Текст книги "Хроники образовательной политики: 1991–2011"

Советы Госсовета

О том, что в стране существует Госсовет, образовательное сообщество узнало в апреле 2001 года. Как выяснилось, этот совещательный орган, в который входят губернаторы, президенты и иные первые лица российских регионов, был создан в качестве утешительного приза этим первым лицам после реформы Совета Федерации. Тем не менее Госсовет не собирался оставаться фиктивной структурой, в том числе в вопросах формирования образовательной политики. Руководителем рабочей группы по образованию стал глава правительства Республики Карелия Сергей Катанандов – в прошлом инженер-строитель и мэр Петрозаводска. Его регион не был замечен в смелых экспериментах или в каких-либо достижениях в области образования. Но в прессе тех лет бытовала легенда, что именно он на одном из заседаний президиума Госсовета поставил вопрос о том, как обстоят дела с образовательной реформой, в чем ее суть и понимает ли ее население. Сам Катанандов спустя несколько лет предложил мне в интервью более прозаичную версию: «Членам президиума был предложен на выбор ряд направлений, с которыми предстояло работать, – большой список на двух страницах. Образование было в числе первых десяти направлений. И я вызвался возглавить рабочую группу по образованию».

Смысл обсуждения реформы образования в рамках Госсовета заключался в том, чтобы учесть мнение с мест, «освежить» тезисы стратегии модернизации, не упустить проблемы, которые видны с губернаторского уровня: межбюджетные отношения, начальное и среднее профессиональное образование, о передаче которого в ведение регионов давно ходили слухи. Наконец, подготовка к заседанию Госсовета по образованию была, пожалуй, первой попыткой вынести обсуждение проблем образования за рамки профессионального сообщества. Владимир Филиппов на этапе подготовки доклада говорил так: «Пока обсуждение идет только в образовательном сообществе. Мы опять сами, изнутри, пытаемся реформировать систему образования. А может быть, родители не этого хотят? Обязательно будем обсуждать документ с привлечением родителей, работодателей, общественности».

В рабочую группу по образованию вошли представители самых разных взглядов, в том числе саратовский губернатор Дмитрий Аяцков (известный своим высказыванием о слове «реформа», произнести которое «все равно что ругнуться матом», и что, невзирая на любые высокие решения, все равно будет «поступать так, как нужно народу Саратовской области»), передовые региональные министры Ефим Коган (Самара) и Владимир Аверкин (Новгород), секретарь ЦК Профсоюза работников народного образования и науки Владимир Лившиц, представители Минобразования, Госдумы, РАО, общественных объединений. «Состав рабочей группы представлял собой не только все слои образовательного сообщества, но и весь общественно-политический спектр России – от правых экономистов-радикалов до левых поборников известного тезиса «советское – значит отличное», – писал Эдуард Днепров. – В этой сложной конфигурации группы единственно верным было принятое решение – добиваться по всем вопросам консенсуса. Это решение, правда, заведомо отсекало ряд перспективных (как, впрочем, и консервативных) идей и делало подготавливаемый документ в значительной мере сглаженным, округлым».

К началу нового учебного года рабочая группа подготовила доклад «Образовательная политика России на современном этапе», в котором рассматривались ситуация в российском образовании и перспективы его развития. Президент Владимир Путин провел встречу с несколькими членами рабочей группы, и в конце августа доклад был представлен на заседании президиума Госсовета.

В некоторых СМИ получившийся документ противопоставлялся программе Грефа, но, по большому счету, никакого антагонизма не было. Хотя некоторые журналисты предрекали «драку» между правительственными либералами и консерваторами из регионов, ничего подобного не произошло. И впрямь получился консенсус. Рабочая группа анализировала ситуацию на фоне реализации правительственной программы, не отрицая ни одного ее положения, включая самые острые, и, вдохновленная уже достигнутым (федеральный бюджет вырос в реальном выражении в 2 раза за период 1998–2001 годов), в очередной раз призывала увеличивать финансирование отрасли опережающими темпами. Тем не менее были и важные дополнения.

