Текст книги "Нереал"

Глава пятая.
Плохо, когда человек только дышит и надеется…

Денек не задался.

Я кучу времени убил на слоняния по базару. И кучу денег извел на совершенно ненужные вещи. По-настоящему я ознакомился со своими приобретениями уже на Базе хронодесанта, пока варились пельмени.

Одноразовые носовые платки непременно понадобятся зимой, говорил я себе, большую кухонную коробку спичек я отдам бабуле – пусть видит, что я сам, добровольно, проявляю заботу о хозяйстве. Электролампочку пожертвую Базе хронодесанта – у них как раз в шестирожковой люстре только одна горит.

Но что прикажете делать с пачкой хны?

Я провел рукой по голове. Васька прав – мои лиловые штаны выделяются в любой толпе, они, возможно, и привлекли внимание магов. А что будет, если я еще и в рыжий цвет покрашусь? Вот, сказал я себе, вот что бывает с людьми, покупающими всякую дешевку!

В кухонных дверях возник Башарин.

– Как там пельмени? – с большим интересом осведомился он и заглянул в кастрюлю. После чего посмотрел на меня – и, честное слово, его неподвижная физиономия имела-таки в этот момент выражение!

– Их же мешать надо! – со всем презрением труженика к интеллигенту сказал Башарин, озираясь в поисках шумовки.

Шумовки на Базе хронодесанта и быть не могло. Вот деревянных мечей и кинжалов хватило бы на армию.

Я все же пошел спросить.

Корвин, Лирайт, Хэмси и Корнет сидели на полу, водя пальцами по какой-то бумажной простыне.

– Ну вот же! – говорила Лирайт. – Мы будем жить здесь! Очень удобное место для государства!

– Ага, удобное! – возразил Хэмси. – С запада Великая пустыня, на юге Безнадежное море, на севере горная гряда Стафиракс!

– Зато через нас проходит караванный путь! – Лирайт показала, как именно идут караваны. – И мы держим порт Кэр-Ис!

– Государство нам нужно вот тут, – сказал Корвин. – Тогда мы оттяпаем у эльфов Шервудский лес…

– И окажемся в зоне досягаемости Саурона и его команды!

Я нагнулся над политиками и увидел страхолюдную карту неведомых стран. Она изображала материк, чем-то смахивавший на Европу, но Европу после четвертой, а то и пятой мировой.

– Что-то нужно? – спросил Корвин.

– Мне бы шумовку… – робко молвил я, ощущая себя поваренком, сдуру залетевшим в тронный зал на королевский совет.

Хэмси и Корнет переглянулись. Я мог держать пари на свои лиловые штаны – эти дети впервые услышали слово «шумовка».

– А зачем? – осторожно поинтересовался Корнет.

– Пельмени помешать.

– Пельмени?!? Пельмени!!!

Ролевики вскочили.

Их совершенно не волновало, что я все свои деньги истратил на эти проклятые пельмени! Что еда предназначалась главным образом Башарину! И много чего еще их не волновало. Они вспомнили, что проголодались.

При тщательном обследовании кухни, ванной и туалета, где под самым потолком лепилась антресоль с хозяйственной дребеденью, были обнаружены отвертки, плоскогубцы, ручка от мясорубки, железный гибрид граблей и лопатки, с чем бабульки ходят на кладбище, и много всякой иной дряни.

Пока команда вела поиск, пельмени разварились окончательно, одновременно прилипнув к кастрюльному дну, как будто их кто нарочно суперцементом приклеил.

Интересно, что Башарин даже не попытался пошевелить пельмени в кастрюле хоть вилкой. Он с большим достоинством ждал, пока его покормят.

Пельменную кашу мы раскидали по тарелкам и спасли большим количеством сметаны.

За столом я попытался завести беседу об этой самой искореженной Европе, но Корвин вспомнил, что получил по сетям приглашение на еще одну игру. Вообще это приглашение следовало зачитать всей ораве еще ночью, но наше вторжение на территорию казарм отвлекло Корвина от животрепещущей темы.

– Игра называется «Молодой мир», – начал он. – Время действия – две тысячи пятнадцатый год. Внезапно весь мир сотрясла ужасная катастрофа – в течение трех дней от неизвестной прежде болезни погибло почти восемьдесят процентов населения земного шара.

