Текст книги "Феминиум (сборник)"

Я лежала на боку, тяжело дыша, измученная, но живая. Ловцы утирали пот, разминали ладони, посмеивались. Потом Седой протянул Длинноволосому нож, а сам достал флягу и опустился спиной на мох – он все-таки был немолод, погоня далась нелегко и ему тоже. Я ждала. Наверное, можно было сопротивляться, но смерть едва ли не самое важное дело, которое совершаешь в жизни, – и идти к нему нужно спокойно и с благодарностью. А на Звездном Тракте я встречусь с матерью – говорят, будто души знают судьбу живущих, вдруг она дождалась меня? Я услышала частое дыхание Длинноволосого, он никак не мог продышаться после работы, ощутила холодное прикосновение мерзкого железа к груди – и поняла, что он разрезает веревки.

Инстинкт оказался сильнее разума – я вскочила и побежала, нет, полетела по кочкам. Рык Седого разнесся мне вслед, мимо просвистел болт, за ним второй, третий. Ловец, не разбирая дороги, гнался за мной, потрясая разряженным арбалетом, он готов был, как дикий зверь, разорвать мне зубами глотку или живьем придушить. Будь я здорова, будь вместо болота лесная тропа, он никогда бы не смог изловить меня, но с моей хромотой расстояние между мной и обезумевшим от жадности человеком начало сокращаться. Десять прыжков, восемь, пять… и глухой шлепок тела о воду. По пояс ушедший в трясину Седой взвыл, призывая на помощь, вокруг него затемнела вода, хрипло хлюпнул болотный пузырь. Будь поблизости хоть одна надежная кочка, я, наверное, попробовала бы помочь человеку – как-никак он тащил меня из трясины, а смерть в воде – неприятная штука, но соваться в рыхлый дерновник было самоубийством. Длинноволосый, впрочем, так не считал – захватив длинные жерди, он поспешил на помощь своему спутнику так рьяно, как если б Седой был его родичем или ближайшим другом. Наконец мне стало явно их сходство – тот же разрез глаз, те же длинные носы и упрямые подбородки, только старший исходил ненавистью, а душа младшего была свободна от зла.

Длинноволосый почти успел, ему оставалось две длины слеги, но в пучине шевельнулся особенно крупный пузырь, топь вздохнула и навсегда поглотила неудачливого ловца. Только маслянистые круги разошлись по поверхности – как и не было человека. Длинноволосый вскрикнул, потом заплакал в голос. До этого я не видела, как люди плачут, и не думала, что ловцы могут плакать. До Башенного утеса оставалась какая-то пара часов пути. Я стояла и смотрела, что будет делать последний оставшийся в живых человек. Пошатываясь, он вернулся, подхватил вещевой мешок, ощупал в нем что-то длинное – не иначе свой инструмент, повесил на пояс веревку, взял слегу, неуверенно огляделся вокруг. Он явно не был хорошим следопытом и не знал, куда двигаться дальше. Я топнула ногой. Заметив меня, Длинноволосый сказал что-то жалобное, протянул ко мне руки. Я медленно зашагала вперед, часто оглядываясь. Человек пошел следом. Он казался одиноким и жалким в подступающих сумерках. Чтобы выжить, он нуждался в огне и хорошей пище, в надежде, способной рассеять его тоску – Длинноволосый горевал о погибшем. Бог весть, кем приходился ему Седой – отцом, кровным братом или братом матери, но потеря тяготила человека больше, чем опасный и сложный путь.

Я вывела его на сушу в тихой рощице, не доходя утеса. Березы шелестели ветвями, покрытыми юной листвой – в Тауре Руско леса зеленеют раньше и опадают позже, чем в Лисьем лесу. Измученный Длинноволосый упал на траву, я прилегла поодаль, наблюдая за ним. Отдышавшись, он собрал веток, чтоб развести огонь, – и не тронул ни единой живой, лишь попросил у березы кусочек коры, чтобы пламя быстрей занялось. Я внимательно слушала голоса леса. Длинноволосый отогрел ладони, кое-как просушил одежду. Он не переставал оглядываться вокруг, дивясь то цветку, то листу, то серебристым крыльям вечерней бабочки. Сияющий диск луны показался на небосклоне, птичье многоголосье встретило его торжествующим хором. Длинноволосый достал свой инструмент, подкрутил колки – и песня струн влилась в музыку леса так чисто, как если б всегда здесь звучала. Звуки кружились и падали, как снежинки тосковали предсмертной мукой и смеялись, словно капель под солнцем, в них плясало могучее пламя, и поднимались из земли по корням соки жизни. Я знала, что братья услышат и поспешат сюда. Я знала многое, но все знания оказались ничтожными рядом с властью нездешних, чудных мелодий…

Длинноволосый играл и играл, его темная, худая фигура казалась нарисованной на фоне костра. Эльфы замерли, притаясь за стволами, не решаясь спустить тетивы – кто добыча? Белый единорог приблизился к музыканту и склонил перед ним непокорную голову. Человек улыбнулся доверчиво:

– Посмотри – это скрипка.

