Текст книги "Феминиум (сборник)"

А Лиис шла через темный ночной лес и плакала. И там, где падали ее слезы, расцветали белые звездочки воротнянки.

И так плакала Лиис, что не замечала, куда идет, и сорвалась с обрыва в реку.

И утонула.

Страшная буря пронеслась тогда над нашими краями. Много деревьев вывернуло с корнем. Многие деревни погибли. И людей погибло много. Кого деревом пришибло. Кого молнией убило. На кого камень сорвался. А кто – и просто от страха умер.

И бушевала буря все сильнее. Вышла из берегов река, смыла дома и посевы. Земля тряслась, как в начале времен.

Лиис-то была круджо. Сильный дух жил в ней. И обидчивый. Очень рассердился он на то, что Лиис умерла. Потому что духам нравится жить в людях. Люди видят мир иначе. И чувства у людей тоньше.

Вырвался на свободу мстительный дух Лиис и стал крушить все вокруг себя. И такое было бедствие, что все новые и новые духи оставались без своих круджо. Ширилась беда, свирепствовала Кайса.

Поняли тут братья, что они наделали. И решили остановить бурю.

Пошли они к тому месту, где утонула Лиис. Встали на краю обрыва, в который колотились громадные мутные волны.

– Мы виноваты, – сказал Каар. – Из-за нас девушка ушла в обиде и упала в реку. О небо Кайсы, покарай нас, но не карай невинных.

– Мы виноваты, – сказал Лаар. – О небо Кайсы, мы примем ту судьбу, что ты пошлешь нам. Только не гневайся на людей. Они страдают из-за нас.

И боги Кайсы услышали братьев.

Ударил ветер в лицо Каару – и пропал.

Ударила волна в лицо Лаару – и исчезла.

И буря затихла.

– Мы теперь круджо, – сказал Каар.

– Вместо Лиис, – добавил Лаар.

– И не только, – сказал Каар. – Смотри, солнце вышло из-за туч. И земля больше не дрожит.

Вернулись они в свой дом, вырастили заново сорванные ураганом стены, созвали дреко, помогли деревьям заживить раны.

Жили в лесу, берегли его. Говорят, братья и сейчас живы.

Только про них и известно точно – что они круджо.

Больше ни про кого.

Когда тебе предложили эту работу, ты не колебалась ни секунды. Отряхнула от пыли познания, полученные в агрономической школе, и поехала на Кайсу ботаником. Здесь не надо сеять хлеб, здесь свои растения – и их надо изучать. Первичное накопление информации. Гербарии. Листья, соцветия. Особенности клеточного строения кайсанской флоры. Попытки систематики.

Зоологом у нас Макс.

Он сразу тебе понравился. Желтые космы, карие глаза, веснушки, рот до ушей, всегда наготове прибаутка. Славный парень, с первого взгляда видно. Что особенно приятно – всегда готов помочь. Дотащить ли сумку, сбегать ли за водой, наладить ли микроскоп. Или сгладить острые углы в разговоре.

Макс полон всевозможных нелепых историй, полуприличных, но смешных анекдотов, часто, правда, бородатых. Макс – неиссякаемый источник веселой бестолковой энергии. Довольно странно видеть серьезного Макса с нахмуренными бровями – и когда ты обнаруживаешь, что его физиономия посуровела, ты даже пугаешься слегка. Поначалу. А потом оказывается, что это вторая ипостась Макса: деловая. Если он работает, он серьезен. Хватает, правда, такого настроя ненадолго. Через час, самое большее – два он обязательно устроит перерыв, будет нести чушь, приставать с дурацкими вопросами и отчаянно кокетничать.

Потому что ты нравишься Максу, и он всячески это демонстрирует.

– Магда, а ты слышала про слона и муравья? Нет, другой анекдот! Тоже знаешь? Ну вот! Хотел очаровать девушку остроумием… Магда, а почему девушки даже в лесу красят губы? Вот ты – зачем накрасила? Ты думала, я иначе не замечу?

– Макс, отстань, не красила я губы.

– О! Так они от природы столь ярки, мадемуазель? Вы восхитительны, Магда Крайцер, я вам сегодня еще этого не говорил? Как, уже сказал? Сколько раз, фройляйн?

– Раз двадцать за последние десять минут.

– Мало! Мисс, вы подарите мне первый танец на весеннем балу? Я умею танцевать вальс, спорим, больше никто на Станции этого не умеет!