Хорошее начало, подумал я, вдохновляющее. Самая подходящая обстановка для игр!

– В огне пожаров погибла большая часть крупных городов, унося с собой всю основу современной цивилизации. Во всем мире воцарился хаос!

– Классно! – одобрил Корнет.

– Проблема прикида отпадает! – радостно поддержал Хэмси.

– По непонятным причинам большинство выживших – в возрасте от 16 до 28 лет, – продолжал Корвин. – У всех без исключения глаза стали чрезвычайно восприимчивы к солнечному свету. Сноска! Если кто на полигоне появится без защиты для глаз – то есть очки или шлем с лицевым щитком, – то он немедленно слепнет и вынужден играть слепого. Также у многих из выживших появились экстрасенсорные способности…

– То есть, магия, – уточнила Лирайт.

Мудрый Башарин, не обращая внимания на этот Апокалипсис, наворачивал пельмени, и правильно делал. Их нужно было сожрать, не задумываясь, пока они не остыли. А я вот зазевался – и узнал, что холодная пельменная каша в моем возрасте противопоказана. Даже со сметаной. Даже когда сметаны больше, чем каши…

– И долго мне тут жить? – спросил он, доев обед.

Но как спросил! Имелось в виду – какие на сей предмет дал сегодня инструкции Главный Начальник Горчаков?

А какие он мог дать инструкции на базаре, спасая меня от преследователя?

Я спросил у ролевиков, где тут телефон. Телефон нашелся за рюкзаками. И тут же оказалось, что он не работает. Хотя шнур вроде цел…

Ребята стали вспоминать, кто и когда в последний раз отсюда звонил. Попутно встал вопрос: кто хозяин этой квартиры? Лирайт подозревала некого Ронина, исходя из того, что этим словом средневековые японцы называли бродячего самурая. Значит, Ронин ушел бродить, а ключи от квартиры отдал тусовке.

Корвин произвел расчет – и оказалось, что Ронин, даже если он с игры в Казани пошел по трассе на игру в Екатеринбурге, а оттуда – на игру в Тюмени, уже все равно должен был бы вернуться, потому что до игры в Барнауле еще не меньше месяца. А я из этого расчета понял, что телефон просто-напросто отключен за неуплату.

Я всего-навсего хотел позвонить Ваське по служебному телефону, доложить6 что объект покормлен, и потребовать дальнейших инструкций.

И я вышел на улицу, и я отыскал будку, и набрал номер, и услышал: «Следователь Горчаков слушает!»

Но в ответ на мой вопль Васька бросил трубку.

Я повторил звонок – и с тем же результатом.

Тогда только я вспомнил, как маги подслушали наш ночной звонок в ментовку…

Мир вокруг меня сделался какой-то странный. Приходилось считаться с магией. А откуда я знаю, на что еще эти сволочи способны?

Обозвав Ваську старым перестраховщиком, я решил доехать до управления внутренних дел и явиться в кабинет лично. И я честно пошел к остановке, но сообразил, что оставил на Базе хронодесанта сумку с аппаратурой. Я же не думал, что соберусь в ментовку!

Резко развернувшись, я буквально налетел на крупного парня.

Парень шарахнулся от меня. И мы оба застыли.

По идее, мне бы сейчас следовало услышать от этого громилы что-нибудь матерное. Обычно такие формулы мужики выпаливают без рассуждений. Но этот ошалело молчал. Потом шагнул назад, по дуге обошел мня и заспешил прочь, не оборачиваясь.

Грешным делом я подумал, что меня в очередной раз приняли за сумасшедшего. Хотя повода вроде бы не давал. На всякий случай я внимательно осмотрел себя – вдруг у меня всего-навсего расстегнута ширинка? – а когда поднял голову, громила как сквозь землю провалился.

Не так уж был мне дорог этот громила, чтобы метаться с криками, выискивая его по всем подворотням. Я устремился к Базе хронодесанта – и вдруг встал, как вкопанный.

Три амбала гоняли нас ночью, пока Васька не догадался спрятаться в казарме. Три амбала, которым срочно требуется нереал!