Основным лозунгом рабочей группы Госсовета стал тезис, придуманный, если верить слухам, Эдуардом Днепровым: «Государство возвращается в образование». Понятное дело, что оно должно было вернуться с деньгами (в противном случае возвращение прошло бы незамеченным), – финансирование школ (учебные расходы и зарплата) решили передать на уровень субъектов Федерации (за муниципалитетами оставалась «коммуналка» – содержание зданий и прочей школьной инфраструктуры). Ни о каких тоталитарных тенденциях, которыми могло быть чревато подобное «возвращение», речи не шло. Была предложена программа развития учительского корпуса: именно в докладе Госсовета четко прозвучала идея отказа от ЕТС, что дало бы возможность повышать зарплату в сфере образования опережающими темпами. Именно рабочая группа Госсовета предложила меры по переаттестации учебных заведений и отдельных образовательных программ, одновременно закрепив идею приоритетной поддержки ведущих вузов, которая в той или иной форме будет реализовываться в ближайшее десятилетие. В докладе изначально предполагалось закрепить положение о том, что дети учителей должны получать среднее профессиональное и высшее образование (в случае его платности) полностью бесплатно или со скидкой за счет государства, однако эту идею провести не удалось. Примечательно, что, по мнению экспертов, в докладе не было «экономического радикализма», характерного для проекта образовательной реформы 1997 года.

На заседаниях рабочей группы с подачи Минобразования неоднократно поднимался вопрос о переходе на двенадцатилетку. «Этот переход не имеет ни экономического обоснования, ни социального прогноза, ни правового разрешения (в части призыва выпускников в армию), ни научно-методического и организационно-управленческого обеспечения», – витийствовал Эдуард Днепров. Тем не менее противникам двенадцатилетки не удалось записать в итоговый документ однозначно отрицательную позицию по этому вопросу По мнению Днепрова, это «резко ослабило общественное звучание доклада и его соотнесенность с общественными ожиданиями».

Как ни странно, при одобрении эксперимента по ЕГЭ рабочая группа не поддержала идею ГИФО, почему-то подменив ее идеей образовательного кредитования с различными формами погашения кредита, в том числе отработкой определенного времени по полученной специальности. Судя по всему, в тот момент мало кто из губернаторов понимал, что такое ГИФО. Неслучайно московский мэр Лужков по итогам заседания заявил примерно следующее: как хорошо, что от ГИФО отказались и заменили их образовательными кредитами, ведь переход к ГИФО, по его мнению, неминуемо привел бы к приватизации вузов.

На основе правительственных документов и доклада Госсовета Минобразование разработало Концепцию модернизации российского образования на период до 2010 года, которая была одобрена правительством 29 декабря 2001 года и утверждена приказом министра спустя полтора месяца. В отличие от всех предшествующих документов Концепция содержала раздел, в котором четко обозначались конкретные меры по реформированию системы образования. Более того, средства на реализацию этих мер были заложены в Федеральной программе развития образования на 2001–2005 годы.

Глава VII
В поисках нового: механизмы и содержание

Дело власти – обеспечить ресурсы и создать экономические механизмы функционирования системы, а все содержательные вопросы остаются на усмотрение педагогического сообщества. Так считали разработчики проектов реформы образования 1997 года. Но проекты не были восприняты профессиональной средой, конкретные меры разработать не удалось, денег в казне не было, и в 2000-е годы этот подход был пересмотрен. Теперь, проводя реформу, правительство исходило из того, что образовательное сообщество не может само себя реформировать, а значит, цели развития содержания и методов образования должны задавать общество и государство.

Стратегия модернизации образования «по Грефу» представляла собой более широкую программу развития отрасли, включавшую и обоснование «ресурсной» части, и содержание образования. Круг людей, вовлеченных в разработку и обсуждение проектов реформы, расширялся – авторы реформ вступили в диалог с депутатами левых фракций Госдумы и с представителями ректорского сообщества, прежде всего в рамках Российского общественного совета по развитию образования. В 2002 году заседания РОСРО проводились одно за другим – в среднем раз в месяц, и, как обычно, о них подробно писали СМИ. Вопросы модернизации обсуждались и на других площадках – например, в рамках Гражданского форума, ставшего заметным событием в российской политической жизни в конце 2001 года.

Таким образом, «заказчиком» реформы системы образования становилось российское общество в широком смысле и образовательное сообщество – в узком, пусть даже ровно в той степени, в которой удавалось его вовлечь. И хотя тон в модернизации задавали Минобразование и ГУ ВШЭ, все более значимое место в ней занимали гражданские институты, в том числе средства массовой информации.