ОНИ ЕЩЕ СМЕЮТСЯ!

Сергей Пальцун
ЦАРЕВНА

Жарко. Ментоусилитель то и дело перегревается и грозит довести мозги до кипения. Приходится погружать его в воду. Да и самой окунаться. А пока мы прохлаждаемся, объект может сорваться и выйти из зоны досягаемости. И получится, зря я столько дней внушала каждой забредшей за ягодами девице, что в этих местах кроется что-то очень ценное и небывалое. Конечно, материал для трансформации я уже добыла – одна ягодница, увидев меня, не просто заорала и бросилась наутек, как остальные, а… Впрочем, обойдемся без физиологических подробностей. Все равно толку от материала нет – в местном обществе царит патриархат и…

О! А вот и объект! Пожаловал наконец охотничек! И ведь не из простых: на пальцах перстни, кафтан с вышивкой, сапоги сафьяновые, рубаха шелковая. Да и фенотип, по местным канонам, просто эталонный: высокий, стройный, широкоплечий, голубоглазый блондин. Экая бестия! Ты-то мне и нужен, голубчик. Поправляю на голове ментоусилитель и, обхватив стрелу, усиливаю зов.

Блондинчик поворачивается, замечает оперение стрелы, затем меня… Я замираю. Не хватало еще, чтобы и он сбежал. Но нет, ментальное поле объекта окрашивается цветами любопытства, он осторожно, чтобы не спугнуть (спугнуть меня, ха-ха!), направляется в мою сторону, наклоняется, стараясь не бросать тень… И внезапно хватает меня за спину!

Фу-у-ух! Нельзя же так резко! Чуть не опозорилась, как давешняя девица. Кстати, где это он так научился маскировать намерения? Неужели здешние самцы способны оперировать с ментальным излучением? Впрочем, об этом я подумаю завтра, а сегодня меня заворачивают в тряпку и куда-то несут. Похоже, отбор материала откладывается на неопределенный срок…

Тряпку разворачивают, и я обнаруживаю себя на столе. Отдышавшись (хорошо хоть блондинчик тряпку додумался намочить!), смотрю по сторонам и обнаруживаю, что меня внимательно разглядывает какой-то, судя по ментополю, альфа-самец. Черт, что это у него на голове?! Неужели ментоусилитель?! Вот так номер! Приглядываюсь – нет, слава богу, обычное металлическое украшение.

Блондинчик, между тем, докладывает:

– И пошел я, батюшка, как ты велел, на гулянье. А на гулянье девки сказывали, что завелось у нас на болоте диво невиданное. И решил я, батюшка, диво это сыскать. Пришел к болоту, наложил стрелу, закрыл глаза, оборотился вокруг себя три раза, чую – словно кличет меня кто. Стрельнул в ту сторону и пошел стрелу искать. Гляжу, сидит на кочке лягушка величины невиданной, роду царского – в венце златом. Тут я диковину эту изловил и домой понес – тебя, батюшка, потешить и себе славы добыть.

– Потешил, Иванушка! – язвительно отвечает альфа. – Уж потешил так потешил. Я тебя посылал на гулянье девок гожих высматривать, а не жаб по болотам выискивать. Теперь с жабой своей и целуйся.

– Как велишь, батюшка! – тут блондинчик опять меня хватает и ко рту тянет.

Тьфу, обслюнявил всю, козел! Зато материала у меня теперь сколько угодно. И больше ничего здесь не держит. Кроме сынулиной руки. Дергаюсь, пытаюсь вырваться, но рука только сжимается крепче.

– Дурак ты у меня, Иванушка, хоть и царевич, – сокрушенно вздыхает альфа. – Теперь бородавки по лицу пойдут. Немедля выбрось жабу! Или лучше снеси в поварню. Гость галльский вчера на пиру жаловался, что жабьих лап у нас не подают. Пусть к вечеру приготовят, а мы ужо посмотрим, как он эти лапы есть станет. Вот потеха будет!

