как внебрачный сын царствующего императора Александра II-го.

Н, как бы то ни было, именно «Аравию» решено было выбрать для предстоящего особо ответственного предприятия. Алексеев, принявший под команду наскоро собранный отряд из нескольких миноносок и посыльных судов, получил с самого верха приказ взять на борт начальника штаба Особого Корпуса жандармов генерала Никифораки и сопровождающих его лиц. После чего – содействовать означенному генералу и жандармскому ротмистру барону Эверту, сколь это представится возможным».

Нельзя сказать, что капитан-лейтенант обрадовался такому заданию. Ловить в прескверную погоду крошечную шхуну в финских шхерах, в мелководьях, а ведь осадка у «Аравии» верных шестнадцать футов! И оправданий в случае неудачи никто слушать не станет…

Пройдя Толбухин маяк, судно развило ход в 10 узлов. Опасаясь тумана, Алексеев не решился поднимать обороты, и судно шло по фарватеру, то и дело завывая туманным горном. Сердце у капитан– лейтенанта было не на месте – он ждал, что вот-вот хрустнет под скулой скорлупка рыбацкого барказа или форштевень с размаху ударит в корму некстати подвернувшегося на пути финского пароходика. Риск был чрезвычайный, так что командир остался на мостике, посоветовав гостям укрыться в кают-компании. Наверху, несмотря на июль месяц, до костей пробирал студёный балтийский ветер, и от сырости одежда сразу становилась волглой, тяжёлой, неудобной.

В просторной кают-компании было пусто; рояль (не кабинетный, а настоящий, концертный!) прикрыт полотняным чехлом, стулья, в опасении качки, задвинуты под длинный общий стол. Вестовой принёс самовар и склянку с ромом: осведомившись, «не желают ли господа ещё чего», потоптался возле буфета, перебрал без надобности салфетки и удалился.

Миноноска бежала на зюйд, оставив «Ерш» позади. Туман – хоть глаз выколи; он оседал скользкой водяной плёнкой на железе палубного настила, крупными каплями покрывал поручни и стеклянные части приборов. Будто и не лето вовсе: люди кутались в клеёнчатые штормовые накидки, брызги из-под форштевня барабанили по парусиновым обвесам. Эта хилая защита от буйства стихий тянулась от крошечного мостика, размерами с кафедру университетской аудитории, до единственной полуторадюймовой пушчонки на корме.

Болтало всё сильнее, и командир миноноски, лейтенант фон Недермиллер сам встал к штурвалу. Этот высокий, худой как жердь человек служил раньше на Тихом Океане, на клипере «Забияка»: когда клипер вернулся на Балтику, фон Недельмиллер, тогда еще мичман, получил вместе с производством в лейтенанты, свой первый корабль новенькую миноноску с гордым названием «Курица». Оттого и не уступал сейчас рулевому место у штурвала – окостенел от ответственности. Очень уж страшно и непривычно: вот так, в туманном молоке, вести хрупкое судёнышко на десяти узлах, там, где по-хорошему, ползти бы на трёх, да ещё с тузиком впереди, подавая сигналы гудками, а то и выстрелами.

Но – нельзя! Где-то под сплошным пологом тумана прячется шведская шхуна, команда которой уж конечно, не стала затыкать уши воском. Туман, конечно, съедает звуки, но протяжный вой туманного горна пробивается сквозь ватную пелену, разносясь куда дальше, чем стук машин.

Приходилось забыть о правилах судовождения в тумане и шпарить наугад. «Ерш» и идущая мателотом миноноска «Курица» покинули Транзундский рейд и резвым семиузловым ходом пошли на зюйд. «Аравия», возглавлявшая поиски, болталась мористее, где-то неподалеку, в молочной мгле. С ней шли еще две миноноски, родные сестры «Курицы» – «Коноплянка» и «Павлин». Ещё одна миноноска и номерное посыльное судно притаились под самым берегом.

