Текст книги "Феминиум (сборник)"

Наталья Резанова
АРАУКАНА

Об этом позже узнал губернатор, желавший видеть этого индейца живым, и говорят, что из-за этого происшествия отряд передали капитану Касадеванте, а меня вернули в прежнюю должность.

Каталина де Эраусо. «Воспоминания»

1609 г., Новая Испания, провинция Чили, долина Пурен

Только бы успеть, думал губернатор, только бы успеть. Дела и без того таковы, что врагу не пожелаешь… или нет, именно врагу и пожелаешь… а тут еще и это. Вернуться из Консепсьона к расположению войск и узнать, что вместо верного Касадеванте против Киспигуанчи бросили роту Диаса. Был грех, понадеялся – а вдруг оно и к лучшему, проклятый мапуче избавит от проклятого баска, меньше будет мороки. Как же, избавил. Прискакал радостный вестовой, сообщил, торжествуя: отряд ренегата перебит, а сам он захвачен. Неприлично радовался, скотина. И было же приказано – оставить дона Франсиско живым. И не объяснишь ведь этим воякам почему.

Хотя были бы поумнее, и сами б догадались. Наемникам в Новой Испании платят больше, чем в Европе, золотом платят, простому солдату – по двести золотых песо, и вовремя, а откуда мне золото взять?

Но… были бы поумнее, черт бы их понес в эту богом забытую страну. Забытую Богом, но до сих пор не оставленную попечением здешних языческих демонов. Иначе как бы удавалось арауканам который год не только держать оборону, но и наносить поражения лучшим солдатам в мире – испанским?

Потому что это, почтенные сеньоры, не Мексика и не Перу, где первые конкистадоры с небольшими отрядами легко покоряли города и королевства. Это страна людей, которых свои же собратья-язычники назвали «злые враги». И это еще в те времена, когда они сражались пешими, и были у них только копья, палицы и топоры. А с тех пор как мы дали им лошадей и мушкеты, с тех пор как они научились обрабатывать железо, переняли обычай воевать в строю… лучше не вспоминать. Но лишь против здешних племен правительство Новой Испании не ограничилось присылкой отдельных отрядов, а создало армию из наемников. И все равно, война в стране Арауко длится десятилетиями, и не видно ей конца.

Уж конечно, не из-за предательства прикормленных губернаторами касиков, крестившихся и ставших испанскими дворянами. То есть не только из-за него…

Нет, лучше пусть не догадываются.

Так или иначе, Киспигуанча нужен живым, чтоб он там ни натворил. И потому дону Гарсии Ремону, вместо того чтобы рассылать гонцов, как приличествует его званию, приходится самому скакать вслед за вестовым. Потому что в противном случае Диас приказом способен и пренебречь.

Он успел. Как водится – в последний момент. Потому что они уже собрались вздернуть Киспигуанчу на дереве. На высоченной старой акации. Дон Гарсия скомандовал охране, и они понеслись вперед, сминая невысокий кустарник. Предупредить о прибытии губернатора. Потому что с парней Диаса вполне станется дать залп по вновь прибывшим. Честно говоря, понять их можно. В стране Арауко, а в долине Пурен тем паче, пока станешь разбираться, кто здесь добрый католик, а кто язычник, кто верный поданный короля Фелипе, а кто подлый мятежник и ренегат, пристрелят. Или голову снесут. Или копьем проткнут. Или все это разом.

Но у дона Гарсии не было никакого желания их понимать.

По крайности, подъехать он смог со всем возможным в данной ситуации достоинством. И по мере приближении их увидел. Один – связанный, с веревкой на шее, но тем не менее взирающий свысока на своего противника. И другой, небрежно положивший руку на эфес кавалерийской шпаги.

Дон Франсиско Киспигуанча, богатейший землевладелец из местных, предавший христианскую веру и своего короля ради языческих сородичей.

И капитан Алонсо Диас, герой нижних чинов и вечная головная боль властей.

Гарсия Ремон не знал, кого из них он ненавидит больше.