А если это – один из них?

Того, который чистит карму веником, я бы узнал. А двух других – вряд ли…

Стоп, подумал я, стоп, тут что-то не так, я должен их узнать, я же их явственно видел! Своими глазами! Хотя как-то мгновенно видел…

Не знаю, сколько я простоял столбом, может, минуту, а может, и десять, пока до меня дошло: я видел эти рожи, когда работала фотовспышка. А вспышка действует, когда нажимаешь на кнопку. И, значит, на моей фотопленке имеются образины всех магов, которые нас преследовали! И остается только проявить пленку, а потом с гордостью доставить Ваське картинки!

Я опять устремился к Базе – и опять окаменел.

Если они все же выследили меня – а это не так уж сложно, ребята они современные, при мобильниках, и тот, кого отогнал Васька, мог сообщить кому-то другому, что я уехал на трамвае номер пять в таком-то направлении, – так вот, если они выследили меня, то ведь им от меня нужно одно – чтобы я сейчас вошел в ту квартиру, где прячется Башарин! А они – по моим стопам! Кто их знает – может, они, как ищейки, по следу ходят?

Когда во второй половине дня торчишь посреди тротуара, пожимая плечами, разводя руками и предаваясь мучительным размышлениям, на тебя почему-то все время налетают совершенно посторонние люди. И еще при этом что-то бормочут.

Я не мог вернуться на Базу – вслед за мной туда ворвались бы магические амбалы и изъяли Баширина. Честно говоря, на самого Баширина мне было наплевать. Никакой ценности, ни интеллектуальной, ни духовной, он не представлял. Но вскоре после отлова Баширина они поймут, что никакой это не искомый нереал!

И что я тогда услышу от Васьки?

С одной стороны, чем дольше амбалы прооколачиваются вокруг Базы хронодесанта, чем лучше. Васька ведь наверняка продолжает поиски нереала! А с другой – на Базе оказалась арестована моя драгоценная сумка! А ведь мне завтра сдавать снимки сразу в две редакции… Ой, мама дорогая, подумал я, это что же такое будет? Уж как влип дородный добрый молодец…

У меня была тень надежды на то, что громила, с которым я столкнулся, – обыкновенный громила, без всякой магии, только удивительно неразговорчивый. Уцепившись за эту версию, как утопающий за бессмертную соломинку, я хлопнул себя по лбу, как бы вспомнив нечто важное, и устремился в первую попавшуюся подпоротню.

Влетев туда, я сразу же притормозил, прижался к стенке и пополз, обтирая ее правым боком, чтобы как можно осторожнее выглянуть.

И точно! Амбал выскочил из аптеки и почесал к моей подворотне.

И тут я вообразил себя Чингачгуком или другим не менее краснокожим индейцем, заметающим след. Я побежал во двор, еще не зная, где спрячусь, но готовый изворачиваться до последнего!

Меня, сама того не подозревая, спасла бабулька с мусорником. Она, выкинув мусор в контейнер за кирпичной стенкой, пошла себе, пошла… и пропала. Я понял, что на сей раз никакой магии нет, а есть дверь, ведущая на черную лестницу, которой из подворотни просто не разглядеть.

Оказалось, что если войти туда, спуститься до того уровня, где уже пахнет кладбищенской сыростью, а потом подняться, то можно выйти не просто в парадное большого дома, а вовсе даже на большую улицу.

Хотя я страстно люблю проходные дворы, но об этом – даже не подозревал.

Понимая, что расслабляться вредно, я сразу же остановил такси и, проехав квартала четыре, вылез. Шофер покрутил пальцем у виска, но вот уж на это мне было наплевать. Великая идея владела мной! Я спасал нереала от магов.

Премного довольный тем, как лихо я оторвался от слежки, я шел по улице Маяковского, которая скорее была похожа на бульвар – через каждые десять шагов росли крепкие липы, и некоторые стояли уже почти желтые, но иные сопротивлялись осени, как умели, и лишь несколько золотых прядок было в их зеленых шевелюрах, этакая древесная седина, которую не скроешь – значит, остается только гордиться ею…

Навстречу шла…

Да, она. Маргарита.