В поварню мне не хочется совершенно. Похоже, трансформацию придется начинать прямо здесь и сейчас. Вот только, приняв облик самца, я, учитывая местные нравы, получу на свою голову целый ворох проблем, вплоть до возможного летального исхода. Придется вернуться к исходному варианту. Что, может, и лучше, поскольку естественней… А насчет патриархата… ладно, потом что-нибудь придумаю. Запускаю процесс комбинирования генетического материала пугливой девки и глупого царевича, включаю на полную мощность дезориентирующее ментополе… Поехали!

Фу-у-ух!.. Наконец-то. Выключаю поле и быстро осматриваю свое новое тело. Похоже, получилось. И, судя по прожилкам физиологического интереса, проступающим в ментополях батюшки и сынули даже на фоне полной оторопи, получилось весьма неплохо. Настолько неплохо, что патриархат, похоже, перестал быть таким уж непреодолимым препятствием.

– Дурак-то ты, Ванюша, дурак, а губа у тебя не дура… – наконец выдавливает из себя батюшка.

А блондинчик вдруг падает передо мной на колени и просит выйти за него замуж.

М-да… На такие темпы я не рассчитывала. Но ничего, насколько я поняла из мыслишек встреченных на болоте девиц, до здешнего брачного сезона еще пара месяцев. За это время много чего может произойти. И мне нужно иметь возможность использовать это много чего по максимуму. И я, пока не начались расспросы, соглашаюсь.

Быть невестой царевича весьма выгодно в информационном плане. Поглядеть на чудо-девицу приезжают из самых разных мест, и все приезжие наперебой делятся новостями. Похоже, пролет и крушение нашего корабля не прошли незамеченными, но о других выживших членах экипажа ничего не известно. Впрочем, вряд ли они спешат раскрыться перед аборигенами – говорящие жабы почему-то не пользуются здесь популярностью. К тому же коллеги, как и я, могли трансформировать свои тела (хотя «как я» вряд ли – в искусстве трансформации никто в экипаже ко мне и близко не стоял…).

И тут до меня начинают доходить слухи, что за дальней рекой, где, собственно, и должен был упасть корабль, объявился злой колдун Кощей. По описаниям, больше всего этот Кощей похож на оживший скелет, но дело не в форме тела, которую легко поменять, а в недавности появления и полной чужеродности.

Намекаю жениху, что хотела бы съездить посмотреть на диковинного колдуна. Блондинчик тут же хватается за меч и говорит, что не может подвергать свою ненаглядную (тут он прав – трансформация вышла не просто удачной, а невиданно удачной, большинство местных самцов, увидев меня, теряют последние зачатки интеллекта), так вот, он не может подвергать свою ненаглядную такой опасности. А потому поедет к Кощею сам и привезет его в железной клетке. Привезет он, как же! Если этот Кощей из наших, то жениха мне больше не видать, а если местный, то на кой он мне сдался, даже вместе с клеткой? Еле отговорила, мол, никуда не отпущу, ибо тосковать буду несказанно. Поверил. Сказал, что если уж я так желаю, отправит к Кощею послов с дарами и приглашением на свадьбу. Воистину, патриархат в умелых руках…

И вот за день до свадьбы получаю я внезапно ментограмму. От Кощея. Мол, послание получено, жду дальнейших распоряжений. Искренне Ваш, ремонтный робот КЩ-11. Он, оказывается, выбрался из обломков корабля, самоотремонтировался и установил связь с корабельным мозгом. Где тот находится, неизвестно, но на связь выходит, и, если я дам соответствующее указание, КЩ-11 попытается его найти. Приказываю пока оставаться на месте, а сама начинаю размышлять. Сбежать прямо сегодня, найти мозг и начать с помощью Кощея (буду называть его по-местному, чтобы не проболтаться случайно) восстанавливать корабль или хотя бы аварийный маяк? Или дождаться свадьбы, стать полноправной царевной и уже тогда, с использованием новых возможностей?..

Решила остановиться на втором варианте. Да и тело к нему склоняло. У него, у тела, похоже, свой, отдельный интерес к блондинчику есть. Впрочем, и сама я ничего против экзотического секса не имею.

