Текст книги "Нереал"

Вот теперь, подумал Вася, осталось только грамотно провести допрос! Если в башке у нереала – жуковские географические воспоминания, то появляется шанс догадаться, куда подевался бедолага, где отсиживается! И из этого вытекает другой шанс – что удастся бедолагу там отыскать, вывезти из города, укрыть в надежном месте и понемногу приспособить к нормальной жизни!

Откопав телефон жуковской тещи, Вася позвонил и просил передать, чтобы зять, кровь из носу, явился завтра с утра в кабинет к следователю Горчакову!

И, естественно, никакой Жуков ни в какой кабинет не прибыл.

Вася позвонил еще раз. Теща извивалась и так, и сяк, на сей раз уже не ругая, а выгораживая подлеца зятя. Она клялась, что от сегодняшнего выхода на работу зависит вся Борькина карьера.

– А где он у вас трудится?

– А в сфере торговли… – туманно и весомо отвечала теща, и тем выдала свой более чем почтенный возраст. Давно прошли те времена, когда труженик в сфере торговли был гордостью семьи и кормильцем-поильцем-одевальцем.

Вася пригрозил всеми доступными карами.

– Вы скажите, что речь идет о его лучшем друге, о Башарине! – напомнил он. – Речь идет об алиби Башарина, ясно?

– Скажу, скажу непременно! – пообещала теща.

Может, сказала, а может, и нет. Во всяком случае, Жуков проигнорировал еще два приглашения на беседу.

Вася в полнейшей ярости уже хотел доставить его в управление внутренних дел на патрульной машине. Вовремя удержался – перепуганный Жуков мог наговорить о Башарине лишнего, накидать идиотских заявлений и версий при посторонних, а расхлебывать этот бред кому? Следователю Горчакову!

Тем более, что не столько о Башарине, сколько о возможном убежище нереала хотел узнать у него Вася…

После пятой по счету неявки он позвонил теще и потребовал адрес рабочего места зятя.

Теща жалась и кряхтела, но вынуждена была признаться: бездельника и неумеху пристроили «second hand». стеная и причитая, она продиктовала улицу и дом.

Вася позанимался другими делами и собрался на поиски Жукова, когда зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Слушай, Горчаков, тут тебя женщина домогается! – сказал дежурный. – Говорит – по очень важному делу! Соединяю!

– Следователь Горчаков слушает, – перейдя на казенный тон, отрапортовал Вася.

– Здравствуйте!…

– Добрый день.

– Это Алевтина Петрова.

– Рад вас слышать, – вежливо отвечал Вася, мучительно вспоминая, что еще за Алевтина Петрова. И вдруг вспомнил! Курносая, круглолицая, и глаза большие, светло-карие… Башаринская подруга – если, конечно, Башарин не соврал!

– Извините, что побеспокоила… – Аля явно не знала, с чего начать.

– Есть новости о Башарине? – пришел на помощь Вася, несколько взволновавшись.

Хотя он передал Сафари деньги на прокорм Валентина, хотя и строго-настрого приказал никуда его не выпускать, да Башарин и сам не рвался в объятия к гипнотизерам, однако – мало ли что? И, с другой стороны, что, если Аля нечаянно вышла на след нереала?

– Нет, у меня другое. Василий Федорович, тут… тут… только не смейтесь!…

– Да я не смеюсь! – с надеждой на какую-нибудь ерунду, несомненно связанную с нереалом, воскликнул Вася.

– Тут какая-то магия! Я имею в виду – настоящие живые маги и гипнотизеры. Вы только не бросайте трубку! – Аля заговорила очень быстро. – Они хотят найти какую-то тульпу, или какого-то тульпу, и уничтожить! Они сказали, что это существо очень опасно, потому что его используют какие-то черные силы! А я знаю, что никакие черные силы его не используют! Им почему-то кажется, будто этот человек – тульпа! Василий Федорович, тут какая-то страшная опасность!

– Опасность? Для кого?

– Для этого человека, конечно! И для тех, кто с ним… или с ней, ну, не знаю, связан! Они думают, что я связана. Я забираю Настю и увожу к бабушке! Я созвонилась, договорилась, билеты по телефону заказала. Вы представляете, сентябрь, вроде уже детей все с юга привезли, и все равно в северном направлении билетов не достать!