Надо торопиться: по расчету времени шхуна контрабандистов наверняка миновала Биоркские острова, небольшой архипелаг у восточной кромки Выборгского залива. Ловить её в тумане – нечего и думать! «Аравия» и миноноски растянулись дугой, переговариваясь в тумане пронзительными гудками и сигнальными выстрелами. Расчёт был на то, что контрабандисты не рискнут прорываться чистой водой, южнее островов. Скорее всего, прокрадутся проливом Биорк-зунд: глубины там подходящие и для плаванья и для якорной стоянки. Еще дальше, возле южной оконечности острова Койвусаари, у входа в пролив, располагается пост таможенной стражи, но надежды на него у Эверта не было никакой. Потому, к Биорк-ё послали мичмана на вельботе с пятью матросами: доберётся – хорошо, нет – не беда. Залив все равно перекрыт так, что выбравшиеся из лабиринта проток шведы неизбежно угодят в мышеловку.

К полуночи «Ерш» встал на траверзе островка Писаа́ри. «Курица» принялась вычерчивать зигзаги поперёк залива – особой спешки пока не было, и фон Недермиллер экономил уголь. Туман густел; несмотря на отсутствие ветра, зыбь с Финского залива нещадно валяла узкое судёнышко. Миноноска попеременно ложилась то на один, то на другой борт и, перед тем как выпрямиться, задерживалась, точно раздумывая – выпрямляться, или валиться в крен дальше? Приходилось хвататься за что попало – размахом качки человека вполне могло вышвырнуть за борт.

Зыбь становилась круче, волны накрывали миноноску, разбиваясь о кафедру-мостик, порой судёнышко двигалось чуть ли не под водой. Гардемарин Смолянинов, вцепившись в полу лейтенантской шинели, не отрывал взгляд от жестяного циферблата креномера. Скоро размах качки достиг тридцати шести градусов на сторону, юноша насчитал по 14 колебаний в минуту. Порой валяло так, что Ивану казалось – утлая скорлупка вот-вот перевернётся.

– Господин лейтенант!

Это Никола Румели: его пост на корме, возле укутанной парусиновым чехлом пушки. Лейтенант поставил гардемаринов– практикантов сигнальщиками – лишние две пары глаз в тумане не помешают.

– С «Ерша» семафорят: «поворот на три румба на вест, ход развить до полного! Неизвестное судно в проливе!»

* * *

«Ерш» трясся всем корпусом – судно била крупная дрожь от работающих чуть ли не вразнос механизмов. В помощь измотанные, еле держащимся на ногах кочегарам дополнительно отрядили матросов, младший инженер-механик Федосеев, хозяин машинного отделения, не вылезал из низов, чередуя молитвы Николе Угоднику с матерными периодами – но всё равно стрелка счётчика механического лага никак не желала переползти за семь с половиной. Где-то там, в тумане, ползла через пролив шведская шхуна; на перехват ей, надрывая машины, торопилась «Аравия». Но уже было ясно, что не поспеть: ходкая посудинка шмыгнёт в лабиринт шхер задолго до того, как с «Аравии» ее заметят. Еще бы, в таком-то молоке…

Капитан-лейтенант Кологерас покрепче ухватился за ограждение мостика. Канонерку мотало всё сильнее. С зюйда шла крупная зыбь, и коечные сетки, заполненные парусиновыми, набитыми пробкой, свертками, не слишком хорошо защищали стоящих на мостике от взметающихся с каждым ударом волн брызг.

– Сергей Алексеевич, мне мерещится, или туман становится реже? И, вроде, ветерок? – обратился к начальнику отряда Посьет. Определённо – ещё час-полтора и развиднеется!

– Отлично! Следуем тем же курсом, тогда они окажутся между нами и миноноской. Ещё полчаса – и ложимся на курс сближения, зажмём мерзавцев в клещи.