Впрочем, до секса дело так и не дошло. Отсидела я свадебный пир, привели нас с супругом в опочивальню, и тут этот идиот хватает ларчик с моим генетическим исходником и ментоусилителем и бросает в печь. «Ты теперь жена моя, – говорит, – и пусть твое жабье прошлое горит огнем». Я стою столбом, гляжу, как мои возможности возврата к исходной форме и связи с Кощеем улетают в прямом смысле слова в трубу, а блондинчик лыбится и ручонки ко мне тянет. Мол, с прошлым покончено, пора заняться будущим.

Я чувствую, что сейчас сознание потеряю, и начинаю уже потихоньку падать, и тут прямо в опочивальне открывается портал, и вываливается из него Кощей. Как сигнал от ментоусилителя пропал, понял верный робот, что дело неладно, и примчался на помощь. Отшвырнул супружника, меня подхватил – и назад в портал.

Долго не могла я привыкнуть, что ментополя больше не ощущаю. Чувствуешь себя как голая на площади. Кощей вызывался, правда, пойти корабельный мозг поискать, глядишь, тот что-нибудь придумает, но отпустить его не было сил. И с ним идти сил не было. Ждала чего-то. И дождалась…

Просыпаюсь однажды утром, а Кощей лежит, не шевелится. Порыдала я над ним и судьбой своей горькой, побилась в истерике и задумалась, а как дальше-то жить? Однако оказалось, не одну меня судьба моя заботила – через пару дней суженый объявился. Поставил на беднягу Кощея ногу: «Извел я, – говорит, – злодея. Спас тебя, свет очей моих. Пора и домой отправляться».

Что делать, отправились. По дороге рассказывает он, как искал меня, как встретил старую ведьму Ягу, как она открыла ему, где висит на дубе сундук железный, в котором смерть Кощеева. И тут меня осеняет: «А может, ведьму Джиаггой звали?» – спрашиваю. Проклятая выскочка! Вечно мне завидовала и пакостила при любой возможности. И даже теперь, когда нас, похоже, осталось всего двое на всей планете…

«Точно! Так она себя и называла. А ты откуда знаешь?» – удивляется суженый. «Так она ж помогала Кощею меня похитить, – сообщаю злорадно. – А потом не поделила с ним что-то». «Вот же змея подколодная! – возмущается супружник. – Сперва тебя похитить помогала, а потом меня кормила, поила… в общем, спать укладывала, путь указывала, советы давала. Не сносить ей головы!» – «Ты уж миленький, ей голову не руби. Кровь у нее заколдованная – где капля упадет, там новая ведьма вырастет, – прошу ласково. – Ты лучше дубиной ее оглуши, да в печь». – «И глушить не буду – так в печь и брошу!»

Короче, пока добрались мы домой, так я героя моего накрутила, что он даже с коня слезать не стал. Развернулся и поскакал Джиаггу в печь бросать.

А у батюшки его в то время греки проезжие гостили. Ох, и льстивый народ! Супружника моего, который пока только и сумел, что корабельный мозг закоротить, так что тот Кощею приказ о самоликвидации отдал, Николаем величали. Победитель народов, мол, и никак не меньше. Меня же поначалу Василисой звали, то есть женой царской, а потом, как присмотрелись да осмелели, – Еленой – в честь моей необычайной блистательной красоты.

Но кроме льстивых слов услыхала я от гостей и об упавшем с неба золотом яблоке, которым владеет сын правителя города Трои. А ведь аварийный маяк, что формой, что цветом, что размером очень на яблоко похож!

Уговорить старшего греков взять меня с собой оказалось совсем не трудно. Труднее будет договориться с владельцем яблока – говорят, он избалован и пользуется большим успехом у женщин.

Но я думаю, что справлюсь и с этой задачей.

Далия Трускиновская
ПРАВОСУДИЕ

– А где ты работаешь? – спросила девочка.

Хорошенькая такая девочка, лет двадцати, не больше, и беленькая – бывают же на свете маленькие натуральные блондиночки с широко распахнутыми глазками, с ресничками натуральными в полтора сантиметра, с приоткрытыми от любопытства розовыми губками.

– Я работаю… да не все ли равно где? – хорошо сыграл недоумение Юрий Антонович. – Зарабатываю нормально. Тебе чего взять – салат, мороженое?

– Только кофе.

– Что так?

– Худеть надо.

– Тебе?..

Более изящного создания Юрию Антоновичу за сорок лет жизни встречать не доводилось.