– При чем тут Настя? – Вася вдруг понял, что дело-то – серьезное.

– Они мне угрожали! У меня единственный ребенок! А они, они… Вы просто не представляете, что они могут! Я предупредила вас. Они называют друг друга – Генерал, этот у них главный, Гамаюн, Алконост, Эмириэль и дед, ну… Вспомнила! Знаменитый дед Эфраим Ворон! Василий Федорович, это же совсем молодые ребята! И у них что-то с мозгами!… Я вас прошу, Василий Федорович, ради Бога, будьте осторожны!

– Аля, послушайте! – заорал Вася. – Нам нужно встретиться и поговорить!

– Не могу! – ответила Аля. – Они за мной следят! Правда – следят! Нас с Настей сейчас знакомый отвезет на вокзал, чтобы за пять минут до отхода поезда! Я только хотела вас предупредить! Понимаете, они мне показали фотографию! Этот человек очень похож на вас!

И, не дожидаясь ответа, бросила трубку.

Вася уставился на эту трубку с неожиданной злобой.

– Какой дед Ворон? Какие молодые ребята? – спросил он у трубки. – Какой Гамаюн и Алконост? Уж не тот ли дед-вонючка, который всю Малаховку уделал?

Последние имена вызвали в нем какие-то смутные ассоциации… что-то птичье… и одновременно широкое, обрамленное седой шкиперской бородкой лицо бывшего декана Георгия Никаноровича.

Бормоча слова, которым не место в благовоспитанных устах, Вася набрал деканский номер и представился.

– Как поживает инкуб? – осведомился почтенный старец.

– Инкуб-то поживает, – сообщил Вася, – но у меня один коротенький вопросец. Кто такие Гамаюн и Алконост?

– Интересное дело вы там распутываете! – Декан явно обрадовался. – Девы в птичьем образе.

– Это как? Царевна-Лебедь, что ли?

Недавно Вася наблюдал на окраине забавную сценку. Население, пытаясь прокормиться, завело домашнюю птицу, и вот здоровенный гусак, стоя на трамвайных рельсах, яростно и с шипом атаковал трамвай. Может, охранял родной двор, может, счел трамвай самцом какой-то непонятной, но привлекательной для гусынь птичьей породы – кто его разберет. Трамвай звонил, гусак шипел и еще отгонял людей, пытавшихся как-то убрать его с рельсов. Вася спешил и никогда не узнал, чем этот турнир окончился. И вот сейчас представил себе Алевтину Петрову, атакуемую стадом гусей…

– Ну, вроде того, – согласился Георгий Никанорович. – Вообразите себе курицу, такую большую курицу на толстых ногах, но там, где у нее шея, перья спереди отсутствеют, зато имеется женская грудь. Вообразили?

– С трудом.

– А выше груди – шея, женское лицо, косы и корона… Кажется, так…

Васе только кур в коронах недоставало. Однако и упрекнуть декана во вранье он не мог – тот честно и радостно делился знаниями.

– Их вообще три – Сирин, Гамаюн и Алконост, – продолжал бывший декан.

– Третья, значит, где-то еще летает… – проворчал Вася. – Спасибо за консультацию.

– Образованные уркаганы нонеча пошли, – откровенно валяя дурака, голоском деревенского престарелого философа отвечал бывший декан. – То, вот, Ванька Ржавый у нас был, Кривой там, Косой, а то – Гамаюн! Книжек, небось, начитались!

Вася невольно улыбнулся.

Приятно побеседовать с солидным человеком, который столько знает, подумал Вася, очень приятно, и, главное, полезно. А в каких магических эмпиреях могут обитать вышепоименованные пташки? Да скорее всего – в каких-нибудь древнерусских… «Древнерусская школа ведической реабилитации»!

И тут опять зазвонил телефон.

– Горчаков, тебя домогается один тип, которого зовут Сафари! – сказал дежурный. – Это не тот ли Ковальчук, который первый снайпер в городе?

– Он самый! Соединяй!

Сафари был в расстроенных чувствах.