– Макс, я тоже не умею.

– Магда, я счастлив. Я смогу научить вас вальсу. Это делается так. Сначала даму надо обнять…

– Да отстань же! Ну вот… я из-за тебя уронила фотокамеру. Если она разбилась, будешь чинить.

– Чинить камеры – это не мой профиль, синьорита. Придется просить Алле-опа… Алле-оп, ты что-нибудь понимаешь в камерах?

Улле поднимает голову от журнала наблюдений. Он сидит на крыльце, склонившись над захватанными листами позапрошлогодней подшивки таблиц, схем и отчетов, и внимательно ее изучает. А теперь вот отвлекся.

Ты сердишься на Макса. Тебе удавалось целых четверть часа не замечать молчаливого присутствия Улле Арпа на крыльце. Теперь же ты увидела его. Не могла не увидеть.

Солнце падает косо через листву лауренты, бросая яркое пятно света на темный с проседью ежик густых волос. Кончики их светятся, окружая узкую голову Улле золотисто-серебряным ореолом.

Улле оборачивается, смотрит на фотоаппарат, который ты только что подняла с пола. Ресницы затеняют глаза, но ты теперь знаешь их истинный цвет. Серые. Ульрих, взгляни на меня. Пожалуйста. Не на дурацкую эту технику, на меня… Нет.

– Покажи.

Ты протягиваешь ему камеру, и его пальцы на миг касаются твоих.

Ты вздрагиваешь от внезапного озноба.

Макс, что же ты молчишь? Уже целую вечность молчишь. Скажи какую-нибудь ерунду, скорее. Ну? Мисс, фройляйн, синьорита…

– Фрёкен Крайцер, вы сорите казенными приборами, а это нехорошо! Лучше оставьте камеру, ну ее. Собирайте цветочки в букеты, будем заниматься икебаной. Тоже ведь ботаника, верно?

Неуклюже и не смешно. Но все равно – спасибо, Макс.

Тетя Магда странная. Раньше такой не была. Вот пожалуйста – даже забывает воспитывать ребенка. Майвен всегда хотелось, чтобы тетка от нее отвлеклась хоть ненадолго, а теперь не хочется. Не заставила доедать кашу. Не заметила, что волосы растрепались, а шорты порваны. Непривычная свобода настораживает.

И Макс сегодня скучный. Это потому, что тетя Магда не пошла с ним в лес.

Они часто ходят в лес вместе – тетка свои травки рассматривает, кое-какие собирает, вкладывая между пластиковыми листами специальной тетрадки, а Макс ловит бабочек или следы фотографирует. А еще он собирает в баночку – фу! какашки! Он их потом кладет под микроскоп и долго глядит в окуляр, насвистывая.

А нынче Макс ушел один. И за Майвен никто не смотрит. Можно пойти к ручью, пока тетка не видит. Можно даже промочить ноги, охотясь на головастиков.

Ну и замечательно.

Майвен берет ведерко, сачок – и тихо пробирается через сад к ручью.

Тропинка проходит мимо метеоизбы.

Это Макс так говорит – метеоизба. Дразнится.

А Магда-то, оказывается, там.

Дверь нараспашку, и видно, как тетка стоит возле кресла Алле-опа. Просто стоит, ничего не говорит, ничего не делает. На зеленые гармошки смотрит, там у Алле-опа экран такой – черный, а по нему зеленые линии пляшут.

Странная она какая-то сегодня, честное слово.

Майвен на цыпочках проходит мимо дверей метеоизбы, оглядывается – не заметили? нет, пронесло – и бежит во весь дух по тропе через заросли малины. На самом деле это вовсе не малина, но похоже, так что Майвен не стала запоминать кайсанское слово.

Ручей звенит на солнце золотистыми бликами. В маленькой заводи размером с ванну цветут водяные колокольчики и ранчики. Они смешные, эти ранчики, у них нет никаких корней, они плавают на поверхности. Если выловить такой цветок, видно, что у него три листика, на которых и цветет белая с синими прожилками звездочка, а внизу – тоненькие волоски. Этими волосками она всасывает из воды всякую грязь. Ор-га-ни-чес-кую. Очищает ручей – а сама завтракает.

А головастики завтракают ранчиками.