Сходства и различия

В СМИ конца 1990-х – начала 2000-х годов бурно обсуждались подлинные и мнимые конфликты самых разных политических фигур и групп, задействованных в реформе образования. Различные аспекты противопоставления Кузьминова и Филиппова – соответственно «архитектора» и «строителя» обновленного здания российского образования – мы подробно рассмотрели в предыдущей главе. Но были и другие оппозиции.

Одна из них – противопоставление небольшой группы ректоров-реформаторов, которых олицетворял прежде всего Ярослав Кузьминов, консервативному ректорскому большинству во главе с ректором МГУ Виктором Садовничим. Начало 2000-х годов – тот период, когда Кузьминов и Садовничий все чаще упоминались в прессе не как антагонисты, а как союзники, действующие в интересах российского образования сообща.

В сентябре 2001 года после очередного заседания РОСРО, посвященного бюджету образования в очередном календарном году, Ярослав Кузьминов и Виктор Садовничий общались с журналистами вместе. Это был, пожалуй, первый пример, когда представители реформаторского и умеренного крыла говорили о том, что объединяет людей из образования независимо от политических пристрастий. Что без современного научного оборудования и новинок специальной литературы невозможен прогресс в науке, что необходимо повысить студенческие стипендии и обеспечить их дифференциацию (платить только успевающим и малоимущим), что учебные заведения нужно подключать к Интернету, увеличивая финансирование Федеральной целевой программы «Электронная Россия».

Общая позиция сформировалась у Кузьминова и Садовничего и по поводу формирования группы ведущих вузов. Они вместе написали письмо президенту Путину, предложив принять государственную программу поддержки ведущих вузов, которые должны отбираться правительством на конкурсной основе по каждому направлению науки отдельно. Именно открытость конкурсов должна была обеспечить прозрачность системе такой поддержки, стимулировать руководителей регионов вкладывать средства в «свои» вузы и избежать ситуаций, когда учебные заведения просто назначались бы «великими». Задача ведущих вузов по направлениям – развивать науку, внедрять результаты исследований в обучение, служить ориентиром и гарантом качества для остальных (в частности, предполагалось сосредоточить там докторские диссертационные советы).

Долгие споры Кузьминова и Садовничего о ЕГЭ, в конечном счете, завершились согласованной формулировкой, которую могли не принять разве что самые отпетые маргиналы. Ее суть такова: сложившаяся система плохая, и ее надо менять. Формы новой оценки знаний должны быть тщательно отработаны в эксперименте. Новая система зачисления в вузы должна быть государственной, должна обеспечить прозрачность и равенство возможностей, ликвидировать сложившиеся каналы отвода родительских денег в карманы репетиторов. Но при этом не должно произойти снижение общей планки вузовских требований. Нужно дополнить систему единых экзаменов системой отбора самых талантливых детей, например, на федеральных олимпиадах.

В 2001 году Кузьминов и Садовничий обратились с письмом к президенту Путину, предложив дополнить ЕГЭ федеральными предметными олимпиадами. Летом 2002 года оба ректора и министр Филиппов обсуждали этот вопрос с премьер-министром Михаилом Касьяновым. Речь шла о том, чтобы наряду с Всероссийской олимпиадой школьников, победителями которой становится узкий круг старшеклассников, право поступления в вузы вне конкурса или без экзаменов имели бы около 5 % абитуриентов по всей стране. «Я не против тестов как одной из форм контроля уровня знаний. Я против абсолютизации тестирования», – пояснял Садовничий.

А вот по вопросу о ГИФО сомнения ректора МГУ развеять не удавалось. «Такой практики нет нигде в мире, – говорил он. – Речь ведь идет о том, чтобы государственные образовательные учреждения финансировались не по учебным программам, а, по сути, через физических лиц – вчерашних выпускников. Сколько из них пойдет в государственные вузы, сколько – в негосударственные? Никто не просчитал, куда в итоге пойдут деньги. Сейчас предлагается паллиатив: если изначально хотели за счет ГИФО финансировать всю систему высшей школы, то теперь – только зарплаты преподавателей и стипендии студентам, сохранив прямое госфинансирование затрат на коммунальные услуги, фундаментальные исследования и т. д. Но как в итоге сложится судьба профессорского состава вузов, аспирантов? Есть и другой аспект проблемы. В МГУ, например, ежегодно поступают до тысячи талантливых ребят из стран СНГ – кто оплатит их учебу в вузе? Значит, придется свертывать сотрудничество в образовательной сфере с этими странами? Все эти риски нужно просчитывать, но до сих пор этого не сделано».