Спокойно шла, позволяя всему миру любоваться собой, своими стройными загорелыми ногами, своей невесомой фигуркой, своими распущенными темными волосами, которые, если собрать их в косу, будут с мое запястье толщиной…

Маргарита!

Вот именно это я и воскликнул, загораживая ей дорогу.

Она остановилась.

– Здравствуйте, Игорь Петрович! – сказала она голоском примерной девочки, отпетой отличницы.

– Маргарита… – повторил я.

– Со мной все в порядке, Игорь Петрович! – и она так посмотрел мне в глаза, что я понял – у девчонки ум за разум зашел. Что-то до такой степени сбило ее с толку, что доводы рассудка бесполезны…

– Вот и замечательно, – ответил я. – Только, знаете, Маргарита, образование в жизни еще пригодится.

– Конечно, пригодится, Игорь Петрович! – радостно согласилась она.

У нее было счастливое лицо. Никогда в школе оно таким не было. А ведь Маргаритка прекрасно училась и была общей любимицей!

Мужчина! Значит, все-таки мужчина…

Говорила же мне Васькина сотрудница, что девчонка просто угодила под опытного мужика. И Бояринов, сообщая про ее звонок, тоже как-то странно выражался, чего-то недоговаривал… А мне, дураку, нужно было непременно увидеть ее радостную мордочку! Иначе я понять был не в состоянии!

– Вы бы вернулись домой, Маргарита… – я не говорил, я бормотал, и самому противно делалось. – Родители волнуются… учебу запустите… год пропадет…

– Игорь Петрович, миленький, я встретила замечательного человека, и я с ним счастлива, – это она сказала уже без торжествующей улыбки, не как девчонка, а как женщина. – Вы не представляете, что это за человек! Он – настоящий, понимаете? Я все на свете ради него сделаю! Все – только бы быть с ним!

Я только руками развел.

– Удачи! – пожелала Маргарита, совсем по-взрослому. И ушла.

А я повернулся и стал смотреть ей вслед.

Той, кого я полюбил, уже не было, Девочки, которая так хорошо читала стихи, не было! Умерла! А вдаль уходила шестнадцатилетняя женщина. Вдаль – и без меня… И тело уже было другое, и походка, и глаза!

Да, вдруг понял я, она не просто другая, она – болезненно другая, она осунулась, похудела, и в глазах какая-то лихорадка…

Нужно догнать ее, сказал я себе, любовь любовью, но здоровье тоже беречь надо, нужно догнать ее и спросить хотя бы, как она себя чувствует…

Это было нелепо, мне следовало сейчас отпустить ее раз и навсегда. Однако я поплелся следом – мне так уж непременно нужно было продлить эту агонию!

В какую-то минуту показалось, что Маргарита просто испытывает меня. Она вышла на угол Маяковского и переулка, который когда-то был переулком комиссара Елькина, а теперь, конечно, переименован. И она встала неподалеку от угла, словно ожидая, чтобы я ее догнал.

Я почти догнал!

Но тут рядом с ней притормозила серебристая иномарка. Путаю я их, будь они неладны! Если «мерс» – это который с прицелом на капоте, значит, притормозил «мерс». Дверца открылась. Маргарита что-то сказала тому, кто внутри. Дверца захлопнулась, и я уж обрадовался было, что моя гордая девочка так ловко отшивает всякую шушеру. Но «мерс» заехал в переулок, встал, и оттуда вышел мужчина куда за сорок, не то чтобы толстый, а пухлый. Шел он вразвалочку, и мне казалось, что от его сверкающих туфель на асфальте остаются жирные следы.

Этот мужчина поцеловал Маргариту в губы, и она охотно приняла поцелуй. После чего оба направились в продуктовый магазин…

Я ждал. Чего – не знаю. Наверно, хотел увидеть сквозь стенки белого фирменного пакета, что они взяли на ужин. Взяли немало. Сели в машину и уехали…

Вот и все.