Раньше Майвен думала, что взрослые лягушки тоже едят траву. Оказывается – ничего подобного. Только до тех пор, пока не отрастят лапки и не вылезут на берег. Как на сушу выйдут – сразу про траву небось забывают и давай ловить гусениц! Макс говорит – наедятся в детстве салата, теперь им мясо подавай.

Майвен скидывает сандалии и носки, поддергивает шорты и лезет в заводь.

– Ульрих.

Рука на подлокотнике замирает. Глаза по-прежнему закрыты.

– Я уже говорил вам.

– Я все равно буду.

Ты стоишь за его плечом, глядя сверху вниз на запрокинутое лицо. Его губы кривятся, но это не улыбка. Ну, взгляни же на меня наконец. Нет? Тогда…

Ты медленно, преодолевая неожиданно загустевший воздух, поднимаешь руку и кладешь ладонь ему на плечо.

Вздох.

Не открывая глаз:

– Вас ведь зовут Магдалена?

– Да… Ульрих.

– Ладно… Дали.

Твои ноги подкашиваются, ты вынуждена ухватиться второй рукой за спинку кресла. Дали! Выдумал же… щеки горят, в животе затягивается болезненный узел.

– Никто меня так не называл.

– Значит, я первый.

Ты наконец выпрямляешься и отпускаешь – и кресло, и его плечо. С недоумением смотришь на сильные длинные пальцы, сомкнувшиеся вокруг твоего запястья.

– Подожди. Я сейчас. Запишу данные – и поговорим.

Чудо чудное, диво дивное. Он сказал – поговорим. Он?

– Я постою снаружи.

– Да, Дали. Пять минут.

Майвен сидит на корточках перед большим тазом. В тазу плавают бело-синие звездочки ранчиков и головастики. Двенадцать штук. Уже крупные. Скоро у них будут лапки.

Майвен тихо разговаривает с головастиками:

– Вы будете мои лягушки. Лягушечки. Я вам гусениц наловлю, а мухи сами налетят. Растите хорошенько. Завтра вам ранчиков еще насобираю.

Вот этот, самый большой, будет Лаар. В честь великого круджо.

– Ты будешь дух воды. – Майвен осторожно гладит серо-зеленую полосатую спинку Лаара. – Смотри, живи долго, а то как случится наводнение!

И она представляет, как из таза мощными толчками извергается вода. Все больше, больше, больше воды! Она заливает сад, плещется у крыльца Станции, подмывает корни лауренты, и дерево кренится, раскачиваясь все сильнее – и падает, поднимая тучу брызг.

– О боги Кайсы, – шепчет Майвен, – пусть я стану круджо вместо Лаара!

Вода впитывается в землю, упавшая лаурента подтягивает корни, закапывает их в грунт, вздрагивает всем стволом – и встает на старое место. Солнце выходит из-за туч, расцветают цветы, стрекочут кузнечики, свиристят ящерицы. Все как было! Только Майвен теперь не просто девочка, а круджо!

Но никто об этом не догадывается, даже тетя Магда.

Майвен встряхивает головой, отгоняя картины своего невиданного величия, и вдруг понимает, о чем уже некоторое время разговаривают неподалеку от нее Макс с Тьеном.

Здесь пройдет дорога к Космопорту. Через Большой лес, мимо безымянного озера, за горный хребет. Синяя Аветала окажется на пути. Придется взорвать гору.

Кайсанцы заволновались, зароптали.

Пришли – живите. Стройте ваши города. Даже шахты, заводы и дороги, если вам так нужно. Кайса большая, места хватит всем. Кайса благословенна, на ней нет голода и тяжелых болезней. Но не обижайте Кайсу. Не делайте ей больно. Она может ударить в ответ.

Какие глупости в наш просвещенный век!

В Космопорт приезжают люди. В Космопорт приходят товары. Из Космопорта забирают грузы.

Дорога от ртутного рудника до порта очень нужна. Так что гора будет взорвана.

Ничего страшного. На ней никто не живет.

Только старый отшельник Уурт.

Он отказался переселяться. Хочу, говорит, умереть на склонах Аветалы.

Ты лежишь без сна. Занавеска на окне отдернута, и бледный звездный свет заливает подушку. Ты перебираешь по слову ваш беспримерный разговор.

Столько слов сразу от него никто не слышал. Только ты.

Он впервые рассказывал о себе.