Как-то принято считать, что индейцы и ростом, и сложением уступают белым завоевателям. Те, кто так считает, никогда не видели воинов мапуче. Дон Франциско, может, и утерял за годы оседлой жизни стать античного героя, но все равно выглядел довольно внушительно, даже в своем нынешнем жалком положении. А наемник-баск, невысокий, худой и жилистый, рядом с ним – весьма невзрачно. Тем не менее, судя по донесению, именно он в поединке сбил Киспигуанчу на землю и заставил просить пощады. Диас был из тех, что берут в бою не силой, а природной ловкостью, отличным владением оружием – а также исключительной агрессивностью.

Поразмыслив, дон Гарсия пришел к выводу, что Диас все же ненавистен ему больше. Хотя весьма сомнительно, что он и впрямь Диас: в Испании носить такую фамилию – все равно что не иметь никакой, а королевство Перу он покинул, явно спасаясь от правосудия.

Есть такая порода людей, что незаменимы на войне, но невыносимы в мирных условиях. Ибо понятия о дисциплине имеют весьма смутные. Если вообще имеют. И Диас – ее ярчайший представитель.

Выслужился из рядовых. Три года назад после битвы при Вальдивии получил звание альфереса[1]1
  Альферес (знаменосец) – в испанской армии XVII века второй офицер в роте. Звание соответствовало званию лейтенанта в армиях других стран.


[Закрыть], а после гибели капитана Гонсало Родригеса принял его роту и пребывает в капитанской должности, хотя приказ о назначении, который упорно подсовывает губернатору секретарь, уже полгода валяется на столе неподписанным.

Зерцало доблести, храни нас от таких пресвятая дева Мария.

– Диас! Что за беззакония вы творите! Или забыли приказ – проявлять милосердие к противнику, если он сдается?

– А нет у меня милосердия к предателям, – Диас говорил негромко, голос его скорее напоминал ворчание.

– Это не дает вам права нарушать приказ!

Диас повернулся к губернатору. Он был молод, но весьма внятно некрасив – резкие черты лица, длинный нос, шапка курчавых волос, глубоко сидящие глаза. И в них явственно читалось: «И что ты мне сделаешь? Дальше Насимьенто не пошлют, меньше полуроты не дадут…»

Дон Гарсия, пренебрегая этим наглым взглядом, обратился к пленнику:

– Дон Франсиско! Вам обещали пощаду, когда взяли в плен?

Лицо индейца, скульптурное, горбоносое, со следами ритуальных шрамов на щеках, было мрачно. Он, разумеется, сразу заметил ловушку, заготовленную губернатором для наемника. Однако утвердительный ответ ранил его гордость.

Но позволял остаться в живых.

– Да, – после промедления ответил он. – Я сдался при условии, что мне сохранят жизнь.

– Значит, Диас, вы не только пренебрегли приказом, но и нарушили слово испанского офицера?

К счастью для губернатора, Алонсо Диас в силу смутного происхождения и образования не был знаком с рыцарским кодексом и не мог привести в свою защиту его положение: «По отношению к простолюдинам, иноверцам и предателям никакие клятвы недействительны». Потому что Киспигуанча подходил по меньшей мере под два из трех определений.

Впрочем, баск нимало не смутился.

– Не помню такого, – процедил он. – А хоть бы и так. Или вы не слышали, дон Гарсия, что арауканы наших в плен не берут?

Солдаты подтянулись к своему командиру, явно готовясь его поддержать. Уж им-то слишком хорошо была известна судьба сотоварищей, не имевших счастья погибнуть сразу. Им вырезали сердца, но обычно этим не ограничивались. Говорили, что такой казни удостаиваются лишь самые знатные и храбрые. Остальным заживо отрезали острыми раковинами руки и ноги, а затем поедали, пока жертвы еще могли это видеть. Под ропот наемников Гарсия Ремон прикидывал, что делать дальше. Отпустить Киспигуанчу немедленно никак нельзя.