– А не уйдут? – озабоченно спросил капитан-лейтенант. – Что-то уж слишком резвые…

– Не переживайте, Леонид Константиныч, – успокоил командира Никонов. – Шхуна – не военное судно. Это мы, грешные, хоть пару раз за выход даем полные обороты, у нас и кочегары привычны уголь подолгу в топки кидать! Мы и матросов в помощь им даём. Команда своё дело знает, лишь бы механика не подвела. А швед – что с него взять? Машина у них может, и хорошая, да только ходить привыкли все больше экономическим. К долгим авралам кочегары не приучены, надолго их не хватит. А то и машина сдаст, вряд ли они часто бегают, всё больше тишком да ползком…

– Это у кого ещё раньше сдаст. – проворчал Кологерас. – Сами знаете, Сергей Алексеич, у нас поломка за поломкой. Недели не прошло, как холодильники перебирали!

– Типун вам на язык, Леонид Константиныч! Пока, вроде, стучит, спасибо вашему меху!

За мостиком, позади ходовой рубки гудит тонкая, высокая дымовая труба. Временами из нее вырываются огромные клубы черного дыма. Кологерас поморщился: туман – туманом, а все же, мало ли? Того гляди, шлейф угольного дыма увидят на шхуне, и тогда погоня, в лучшем случае, затянется.

– Еремеев! Скажи в кочегарке, зачем так дымят?

Еремеев, сигнальный кондуктор, которому по случаю тумана делать совершено нечего, бодро отвечает «Есть!» и мячиком скатился с мостика. Кологерас проводил его взглядом. Он и сам прекрасно знал, что происходит: отчаявшись поднять обороты, инженер механик велел своим «духам» обливать уголь машинным маслом, прежде чем забрасывать его в топки – отсюда и жирный дым, стелющийся за кормой канонерской лодки. Мера крайняя, но, похоже, вполне оправданная в их положении…

Воленька огляделся. На правом крыле мостика возвышалась коническая железная тумба с револьверной пушкой. Рядом, прикрытые от брызг, выложены на брезент кранцы первых выстрелов – два десятка патронов с латунными гильзами в жестяных коробах-обоймах. Боевая тревога пробита, комендоры бдят у «Гочкиса», и, вздумай шведы шутки шутить, – им не поздоровится.

* * *

Погоня продолжалась уже полтора часа. Шхуна упрямо шла прежним курсом, и каждый оборот винтов приближал её к болотистому, испещрённому мелкими заливчиками, островками, мелями и каменистыми косами, финскому берегу. Он опасно близко, но ни канонерка, ни остальные участники туманной гонки не сбавляли хода. На мостике царила напряжённая тишина, изредка прерываемая короткими репликами. «Аравия» следовала мористее, параллельным курсом, на случай, если контрабандистам придёт в голову повернуть в открытое море. Дистанция между судами сокращалась, но, увы, слишком медленно. В корпусе от вибрации на волне открылась течь – пока помпа справлялась, но…. Алексеев скривился, велел не разводить паники и добавить оборотов.

А туман, и правда, поредел, прав Посьет! Залив просматривается уже кабельтовых на двадцать, с зюйд-веста катят короткие, злые валы, канонерка с шумом врезается в них под острым углом. От каждого удара корпус дрожит всеми заклёпками.

Воленька Игнациус поднялся на мостик. Пелену тумана будто отдёрнули в сторону движением гигантской руки. Впереди по курсу в сероватой дымке тонет финский берег, а на правой раковине, милях в полутора, отчаянно дымит трубой небольшое судёнышко – шхуна улепётывала со всех индикаторных сил своей машины, внезапно обнаружив за кормой сразу двух очень сердитых преследователей.

– Артиллерийская тревога! Расчёты к орудиям!

Тревожно забила рында, по доскам палубного настила заухали матросские башмаки. Наводчик, не дожидаясь, когда заряжающий втиснет в приёмное окошко казенника жестяной короб с патронами, разворачивал револьверную пушку, ловя цель.

– Игнациус, шляпа! Дистанцию до цели!

Воленька вздрогнул, завертел винты микрометра Люжоля, склонился к таблице.