Музыка. Весь мир полон звуков. Все вокруг поет. Странный ребенок, подолгу замиравший посреди улицы, посреди урока, посреди разговора. Мама боялась, что он ненормальный. Да он и был ненормальным. Только не в том смысле, которого так опасалась мама. Когда он отвлекался от звука – обнаруживалось, что он прекрасно соображает, неплохо учится, даже играет в футбол и хулиганит. Но потом он слышал в воздухе аккорд – и застывал, погружаясь в себя и в музыку летнего дня, зимнего вечера, городской улицы, школьной перемены… Когда его привели в музыкальную школу, старенький педагог задрожал от восторга. Идеальный слух. Врожденное чувство ритма. Потрясающая музыкальная память. Непременно учить, фрау Арпенфельд, непременно! Консерватория. Выступления. Нелл.

Долго были – музыка и Нелл. Нелл была лучшей мелодией в его жизни. Они поженились весной, и яблони осыпали их лепестками, а птицы пели так, что он едва не забыл поставить свою подпись рядом с подписью Нелл – заслушался.

И да, был малыш Тони. Сейчас он уже, должно быть, взрослый. Нет, ничего о нем Ульрих не знает. Тони вырос без него.

Что случилось? А, до тебя дошли те давние сплетни, Дали? Да в общем, все и случилось. Авария? Нет, несчастное стечение обстоятельств. Всего-то – поскользнулся, неудачно упал, угодил руками в стекло. Левую руку собрали хирурги. Вот, смотри. Если приглядеться, шрамы еще видны. Два пальца плохо движутся, мизинец и безымянный. Какой уж тут рояль… Метался по дому, как зверь в клетке. Рычал на всех. Начал пить. Депрессия. Нелл не выдержала, ушла, забрав Тони. Ему было два года. Смешной такой малыш. Уже говорил вовсю. Слушал мир… наверное, музыкален. Не знаю.

Долго собирал себя по кускам. Вроде бы собрал. Поступил в университет. Сокурсники – младше чуть не на десять лет. Косились, показывали пальцами. «Эмоциональное воздействие гармонии Гольдбауэра в «Сюите Кассиопеи» Каннеля»…

– Что это, Ульрих?

– А, это? Это вклад Улле Арпа в мировое музыковедение.

– Так ты действительно искусствовед.

– Ну да… пытался остаться в музыке хоть так.

Только это – не то. Не так. Остановился. Огляделся – призрак депрессии снова замаячил перед глазами.

Бросил все и подался к черту на рога… к круджо в лапы. Случайно увидел объявление – на Станцию нужны были сотрудники. Пришел. Положил перед Стерном университетский диплом. Ну да, тот самый Стерн из комитета по изучению новых планет… Седые брови отставного полковника поползли вверх. Зачем на Кайсе музыковед? Вы в своем уме, господин Арп? Хорошо еще – Стерн сроду не интересовался музыкой и не слыхал о пианисте Арпенфельде. Всмотрелся в лицо, покачал головой – и взял. С тех пор тут. Уже восьмой год.

– Тебе нравится?

Ты спрашиваешь о жизни на Кайсе. А он смотрит тебе в глаза и отвечает:

– Очень… Дали.

И ты понимаешь: он ответил совсем на другой вопрос.

Улле и Тьен обычно присматривают за капризной аппаратурой по очереди. Сегодня Улле попросил Макса подменить его на пару часов.

Крапчатую физиономию Макса перекосило: он немедленно вообразил лапы Алле-опа на узкой спине Магды Крайцер.

Что она в нем нашла, ну что? Что вообще эти женщины находят в угрюмых лицах и односложных ответах?

Ей весело с Максом, он же видит. Она всегда улыбается ему навстречу. Но – алле-оп! – и готово. Макс, лучший друг девушки. И старый хрен Арп, в которого она без памяти влюблена. За километр видно исходящее от нее томление – такое, что даже замшелую кору Арпа прошибло. Он с Магдой – разговаривает! Не застал бы сам – в жизни бы не поверил. И не просто разговаривает. О боги Кайсы! До той секунды, как Макс услышал это, он еще надеялся. Одумается. Оглянется по сторонам. Вот же я, Макс Селеш, рыжий, веселый, влюбленный. Как бы не так:

– Ульрих. – Тихо, в голосе ласка – все равно что по щеке погладила. И в ответ – дрогнувшее от нежности:

– Дали.

