Текст книги "Феминиум (сборник)"

– В смысле? – не поняла я. – Она что, живая?

– Живее нас. Я потом кое с кем парой слов перекинулся, выяснил. Расклад такой получился: Катька благополучно кризис пережила, состояньице потом еще приумножила, и однажды пришла ей в голову свежая мысля. А зачем, собственно, ей, такой умной и красивой, нужен какой-то там Лешка? Только из-за воспоминаний детства? Да за ее деньги она себе такого диКаприо подобрать может, держись только! А Лешенька все дело только тормозит, хватки у него – ноль, своими частыми гулянками имидж портит и вообще. С чего бы он, то есть я, ей сдался? Ну, и начала Катька веселую игру. Втихаря выкупила мою долю, акции на себя перевела и однажды ясным утром указала своему старому другу-приятелю, мне, значит, на дверь. Без копейки меня оставила, гадюка! Даже хату мою забрала за долги – я потом поперся домой, а там печати висят. Такие дела… Оставила только то, что на мне было, даже плащ вон пришлось на барахолку ехать покупать.

Слишком уж все это было как-то фантастично, нереально, чтобы быть правдой. Я хотела было рассмеяться, пальцем у виска покрутить, сделать что-нибудь этакое, чтобы ему сразу стало понятно: не удалось тебе меня провести! Ишь, нашел глупую девочку, мишень для розыгрышей. Слезу захотел вышибить, что ли?

Но что-то в его облике заставило меня задуматься. Золотой «Ролекс», ботинки от «Гуччи» и вдруг – обтрепанный плащ и грязная рубаха… как-то все это не вязалось друг с другом. А вдруг все правда?

– Вижу, не веришь. Не могу тебя винить, я бы тоже не поверил.

– Да нет, я…

– Не веришь, Тань, не веришь… В лучшем случае сомневаешься, куда бежать – в психушку или в ментуру. Только мне твоя вера без надобности. Я тебя предупреждал – надо оно тебе? Ты решила по-своему. Теперь думай сама. А если захочешь проверить – вот он, Исправник, бери. Так уж и быть, отдам за десятку…

Я задумалась. Эх, Артемка… Если б я тогда не вызверилась на тебя, кто знает, где бы мы сейчас были. Помнишь, как мы мечтали: белое платье со шлейфом, лимузин метров в двадцать, Кипр, Майорка… Может, попробовать? Что я теряю?

Леха неожиданно протянул мне Исправника:

– Подержи в руках, сожми… Говорят, помогает иногда.

Я, словно зачарованная, подчинилась, взяла из его рук паровозик, крепко обхватила пальцами…

– Мама пришла! – звенел за дверью радостный детский голос.

Я провернула ключ и распахнула тяжелую железную створку. Тут же на меня набросился паренек лет шести, с гиканьем обхватил меня руками:

– Мам, а я знал, что ты сейчас придешь!

Мой сын? Мой?

– Я тебя ждал, – зашептал он мне на ухо, – а папка мне говорит: не жди, мама еще не скоро приедет, но я все равно ждал…

В прихожей появился Артем. Я остолбенело уставилась на него. Он изменился – немного располнел, завязал наконец в хвост свои непослушные волосы. Он улыбнулся во весь рот, подошел ближе, обнял и крепко-крепко прижался щекой к моим волосам.

– Привет! – в этом слове не было ничего наигранного, никакой искусственности, просто тихая, спокойная радость. – Вот мы все вместе!

– Мам, – снова обратил на себя внимание сын, – а ты купила мне паровоз? Ты обещала! А папка говорит, что такого паровоза не бывает!

Я тряхнула головой, отгоняя наваждение. Вокруг тот же переход, тот же неумолчный шум московской подземки. В руке – простая игрушка, под пальцами ощущается грубый, шероховатый пластик.

– Ну что? – спросил Леша. – Видела?

– Что?

– Вариант.