– Мне сейчас звонил Корвин, – сказал он. – На Базу пришел Дик, а у него есть мобилка. Этот твой Башарин попросил на минуточку – хотел узнать у какого-то там дружка про обстановку. Позвонил ему на работу, что-то такое услышал и… Ну, в общем, на Базе хронодесанта его нет. Лирайт говорит, что два часа как нет. А Хэмси – больше. Что будем делать?

– Искать идиота!

Вася продиктовал адрес Башарина, адрес Жукова, адрес магазина, где бездельничал Жуков, велел немедленно связаться с бодигардами, а сам быстро собрался и отправился на ловлю того безумца, что, томясь бессилием и жаждой дурацкой мести, породил бедолагу нереала.

И, пока такси несло его через весь длинный город, Вася чуть ли не подпрыгивал на сиденье от азарта.

Наконец-то он обоими руками ухватится за ниточку, по которой найдет нереала!

Глава седьмая.
Имант вмешивается и делает верную ставку

Как-то однажды у меня из-под задницы вытащили стул, и я грохнулся наземь.

Ну, больно, ну, противно, однако, кряхтя, встаешь и продолжаешь жить дальше. Я так и сделал. К счастью, кобчик не пострадал. И через полчаса я и думать забыл о падении со стула. Решил считать это дружеской шуткой. Наверно, так оно и было.

А вот теперь ощущение было – будто стул вытащили и я по всем законам физики должен грохнуться, однако не грохаюсь, вишу (или висю?) в воздухе, долго ли сие будет продолжаться – неведомо, и я уже мечтаю приложиться задом к полу, ощутить боль и прекратить это идиотское висение!

Дело в том, что висеть хорошо бездельнику. Если же при этом приходится носиться по заданиям, сдавать пленку в проявку, добиваться от сканировщиков хоть какого-то качества, то возникает большое неудобство. Опять же, домашние дела. Бабуля всучила мне мешок с мусором и велела выкинуть на помойку. А я повесил сумку на плечо, взял мешок и пошел, и пошел… И опомнился посреди бульвара Падших Бабцов. Ну и куда прикажете девать этот поганый вонючий мешок в таком месте, откуда городские власти сдуру поубирали все мусорные урны?

С урнами вышла прелестная история. Какой-то остроумный чиновник додумался их ликвидировать накануне выборов в городскую Думу. По правда говора, давно пора было – вид они имели мерзкий. Чиновник созвал представителей враждующих партий к себе в кабинет и предложил в ходе предвыборной компании установить новые урны – это, мол, даст голоса избирателей. «Каким образом???» – спросили удивленные собеседники. «На каждой урне будет эмблема той партии, которая оплатила ее установку», – ничтоже сумящеся отвечал чиновник. Немая сцена. Занавес. И отсутствие урн по сей день…

В общем, я пошел шариться по прилегающим дворам в поисках мусорки. Не тащить же, в самом деле, всю эту дрянь в «Отчий дом»…

А нашел я, конечно, совсем иное!

Меня хлопнула по плечу увесистая лапа.

– Т-т-т! – услышал я.

Ну конечно же, это была сладкая парочка – цыган Имант и Леонтина. Оба солидно одетые, как если бы собрались в ресторан.

– Т-т-т-т-т! – радостно затрещал Имант.

– Имант говорит, что очень хотел с вами встретиться, – перевела Леонтина.

– Взаимно, – буркнул я.

Мне нужно было спешить в редакцию «вечерки», чтобы проконтролировать качество сканировки. Позавчера уже стряслась прелесть неизъяснимая. Я бегал снимать в передвижной цирк и польстился на морского льва, который не только балансировал на носу мячи, не только ловил шеей кольца, но еще и принимал томные позы, и аплодировал сам себе ластами. Я исправно с утра притащил негативы, сдал их и помчался дальше. Вечером я заглянул в свежую газету…

Морской лев имеет цвет, который я назвал бы мокрым. От природы он, возможно, темно-серый или темно-коричневый, кто его разберет, по-моему, человеческое око никогда этого зверя сухим не видело. А мокрый он лоснится и сияет, как угольная глыба. Так вот, в газете он был розовым. Как нужно отсканировать негатив, чтобы получить розового морского льва, я не знаю! И ответственный секретарь тоже не знает. А знает он, что человек, желающий, чтобы его снимки выглядели качественно, должен стоять над душой у сканировщика и добиваться нужного результата. Я как раз нес негативы с цветочной выставки и собирался стоять над душой до упора. Зеленые розы и черные ромашки были мне как-то ни к чему…

– Т-т-т-т-т! – затарахтел Имант, показывая пальцами по ладони торопливую походку, потом потыкал в пряжку на моем ремне, потом схватился за голову и, наконец, скроив жуткую рожу, воздел руки к небесам.