Это «Дали» добило Макса. Сухая коряга выбросила зеленые побеги. Если девушка обмирает по «сильному молчаливому мужчине с прошлым» – ничего. Со всякой может случиться. Но когда этот ковбой Мальборо, этот рыцарь в вороненых доспехах… этот, будь он неладен, граф Монте-Кристо! – когда он дает девушке понять, что она ему небезразлична, – все, туши свет. В переносном смысле. Можно, впрочем, и в прямом. Туши свет и выйди на хрен из спальни, мимо которой эти двое не пройдут. Вопрос времени. Ну и степени одурения обоих. Матч между страстью и комплексами всегда выигрывает страсть, даже если страх перед особами женского пола прочно укоренен в душе «сильного мужчины». Чем суровее вид ковбоя, тем больше он боится женщин. Интересно, сколько Улле и Магда будут кружить по арене, пока он – а скорее всего, она – скомандует наконец: алле-оп?

Так что отойди, Макс, лучший друг. Все, на что ты годишься, – выслушивать бесконечные упоминания об Улле. «Знаешь, я слушала его записи, он потрясающий. Ты слышал?», «Он говорит, что метеорологическая картина Кайсы противоречит общеизвестным закономерностям», «Он сказал, что… он видел… он сделал выводы…»

Кр-р-руджо.

И вот этот Улле смотрит хмуро и говорит:

– Макс, подмени меня на пару часов в аппаратной.

Макс злобно кивает и уходит кипеть от ревности в компании барометров и психрометров. И жаловаться на женскую глупость сейсмографу.

Между тем Улле вовсе не обниматься пошел. Конечно, Магда была тут как тут – как же без нее. Если она не в поле и не в лаборатории, значит, она с Алле-опом. И говорит ему: «Ульрих», чтобы услышать: «Дали».

Нет, разговаривать Улле собрался с Тьеном. Разложил на обеденном столе схемы, карты и графики.

Он, оказывается, не зря листал старые отчеты. Он вылавливал закономерности в неправильном поведении Кайсы – и, кажется, кое-что выловил.

– Я не специалист, Тьен, но мне не нравятся некоторые детали, – начинает Ульрих, и ты ничего больше не слышишь, только любуешься, глядя, как движется челюсть, как кривится рот, как хмурятся брови, как взлетают и снова опускаются длинные ресницы, скрывая глаза, которые кажутся темными, но на самом деле серые. Кончики пальцев ноют от желания прикоснуться, погладить жесткую щеку… С ума сошла. Тьен же смотрит.

Ты опускаешь взгляд, теребишь цепочку очков, дергаешь себя за пряди отросших волос. И твоих ушей наконец достигает смысл слов Ульриха, проявляясь постепенно в звучании низкого глуховатого голоса.

– …если принять местные суеверия не за сказку, а за миф, объясняющий явление, мы оказываемся перед очень неприятной проблемой – проблемой круджо. Тьен, они пока не додумались до старинной китайской мести – повеситься на воротах врага. Но если мы будем игнорировать их мнение, отмахиваться и говорить: «А, сказки темных дикарей! деревня!» – боюсь, мы узнаем однажды правду, и она нам не понравится.

Тьен раскачивается на стуле, откинувшись на спинку. Стул протестующе скрипит, но пока держится.

– Я пошлю доклад в Космопорт, – говорит он наконец. – Но, Улле, будь готов к тому, что они не поверят. Твои выводы слишком радикальны. Твои предчувствия к делу не подошьешь.

– В крайнем случае, станет круто – свернем исследования и улетим отсюда к чертовой бабушке, – говоришь ты. – Вселенная велика.

Ульрих и Тьен переглядываются.

Что-то у них еще есть за душой, но раз ты не догадалась сама – не скажут. Что-то нехорошее.

Когда ты наконец понимаешь, тебе становится страшно.

Тьен ходит злой. Сам же и открыл месторождение у Красных скал. Радовался, как радуется охотник, выследивший дичь, как радуется поэт, нашедший точное слово. Не подвело чутье, не зря проверял, с чего же такие красные эти скалы. И точно – киноварь.

Радовался, когда прибыли эксперты из «Космомайнз», копались, били шурфы, звенели пробирками. Подтвердили: ртуть, и много! Молодец, Каралич, постарался для блага человечества! Пожали руку и даже премию выплатили – лежит теперь на счету в банке небольшая, но приятная сумма, от которой здесь, на Кайсе, никакого проку.

Некоторое время грело сознание: полезен. Не напрасно лазал по горам, пропадал месяцами в диком краю. Думал – для людей.