Вот, значит, кто у нее – настоящий…

У этого мерзавца только и есть, что кошелек с «мерсом», говорил я себе, деньги иссякнут, машина врежется в столб и слетит с виадука! Или же он через год присмотрит себе другую шестнадцатилетнюю. Им не быть вместе, им не быть вместе! Маргарита набьет себе шишку на лбу, затормозит и задумается… Dum spiro, spero…

Я бормотал эти слова, пока не сделалось темно. Где меня носило чуть ли не до полуночи – не знаю и знать не хочу. Сумка арестована, Васька играет в конспирацию, Маргарита все равно что умерла… Dum spiro, spero…

Домой иди, кретин, сказал я себе. Иди домой, выспись на нормальной постели, утром прими душ, и жизнь начнется сначала. Dum spiro, spero, кретин!

Час был неведомый. Бабуля наверняка давно спала. Я хотел пробраться к себе в комнату, не зажигая свет в прихожей. Казалось бы, что может быть проще и благородней такого желания?

Я сделал от двери всего один шаг – и тут что-то мокрое, тяжелое и со странным запахом весомо шлепнуло меня по лицу, залепило глаза и рот!

– Полтергейст! – подумал я, причем подумал именно так – воплем. У нас побывал дед-вонючка и разбудил мокрый полтергейст!

Я зашарил в воздухе руками – всюду было мокрое, непроходимое, тяжелое и гнусное! Как будто я попал в внутренности к какой-то вселенской лягушке! Оно пыталось спеленать меня, оно своей тяжестью хотело сбить меня с ног и швырнуть на пол. Я треснул кулаком – но оно подалось, кулак проехал куда-то не туда, меня развернуло…

Вдруг я сообразил – изгоняют же священники всякую нечисть молитвой! Заклинаний я не знаю, загадочных способностей, как Таир, не имею, но молитва???

– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sanktum!… – заголосил я сквозь мокрое щупальце, а может, ласту, залепившую мне рот. Именно по-латыни, потому что русские слова провалились куда-то в щель между извилинами. Из всего латинского «Отче наш» я знал, разумеется, только эти начальные слова – почему и заткнулся.

Полтергейст мне попался необразованный – то бишь, я ему попался… Латынь на него не подействовала, а если и подействовала – то лишь озлобила. Он обдал меня холодом!

И я понял, что настал мой смертный час.

– Бабуля-а-а-а! – уже вне всякой латыни и вне всякого соображения, завопил я. Но жива ли бабуля, не захлебнулась и и она в ледяных волнах полтергейста? Ведь когда я орал по-латыни, она не отозвалась!

– Иго-ре-е-е-чек! – донеслось чуть ли не с того света.

– Бабуля! Что это, бабуля?!

– Сейчас, сейчас!

Жива! И прогонит полтергейст ко всем чертям собачьим!

В этот миг я веровал не в силы добра и зла, но в бабулю, которая способна шваброй вымести полтергейст из квартиры и плюнуть ему вслед.

Сквозь мокрое и холодное забрезжил свет! И я устремился к нему!

– Что ж ты так поздно, Игоречек? – вдруг запричитала бабуля. – Ой, да стой же ты, где стоишь! Веревку оборвешь!

Какую, к лешему?… Какую веревку?…

Вдруг мое лицо непостижимым образом освободилось от, качалось, навеки прилипшей мокрой оплеухи, и я увидел бабулю в халате.

Она собирала в крупные складки развешенную поперек всей прихожей свежевыстиранную портьеру из синтетического бархата. Вторая висела на параллельно натянутой веревке. Человека, входящего впотьмах, и должно было занести как раз между здоровенными и тяжелыми мокрыми полотнищами.

– Сколько же можно пыль копить? – оправдывалась бабуля. – Я уже давно запланировала!…

– Вот и собралась… – пробормотал я, спасенный, но еще не способный воспрять к новой жизни. Ну да, бабуля уже полгода долбит про эти окаянные портьеры. Угораздило же ее взяться за стирку, когда вся городская нечисть активизировалась!

Купание в портьерах подействовало на меня вразумляюще – я понял, как вызволить с Базы хронодесанта свою сумку.