– Я забираю дона Франсиско с собой. До рассмотрения его дела он будет находиться в крепости Консепсьона. – Он, в противоположность баску, говорил громко, чтоб его слышали и свита, и наемники. – А вас, Диас, по совокупности ваших проступков лишаю командования отрядом. Он будет передан капитану Касадеванте. Вы незамедлительно отбудете в гарнизон Насимьенто – в звании альфереса, как и подобает.

Насимьенто на реке Био-Био из всех пограничных фортов имел наихудшую славу, не зря солдаты из «крепости Рождества» переименовали его в «крепость Погибели». Может, хоть там мерзавец свернет себе шею. Или мапуче сделают себе из его черепа пиршественную чашу, как они поступили с генерал-губернатором Лойолой. Хотя из этого черепа вряд ли получится большая чаша.

Когда они отъехали подальше, губернатор приказал развязать Киспигуанче руки. Предупредил:

– Не вздумай бежать. Я обещал, что доставлю тебя в крепость, и обязан это сделать.

Дальше их лошади пошли голова к голове.

– А ты обещал, что меня не тронут!

– Ты сам виноват. – Гарсия Ремон оглянулся, чтоб убедиться – никто из свиты не подслушивает. – Незачем было нападать на отряд Диаса. Это же первый отморозок на всю армию!

– Мне говорили, что он перерожденный шаман. Я хотел его испытать.

– Шаман… – дон Гарсия не сразу вспомнил значение слова. – Брухо? Про Диаса много можно сказать плохого, но колдовство не по его части. Вот карты и поножовщина – другое дело…

Киспигуанча не стал отвечать. Как можно вообще иметь дело с человеком, не знающим самых простых вещей?

Но приходится.

Индеец-ренегат и губернатор провинции ненавидели друг друга, но были прочно связаны узами крепче кровных. Оружие и золото – вот имя этих уз. Если быть совсем точным – золото и серебро. Месторождения их находились во владениях касика Киспигуанчи, именно это и сделало его самым влиятельным среди своих сородичей в Чили. Где точно – губернатор не знал, но в местах труднодоступных – в пустынях и горах. Пытать Киспигуанчу и его людей было бы бесполезно, дон Гарсия достаточно знал, что представляют собой мапуче. Но оказалось, что с ним можно договориться. Слитки менялись на оружие и порох. Обмен держался в тайне, посвящены в него были только самые верные люди, ибо иначе и дона Гарсию, и дона Франсиско могли счесть предателями. Причем каждый из них был свято уверен, что помогает своему народу и своей стране.

Несколько месяцев назад Киспигуанча предупредил губернатора, что прочие вожди стали относиться к нему с подозрением и, чтобы вернуть их доверие, он должен перейти на сторону мятежников. Для вида, сказал он. Но, конечно же, увлекся. Арауканы не зря считались самым воинственным народом Новой Испании.

Теперь приходилось пожинать плоды этого увлечения.

И так они прибыли в Консепсьон, еще с прошлого столетия имевший статус благородного и законного города. Статус сей не помешал арауканам во время очередного восстания полностью разрушить город, но во время предыдущего губернатора – де Риверы – он был заново отстроен. Теперь де Риверу перевели в Тукуман, а дон Гарсия занял его резиденцию. Туда он и направился, а дон Франсиско – в крепость. Как ему было обещано, ненадолго.

Когда губернатор пришел навестить Киспигуанчу, он был в крайне дурном расположении духа. Тому было две причины, и одна вытекала из другой.

Первая – индейцы в долине Пурен снова перешли в наступление. И вторая – навстречу им перебросили значительную часть гарнизона Насимьенто. И Диас пробыл в ссылке всего лишь несколько дней. Опытных кавалерийских офицеров у нас, видите ли, не хватает, заявил командующий операцией Альваро Нуньес де Пинеда. И верно – не хватает…

И ведь всегда у мерзавца находятся заступники. То дон Альваро. То Хуан Понсе де Леон. Ну, с этим все ясно – такой же сумасшедший, как все в их роду, все лавры покойного деда, спутника Колумба, завоевателя Пуэрто-Рико, а главное – искателя источника вечной молодости, спать не дают, и с Диасом они одного поля ягода.