А оказалось, тем людям, что рядом, – одна морока.

И, может быть, даже – опасность.

В которую никто не верит.

Доклад ушел в Космопорт. Ответа нет.

Тьен видит: сотрудники обеспокоены. Улле погружен в себя, взгляд отсутствующий, временами застывает с напряженным выражением лица. Потом встряхивается, улыбается невидящей кривой улыбкой – и уходит к своим приборам. Слушать жужжание, гудение, дребезг – которые по крайней мере понятны и знакомы.

Магда дергает себя за волосы вдвое чаще, чем обычно.

Макс непрерывно острит, и хочется заорать, чтобы он наконец замолчал.

Но Тьен сдерживается. Нельзя.

Майвен заметила: народ на станции как-то поскучнел, услышав о предстоящем взрыве.

– Если кайсанцы так недовольны, нужно найти другое решение, – сказала тетя. – Мы ведь можем проложить дорогу в обход. Можем поднять ее на опорах, не повредив гору. Нельзя ссориться с аборигенами. Нам здесь жить.

– Дороже выйдет, – отозвался Макс. – Ты же понимаешь, Магда. Дороже и дольше. У «Космомайнз» руки чешутся – начать зарабатывать наконец на этом руднике. Да и на перевозках заодно. Они взорвут гору. У них эксперты, чтоб им пусто было.

– Ульрих сказал, что в местных суевериях может быть доля истины. Макс, он говорит, что никогда и нигде землетрясения и наводнения не начинаются мгновенно. Кроме Кайсы. Понимаешь, прежде чем ухнет, приборы улавливают накапливающееся напряжение. За несколько суток, а то и за месяц. Здесь же бывает – за считаные минуты. Он не знает объяснения этому. Зато его знают кайсанцы.

– Круджо? – спросил Макс.

Тетя не ответила.

Майвен никому ничего не сказала, взяла сумку из фуарровой кожи, положила туда хлеб, два местных яблока (которые, конечно, на самом деле вовсе не яблоки) и бутылку с водой. Надела новые туфли с бантиками – и ушла в Ньювилль.

Там контора «Космомайнз». Майвен объяснит им про круджо. Нельзя трогать гору. Старый Уурт не уйдет. Если взорвут Аветалу, он умрет. А вдруг он – круджо? В «Космомайнз» должны понять, что может случиться, если умрет круджо.

До Ньювилля далеко, наверное, целых двадцать километров. Но ничего, Майвен сильная и терпеливая. Она дойдет.

…И пошла маленькая Майвен со звезд к главным пришельцам просить за Кайсу. И по пути к ней присоединялись люди.

– Куда ты идешь, маленькая Майвен со звезд? – спрашивали они.

– Я иду в Ньювилль, рассказать главным пришельцам о круджо и попросить их не трогать Аветалу.

И люди выходили на дорогу и шли вместе с Майвен.

Все больше и больше их становилось. Шли женщины, вязали на ходу, щелкали деревянные спицы, маравовая нить тянулась от клубков, спрятанных в котомки. Шли мужчины, неся на плечах лопаты, ведя в поводу дреко, топая тяжелыми башмаками.

– Куда вы идете? – спрашивали их в деревнях.

– Мы идем в Ньювилль, рассказать главным пришельцам о круджо и попросить их не трогать Аветалу.

Маленькая Майвен со звезд устала, у нее заболели ноги. Тогда Куур из Белой деревни подсадил ее на спину своего дреко. А Иин из дома Зеленых бабочек дала ей флягу с трияновым соком и пирог с грибами.

Шли полдня и наконец дошли.

И встали у ворот мертвого каменного дома, где обитают главные пришельцы. С виду они такие же люди, как кайсанцы. И такие же люди, как те, что живут на Станции. Такие же, как маленькая Майвен со звезд. Почему же они ничего не понимают?

Люди стали рассказывать пришельцам о круджо.

О старом отшельнике Уурте. О его святости. О том, что он не переживет гибели Аветалы.

Легенды говорят, что Уурт не простой человек. Рассказывают даже, что он и есть тот самый Каар, великий круджо, который живет уже двести лет и хранит в себе не одного и не двух духов, а великое множество.