Исходя из того, что нечисть по ночам колобродит, а по утрам отсыпается, я встал довольно рано и поехал в тир – искать Сафари. Пришлось обождать – но, когда он явился, проблема решилась стремительно. Сафари позвонил какому-то Аэглору и велел ему послать Хольгера с Фродо на Базу за сумкой. Я пытался компенсировать затраты на транспорт, но когда Хольгер прибыл с сумкой не просто на джипе, и даже не на навороченном джипе, а на расписанном вручную всякой средневековой символикой, я понял, что ролевушную тусовку умом не понять и деньгами не измерить. Такая вот роспись стоила не менее десяти долларов за квадратный дециметр…

Как быть дальше – я попросту не знал.

Очевидно, жизнь продолжалась. Следовало сдавать снимки в редакции, делать новые. покупать и читать книги, трижды в день питаться. Если Васька захочет – сам меня найдет!

И я несколько дней прожил такой вот растительной жизнью, возможно, неделю, а может, и полторы, или даже месяц, – я ведь теперь измеряю время не календарем, а графиком работы шести бухгалтерий, где получаю гонорары…

И с каждым днем я все яснее понимал, что эта жизнь – какая-то не моя. Нельзя, чтобы все дни были одинаковые! Нельзя, чтобы от этих дней оставались лишь пластиковые папки с карманами, в которых копился фотоархив! Нельзя, чтобы менялись кадры в объективе, и ничего более!

Если быть совсем честным – нельзя и без надежды, что вот еще пройдет два года, Маргарите исполнится восемнадцать…

И нельзя, будь я неладен, в полном душевном раздрае повторять, как попугай – dum spiro, spero!

Нужно что-то другое!

Глава шестая.
Следователь Горчаков находит папочку!

– Слыхал? – налетел на Васю стажер Уфимский. – Какой скандал в «Джунглях»?!

Физиономия у стажера была такая, как будто скандал развернул всю биографию страны России в нужном направлении.

– Который по счету? – осведомился Вася.

– Ну!… – Уфимский сгорал от нетерпения развеселить старшего коллегу.

«Джунгли» – это было такое место, где рейды по отлову наркоманов следовало проводить каждый вечер – свеженького улова хватило бы на кучу отчетов. Вася неоднократно добирался до самого высокого начальства и требовал закрыть этот притон. И вот, не прошло и пяти лет, притон закрыли. Случилось это две недели назад, и владельцы «Джунглей» только-только освободили помещение от мебели, а вывеску снимать, похоже, вообще не собирались.

Эта вывеска изображала Африку в духе Корнея Чуковского, там впритирку скалились на пешеходов обезьяна, слон, удав, крокодил и, кажется, носорог. Малые дети не могли равнодушно проехать мимо в своих нарядных колясочках…

И Вася, с одной стороны, полагал, что скандал не то что может быть связан, а просто обязан быть связан с наркотой, но с другой стороны – слишком веселая рожа была у стажера.

– Ну? – переспросил Вася.

– Ты Гришку помнишь?

– Помню наркомана! Помню алкоголика!

– Как ты думаешь, куда они его подевали?

– А куда его можно было подевать? В зоопарк, наверно, сдали.

– Возьмет его зоопарк, как же!

– А в самом деле…

Вася задумался – кому в городе нужен крокодил-трехлетка, приобретенный в качестве живого инвентаря еще совсем крохотным и выросший в «Джунглях» под вой современной музыки?

Самая прелесть ситуации была в том, что Гришку посадили на колесо. Посетители, балуясь, кидали в террариум таблетки, а неразумная рептилия честно их глотала. Опять же, пиво. Хотя в террариуме полагалось соблюдать какую-то разумную сырость, но бывали дни, когда крокодил плескался и чуть ли не плавал в «Пауланере».

– Ну так вот! – Уфимский торжествовал. – Я сам сегодня утром допрашивал дядю Синявского! Он показал…

Тут лицо стажера сделалось скучным и он заговорил казенным голосом, чему научился с большим трудом.

– … он показал, что неоднократно давал объявления о продаже крокодила, связывался с зоопарком, но желающих не нашлось. Предъявил квитанции об оплате объявлений и сами газеты с объявлениями. Поскольку помещение полагалось срочно освободить, он перевез террариум с крокодилом в Дом колхозника…

– Куда-а-а??? – в бурной истории этого здания только живых крокодилов недоставало…

– В Дом колхозника! Там же бомбоубежище внизу! – Уфимский перешел на нормальный голос. – Перевозил ночью, чтобы никого не переполошить.