– Наверное… Точно не знаю. Я… я, пожалуй, возьму его…

Сзади донесся зычный голос, прямо-таки иерихонская труба:

– Дорогу! Дорогу!

Народ в ужасе расступался, пропуская плешивого армянина, нагруженного сверх меры здоровенными клетчатыми сумками. Девушка на изящных каблучках неуверенно покачнулась, оступилась и налетела на меня.

– Ой, извините!

Инстинктивно я стиснула рукой Исправника – как бы не выронить…

– Артемка! Артем…

В ответ – тишина. Спит, что ли? Не рано? Еще десяти нет… Хотя утром у него были съемки, устал, наверное, да еще настроение ни к черту: мы снова вчера поругались. Но он сам виноват: ах, ах, я тонкая творческая натура! А я – выходит, грубая колхозница, что ли?!

– Ты дома? Хватит дуться!

Я неуклюже скинула туфли, бросила на тумбочку вымокшую куртку. Туда же полетели и свернутая трубкой газета, ключи.

Я почти бегом проскочила коридор, распахнула дверь в спальню. В общем, все было хорошо видно и так, но я зачем-то щелкнула выключателем. Свет вспыхнул неожиданно ярко, резанул по глазам. На широкой кровати, неряшливой, незастеленной, раскинув руки, лежал Артем. В его спокойном и неподвижном лице не было ни кровинки. На пушистом ворсе ковра валялась пустая пластиковая баночка. В таких обычно продают лекарства. Я подняла ее, посмотрела этикетку – «Реланиум». Пахло аптекой.

Руки у Артема были холодными и неестественно твердыми. Я судорожно пыталась нащупать пульс, уже зная, что это бесполезно. У изголовья, прямо на смятой подушке, лежала записка. Я схватила ее, быстро пробежала глазами.

«Я не могу так больше жить. Твои бесконечные напоминания… ты никогда не сможешь простить до конца… Лучше я уйду. Ты станешь свободной, а мне уже давно все равно. Прости меня. Твой Артем».

Господи! А это что? Тоже вариант… А ведь правда, и такой не исключен. Я вообще по натуре злопамятная, могу придирками кого угодно достать. Боже, Артемка… Лучше б ты с моделями своими развлекался.

Вот оно как! Нет уж! Пусть все идет как идет. Если когда-то судьба нас с Артемкой развела, значит, так было надо. Какая-то сила посчитала, что так будет лучше. Что же теперь, менять все? И мучиться потом: к какому из двух вариантов мы придем?

Исправлять старые ошибки – значит плодить новые…

– Эй, эй, Танюша, у тебя все в порядке? – Леша осторожно потряс меня за плечо.

Я открыла глаза. На меня обеспокоенно смотрела давешняя девушка. Немного испуганно… Красивые брови сведены домиком, в глазах – золотистые искорки от ламп-таблеток.

Я широко улыбнулась:

– Теперь да.

И недрогнувшей рукой поставила паровозик обратно на прилавок:

– Спасибо, Леш. Но этот выбор не по мне. Извини…

Вся эта история не шла у меня из головы. До дома я дошла на каком-то автопилоте, не очень обращая внимания на то, что происходит вокруг. По-моему, я даже умудрилась столкнуться с каким-то пожилым интеллигентом. В ответ на мое «ой, простите» он извинялся долго и галантно, даже вроде предложил проводить. Я неопределенно помахала рукой и нырнула в арку своего дома.

В себя меня привел резкий автомобильный сигнал. Я подняла голову, недоуменно посмотрела по сторонам.

Из припаркованной у самого подъезда «шестерки» вылез улыбающийся и немного смущенный Артем. В руках у него алел пышный розовый букет.

– Знаешь, – сказал он просто. – А я по тебе скучал…

Сергей Лифанов, Инна Кублицкая
ИМЯ ЙОНТИ

Две женщины почти всегда лучше, чем одна.