Пришельцы не слушают. Они гневно кричат по-своему, и маленькая Майвен со звезд объясняет: они требуют, чтобы кайсанцы уходили. Если кайсанцы не уйдут, пришельцы будут стрелять. Маленькая Майвен со звезд сильно испугалась, но люди не понимают, что значит «стрелять». Майвен говорит: вон те штуки в руках у пришельцев могут убить. Люди, вы можете погибнуть. Люди, среди вас могут быть круджо.

– Нельзя, нельзя стрелять! – кричит маленькая Майвен пришельцам. – Вы не понимаете. Нельзя стрелять в людей!

Люди волнуются и тоже кричат.

И тут земля вздрагивает – и начинает трястись, а с гор наваливается сильнейший ветер.

Люди падают на колени.

Мертвый каменный дом пришельцев подпрыгивает и трескается, разламываясь на куски.

Дреко, на спине которого сидит маленькая Майвен со звезд, вырывает повод из пальцев Куура и несется, не разбирая пути, наступая на людей.

Пришельцы в панике размахивают своим оружием, один из них все-таки стреляет. Оони из дома Синего ветра падает, обливаясь кровью.

Со стороны озера доносится рев воды.

Ты мечешься по Станции, бежишь в деревню, расспрашиваешь. О боги Кайсы, почему именно сегодня ты не смотрела в сторону своей малолетней племянницы?

Почему именно сегодня ты ушла в лес с Ульрихом?

Может быть, если бы ты пошла с Максом, ничего бы не случилось. Если бы Ульрих остался дома… А еще лучше – если бы ты взяла с собой Майвен.

Но Макс разбирал образцы препаратов и отказался идти с тобой. Майвен возилась со своими головастиками, тебе не захотелось ее отвлекать.

На лугу тебя нагнал Ульрих. Поравнялся, пошел рядом.

Молча.

Вошли в лес. Остановились.

Какие там травы-листья-цветы… Вот он, взгляд потерянный, пальцы теребят сорванную ветку. В глаза не смотрит.

– Ульрих, что с тобой?

– Не знаю, Дали. У меня дурные предчувствия.

Ты уже достаточно его знаешь, чтобы спросить:

– Мир звучит не так?

– Да.

Он же чувствовал, только не понимал что. Надо было немедленно разворачиваться и идти назад на Станцию. Но ты, эгоистичная влюбленная идиотка, воспользовалась минутой.

Ты сделала шаг вперед и уткнулась ему в плечо.

Стоять, обнявшись, потеряв счет времени. Когда эта дурочка Майвен решила перевернуть мир. Не понять, не догадаться, не услышать, не увидеть. Возвращаться из леса нога за ногу – потому что вместе с ним, потому что хоть немного еще – только вдвоем, без чужих глаз. Просто идти рядом, касаясь плечом, и думать о нем. Когда надо было – о Майвен!

Ты не простишь себе никогда.

Риит сказала: маленькая Майвен со звезд пошла в Ньювилль. Не волнуйся, старшая сестра, она не одна, с ней люди. Много людей. Люди приглядят за девочкой, все будет хорошо.

Некогда объяснять, что ты не старшая сестра, да и какая разница! Сердце все острее сжимает тревога. Теперь не только Ульрих – даже ты чувствуешь: в мире разлита беда. Она густеет, уплотняется, собирается в тяжелую тучу. Сколько времени нужно, чтобы она ударила?

Макс выводит из гаража флаер. Ты уже готова была бежать пешком – по той дороге, по которой ушла Майвен.

– Стой! – кричит Макс. – Да подожди же ты, Магда! На машине быстрее!

Ты забираешься на заднее сиденье к Ульриху. Макс поднимает машину в воздух.

На Станции остался Тьен – на случай, если малышка вернется, разминувшись с вами.

Вы не долетели всего пару километров, когда – началось.

Ураган швырнул флаер, накренил, перевернул, ударил о деревья. Вы выскочили на землю, бьющуюся в судорогах. Треск падающих стволов. Гром и молния. Свист ветра. Вопли перепуганных животных. Майвен, маленькая моя, где ты? О боги Кайсы, где Майвен?

Ты бежишь – ветви хлещут по лицу, залитому слезами и дождем, – и повторяешь, как заклинание: пусть с девочкой ничего не случится! Только не Майвен! Кто угодно, только не она. О боги Кайсы!

Ньювилль стерт с лица земли. Только несколько домов, выращенных из живых деревьев по местному обычаю, еще стоят, покосившись, лишившись крыш. Все постройки из кирпича и бетона рассыпались в мусор. Между развалин плещет вода. Озеро вышло из берегов. Навстречу бегут люди – вперемешку местные и пришлые.