Когда-нибудь я его повешу, пообещал себе дон Гарсия. Диаса, конечно, Понсе де Леон сам себе погибель обеспечит, как дедушка. Вот получит мерзавец увольнительную, вернется в Консепсьон, и тут без драки или поединка не обойдется. Тогда я ему петлю на шею и наброшу.

Мечты, мечты… Пока предстояло решать более насущные проблемы. В первую очередь, объяснить Киспигуанче, что его нельзя выпускать из крепости до тех пор, пока арауканы не будут отброшены. И это не единственная причина…

Киспигуанча, разумеется, ничего не желал понимать. Вел себя так, будто дон Гарсия не спас его от верной гибели, а нанес ему глубочайшее оскорбление. В камере вообще отказался разговаривать – мол, он должен видеть солнце (губернатору чилийское солнце, невыносимо палящее летом и совершенно не греющее зимой, осточертело до крайней степени, впрочем, собственно в Консепьоне с его гнилым климатом немудрено запутаться). Пришлось позволить ему прогулку. Не без осторожности, конечно. Киспигуанчу держали без кандалов, а со свободными руками, даже без оружия, он на многое был способен. Но потом Гарсия Ремон решил, что во дворе и на стенах достаточно солдат – и все они стараниями губернатора и на средства того же Киспигуанчи хорошо вооружены.

Так, под прицелом аркебуз, они и прогуливались. В тени кирпичных стен, возведенных после восстания Кауполикана. Не слишком увлекательная прогулка, но Киспигуанча сам этого хотел.

– Пойми, проклятый упрямец. Своим поступкам ты не только предал короля. Ты предал святую католическую веру. Церковь карает сурово и за меньшее.

– Разве король не тебя поставил управлять этой страной?

– В том, что касается светской власти, – да. Но его величество католический король Фелипе не посягает на дела церкви. И церковь имеет великую власть, даже здесь, на краю земли. Если тебя будут судить церковным судом, я ничего не смогу сделать. И благодари Бога – и меня, – что Франсиско де Оталора до тебя не добрался.

Дон Гарсия не лгал. Всякому здравомыслящему человеку известно, что отступнику от христианской веры – прямая дорога на костер. Как в Старой Испании, так и в Новой. У нас здесь нет марранов и морисков (хотя кое-кто говорит, что уже есть), зато есть индейцы. Пора б уже уяснить: или ты язычник и губишь свою душу, или ты добрый католик и душу свою спасаешь, а третьего не дано, и метаться между верами не положено. А сложности с церковным судом могли возникнуть именно здесь, в Чили. Епископ Лимский известен святой жизнью и редко вмешивается в светские дела. Чего не скажешь о провинциале францисканского ордена де Оталоре, занимающем высшую церковную должность в Консепсьоне.

Не то чтобы дон Франсиско де Оталора был жесток. Напротив, с точки зрения губернатора, он злоупотреблял правом церковного убежища. Но вот крайне решителен – это да. И самостоятелен. Вместе с монахами своего монастыря он представлял в городе серьезную силу, в том числе и вооруженную. В условиях военного положения оно, конечно, полезно. Но не сейчас. И это при том, что отношения у де Оталоры с доном Гарсией, мягко говоря, натянутые.

Но Киспигуанчу такие тонкости не волновали.

– Ты лжешь, – сказал он. – Вы, испанцы, всегда лжете, чтоб оправдать нарушение клятвы.

Если бы дон Гарсия услышал такие слова от белого человека, то взялся бы за шпагу, несмотря на свою высокую должность. Но выяснять вопросы чести с дикарем – пусть даже он принял крещение, учился в миссионерской школе и именуется «доном» – бессмысленно.

– А вы, арауканы, никогда не цените благодеяний. Я не стану напоминать, что снял тебя с виселицы…

– Чтобы заточить в крепость!

– И в этой крепости ты живешь лучше, чем мои офицеры. Ты ни в чем не знаешь нужды, ты свободен от цепей, ты можешь выходить на прогулки, в то время как другие индейцы – вот. – Он кивнул в сторону тюремной стены.