– Так. Крокодила – в бомбоубежище, – уточнил Вася. – На каком основании?

– На основании дачи взятки завхозу Петракову Алексею Степановичу! – отрапортовал Уфимский вполне казенно и продолжал по-человечески. – Этот деятель заплатил Петракову, чтобы тот приютил Гришку и ухаживал за ним, пока другого варианта не найдется. А в бомбоубежище давным-давно склад всякой старой рухляди. Там не токмо что крокодила – мамонта спрятать можно. Ну и вот – Гришка как-то опрокинул террариум и выбрался на свободу!

Вообразив, что может натворить крокодил в здании, где помещается чуть ли не сотня офисов, Вася без всякой подсказки расхохотался.

– Первым делом нагадил с перепугу так, что в бомбоубежище не войти! Ну, не продохнуть! – Уфимский и от этого безобразия был в восторге. – И перевернул там все вверх дном! А потом вылез из бомбоубежища…

– Погоди, погоди! Оно у них что же, не запертое стоит? – Вася насторожился.

– Ну, тут такое дело… – Уфимский скорчил рожу, по которой, и не слушая речей, можно было понять – дело-то темное… – Петраков клянется и божится, что крокодила запер. Ключей у него от этого помещения три, но, Василий Федорович, ключи совсем довоенные! Может, их на самом деле и больше, только Петраков об этом не знает. Я думаю, какая-то парочка забралась туда в поисках…

– Романтики! – весомо сказал Вася. После странной сценки в «Гербалайфе» он как-то болезненно стал относиться к сексуальным вопросам.

– И они нечаянно выпустили крокодила…

– И сами этого не заметили?

– Может, забыли изнутри запереться? В общем, он вылез на пожарную лестницу и пополз наверх.

– Пожарная лестница была не заперта?

– Выходит, что так. И приполз он в пищеблок!

Уфимский сделал паузу, чтобы Вася имел возможность спокойно вообразить переполох на кухне, отсмеяться и успокоиться. Но мрачен был следователь Горчаков, ох, мрачен…

– И все оттуда выскочили, дверь захлопнули и пожарных вызвали. Пожарные приехали, с зоопарком связались… – уныло стал перечислять дальнейшие события обиженный стажер. – Его пока туда увезли, потом дядя Синявский заберет… Вот так…

– Ты место обследовал? – строго спросил Вася.

– Так я же говорю – вонь страшенная! У меня такое ощущение, что я сам провонял, как городская свалка!

Тут Вася совершил то, о чем позднее стажер Уфимский рассказывал, делая огромные глаза и подпуская дрожи в голосе. Он подошел к Уфимскому, обнюхал его с головы до ног, даже опустившись для этого на корточки, и сказал:

– Ага… Привет от дедушки…

Стажер так и не узнал, что это был за дедушка,

А Вася стал напряженно думать – может ли история с крокодилом иметь хоть какое-то отношение к охоте на нереала?

– Послушай, Уфимский, – сказал он. – Ты мое задание выполнил? По делу киллера в «Бастионе»?

– Почти, – признался стажер.

– А когда выполнишь?

– Там столько мороки! Это же все было двадцать лет назад!

– Двадцать пять, – поправил Вася. – Но это необходимо сделать! Мне объяснять, почему?

– Не надо, – проворчал стажер.

Дело киллера в «Бастионе» так и висело на управлении внутренних дел тяжким крестом, все более смахивавшим на крест надгробный. Уже стало ясно, что преступник владеет приемами гипноза (Вася особенно сражался за этот вывод, потому что хотел вывести из-под огня Сашку с Лешкой), ясно стало также, что никакой материальной заинтересованности у киллера-недотепы не имелось. В версии «месть за Машку Колесникову» были сделаны лишь первые шаги. Само то, что Машку удалось-таки отыскать, было великим прогрессом. Обрадованный Сорокин даже не слишком ругался из-за сроков. А о том, что Машка обнаружилась в процессе охоты на нереала, Вася ему не докладывал…

– Завтра, – строго сказал Вася. – После обеда. Допустим, в четырнадцать два нуля.