– Да-а… вот тут и вот тут…

Очаровательная глупышка провела наманикюренной ручкой по талии и животику. Юрий Антонович понял, что в лепешку разобьется, но раскрутит девочку на бурную ночь. Уговаривать он умел.

В однокомнатную квартиру, которую Юрий Антонович снимал уже полгода, приехали заполночь. Было совсем невтерпеж, и после пятиминутного поцелуя Юрий Антонович расстегнул штаны.

Там кое-кто уже ждал прикосновения нежной ручки.

– Так вот ты какой, – легонечко прикоснувшись, сказала девочка. – Ну, здравствуй, проказник. Сколь веревочке ни виться…

В прихожей скрежетнул дверной замок. Юрий Антонович замер. Дверь скрипнула, в прихожую вошли, зажгли свет…

Того, кто отворил дверь, следовало немедленно выставить! И утром замок поменять!

Возбуждение отхлынуло, Юрий Антонович попытался вернуть проказника на место.

– Стоять! – вдруг приказала девочка.

– Есть! – беззвучно ответил проказник. И сладить с ним было уже невозможно – окаменел.

В комнату меж тем вошли две женщины с портфелями, обе – средних лет и какой-то подозрительной внешности: в таком возрасте уже не полагается носить длинную распущенную гриву.

– Вот, взят на месте преступления, – отрапортовала девочка.

– Этот, значит… Нужно проверить по базе данных. Уберите руки, гражданин!

Первая женщина достала маленький сканер и нацелила на проказника, вторая вынула из портфеля ноутбук, две папки с бумагами и даже портативный принтер. Все это она уложила на журнальный столик, смахнув на пол четыре грязные тарелки и шесть немытых кофейных кружек.

– Он самый, – сказала женщина со сканером. – Член гражданина Тудыкина Юрия Антоновича. Генконтроль подтверждает, анализ ауры подтверждает. Ну, приступим. Подсудимый, встать, суд идет!

Проказник, который на секунду расслабился, четко выполнил распоряжение.

– Да что ж это такое! – заорал Юрий Антонович. – Откуда вы взялись на мою голову?! Убирайтесь отсюда!

– А вы не кричите, гражданин. Не к вам обращаемся. Вы по этому делу проходите только как свидетель. Садись, Матильда, – женщина со сканером указала подруге на кресло. – Диктофон включи. А ты, Марго, присматривай за свидетелем. Будешь заодно адвокатом. Я – судья, Марианна Винтер. Выездное заседание суда объявляю открытым. Итак – член гражданина Тудыкина Ю. А., белый, совершеннолетний, прописанный по адресу «подбрюшье Тудыкина Ю. А.», обвиняется в самостоятельном и неконтролируемом детопроизводстве. Его преступная активность послужила причиной рождения двух младенцев – у гражданки Тудыкиной Анжелы Тимофеевны, состоявшей с гражданином Тудыкиным в законном браке…

– Его преступная активность? – переспросил ошарашенный Юрий Антонович.

– Не перебивайте. И у гражданки Савельевой Марины Александровны, с которой означенный Тудыкин сожительствовал четыре года.

– Я не виноват, она сама хотела! Я предупреждал! Я деньги на аборт обещал! – принялся выкрикивать Юрий Антонович. – Это она! Она взрослая женщина! Должна понимать!

– А вас, свидетель, никто и не обвиняет. Итак, по вине подсудимого появились на свет два младенца. Свидетель, вы присутствовали при процессе зачатия?

– Кто, я? Да я…

– Присутствовали? – голос Марианны Винтер сделался каким-то оловянным.

– Ну… да…

– Вы не могли противостоять преступным намерениям подсудимого?

– Не мог… – совсем обалдев от безумия этого судилища, прошептал Юрий Антонович.

– Вы пытались объяснить ему неэтичность его действий?

– Ему?..

– В первом случае имело место так называемое супружеское сношение, – заметила белокурая Марго. – В брак вступают с целью детопроизводства.

– Свидетель, вы ставили перед собой такую цель?

– Нет, нет! – завопил Юрий Антонович. – Какие дети, самим жрать нечего!

– Значит, подсудимый проявил инициативу и совершил оплодотворение без согласования с вами?

– Да!

– Так мы и думали. Не волнуйтесь, свидетель, вам ничего не угрожает, – тут Марианна Винтер даже улыбнулась. – Как вы поступили, узнав, что будет ребенок? Говорите, не стесняйтесь. И не пытайтесь оправдать подсудимого.

Юрий Антонович вздохнул.