На одно из возражений Садовничего – что обучение одного студента в МГУ стоит 20 тысяч долларов и никакие ГИФО не покроют эти затраты – Кузьминов отвечал так: «Виктор Антонович критикует ГИФО, считая, что они дадут вузу максимум 500 долларов на студента, хотя реальное обучение в университете, по его оценке, стоит около 5000 долларов в год. Это очевидная подмена аргументов. В настоящее время 95 % государственных вузов финансируются в расчете именно 500 долларов на студента. Исключение составляют 15–20 вузов, которые государство финансирует более щедро: в МГУ, например, более 2000 долларов на одного студента в год. Так что обсуждение формы – ГИФО вместо сметного финансирования – подменяется обсуждением ресурсного наполнения этой формы. Очевидно, что среднее финансирование в расчете на студента должно постоянно расти. Финансирование по ГИФО должно дополняться долгосрочными программами развития материальной и кадровой базы вузов, в том числе на основе финансирования индивидуальных проектов, отбираемых на основе открытого конкурса. К концу десятилетия, как ожидается, государство будет тратить на одного студента не менее 2000 долларов в год во всех вузах».

Было еще одно противопоставление – реформаторов и левого, коммунистического, крыла Госдумы. Казалось бы, цели, заявленные правительством, должны быть созвучны идеологии коммунистов: ЕГЭ как механизм обеспечения равного доступа к образованию, в том числе из отдаленных территорий, особая поддержка детей из малодоходных семей и проч. Тем не менее идеология коммунистов, отражающая настроения «электората прошлого», на деле сводилась к тому, что все старое – хорошо, а любые изменения – плохо. Высказывалось мнение, что коммунисты в те годы опирались на интеллектуальную и даже финансовую поддержку вузов «красного пояса», и мнение конкретных влиятельных ректоров для них значимее абстрактных интересов детей и родителей.

Когда в 2000 году Герман Греф, представляя свою программу в Госдуме, встречался с представителями фракций, раздел «Образование» встретил у КПРФ наибольшее понимание. Иван Мельников заявлял, что на 80 % согласен с программой правительства, а оставшиеся 20 % надо проверить в экспериментах. Но вдруг осенью 2000 года после съезда КПРФ, на котором была принята отрицательная резолюция по вопросам образования, все резко изменилось: депутаты-коммунисты разъехались по регионам поносить реформу. Лидеры левых попросту пожертвовали здравым смыслом в угоду партийным интересам, что расценивалось коллегами как непоследовательность и даже вероломство. Вполне закономерно, что в 2002 году в числе прочих думских комитетов коммунисты «потеряли» Комитет по образованию и науке. Иван Мельников в должности заместителя Геннадия Зюганова по КПРФ переключился на вопросы партийного строительства, а должность председателя комитета занял «яблочник» Александр Шишлов.

Реформаторы готовы были идти на компромиссы – об этом, к примеру, свидетельствуют неоднократные заявления даже столь убежденных сторонников создания независимой от вузов системы набора, как Кузьминов и Филиппов, о так называемой «ректорской квоте». Совершенно серьезно рассматривался вопрос о разрешении вузам принимать до 10 % студентов (а ведущим вузам – до 25 %) по решению ученого совета без учета результатов ЕГЭ – по собеседованию с ведущими профессорами, по качеству представленной научной работы, по социальным причинам. Единственным условием называли публикацию такого списка в СМИ. Сейчас, конечно, трудно представить, к чему привели бы такие уступки, – скорее всего, к перечеркиванию первоначальной идеи…

Парадокс реформы образования заключался в том, что за все те годы, пока шло обсуждение, ее противники ничего принципиально иного не предложили. Ни одной связной альтернативной концепции развития российского образования выдвинуто не было – ни в том, что касается хозяйственных механизмов, ни в том, что касается правовой системы, ни в отношении содержания. Ту же тестовую систему и единый экзамен много критиковали (хотя даже на олимпиадах успешно использовались те же тесты), но, как правило, сравнивали их не с тем, что было раньше, а с неким смутным идеалом. Как и в других сферах общественной жизни, где шла реформа, в образовании не было и не могло быть единого антиреформаторского фронта: слишком различны частные интересы оппонентов – людей и сообществ, слишком разных идеологий они придерживались. Их объединяло лишь то, что реформы угрожали отработанным способам извлечения доходов за счет неэффективности существующей системы.