– Имант говорит, что у вас есть высокопоставленный знакомый в казенном доме… служебный человек… – Леонтина призадумалась.

– Т-т-т! – обратился к ней цыган. И очень укоризненно.

– Ему что-то угрожает через посредство женщины, – перевела Леонтина. – Что-то такое, неземное, очень страшное.

Я наконец-то отвлекся от мыслей о негативах.

Васька!

Этот перестраховщик слинял с моего горизонта и я уже который день не знал, как обстоит дело с охотой на нереала.

В глубине души я догадывался о подлинной причине этого разрыва, нет, не разрыва и даже не расставания… скорее, расхождения…

Я разгадал его тайну.

Вообще-то я человек простой и далекий от интриг. Всякие сложные стратегические умопостроения, которые царили в женском педагогическом коллективе, я элементарно не мог осилить. Если бы мне велели разобраться в Васькиной биографии, я бы завалил это задание. Но тогда меня понесло…

И вынесло!

– А что угрожает? – спросил я. И, чтобы получилось доходчивей, изобразил сперва повешение (высунув язык, естественно), потом – выстрел в висок (из указательного пальца правой руки), а на закуску – удар кинжалом в пузо. За достоверность последнего, впрочем, не ручаюсь – Имант мог подумать, что у меня просто схватило живот, вот я за него и держусь с агонией на лице.

Но общий смысл до него дошел. Цыган закивал и, подняв обе ладони до плеч, сделал два резких рубящих движения вниз – как будто отсекал от своей грудной клетки какую-то дрянь.

Точно, подумал я, об этом же мы с Васькой однажды спорили! О каком-то канале, который ему грозились перерубить!

– Как он узнал, где меня нужно искать? – спросил я у Леонтины.

– Если бы я знала! – воскликнула она. – Сидел дома, смотрел телевизор, он классический балет любит, вдруг сорвался, потащил меня куда-то…

Можно было подумать, что она жалуется. Но так ворчливо брюзжать может только очень счастливая и гордая своим избранником женщина, понял вдруг я. Вообще-то мог бы понять и раньше…

– Речь идет об одном моем знакомом, – объяснил я. – С ним действительно не все в порядке. Пусть теперь скажет, что нужно делать!

– Т-т-т-т-т! – Имант показал рукой вперед. И сделал движение, которое расшифровывалось однозначно: за мной!

Мы понеслись.

Но неслись мы странно. Время от времени цыган останавливался, замирал, словно прислушиваясь, и мы должны были тормозить и торчать рядом, делая вид, будто так и надо. Потом он опять срывался – и мы должны были его догонять. Хорошо еще, если на прямой. Однажды он резко свернул в переулок, а мы с Леонтиной проскочили и должны были возвращаться.

Это не был бег – это было еще хуже. Если кто видел соревнования по спортивной ходьбе, когда люди стремятся к финишу на негнущихся ногах, зато отчаянно размахивая руками, так тот может понять, как выглядели мы трое, прошибающие пешеходов почище пушечного ядра.

Имант шагал впереди, и ему доставались все восклицания, визги и ругань. Он отвечал яростным «Т-т-т!» Что интересно – за этот треск ему все прощалось…

Вдруг он остановился и жестом велел нам спрятаться за угол. Так мы и сделали. Он прошелся взад-вперед и присоединился к нам.

– Т-т-т… – совсем тихонько сказал он мне, приглашая выглянуть из-за угла. И даже показал пальцем, куда смотреть.

Я увидел того амбала, который специализировался по чистке кармы веником! Того, который преследовал меня на базаре! Он был не один, а с маленьким дедком, который стоял к нам спиной. Но мне вовсе не нужно было видеть эту мерзкую рожу, чтобы узнать деда-вонючку.

Они тоже кого-то караулили.