– Есть, господин капитан-лейтенант… до цели две тысячи… простите, сейчас…. одиннадцать кабельтовых, семь саженей… с половиной!

Прислуга возилась возле короткой, будто обрубленной, толстенной в казённой части одиннадцатидюймовой пушки. Подали холщовые, похожие на белые диванные валики, пороховые картузы – полузаряды. Воленька торопливо вспоминал, что полагается делать в этом случае разевать рот или затыкать уши? Как бы, в самом деле, не оглохнуть…

– Бам-м! Бам-м! Бам-м!

Хоть «Гочкису» и далеко до главного калибра, но уши гардемарину Игнациусу заложило основательно. Наводчик навалился на обтянутый кожей плечевой упор, второй номер резко крутанул ручку, и револьверная пушка захлопала предупредительной очередью. Конечно, при такой качке снаряды улетят куда угодно, только не в цель – но вспышки и дым выстрелов со шхуны заметят наверняка.

На шхуне стрельбу и правда, заметили – судно изменило курс, подставляя погоне корму. Дым повалил гуще.

– Леонид Константиныч, надо сбросить ход. Опасно, сядем!

– Гардемарин, попробуйте определить дистанцию во-о-он до того мысочка. Тут где-то мель должна быть, крайне неприятная…

Воленька поднял микрометр, гадая, как он будет определять показания – ведь при измерении дистанции методом Люжоля требовалось замерить по шкале прибора высоту видимого предмета, например, мачты, после чего, определить по таблице дистанцию. А на мысе что прикажете измерять – деревья? Так Бог знает, как искать их в таблицах!

Посьет перестал черкать карандашом и замер. И без того бледное лицо его побелело ещё сильнее, и…

Хрр-ясь! С пронзительным скрежетом «Ерш» налетел на препятствие. Канонерка ещё несколько мгновений ползла вперёд, сильно задирая нос; все, кто был на мостике, повалились с ног. Воленька с размаху влепился в Посьета, успев заметить, как наводчик револьверной пушки, нелепо размахивая руками, улетает через леер в мутную от взбудораженного ила воду Транзундского плёса.

«Курица» стала сдавать: помпа не справлялась, в щели разболтанного ударами волн корпуса хлестала вода. Растяжка передней трубы лопнула, и теперь жестяной цилиндр, отчаянно извергающий клубы чёрного дыма болтался при каждом размахе качки.

«Ерш» остался позади – невезучая канонерка прочно засела на песчаной банке. Запоздало громыхнул главный калибр, крупная латунная картечь с визгом пролетела в опасной близости от миноноски. От грот– мачты шхуны полетели клочья парусов, но ход она не сбросила: лишь, рыскнув на курсе, выкатилась влево за пределы сектора обстрела страшной одиннацатидюймовки. С канлодки снова затарахтел «Гочкис», но снаряды лишь вспенили воду в безопасном отдалении.

Усталость отчаянная: удерживаться на мотающемся туда-сюда низком, почти вровень с водой, судёнышке – это почти цирковой трюк. Но не до того: впереди, примерно в кабельтове маячит корма беглянки. На высоких оборотах вода хлещет через щели в обшивке с удвоенной силой, «Курица» садится носом. Скрепя сердце, лейтенант скомандовал убавить обороты и крутанул штурвал. Нос покатился влево, наводчик кормовой пушки поймал шхуну в прицел, и… Удар, тряска, снаряд уходит «в молоко» – миноноска с разгону проскребла днищем по песчаной отмели и проскочила на чистую воду. К толчкам волн добавилась неприятная вибрация.

– Вал погнуло! – проорал машинный кондуктор. Свесившись вниз, он пытался разглядеть что-то в буруне под кормой. Фон Недермиллер выругался, возвращая судно на курс. Форштевень снова смотрел точно в корму беглянки – она теперь в мёртвой зоне, снарядом не достать. А кругом мели, и шведский шкипер знает здешние фарватеры как «отче наш». Дистанция до шхуны то сокращалась, то наоборот росла, и вдруг с высокой, слегка приподнятой кормы захлопали ружейные выстрелы.