Сэр Джон Болингброк

1

Карел Мюллер подкатил свою тележку к кассе и полез в карман за бумажником. Улыбчивая кассирша переложила все в фирменный пакет маркета: литровую упаковку молока и солидный кусок сыра, полукилограммовую буханку пшеничного хлеба и бутылку минеральной воды.

– Вам прописали диету? – спросила кассирша. – Вид у вас цветущий, герр Мюллер.

– Надо худеть, – мрачно бросил в ответ господин Мюллер. Ему не очень нравилось, когда его называли «герр Мюллер», но сделать замечание кассирше он так и не смог набраться решительности за много лет, пока отоваривался в этом магазинчике. В остальном это была добрая и симпатичная женщина.

Он протянул деньги, получил сдачу, взяв пакет, вышел из магазинчика, пересек улицу по переходу и вошел в подъезд. Но направился он не к себе в контору, как можно было ожидать, а вниз, на цокольный этаж. Прошёл длинным коридором в самый его конец, где открыл ключом дверь, за которой от порога вниз шла крутая железная лестница, упиравшаяся в следующую дверь. Господин Мюллер захлопнул верхнюю дверь за своей спиной. Щелкнул замок, зажглась лампочка. Она загоралась автоматически, достаточно было наступить на верхнюю ступеньку, и выключалась, стоило сойти с нижней, или наоборот, если вы поднимались из подвала, причем горела лампочка только тогда, когда обе двери были закрыты.

Господин Мюллер спустился на несколько ступенек, привычным движением положил ключ на почти не заметный узкий карниз на стене, по которому шла проводка. Тут же лежал второй ключ; этим ключом господин Мюллер открыл нижнюю дверь.

В голом сером помещении тускло светила свисающая с потолка просто на проводе стоваттная лампочка без абажура, в дальнем углу стояла так уместная в этом казенного вида помещении просторная железная клетка, в какой обычно содержат диких животных в передвижных зоопарках, – чем она, собственно, и была. Около клетки, прямо на каменном полу, стоял дешевый пластмассовый поднос; дальше, у стены – древнее плетеное кресло, на нем переносная магнитола. К стене у кресла была прислонена зловещего вида здоровенная палка с крюком на конце, напоминающая багор; в самом углу стоял запыленный кофр.

Приемник магнитолы был включен и настроен на круглосуточную программу новостей Би-Би-Си. Новости он излагал довольно громко.

Прежде чем войти, господин Мюллер внимательно посмотрел на свою пленницу. Точнее, на существо, которое он содержал здесь, подальше от посторонних глаз. Оно как будто спокойно сидело на полу в своей клетке, и господин Мюллер вошел, задвинув за собой тяжелый засов. Первым делом он поставил у стены пакет, палкой подтянул к себе поднос, стряхнул с него объедки в большой черный пакет для мусора и выложил вместо них принесенные продукты; потом палкой же пододвинул поднос к клетке. Подходить к решетке вплотную господин Мюллер опасался – сила у существа была совершенно нечеловеческой, в этом он убедился, когда оно чуть не выдернуло ему руку, и только былая сноровка, доведенная до автоматизма, помогла тогда господину Мюллеру вырваться из безумной хватки. Плечо болело до сих пор; врач, к которому обратился господин Мюллер, подозревал сначала трещину плечевого сустава, но, внимательно изучив рентгеновский снимок, счел, что ничего серьезного не произошло. «В ваши годы не пристало ввязываться в уличные драки», – укорил врач. Господин Мюллер, сам же и выдумавший для убедительности сказочку о грабителе-наркомане, лишь развел руками: «Так уж получилось…»

Существо в клетке никак не реагировало на его присутствие. Господин Мюллер зажег еще одну лампочку, подтащил поближе к свету пыльное кресло, снял с него магнитолу, тщательно обтер сиденье носовым платком и сел; при этом он пробурчал себе под нос: «Что за пылища, каждый ведь день тебя протираю, и откуда только берется…»

Существо в клетке наконец подняло голову и пристально посмотрело на господина Мюллера.