Впрочем, сотрудничество с левыми продолжалось в рамках РОСРО – их возможность отслеживать и корректировать такие аспекты реформ, как финансирование, социальные риски и соблюдение интересов незащищенных групп населения, не ставилась под сомнение. Как оказалось, поле согласия в образовательной политике очень велико, и там легко найдут себе место и левые, и правые. Представители образовательного сообщества учились взаимодействовать, понимать и учитывать позицию друг друга.

Лучшие вузы – для лучших студентов

В эксперименте по ЕГЭ в 2002 году участвовало уже 16 регионов, и все последующие годы их количество постепенно возрастало. Все больше вузов охотно принимало выпускников школ по результатам единого экзамена. В Высшую школу экономики в 2003 году с сертификатами ЕГЭ на бюджетные места было зачислено 324 человека (37 % набора). При этом перевод экзамена в штатный режим, изначально намеченный на 2005 год, уже тогда предполагалось отложить как минимум на год.

В 2002 году эксперимент по ЕГЭ был дополнен экспериментом по ГИФО, содержание которого разрабатывалось Высшей школой экономики и Финансовой академией. Он проводился в трех республиках, имевших опыт организации ЕГЭ в 2001 году, и в него было включено шесть вузов: три в Марий Эл, два в Чувашии, один в Якутии.

Эксперимент по ГИФО обрастал, пожалуй, самыми причудливыми домыслами и искажениями. Именно с ГИФО было связано утверждение о том, что «Греф предлагает бесплатное образование сделать платным». «Для тех, кто поступает в вузы, социализм закончился, – витийствовала «Марийская правда». – Отныне за получение высшего образования придется платить. Всем! Московские чиновники от образования удумали очередной эксперимент». При этом дело обстояло с точностью до наоборот: в 2002 году 40 % студентов вузов полностью оплачивали свое образование, а значительная часть так называемых «бюджетных» студентов заплатила немалые суммы за доступ к образованию. Именно переход к практике ГИФО должен был разгрузить семейные бюджеты тех, кто платит, от части оплаты.

ГИФО – деньги «окрашенные», предназначенные только для оплаты обучения, деньги именные, то есть целевые обязательства государства, с которыми абитуриент выходит на рынок высшего образования. Сдав ЕГЭ и получив государственные обязательства определенного размера, в случае их недостаточности человек может добавить к ним свои деньги и поступать в более престижный вуз, а может и не найти вуз с соответствующей ценой. Прямая зависимость материального наполнения (уровня) ГИФО от результатов ЕГЭ «заставляла» вузы бороться за лучшего студента. Ведь экономических стимулов такой борьбы в традиционной системе финансирования не было: каждый «бюджетный» студент, набравший не меньше проходного балла, приносит в вуз одну и ту же сумму, а богатые троечники, зачисленные на коммерческое отделение, фактически становятся основными «донорами».

«Система ГИФО не нужна очень богатым семьям. Они могут оплатить любое образование для своих детей. Не нужна система ГИФО – как цинично это ни звучит – и многим детям из малообеспеченных семей, которые очень плохо учатся, – пояснял директор Центра социально-экономического развития школы ГУ ВШЭ Анатолий Пинский. – Государство не сможет помочь с оплатой учебы ни им, ни их семьям. Предположим, что богатые составляют 10 %, а очень бедные, которые слабо учатся, – 20 %. Остаются 70 % семей, которые занимают промежуточное положение между богатыми и очень бедными. Прибавьте сюда еще талантливых детей из очень бедных семей, которых ГИФО способно «вывести в люди».

При введении ГИФО в выигрыше оказывались те студенты, которые вынуждены либо переплачивать за обучение на коммерческом отделении, либо вообще отказываться от образования. Из числа принятых в вуз не менее 50 % верхних по рейтингу (и не менее 25 % на каждом факультете) учатся только за ГИФО, то есть для них образование бесплатно, даже если ГИФО меньше установленной вузом цены. В новой системе не было вообще ничего такого, что расширяло бы долю платного образования или ограничивало чьи-то права. Норматив ГИФО становился «твердым ядром» финансирования, на основе которого систему легко модифицировать, например, если государство захочет ввести доплаты к ГИФО для малоимущих студентов или для тех, кто выбрал стратегически важные специальности. Рассматривалась возможность дополнять ГИФО адресными возвратными субсидиями из бюджетов различных уровней – при выполнении зафиксированных в контракте с государством условий (например, отработать пять лет учителем сельской школы, инженером на тяжелом производстве) субсидия погашалась бы. Но этот механизм так и не был апробирован.