Фон Недермиллер мешком повалился на палубу; шинель на груди встопорщилась, пробитая в двух местах. Иван, по волосам которого ширкнуло раскалённым металлом, кинулся, было, к нему, но миноноска покатила вправо, и мальчик вцепился в штурвал, возвращая судно на курс. Выстрелы гремели, не переставая, пули с жестяным звуком пробивали тонкий металл корпуса. Позади матерно взвыл подстреленный минёр. Ивана схватили за плечо. Он обернулся – гардемарин Румели, Никола. Сразу стало спокойнее, увереннее.

В уши ударил свист пара из простреленного котла, перекрывая полные мучительной боли вопли обваренного кочегара. Фон Недермиллер лежит ничком – невидящие глаза уставились в небо, на губах опадают кровавые пузыри. «Убит?!»

От нового залпа брызнул щепками палубный настил. Миноноску затрясло сильнее. «Что делать, вашбродия, господа гардема́рины? – заорал с кормы кондуктор. – Дейдвуд разбило вибрацией, вода так и хлещет! Потопнем!»

«Курица» садилась кормой, быстро теряя ход. Корма шхуны быстро отдалялась, до неё было уже саженей пятнадцать. Иван втянул плечи в голову. Отчаянно захотелось назад, на берег, на горячий песок дюн.

– Принимаю командование! – фальцетом заорал Никола. Смолянинов, держите под корму!

И, запнувшись о тело лейтенанта, кинулся на нос.

«Хочет ударить миной, – понял Иван. – дистанция подходящая, но как же…»

А Никола уже возился возле ребристой трубы метательного аппарата, подкручивая винт вертикальной наводки. Ладони Ивана вспотели; он вцепился в рукоятки штурвала – их лаковая гладкость стала вдруг раздражающе-скользкой. Корма шхуны, на которой то и дело взвивались ружейные дымки, снова покатилась влево. Никола выпрямился, отскочил, сжимая в кулаке обшитый кожей шнур спуска.

«Вот сейчас!..» – графский сын пригнулся и, резко подавшись назад, дёрнул. Хлопок, облако дымного пороха окутало нос кораблика; мелькнуло и плюхнулось в воду остроконечное тело метательной мины. На шхуне испуганно закричали, и Ваня, заледенев, принялся считать вслух: «Раз, два, три…»

На счет «двенадцать» он шумно выдохнул. Взрыва не было. Корма шхуны еще отдалилась, дым от сгоревшего вышибного заряда унесло в сторону.

«Промазали!» – горестно вскрикнул гардемарин и кинулся ко второму аппарату, приткнувшемуся между дымовыми трубами. Иван, не дожидаясь команды, принял вправо; миноноска вильнула, открывая линию стрельбы.

Ваню толкнули – мимо, прижимая к животу простреленную руку, проковылял минный квартирмейстер.

– Выше бери, вашбродь! – орал он. – Мина в полутора саженях под водой идёт и болтается вверх-вниз на пол-сажени – вот и нырнула под киль! Выше бери, пущай поверху поскачет, по волне, и в самое ихнее подлючее брюхо!

Никола присел у аппарата; набежавший минёр принялся помогать. Снова хлопнуло, палубу заволок серый пороховой дым, смешиваясь с чёрным, угольным из ближней трубы. Ваня снова затаил дыхание – «… три… четыре… пять…» Грохнуло, под кормой шхуны вырос водяной столб, осел каскадом пенной воды, заливая палубу. Гардемарин навалился на ручки штурвала, торопливо закрутил; быстро теряя ход, миноноска медленно покатилась в сторону, мимо оседающей в воду шхуны, мимо плавающих в воде обломков, бочек, вопящих не по-русски людей.

– К берегу! – скомандовал Никола Румели. – Выкидываемся, пока не нахлебались!

И, сорвав с леера плоский пробковый круг с надписью «Курица», бросил его барахтающимся в волнах шведам.