Дед оставил своего телохранителя и подошел к самому краю тротуара. Он что-то держал в кулаке. Я вспомнил, как он разбудил полтергейст в «Анжелике» и стал соображать – не хлынет ли сейчас дрянь из канализационных люков. Вот и проворонил тот миг, когда дед что-то этакое выкинул на проезжую часть.

Не думаю, чтобы эта была горсть гвоздей. Однако машина, которой полагалось бы в ряду прочих машин соблюдать правила взаимной дорожной вежливости, вдруг остановилась. Та, что шла сзади, врезалась ей в бампер. И началось обычное столпотворение, какое бывает при ДТП – дорожно-транспортном происшествии.

– Т-т-т-т-т! – показывая пальцем на сбившиеся в колонну машины, толковал Имант. При этом еще показывал пальцами по ладони что-то вроде бега по пересеченной местности, потом вдруг продемонстрировал мне два пальца знаком «V», и, наконец, показал, какой бы вырос у него огромный бюст, будь он женщиной.

– Т-т-т! – одобрительно отвечал я. Бюст такого размера попался мне в одной из тех газеток, которые мы перешерстили, пока напоролись на Астралона. Это были даже не два футбольных мяча, даже не два крупномасштабных арбуза, а, я бы сказал, два шарообразных аквариума, каждый литров на пятьдесят.

– Перестаньте его передразнивать! – вмешалась Леонтина. – Сейчас выбегут две женщины, точнее, женщина и девочка. Нужно их перехватить и увести.

Я посмотрел на нее с уважением. Что значит разница в психологии! Там, где мужчина видит всего лишь необъятный бюст, женщине мерещится целый детектив…

Но Леонтина оказалась права. Действительно, из второй по счету машины, той, что впилилась в первую, быстро выкарабкались женщина и девочка. И тут же к ним направились дед-вонючка, его ручной громила и непонятно откуда взявшийся мужчина пресолидной внешности, восточного типа и в длинном сером плаще.

– Т-т-т-т-т! – с этим боевым кличем Имант кинулся им наперерез, по не налегке, а волоча меня за руку.

Очевидно, цыган от природы был лишен чувства страха. Он отпихнул громилу и покрутил пальцем у своего виска, тарахтя так, что перевода не требовалось.

– Это он! – воскликнула женщина, прижимая к себе девочку. – Настька, не бойся, слышишь!

– Да я не боюсь! – пискнуло ошарашенное дитя.

Женщина повернулась ко мне…

Ну, конечно, я не какой-нибудь конфетный ДиКаприо, но и не такое же чудище, чтобы от меня отскакивать.

– Да уводите же их! – крикнула Леонтина. Она благоразумно не приближалась к мужской заварушке.

Имант между тем вступил в диалог с элегантным дядькой и что-то такое ему ты-ты-тыкнул, что тот отступил.

– Скажите им, что вас прислал служебный мужчина! – крикнула мне Леонтина.

– Я от следователя Горчакова! – послушно воскликнул я.

– Ребенка! – она пихнула ко мне дочку. – Ребенка куда-нибудь уведите!

– Да я вас обеих сейчас уведу! – я взял женщину за руку и удивился, как это человека может сотрясать столь крупная дрожь. – Бежим! Бежим скорее!

Иногда во мне просыпаются стратегия и тактика. Я понял откуда-то, что если бежать по тротуару, то нас, во-первых, будут тормозить прохожие, а во-вторых, непременно нагонит громила. И я даже подозревал, что где-то поблизости околачиваются еще двое.

Значит, надо было рвать в неожиданном, и потому перспективном направлении – на проезжую часть!

Когда три человека, взявшись за руки, решительно врезаются в поток транспорта и, пробираясь противоположному тротуару, какое-то время бегут параллельно ему, между автобусом и колонной легковушек, – со стороны это, наверно, замечательно. А вот если кто пробовал – тот меня поймет…

На той стороне я первым делом потащил свой прицеп в переулок, подальше от деда-вонючки и соратниками, чтобы вовсе с глаз долой!

– Ох, не могу больше! – выкрикнула женщина. – Сейчас упаду!

И тут мы услышали грохот. За нами гнался слон, или мамонт, или целый тираннозавр… как он, кстати, выглядит?…

– Нельзя падать! – я дернул ее за руку и потащил к ближайшему подъезду.