– Ешь, – сказал господин Мюллер. В голосе его неуместно прозвучало сочувствие.

– Выпусти меня, – тихим сипловатым голосом произнесло существо.

Трогательные просительные обертоны могли обмануть кого угодно, но господин Мюллер только мрачно хмыкнул и вынул из кармана свежий номер «Северингерт».

– Выпусти меня, – еще более несчастным голосом, с прискуливанием, повторило существо.

– Как твое имя? – спросил он вместо ответа.

Существо оскалилось и взрыкнуло, но тут же опомнилось, и из-за решетки послышался сдавленный всхлип, перешедший в щенячье поскуливание.

Господин Мюллер выключил магнитолу и развернул газету. Под продолжающееся скулеж господин Мюллер вслух читал политические новости, как делал это уже который день подряд. У него не было уверенности, что его слушают, но он читал ровно и внятно, как если бы у него была аудитория по крайней мере человек в десять.

Озвучив обзор политических событий Европы, он поднял глаза и, повысив голос, сказал:

– Слышишь? Высокий Гость завершает турне по Европе и сегодня в шесть двадцать по Гринвичу отбывает на родину.

Господин Мюллер отнюдь не был садистом, но и мазохистом тоже – скулеж ему порядком надоел, и он был рад, когда вой прекратился. Существо кинулось на решетку, вцепилось в прутья и в дикой ярости громко и злобно завыло. Клетка тряслась, но господин Мюллер надеялся, что она выдержит. Можно было только порадоваться, что подвал расположен под зданием старинной постройки, иначе его обитатели могли бы решить, что началось землетрясение.

Жуткий вой не помешал господину Мюллеру читать газету дальше. Он оторвался от нее лишь тогда, когда стихло. Посмотрел: существо сидело на полураскрошенном куске поролона и зубами надрывало бумажный пакет с молоком.

Господин Мюллер добродушно посмотрел, как существо пьет молоко, заедая его хлебом и сыром, и пробормотал ободряюще:

– Ешь-ешь…

Насытившись, существо поскулило еще с полчаса, потом затихло.

Господин Мюллер поднял глаза от газеты: кажется, оно спало, свернувшись клубком на драном листе поролона. Это было что-то новенькое, до сих пор он не замечал, чтобы существо спало.

Господин Мюллер посмотрел на часы, была половина восьмого.

– Хм, занятно.

Он устроился в кресле поудобнее и продолжил чтение газеты про себя.

Минут через сорок, когда он начал подумывать, не пора ли домой, он еще раз глянул в клетку и увидел пару трезво смотрящих на него глаз. Взгляд был непривычно осмысленным.

Минуту или две царило молчание.

– Выпустите меня, – услышал он смертельно усталый голос.

Помелив с минуту, господин Мюллер решился. Он встал и приблизился к клетке, все еще не решаясь подойти вплотную.

– Как твое имя?

Секундная пауза показалась ему очень долгой.

– Шано, – наконец прозвучал ответ, – Шано Шевальер.

Господин Мюллер смотрел долго и внимательно. Наконец, что-то решив для себя, он достал из кармана ключ и подошел к самой клетке.

– Хочу предупредить. Если ты меня убьешь, тебе все равно не выйти, – на всякий случай сообщил он.

– О господи, патрон, да кому вы нужны, – был усталый ответ.

2

Господин Мюллер точно не заметил, когда это началось у Шано. Для него самого все началось с того, что он нечаянно спихнул со стола сахарницу.

Сахарница раскололась на три больших фарфоровых черепка и цветную мелочь. На полу образовалась сладкая горка. Господин Мюллер чертыхнулся про себя и полез в стенной шкаф за совком и щеткой. Но, вероятно, день у него выдался такой – ронятельный, что ли: неловко взявшись за ручку щетки, он ударил ею по полке, заставленной ненужным хламом, избавиться от которого все никак не доходили руки, и оттуда посыпались какие-то коробки. Тогда он, чертыхнувшись вторично, уже вслух, прислонил щетку к стене и принялся водворять коробки на место. Но тут же замер, обнаружив в глубине полки вещь, которой там никак не должно было быть.