В рамках эксперимента, стартовавшего в 2002 году, наполнение ГИФО соответствовало той части бюджетного финансирования (около 60 %), которая непосредственно связана с обеспечением учебного процесса: зарплата преподавателей и учебно-методические расходы. Остальное – стипендии, «коммуналка», оборудование, ремонт – предполагалось поначалу финансировать в прежнем режиме, а со временем переводить все расходы в формат ГИФО и соответственно увеличивать его наполнение. Авторы проекта исходили из реальных возможностей государства по финансированию вузов – при любой схеме финансирования МГУ по определению не может получить 20 тысяч долларов за обучение одного студента.

В экспериментальных регионах к идее ГИФО отнеслись весьма спокойно: руководители органов управления образованием почти не обсуждали этот вопрос, поскольку он касался только вузов, а ректорам, согласившимся на участие в эксперименте, было бы, по меньшей мере, странно выступать с его критикой. Летом 2002 года я брал интервью у ректора Чувашского педагогического университета – возникало ощущение, что эксперимент по ГИФО вообще не является для него первоочередной проблемой. Анализ региональной прессы того периода показывает, что региональные чиновники и руководители вузов очень адекватно восприняли федеральные разработки и разъясняли их смысл местной общественности едва ли не более убедительно, чем их федеральные коллеги. «У ГИФО благородные цели, – заявил первый замминистра образования Республики Марий Эл Александр Новоселов. – Государственные средства вкладываются в лучшие вузы для того, чтобы там обучались лучшие студенты».

«После всех обсуждений мы пришли к выводу, что по отношению к абитуриентам больших изменений по сравнению с предыдущими годами не произойдет. Более того, сохраняется их социальная защищенность, – объяснял проректор Марийского государственного технического университета Николай Бобков. – ГИФО ставит в зависимость финансирование вуза по ряду статей от качества принятого студенческого контингента, считая его показателем сумму баллов, набранных будущим студентом на ЕГЭ по профильным для данного вуза дисциплинам. По традиционной схеме финансирование было обезличенным независимо от количества принятых отличников и троечников».

Предварительно экспериментальные вузы объявили полную стоимость обучения по тем или иным специальностям, количество бесплатных мест и количество мест, на которые будет производиться прием с доплатой в размере разницы между полной стоимостью обучения и размером ГИФО конкретного студента. Приемные комиссии принимали документы и выстраивали рейтинг абитуриентов. На бесплатные места могли попасть и троечники, и отличники, а те, кто не попал, при желании заключали договор с вузом о доплате. В 2002 году было установлено пять категорий ГИФО:

I – 9375 рублей, II – 7500, III – 3750, IV – 3000, V – 750 рублей. Льготники и «целевики», прошедшие по своим конкурсам, финансировались по II категории. В будущем наполнение самого большого ГИФО планировалось довести до 18–20 тысяч рублей.

У вузов, впрочем, возникали определенные трудности, и ректоры задавали весьма острые вопросы федеральному центру. Одна из проблем возникала в связи с требованием обеспечить 25 % бесплатных мест на каждом факультете при том, что среди абитуриентов «тяжелых» факультетов почти не было обладателей высоких категорий ГИФО. В МарГТУ в связи с этим просто отказались от приема на некоторые специальности – первые два года студентов решили учить по единому учебному плану, а затем перераспределять между специальностями на конкурсной основе. Недоумение у ректоров вызывал и тот факт, что студент, поступивший с доплатой, в случае успехов не имел права перейти на бесплатное место в течение всего времени обучения, но это объявлялось лишь временной мерой на период эксперимента.

«Когда сами люди начнут выбирать, куда с большей пользой нести свои ГИФО, у тех вузов, в которых учебный процесс организован ни шатко ни валко, появится стимул для самосовершенствования, – говорил Ярослав Кузьминов. – Иначе наступит кризис, педагогический коллектив взбунтуется, снимет ректора, найдет сильного менеджера из своей среды, обновит преподавательский состав и будет работать дальше, если, конечно, найдутся силы. Если сил не хватит – пусть умирает. Почему государство обязано спасать плохое учебное заведение? Мы забываем, что вуз – всего-навсего орган государства, который обеспечивает его обязательства перед гражданами. Заметьте: против рынка в образовании и ГИФО выступают в основном ректоры слабых вузов. Стоит ли обществу на них оглядываться?»