– Мамочка, мамочка! – запричитал наконец ребенок. До ребенка дошло, что неприятности и погоня – всерьез.

Мы все трое одновременно ломанулись в приоткрытую дверь. Есть такие подъезды, где дверь вечно полуоткрыта, но это еще не значит, что она распахивается настежь.

Мы бы полчаса колготились возле этой щели, которая была впору женщине с дочкой и тесновата в талии мне, но тут в мою спину врезался мамонт – и мы под скрежет несмазанных петель провалились в подъезд;

– Т-т-т! – победно затрещал Имант и показал мне большой палец.

Затем он ткнул в женщину с ребенком, показал пальцами бег, потом обвел в воздухе воображамый прямоугольник и нарисовал несколько совершенно иероглифических загогулин,

– Нихт ферштейн, – ответил я ему и завертелся в поисках Леонтины. У нее так хорошо получалось переводить с тэ-тэ-тэшного языка!

Леонтины не было. Да и не могло быть.

Мои спутницы выдержали этот кросс потому, что обе обули кроссовки. А на Леонтине были туфли с каблуками. И она не рискнула выкидываться на проезжую часть под красный свет в такой обуви…

Имант сделал жест, означавший: «За мной!» И углубился в подъезд.

Вот тут-то его ясновидение и подвело. Двор, который, судя по его целеустремленности просто обязан был бать проходным, оказался тупиковыми.

– Т-т-т! – сообщил Имант, постучав себя по лбу. И вдруг с хмурым видом выкинул четыре пальца.

Во мне все внутренности заледелели.

– Четыре амбала? – спросил я. – Четыре черта с рогами?

И тут меня надоумило счесть присутствующих…

– Четыре гроба?!.

– Да вы с ума сошли! – напустилась на меня женщина. – Чего вы мне ребенка пугаете?

– Этих ребенков гробом не испугаешь, – буркнул я и наконец-то вгляделся в девочку повнимательнее. – Настя?

– Настя, – подтвердило дитя. – А я вас сразу узнала, Игорь Петрович! Мама, помнишь?

Тут только до меня дошло, кто эта женщина. Возможная подруга Башарина, которую так искал Васька! А зовут ее, зовут ее…

– Алевтина Петрова!

– Очень приятно, – отвечала Аля. – Добрый день, Игорь Петрович!

– Ну, как дела? – поинтересовался я. А какие, простите, вопросы следует задавать бывшему классному руководителю в таких случаях?

Тут под моим носом обнаружился кулак. Это был смуглый волосатый кулак Иманта.

Осознав, что я написанных в воздухе загогулин не разумею, Имант развернул меня к себе спиной и дал коленом под зад. Не так чтобы сильно – просто придал ускорение. А сам протянул Але руку с грацией балетного солиста и с «Т-т-т!», которое, чтоб я сдох, прозвучало с французским прононсом!

– Видела бы тебя Леонтина! – сказал я ему, обернувшись. Очевидно, он понял подколку – замахал на меня двумя растопыренными ладонями с явственным выражением: молчи, идиот!

Затем мы вернулись в подъезд, Имант выглянул, убедился, что никаких магических амбалов в переулке нет, и повел нас за собой короткими перебежками, от магазина к магазину.

И вывел на улицу Верещагина. Как выяснилось, он считал лучшим укрытием от взбесившихся магов редакцию «Отчего дома».

Я хотел было напомнить ему, что он отныне тут персона нон грата, но всех моих мимических способностей недостало для такого сложного, можно сказать, политического понятия. Имант махнул рукой с выражением: «А-а, все – ерунда!» и устремился в редакционную дверь.

Мы миновали и первый, и второй, и даже третий этаж. Я за это время часто бывал в «Отчем доме» и полагал, что его несложную географию усвоил. Оказалось – дудки! Тут имелся еще четвертый этаж!

Очевидно, цыгана тут пару раз прятали от возмущенной Ксении.

Пока я соображал, это ли имелось в виду при демонстрации четырех пальцев, он достал из кармана черную железку, поковырял в замке крошечной дверцы, открыл ее и первым полез в темную глубину. Аля с Настей забрались следом, а я был замыкающим.