Он переложил коробки на пол, оставшиеся – на другие полки или сдвинул в сторону и снял с полки футляр для снайперской винтовки, выполненный в форме кейса; судя по весу, он вовсе не был пуст.

Старательно обойдя горку сахару, господин Мюллер перенес футляр к себе на стол, устроился в любимом кресле. Изящные замочки отщелкнулись, господин Мюллер откинул обтянутую черным крышку.

Новенькая снайперская винтовка лежала на пластиковом подложье во всем великолепии. Отдельно – ложе темного дерева с матовыми, вороненого металла деталями цевья, затвора и компенсатора, с рамкой оптического прицела; отдельно – ствол; отдельно – удобный, с регулировкой под плечо, приклад; и, каждый в своей нише, покоились: оптический прицел в мягком замшевом мешочке, два, разной длины, глушителя, пустой магазин на три патрона, коробка с масленкой и протиркой, шомпол. Судя по подбору, перед господином Мюллером лежал не просто набор для богатого стрелка-спортсмена или охотника-профессионала от фирмы Герхарда Иоганнеса Штрауса, а самый настоящий рабочий инструмент класса «люкс», предел мечтаний любого профессионала совсем иного плана. Такой не купишь запросто в оружейном магазине. Это вещь если не штучная, то уж точно узкоспециализированная. Два глушителя: полегче для открытых пространств и подлиннее для помещений, и это при том, что глушитель – предмет, для всеобщего пользования запрещенный. Возможность работы без приклада и пристроившаяся в крышке футляра раздвижная сошка – все говорило именно об этом. И прицел наверняка с приспособлением для ночной стрельбы. Господин Мюллер вынул из ниши замшевый мешочек. Так и есть: цейсовская оптика с безбликовыми линзами и инфракрасной насадкой с внутренним питанием.

Господин Мюллер аккуратно вернул прицел в мешочек, а мешочек на место. Затем так же аккуратно, за срезы, поднял ствол и поднес его к носу. Запаха почти не было, но из него явно недавно стреляли, после чего тщательно вычистили.

– Так-так-так, – то ли пробормотал под нос, то ли подумал господин Мюллер.

Оставив футляр с винтовкой лежать на столе, господин Мюллер переместился обратно к стенному шкафу и, поискав, обнаружил на той же полке поясную сумку Шано, а в ней коробку с патронами, темные очки, которых Шано сроду не носила, и пару тонких кожаных перчаток, из тех, какими пользуются велосипедисты, гонщики или… или киллеры в американских боевиках. Впрочем, господин Мюллер знал, что не только в боевиках.

Ситуация становилась все более и более интересной.

Оставив оружие на столе, а сумку прибрав в свой сейф, господин Мюллер навел порядок на полу и в шкафу, потом сел в кресло, тяжелым взглядом уставясь на винтовку, протянул руку к телефонной трубке.

Полчаса спустя он точно знал, что по крайней мере винтовку с этим номером ни одна европейская полиция или спецслужба не разыскивает ни по одному из находящихся в разработке дел о терроризме или заказном убийстве. Правда, кто сказал, что номер на оружии соответствует заводскому?

Тогда господин Мюллер набрал еще несколько номеров и попробовал отследить путь винтовки от заводов Герхарда Штрауса до шкафа с различным хламом в своей конторе. Это оказалось столь же несложно, сколь и бессмысленно. Оружие с данным номером числилось как «элитарное стрелковое» и было продано около года тому назад какому-то элитарному же стрелковому клубу за границами Северингии. Где, что тоже вполне естественно, следы его терялись в сиреневом тумане.

И все.