– Уурт умер, – кричит тебе незнакомый кайсанец. – Уурт умер!

– И Оони, – добавляет другой. – И Маан. Беда, беда!

– Где Майвен? – кричишь ты в ответ. – Где маленькая Майвен со звезд?

– Ее унес дреко, – отвечают тебе. – Она верхом на дреко, он убежал от наводнения.

Куда – они не заметили.

Майвен, где ты?

Дреко – умная скотинка, хоть и ящерица. Убежал от ветра, убежал от воды. От землетрясения не убежишь, но лучше здесь – в ложбине между безлесных холмов, чем вблизи скал и деревьев. Там он и остановился, часто-часто дыша.

Майвен сползла с чешуйчатой спины, обняла дреко за шею. Он покосился на нее желтым глазом, моргнул морщинистым веком, лизнул щеку. Мол, я с тобой, Майвен, не бойся.

Холодно только. Платье промокло насквозь, одна туфелька потерялась. Пришлось и вторую снять. Земля вздрагивает под босыми ногами и не думает успокаиваться. Над лесом на востоке – зарево. Пожар.

Кайса сошла с ума.

Майвен оглядывается – где Аветала? Вон она, совсем и недалеко.

В сказке Риит нужно было прийти на то место, где умер круджо.

Если это из-за отшельника, надо идти к горе.

Майвен забирается обратно на спину дреко. Тот терпеливо стоит, ждет, пока она усядется.

– Пойдем, посмотрим на Аветалу, – говорит Майвен вслух.

Дреко явно не хочет уходить отсюда, но маленькие пятки пинают его в бока, и он трогается с места.

Громыхает гром, хлещет дождь. Когда Майвен выбралась из ложбины, добавился и ветер.

Она едет до самой ночи, а Аветала почти не приблизилась. Надо же – казалось, рукой подать. Хорошо, что Майвен не потеряла сумку. Там хлеб и вода. И надкусанный пирог с грибами. Ах да, и яблоки. Как здорово, что она взяла яблоки!

Майвен пытается уснуть, прислонившись к боку дреко. Он загораживает от ветра, но, увы, не греет. Холоднокровный.

– Был бы ты собакой, – сонно бормочет Майвен, – ты бы был теплый…

Утром по-прежнему дрожит земля, не унимаются дождь и ветер. Но дреко послушно бежит к Аветале, будто понял, что надо поторопиться. К вечеру гора выросла на полнеба. Еще немного.

Планета пошла вразнос. Вы можете только одно: попытаться выжить. Искать малышку в этом хаосе невозможно. Но вы все равно ищете.

Метеоизбу смыло. Станция в руинах – остались две стены углом и кусок крыши над ним. Связи нет.

Дорогу от Ньювилла разорвало трещинами.

Лес горит.

Завернувшись в одеяла, вы жметесь в угол и тихо надеетесь, что остаток крыши не свалится вам на головы. Но он все-таки хоть как-то защищает от ливня.

Днем немногим светлее, чем ночью.

Днем мужчины уходят прочесывать окрестности.

Командует Тьен – оказалось, он действительно главный. Нарубить дров, натаскать воды, развести огонь, наметить маршрут на сегодня… готовы? На выход!.. Ты остаешься варить обед. Однообразный суп из вяленой фуаррятины с крупой. Спасибо деревенским, что хоть это есть – ваши запасы сгинули вместе со станцией.

Мужчины возвращаются, страшные, черные от усталости и копоти, перемазанные сажей и глиной. Все понимают, что так – Майвен не найти. Но если мы перестанем искать, нам будет совсем худо.

Местные умудряются узнавать новости. Спроси Риит – она скажет, какая деревня провалилась под землю, какую смело ураганом, какую затопило. Сколько людей погибло – точно она не знает. Но много.

Плохо – и будет только хуже.

И Ульрих молчит. Ты знаешь: он винит себя. Если бы он понял. Если бы он отодвинулся – там, в лесу. Если бы…

Тогда ты берешь его руку и прижимаешься к ней щекой.

Я не позволю тебе взвалить это на себя одного. Я виновата не меньше.

Макс вскакивает и выходит под дождь. Слышно, как он бранится в темноте – споткнулся.

Второй день.

Третий.

Четвертый.