– Ну и что мы тут будем делать? – спросил я Иманта. – Если они нас выследили, то переловят тут, как, как… как грудных младенцев!

Имант помотал пальцем – мол, не паникуй, все не так плохо, все гораздо хуже! И, пригибаясь, протиснулся мимо поставленного дыбом стола к окошку.

Если бы я был наблюдательнее, то обратил бы внимание на узкие щели, которые тянулись прерывистой полосой под самой крышей «Отчего дома». Если вытянуть шею, то из них было отлично видно улицу Верещагина и тех, кто по ней ходит.

Судя по тому, с каким увлечением Имант изучал этот пейзаж, там, на улице, что-то происходило. Я добрался до соседней щели и охнул.

Черная иномарка подкатила к «Отчему дому», а из нее вылезала знакомая компания – три амбала, дед-вонючка и подозрительно элегантный дядька. Они выследили нас и действительно готовились взять живьем на чердаке.

Имант повернулся и поднес палец к губам.

– Сукин ты сын! – сказал я ему. Он помотал головой, как будто понял.

– Игорь Петрович!… – очень жалобно обратилась ко мне Аля. – Что же теперь будет? Я боюсь – это очень сильные гипнотизеры… Они меня однажды уже заманили!

– А чего они от вас хотели? – спросил я.

Имант, повернувшись к нам спиной, изучал маневры гипнотизеров.

– Вы во всякую дурацкую магию верите? – судя по всему, Аля ожидала отрицательного ответа, но я честно кивнул головой, что означало: да, разумеется, как же иначе!

– Они утверждают, что следователь Горчаков – тульпа. Вы знаете, что такое тульпа?

– Аля, я знаю все, – я вздохнул. – Он действительно тульпа. Это чистая правда. Но при чем тут вы?

И тут до меня дошло!

– Аля! Это вы его сотворили?!?

– Ой, тише, Игорь Петрович, тише… – донеслось от той щели, где засела Настя.

Ребенку было интересно! Не каждый же день такое кино.

– Игорь Петрович! – Аля смотрела честными круглыми глазами. – Хоть вы мне поверьте! Я ничего не творила! А они грозятся, ну…

И она показала на дочку, а потом прижала палец к ненакрашенным губам.

– Сотворили, Алечка, – скорбно сказал я. – Сотворили не более не менее как следователя угрозыска в чине капитана. А судя по тому, что Васька не имеет от начальства ни одного взыскания, вы сотворили мимоходом и его прямого начальника, Андрея Евгеньевича Сорокина.

– Да как же я могла сотворить живых людей??? – Аля в недоумении посмотрела на свои руки, как будто именно ими месила то тесто, из которого вылепила Ваську.

– Ну, как вам объяснить… Вы его придумали, Горчакова. Вы представляли себе человека, а он взял да и материализовался…

В глазах у Али было полнейшее непонимание.

– Мало мне было хлопот? Сперва – эти! Потом – как я билеты доставала! Я же должна увезти ребенка! И еще пока вещи отстирала! У меня после этого гипноза с крокодилом все воняло, как у бомжа! Так еще и эта!… Этот!… Тульпа!… Горчаков!…

Судя по голосу, слезы на глазах уже созрели. И в большом количестве.

– Но ведь вы действительно воображали себе мужчину, такого положительного, неглупого, ведь воображали? Ведь понемножку придумывали?

– Ну да! – в отчаянии воскликнула Аля. – Придумала! А что мне еще оставалось делать? Муж – пустое место! Эти кобели вокруг – немногим лучше! Я же не какого-то Ди Каприо!…

Слезы брызнули из глаз, но Аля даже не подумала их вытереть.

– Я же обыкновенного, только хорошего! Просто – мужчину! Мне же не красавец нужен, не артист, не Киркоров! Мне бы такого, чтобы только – мой, чтобы другие бабы на него не таращились! Ну и пусть рыжий… И не рыжий, а с рыжинкой… самую чуточку… мне так нравится… Я шла по улице и думала – вот он ждет меня дома, чистенький, ласковый, и дома – порядок, и за дочкой он присмотрел, чтобы уроки делала, и я ему ужин сейчас сготовлю! Я же в магазине колбасу покупала и думала – вот, ему должно понравиться… Я же рубашки в магазине смотрела и думала – вот ему должно пойти!… А вы!…

Тут она разревелась окончательно.