И: «Фирма-изготовитель не несет ответственности за нецелевое использование выпускаемой ею продукции и нефабричные доработки и изменения конструкции»; пункт 236, параграф 14 «Уложения о торговле оружием». Точка. Одним словом: я не я, и винтовка не моя. Обычное, надо заметить, дело. Или винтовка со всеми аксессуарами изготовлена на тех же заводах Штрауса, и тогда под вывеской «элитарного стрелкового клуба» числится какое-нибудь полулегальное агентство вербовки наемников – «диких гусей», а то и какая-нибудь спецслужба одного из «дружественных» Северингии государств. Хотя не обязательно и «дружественных»: Герхард Штраус – вполне самостоятельное и весьма влиятельное частное лицо и поплевывает на интересы родной отчизны, когда дело касается прибылей. Или запрещенные законом «навороты» действительно не имеют ни какого отношения к фирме-изготовителю и сделаны в подпольных цехах пресловутого «элитарного стрелкового клуба» самостоятельно. Хотя и в этом случае не исключено, что под видом «стрелкового клуба» выступает подставная фирма самого же Герхарда Штрауса: продать оружие самому себе и, снабдив соответствующими «нефабричными доработками», пустить налево – вполне даже изящная комбинация и неплохой способ избежать ненужных вопросов от налоговой полиции. В обоих случаях концов не сыщешь.

Все эти измышления и изложил господину Мюллеру в телефонном разговоре старший инспектор полиции Коэн, к которому тот тоже обратился за консультацией.

– Да что я тебе объясняю, – закончил Коэн. – Ты и сам не хуже меня знаешь.

– Да, – подтвердил господин Мюллер, – знаю. Просто хотел уточнить на всякий случай.

– А в чем, собственно, дело? – ненавязчиво поинтересовался Коэн. – У тебя что-то есть на этот ствол?

– У меня есть сам этот ствол, – задумчиво ответил господин Мюллер. – И я в данный момент смотрю на него. И он вправду не похож на оружие для стрелкового клуба. Даже для элитарного. Больше всего он похож на нечто из американских полицейских боевиков, – добавил он. – Ты «Леона» видел? Или «Никиту»…

– Это не американские, – с некоторой укоризной сказал Коэн, – это французы, Люк Бессон.

– Да? – безразлично удивился господин Мюллер. – Впрочем, не важно. Главное, похоже.

И замолчал, продолжая тупо разглядывать лежавшее перед ним оружие.

– И? – несколько раздраженно напомнил о себе Коэн не меньше чем через полминуты.

– И всё, – коротко ответил господин Мюллер.

– Карел, – раздражаясь, окончательно не выдержал Коэн. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Неужели так трудно ответить: откуда у тебя это оружие?

– Ты хочешь знать это, господин инспектор? – слегка удивленно ответствовал господин Мюллер. – Это допрос?

– Иди к дьяволу! – резко ответил Коэн. – Конечно нет, ты же сам мне позвонил.

Господин Мюллер тяжело вздохнул. Что правда, то правда.

– Тогда отвечу тебе честно: я и сам хотел бы это знать. Да не нервничай ты так, Бернар, – прибавил он примирительно. – Ствол чистый, я узнавал по своим каналам. За вами ничего не числится. А остальное несущественно.

Коэн на том конце провода все же обиженно посопел в трубку.

– Зачем же ты мне о нем сообщил? Ты разве не понимаешь, что я должен принять меры.

Господин Мюллер знал. Как официальное лицо старший инспектор Главного полицейского управления Северингии, начальник отдела тяжких насильственных преступлений старший инспектор Коэн мог, даже более того, был обязан потребовать от господина Мюллера объяснений. И тот, как законопослушный гражданин, был обязан их ему дать. Но Бернар Коэн давно и хорошо знал Карела Мюллера. В частности, он знал, кем был Карел Мюллер задолго до того, как стал главой частного сыскного агентства «Мюллер и Мюллер», ныне – «Мюллер и Шевальер». Поэтому он не стал настаивать, а молча положил трубку. Даже не попрощавшись.