В отличие от арауканов, испанцы пленных брали. В первую очередь потому что нуждались в рабах для строительных и сельских работ, а также для рудников – при том, что из мапуче работники плохие. Но этих в крепости никто не держал. Сюда попадали закоренелые преступники, которых ждали телесные наказания и казнь, пленные вожди и вражеские лазутчики – для допросов. Как правило, допросы с пристрастием не приводили ни к чему – арауканских воинов с детства приучают переносить пытки. Из-за этого некоторые испанцы и верят, что их поддерживает дьявол. Однако здесь научились добывать признания. Хитростью или каким иным путем.

Во дворе находились те, на кого хитрости или попытки вызвать доверие действия не оказали. Их держали в колодках, на солнцепеке летом, зимой под дождем, без еды и питья. Это ломает не хуже пыток.

Киспигуанча скользнул взглядом по фигурам пленников, скорченных у стены, и остановился.

– Этот старик… откуда он?

Пленник и впрямь был стариком, его седые волосы, длинные – у большинства привязанных здесь волосы были подстрижены ниже глаз и выше ушей – слиплись от грязи и пота, шрамы на лице были так же резки, как морщины.

Губернатор постарался припомнить, что ему докладывали.

– Попался нашему разъезду у самого города. Лазутчик, как Бог свят.

– Он не мапуче. Он киче.

– А, все вы на одно лицо…

– Я хочу поговорить с ним. Прикажи, чтобы с него сняли колодки и привели ко мне. Взамен я обещаю не бежать, пока ты меня не выпустишь.

– Зачем тебе это надо?

– Я спрошу у него, что он здесь делал. А если узнаю я, узнаешь и ты.

Это было дельное предложение, и дон Гарсия согласился.

Губернатор действительно позаботился о том, чтоб его тайный компаньон в заточении не знал нужды. Поэтому гость, приведенный с раскаленного двора в прохладную камеру, мог утолить голод и жажду. Сигары, которые приносили Киспигуанче, были свернуты неправильно, как все, что делают белые люди, но все же их можно было курить. И когда они выкурили столько, сколько подобает достойным людям для того, чтобы начать беседу, дон Франсиско спросил:

– Что ты здесь делал, Текопаль?

– Ждал тебя. Я знал, что ты здесь будешь.

Старый жрец называл себя провидцем, но сознание Киспигуанчи было отравлено миссионерским воспитанием, вдобавок Текопаль принадлежал к другому народу. Бывший лонко (так именовались вожди мапуче, слово «касик» употребляли только испанцы) ничего не ответил.

– Я предупреждал тебя – не сражайся с перерожденным шаманом. У него два нагуаля, таким всегда все удается.

На сей раз Киспигуанча отозвался:

– Мы говорим: «он ухватил за хвост Чинифилу, рогатую змею удачи». А нагуалей наш народ не почитает. Для него важнее нгильятуэ – духи, что следят за соблюдением обрядов.

– Это глупо. Нет ни человека, ни божества без нагуаля. Даже у Солнца и Луны они есть.

Странно, но отцы-миссионеры когда-то говорили юному дону Франсиско то же самое. Только нагуалей они называли «ангелами-хранителями». Может, поэтому Киспигуанча и не поверил Текопалю, когда тот пришел к нему впервые.

– Я говорил тебе – ни силой оружия, ни силой золота испанцев победить невозможно. Как бы ни были они жадны, как бы отважно вы, мапуче, ни сражались. Нужна иная сила…

– Когда пришли испанцы, инки и кечуа вырвали сердца у сотен жертв. Но боги не пришли к ним на помощь.

– Потому что те, кто заперлись в каменных городах и строили храмы на вершинах пирамид, все делали неправильно. И боги их не услышали. Древняя мудрость оказалась забыта. И потому нагуали испанцев теснят наших.

– Ангелы и святые… – проговорил Киспигуанча. – А наши боги и духи для них демоны и бесы.