– И вам нужен был именно такой – среднего роста?… – я все еще пытался понять.

– При чем тут рост?! – простонала она. – Мне нужен такой, чтобы… чтобы… Чтобы налево не бегал!

Так, подумал я, это уж точно – Васька. Ни налево, ни направо, ни кругом, ни бегом! Верность несокрушимая! Вот он, оказывается, кому верность хранил…

– Чтобы не трус!…

И это – про Ваську. Трусом он никогда не был.

– Чтобы на него можно было положиться!…

М-да… в отличие от меня…

– Но почему – мент???

– Почему? А вы часто домой возвращаетесь в одиннадцать часов вечера через проспект, Писаревскую и потом наискосок – через пустырь? Господи, на какие я там рожи насмотрелась! Поубивала бы! – Аля впала в настоящую ярость. – Соседку муж встречал, еле у них отнял, так ему же удирать пришлось. Менты же не разбирают, кто прав, кто виноват! Пьяному скоту лапать женщину можно, а нормальному мужику дать этому скоту в ухо – нельзя!

– Так-так-так… – я забормотал немногим вразумительнее Иманта. – Значит, человек, который по долгу службы может безнаказанно дать в ухо пьяному скоту? Логично, более чем логично…

Увы – Ася все еще мечтала о справедливости. Тот, кого она создала и выпустила на свободу более десяти лет назад, и должен был сражаться за справедливость! Но сейчас, когда она повзрослела, поумнела, многое поняла…

Дочь!

Хорошо все-таки, что я побыл еще и педагогом. Сейчас под угрозой – дочь. Вот-вот она войдет в тот возраст, когда самый праведный мужик уже будет воспринимать ее не как дитя, но как женщину. И Ася, беспокоясь о дочери, удерживала свою мечту именно в необходимом состоянии – состоянии борьбы за социальную справедливость, против пьяных рыл, за безопасность маленьких детей.

Но какой же силой воображения обладала эта курносая женщина!

Она же по меньшей мере десять лет держала Ваську в человеческом мире, и как держала! Он натурального мента было не отличить!

Я уж собирался сказать что-то насчет силы воображения, какой-нибудь комплимент, но тут внизу послышался шум.

И звучный женский голос перекрыл этот шум, пронизывая межэтажные перекрытия, как горячий нож сливочное масло.

– Это что еще за Божье наказание?!.

Имант, который, оказывается, уже давно не смотрел в щель, а наслаждался моим объяснением с Алей, громко замычал и затарахтел разом.

– Степашина! Это твоя магическая клиентура?! Последний день работаешь в редакции! А вас попрошу покинуть помещение!

Очевидно, наши преследователи, пытаясь обнаружить нас методом обыска, напоролись на достойное сопротивление.

– Вы что на меня руками машете?! Я вам сейчас помашу!

Вспомнив, что у Ксении в сумке постоянно обретается пистолет для особо буйных посетителей, я заранее заткнул уши. Выстрела не было, но голос проник и сквозь ладони.

– Я милицию вызывать не стану! Я сама – ведьма! А ну – пошли отсюда в задницу!

Что-то опять загремело. Похоже, что по лестнице.

– Вот это женщина… – пробормотал я, а Имант устремился к наблюдательной щели.

– Ура! Ура! Ура! – негромко завопил ребенок. – Они уходят!

– Они засядут где-нибудь поблизости, – сказал я Але. – Боюсь, что сегодня вам никуда уехать не удастся.

Чтобы убедиться в этом, я пробрался к щели.

Возле иномарки шло совещание. Очевидно, в самую неподходящую минуту подала голос мобилка. Амбальский шеф вынул ее из кармана, что-то сердито сказал в микрофон, мотнул головой в сторону того громилы, что охотился за мной на базаре, и громила кинулся ловить проезжающее такси. После чего шеф и дед-вонючка отбыли, а амбалы, повыясняв отношения, сели в иномарку и отъехали. Но остановились они за углом, я сверху прекрасно это видел и Имант – тоже.

– Но что же делать? – в растерянности спросила Аля. – У нас все вещи в машине остались…