Телефон, впрочем, тут же зазвонил снова. Прежде чем взять трубку, Коэн все же выдержал паузу в семь звонков, хотя прекрасно понимал, что это глупо и мелко. Особенно если звонил вовсе не Мюллер.

Но это был все-таки Мюллер.

– Нас тут прервали, – начал он как ни в чем не бывало (Коэн мысленно застонал), – а я вот о чем хотел тебя попросить. Сделай, пожалуйста, мне по старой памяти экспертизу ствола. Неофициально пока, на всякий случай.

– Ладно, сделаю, – безнадежно вздохнул Коэн. – Приезжай, я договорюсь с Арманом.

– Приезжать сейчас? – уточнил Мюллер.

– Хорошо, можешь сейчас, – ответил Коэн.

– Спасибо, – сказал Мюллер и, чуть помолчав, добавил: – Извини, что так получается.

– Ты меня тоже, – буркнул Коэн на прощание.

В конце концов, Мюллер был прав. А он, Коэн, просто дал волю своим чувствам там, где этого не стоило делать. Любопытство не всегда уместно, когда имеешь дело с Карелом Мюллером. К тому же предложение провести экспертизу можно было считать с его стороны актом доброй воли. И шагом к примирению. Карел Мюллер имел возможность сделать это самостоятельно, по своим каналам и, возможно, с большим эффектом. Но он решил дать понять, что мало ли что могло случиться с этой винтовкой, мало ли где и когда она могла всплыть, а результаты экспертизы, пусть даже неофициальной, останутся в картотеке ГПУ.

Рассуждавший примерно так же, но в данный момент более озабоченный так неожиданно свалившейся на него из собственного шкафа проблемой, Карел Мюллер тем временем уложил кейс с винтовкой в спортивную сумку Шано и повез трофей в Главное полицейское управление.

Кориса отличалась от многих европейских столиц хорошей организацией транспортной сети, так что через полчаса господин Мюллер уже входил в здание ГПУ, поминутно раскланиваясь со знакомыми.

– Что-то ты уж слишком встревожен, – заметил ему криминалист-баллистик, тоже давний знакомец, собирая винтовку и устанавливая ее стенд для отстрела пули. – Патрон у тебя есть или?..

– А ты бы не был встревожен, если бы нашел у себя в кухонном шкафу нечто подобное?

– Пожалуй, да, – согласился баллистик. – Вещица неординарная, профессиональная, скажем прямо, вещица. Через меня такие сто лет не проходили. Так патрон есть?

– Есть, – сказал господин Мюллер и вынул из кармана коробку с патронами. Эксперт извлёк из коробки патрон, близоруко повертел его перед глазами, держа между большим и указательным пальцами.

– Однако, – задумчиво произнес он и поцокал языком. – Нестандартно, весьма нестандартно. Отойди-ка от греха, а то забрызгаешься.

Господин Мюллер последовал свету. Пули, во избежание деформации и искажения следов от нарезов ствола, строго индивидуальных, несмотря на многочисленные ухищрения, для каждого оружия не хуже, чем отпечатки пальцев, ушных раковин и узор сетчатки для человека, отстреливались в бак с густым вязким гелем. Эксперт аккуратно нажал спусковой крючок, гулко хлопнул выстрел.

– Так ты говоришь, в кухонном шкафу? – продолжал эксперт, рукой в резиновой перчатке выуживая из бака пулю. – Красиво живешь. У меня вот на кухне нет таких шкафов, чтобы туда могло поместиться нечто подобное.

– У тебя на кухне базуку спрятать можно среди немытой посуды. И хранить там вечно, – усмехнулся господин Мюллер. Арман Декаменьи был закоренелым холостяком.

– Ну, ну, Карел, – укоризненно покачал головой эксперт, снова разглядывая зажатую в пальцах пулю – проверяя на четкость нарезов. – Давненько, однако, ты не бывал у меня на кухне.

– Неужто женился? – удивленно поднял брови господин Мюллер.