– Он поступил как всякий мужчина, у которого образовался ребенок помимо его желания, – сказала Матильда. – Упрекать его в этом нельзя.

– Что скажешь, Марго?

– Скажу в защиту обвиняемого – он был уверен, что в законном браке деторождение допустимо.

– Свидетель, вы предлагали обвиняемому меры защиты от деторождения? – строго спросила судья.

– Предлагал…

– Врет, – перебила Матильда. – Вот тут у меня показания пострадавшей. Воспользоваться противозачаточным средством предлагала как раз она.

– Свидетель?..

– Я ему говорил – давай, натягивай! А он! А он мне – да что ты, Юрка, это ж все равно, что в противогазе розы нюхать!

– Знакомая картина. Перейдем ко второму эпизоду.

– Это про Анжелку, что ли? Пьян был, ничего не помню! – официально заявил Юрий Антонович и испугался: кто поверит человеку, утверждающему, будто он три года подряд был пьян?

Но Марианна Винтер, кажется, поверила.

– Пьяный человек не может быть свидетелем противоправных действий члена, – согласилась она. – Нужно прояснить некоторые моменты биографии свидетеля. Гражданин Тудыкин, узнав, что у вас должен родиться ребенок, вы в панике покидали будущую мать и отбывали в неизвестном направлении?

– Почему же в панике? – возмутился Юрий Антонович. – Я им деньги предлагал! На аборт то есть! Не брали!

– Тише, свидетель, тише. Записываю – в состоянии аффекта покидал женщин, потому что не хотел нести материальную ответственность за преступления подсудимого. И больше не появлялся.

– Не появлялся?

– Да.

– И в воспитании обоих младенцев участия не принимал? – допытывалась судья. – Да не волнуйтесь вы, свидетель. Мы же понимаем, что вы не можете отвечать за все безобразия подсудимого. Значит, когда выяснялось, что вы должны платить алименты, вы с чистой совестью меняли местожительство. Так?

– Так…

– Я вам сочувствую. Итак, подсудимый! – голос судьи стал грозен. – По совокупности преступлений вы приговариваетесь к десяти годам лишения свободы!

Проказник рухнул без чувств.

– Посади его в камеру, Марго, – велела судья.

Блондинка протянула нежные ручки, и Юрий Иванович едва не грохнулся по примеру проказника, увидев, как с пальцев слетают металлические струны, соединяются в сетку, сетка накидывается на проказника, прижимается к нему и, просочившись сквозь кожу, исчезает, не оставив следа.

– Что это?.. – без голоса спросил Юрий Антонович.

– Поздравляем вас, свидетель. Подсудимый больше не введет вас в расходы. Вам не придется прятаться от алиментов и работать без официального оформления трудовой деятельности. Вы можете вздохнуть с облегчением, – судья улыбнулась. – Вам предстоят десять лет спокойной жизни. А за это время подсудимый одумается и уже не захочет безобразничать.

– Как это – не захочет?!

– Десять лет лишения свободы – хорошее средство для таких подсудимых. Только вы ему порнографических журналов не показывайте – плакать будет.

– Да вы что? Охренели? Как же я теперь?.. – забормотал Юрий Антонович. – Как же я без него?..

– Вы чем-то недовольны? – удивилась Марианна Винтер. – Девочки, он недоволен!

– Пусть он подаст апелляцию, – предложила белокурая Марго. – Помогите ему составить! Только с апелляцией такое дело – ему сперва придется возместить материальный ущерб. Сумма алиментов в первом случае за восемь лет, во втором – за четыре года. Матильда, сделай-ка распечатку.

Перед Юрием Антоновичем положили листок с такими цифрами, что у него глаза на лоб полезли.

– Вот и все, – сказала Марианна Винтер. – Выездное заседание суда объявляю закрытым. Идем, девочки. Мы сегодня неплохо поработали.

– Привет подсудимому! – Марго помахала ручкой. – Вы мою Матрену с собой взяли?

– Как же без нее? Открывай окошко.

Три метлы ворвались в комнату и устремились к хозяйкам. Матильда сложила все бюрократическое имущество в портфели, а портфели пристегнула к отполированным палкам.

– Матрена, Матренушка, – Марго погладила взъерошенные прутья. – Не поминай лихом, подсудимый!

Когда последняя метла со свистом унеслась в окошко, Юрий Антонович посмотрел на узника незримой решетки, схватился за голову, сел и громко заплакал.