Судя по физиономии, Уфимский только собирался приступить к заданию.

– Горчаков, будь человеком! – взмолился он.

– Человеком? – переспросил Вася. – Да, это мысль.

И пошел прочь, оставив Уфимского в состоянии глубочайшего недоумения.

После синицинского открытия Вася в свободное от службы время только тем и занимался, что выяснял: чем он отличается от человека? Когда чиркнул ножом по пальцу – выступила кровь, и Вася зализал царапину совершенно по-человечески. Он попытался вспомнить, были ли у него в жизни такие травмы, чтобы пришлось обратиться к врачу, и ни одной в памяти не обнаружил. Игорь был прав – ему неслыханно везло. Даже когда лодка на Берладке опрокинулась. Всех побило о коряги, всех ободрало, когда выбирались на берег. Один Горчаков отделался тремя глотками холодной воды, совершенно не повредившей пищеварению.

Нереал в должности следователя угрозыска… Или тульпа? Будь он неладен, этот Синицын, подумал Вася, вот теперь ходишь и думаешь на два фронта: правое полушарие делами занимается, а левое за ним подглядывает и анализирует, не вылезет ли чего нереального…

Если отвлечься от этой умственной заморочки, был Вася человек человеком. И котлеты с картошкой поедал вполне по-человечески, и брился, и даже тень отбрасывал – проверял дважды, при солнечном и искусственном свете.

Естественно, стажер Уфимский ни сном, ни духом не ведал, что в управлении внутренних дел завелся потусторонний сотрудник, и кто? Замечательный мужик Васька Горчаков! И потому он взялся за свое задание без всякого трепета, а только с некоторой обидой – вот ведь, какой груз на его плечи взвалили, а лавры кому?

Вася дал Уфимскому старый адрес Ротмана и поручил составить список всех окрестных жителей в возрасте за сорок, которые могли бы быть потенциальными соперниками Ротмана в борьбе за Машкину благосклонность. Естественно, за четверть века многие разъехались, кое-кто и за границу ухлестал. Уфимский сделал все, что может сделать за сутки один человек, обремененный и другими важными делами, в том числе активной личной жизнью.

К четырнадцати два нуля список лежал-таки перед следователем Горчаковым. Против каждой фамилии имелся адрес и, по мере возможности, теперешнее социальное положение. Кроме того, Уфимский узнал от бабок, что между Колесниковой, которая на самом деле Ширинкина, и Ротманом был какой-то юношеский роман, и даже витала в дворовом воздухе идея начистить Ротману морду, но как-то обошлось.

Вася ужаснулся длине списка и вздохнул по тем временам, когда драки между парнями были исключительно из-за красивых девочек. Сам он не мог вспомнить, чтобы воевал за чью-то благосклонность, да и много чего не мог вспомнить. Обычно его это не беспокоило – хватало сегодняшней жизни и текущих дел. Но в последние дни он словно нарочно отмечал моменты своего несходства с людьми и где-то у душе ставил унылые галочки. Хотя чего уж плохого в том, что семнадцатилетний Васька никому после дискотеки не расквасил носа, объяснить сегодняшний Василий Федорович не мог. Но полагается соплякам устраивать дурацкие разборки, а в его жизни этих разборок не было… Да и семнадцати лет, судя по всему, тоже не было…

Вася внимательно изучал список. Некоторые кандидатуры отмел разу – тех мужчин, кто в жизни добился успеха. Ну, скажем, зачем владельцу лучшего в городе казино связываться с магией и мастерить для убийства Ротмана нереала? Ему проще и дешевле нанять обычного киллера.

Но вот его взгляд зацепился!…

Вася переворошил в голове все бумаги, имевшие отношение к делу киллера-нереала. Некий протокол допроса встал у него перед глазами, как живой. Вася полез в папку и уверенно вытащил на свет показания одного из соседей Валентина Башарина, которого звали… которого звали…

Борис Жуков!

И в списке соперников – Борис Жуков!

Ниточка?…

Она самая!

Вася чуть не подпрыгнул на стуле. Он нашел того, кто явно имел отношение к изготовлению нереала! Того, кто, судя по всему, был родным папочкой этого великовозрастного младенца!