– Ни боже мой, – возразил эксперт. – Как ты мог такое подумать? Просто стал старше и аккуратнее.

Он укрепил пулю в зажимы и готовился к сканированию.

– Проверять по картотеке не надо, – сказал господин Мюллер. Эксперт поглядел на него с любопытством. – Я уже пробил по своим каналам, ствол чистый по Европе. Просто зафиксируй, чтобы нарезы в картотеке остались.

– Ну, ну, – повторил эксперт с другой интонацией и включил стенд. Пуля завращалась, снимаемая видеокамерой со всех сторон. – Пусть будут.

Господин Мюллер следил за работой с несколько отстраненным любопытством. Он понимал, что без этой новой техники шагу не шагнешь, но как-то относился к ней с недоверием. Наверное, старел.

– Ты оставишь мне машинку? – сказал эксперт, снимая оружие со стенда; пулю он уложил в отдельную коробку с синтепоновой прокладкой и прикрепил ярлычок. Он любовно осмотрел «машинку» со всех сторон. – Изящный предмет, не находишь? Чудо технической мысли. Красота и целесообразность, ничего лишнего.

Господин Мюллер пожал плечами.

– Я читал где-то мнение, что оружие любят люди слабохарактерные и интеллигенты. А еще, что оно, оружие то есть, является одним из основных фаллических символов.

Эксперт на мгновение оторвался от разборки и укладки вершины человеческой инженерной мысли и поглядел на господина Мюллера с укоризной. Злые языки в ГПУ давно уже поговаривали о его не совсем традиционной ориентации, но господину Мюллеру было достоверно известно, что это не так. Сам эксперт относился к подобным намекам спокойно, даже с некоторой долей иронии, едва ли не сам подогревая подобные слухи.

– Как знать, как знать, – сказал он задумчиво, возвращаясь к прерванному занятию. – Хотя, по моему мнению, последнее утверждение – идиотизм. Просто дедушка Фрейд был сам весьма слабохарактерным человеком и интеллигентом и оправдывался в своих глазах тем, что проецировал свои слабости на все человечество в целом… Так ты мне это оставишь? Надо бы ее еще с глушителем отработать, оптику поглядеть, со стволом тоже…

– Владей, – разрешил Мюллер, складывая пустую сумку. – Пусть эта игрушка тут у тебя в лаборатории побудет, можешь любоваться ей хоть до посинения. Да и мне спокойнее. Только вот не забудь черкануть расписочку.

– Экий ты меркантильный, Карел, – вздохнул эксперт и нежно уложил в футляр ствол. – Я тебе о красоте, о высоком, а ты – «фаллический символ», «расписочку бы». Все готов опошлить. Нет в тебе поэтики. – Он еще раз вздохнул. – А расписочку мы тебе сейчас организуем, это уж непременно.

– Кто-то из мировых классиков сказал, что красота спасет мир, – произнес господин Мюллер, глядя, как эксперт готовит «расписочку». – Как ты думаешь, что он имел в виду?

– А другой мировой классик, – продолжая писать, ответил эксперт, – вопрошал, что значит красота: сосуд, в котором пустота, или огонь, что теплится в сосуде.

– Ты это к чему? – не понял Мюллер.

– К тому что оболочка ничто, важно содержание и наполнение.

– Наполнение – вот оно, – Мюллер постучал пальцем по коробке с патронами. – Здесь ровно девять жизней. Неизвестно чьих.

– Это ты все на того же классика намекаешь? Который еще и цену всеобщего счастья за жизнь одного невинно загубленного младенца назначил?

– Хотя бы.

– Так это же русский был, – махнул рукой эксперт. – Они вечно задают ненужные вопросы и всех ими мучают. Загадочная русская душа. На тебе расписку.

– Пальчики тоже сними, – сказал господин Мюллер на прощание. – Мои – не надо. И вообще напиши мне ее историю.

– Обижаешь, – сказал эксперт. – Тебе позвонить?

– Позвони.