– Неважно, как назвать. Важно одно – в битве духа сила на стороне испанцев. И пока дело обстоит так, неважно, сколько продлится эта война. Поколения за поколениями духовная сила будет поддерживать испанских солдат. И наши воины не выстоят.

– Губернатор только что уверял меня, что на самом деле у них правят не король и его воины, а церковь… духовная власть. А теперь ты говоришь то же самое.

– Даже такой глупец, как этот Ремон, способен видеть правду, почему же ты, мудрый Киспигуанча, ее не видишь? Спастись от притеснений истинный народ этой земли может только чудом. – И повторил на языке нагуа, хотя прежде говорил на мапу-дунгун: – Xaqui naual, xaqui puz xbanatahvi.

– Испанцы отучили меня верить в чудеса, хотя сами только о них и твердят.

– Поэтому ты сейчас в темнице.

– Ты тоже.

– Я – по своей воле. И по своей же воле выйду отсюда, когда захочу. У испанцев есть люди, обладающие духовной силой, силой шаманов. Но не здесь. Все, кто есть в этой крепости, – слепы. Я пришел сюда и позволил им истязать себя лишь для того, чтоб ты понял: вожди народов, подобные тебе, имеющие богатство, и оружие, и храбрых воинов, должны направить все это на исполнение моего замысла. Чтобы церковь сама отдала духовную власть в наши руки.

– Я не верю, что такое возможно.

– Забудь неверие, загнавшее нас в тупик. Я говорил тебе: их монахи и священники – не все, но многие – способны видеть мир духов, но истинный путь в этом мире, путь шамана-воина, им неведом. Пока что этот путь преграждают их духи-хранители, а наши слишком слабы. Но если призвать из Верхнего мира и из Нижнего мира самых могущественных нагуалей, нечеловеческих, хранители испанцев будут отброшены, и священники окажутся беззащитны перед вторжением. И последние станут первыми…

– Это мне тоже говорили миссионеры.

– Я же не утверждаю, что вся их вера ложна, часть истины доступна их духовному зрению… и это сделает их нашей добычей. Но, для того чтобы привести этот замысел в действие, понадобится время, понадобятся средства, понадобится власть.

Дон Франсиско де Киспигуанча ответил не сразу. Они снова закурили, ибо величайшее испытание как для воина, так и для шамана – обходиться без курения. Только сильные духом способны выдержать его. И лишь потом Киспигуанча сказал:

– Я помогу тебе, Текопаль.

Старик также промолчал, продолжая затягиваться густым жирным дымом. Он верил в действенность своего замысла. Но это правда – на его воплощение могут уйти годы. Нужно найти всех шаманов, способных свершить великое путешествие, и всех вождей, способных предоставить им для этого все необходимое: снадобья, золото, кровь. Нужно наладить связь, дабы все произошло единовременно. Все это требует таких усилий, что кажется неисполнимым. Но не для того, кто дальше всех продвинулся на пути шамана.

Настанет час – через год ли, через десятки лет, – когда загорятся сигнальные костры от океана до океана, от пустынь ледяных до пустынь обжигающих, от великих лесов на юге до великих гор на севере. И шаманы киче, нагуа, кечуа, аймара, мапуче, гуарани – всех народов, сохранивших частицы истинного знания, – искурят правильные сигары, исполнят танец ночной ласточки, и танец двуутробки, и танец броненосца, и пересекут реку крови, и спустятся в Нижний мир – Шибальбу, во все девять его слоев, и минуют Дом Мрака, и Дом Ножей, и Дом Холода, и Дом Пламени, и Дом Нетопырей. И если они пройдут испытания в каждом из этих домов, то смогут подняться в Верхний мир, во все тридцать его слоев, и поднимутся в средоточие света, к божественным близнецам Хун-Ахпу и Шбаланке, Солнцу и Луне, и упросят их послать своих духов-хранителей на помощь своим народам, сынам света. И божественные звери, что хранят Солнце и Луну, войдут в мир видений и победят там хранителей пришлых священников, и те склонятся перед их силой и отдадут свою великую власть тем, кто ныне угнетен и принижен более всех.