Текст книги "Феминиум (сборник)"

– Само собой. Не была бы Старшая полной, веревка задержала б их до утра. А так… Не ко времени наше путешествие. Ох, не ко времени.

– Неприятности всегда не ко времени, – философски заметил Виллим. – У тебя кровь по ноге течет. Помочь перевязать?

Действительно, правая штанина Ласки намокла и потемнела от сочащейся из глубокого пореза крови.

– Сама справлюсь.

Бегло осмотрела рану, плеснула прямо на царапину резко пахнущей жидкости из маленькой склянки и туго перетянула остатками левого рукава.

– Затянется.

– Далеко до рассвета? – поинтересовался Виллим.

Ласка мельком глянула на положение небесных светил.

– Вздремнуть успеем.

– Вздремнуть? После всего этого?

– Можешь не спать. А я притомилась.

Виллим зевнул.

– Я тоже как выжатая тряпка. Но засну вряд ли. Видишь – пальцы трясутся.

– Так посторожишь. Можешь настроить какое-нито заклинание?

– Пожалуй, нет, – Виллим лишь немного покривил душой. Привести в действие такое количество энергии сфер, как во время боя, он не смог бы. Но остаточных наводок в кристалле могло хватить на что-то небольшое.

– Жаль. Тогда отдыхай.

Ласка завернулась в плащ с головой и, нахохлившись, как большая серая сова, уселась под дерево. Молодой человек пристроился рядом. Глаза слипались, но пережитое не давало уснуть. Пристроил на коленях цитру. Легкими касаниями пальцев вызвал к жизни тихую, успокаивающую мелодию, всегда помогавшую после чародейских упражнений. Нежные звуки, завораживающие душу, поплыли над поляной…

* * *

– Ну и силен же ты спать!

Насмешливый голос спутницы заставил вскочить, протирая заспанные глаза. Ласка насмешливо улыбалась, уперев руки в боки и склонив к плечу голову.

– Прости. Как-то незаметно уснул, – пробормотал Виллим, ежась от забравшегося под кафтан утреннего тумана.

– Да ладно. Я раза три просыпалась. Привычка такая. Никому, кроме себя, не доверять.

Молодой человек покивал, делая вид, что соглашается и одобряет такую предусмотрительность.

– Колесница уже в пути, – девушка указала на возвышающийся над кронами буков яркий диск дневного светила. – Пора в путь.

– Пора так пора.

Они выбрались на протряхшую за ночь дорогу и неспешно зашагали в прежнем направлении. Куда гнать? Больше ночевок в лесу не будет. Молчали. Каждый думал о своем.

Искоса поглядывая на спутницу, Виллим исподволь сплетал тонкое и виртуозное заклинание подчинения. Работа долгая и кропотливая, но не требующая больших затрат силы. Если бы не ночное нападение волкодлаков, выдавшее его принадлежность к чародейской гильдии, совместное путешествие закончилось бы трогательным прощанием у Ворот Медников. Теперь же он не имел права пускать в город слухи о себе. Слишком велика цена. Поэтому тонкая паутина заклятия вначале полностью подчинит разум Ласки, откроет его, и филигранно точный укол лишит ее памяти о событиях минувших дней и ночей.

Виллим усмехнулся про себя. Более грубый маг предпочел бы остановку сердца или дыхания. Надежно, но топорно. Зачем оставлять после себя трупы? Более искусный чародей произвел бы выборочное стирание – в памяти девушки остался бы только нерасторопный и чудаковатый трувер, которого она спасла от грабителей и опекала по дороге в Дар-Кхосис. К сожалению, такого мастерства он еще не достиг. И, пожалуй, уже не достигнет, порвав с учебой.

– Лес заканчивается, – проговорила Ласка.

Виллим огляделся. Лес действительно редел на глазах. Скоро должны начаться пажити и нивы кормящих Дар-Кхосис вольных землепашцев. Появятся лишние глаза, уши…

– Я узнала тебя сразу, чародей, – донеслись до него слова спутницы.

Сказанному потребовалось больше времени, чем обычно, чтобы достичь ушей.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты не тот, за кого себя выдаешь. Хотя, наверное, и тот тоже. У тебя много масок. И трувер – одна из них.

– Постой, о чем это ты? – чтобы завершить заклятие и стянуть его в тугую сеть, нужна еще самая малость времени, десяток-другой шагов.

– Человек, за которым охотятся лучшие убийцы Каллерона и герцогств, не может быть столь тупым. Даже если бы ты не обратил в пепел волкодлаков, я бы все равно тебя узнала. Ты зря перебежал дорогу Ордену Василиска. Господа маги этого не прощают.

– Если бы только Ордену Василиска, – Виллим готов был поддерживать разговор сколь угодно долго, чтобы получить отсрочку времени для завершения чародейства.

– Правильно. Не только Ордену Василиска. А еще очень и очень многим.

– Зачем тогда ты помешала наемникам?

– Как бы я прошла этот лес в полнолуние Старшей сестры без содействия чародея? – Ласка еле заметно, но весьма жестко улыбнулась. – Как бы то ни было, я благодарна тебе.

– И что ты намерена делать? – Заклятие уже просилось в дело. Оставалась безделица – придать ему толчок за счет оставшейся в кристалле энергии.

Совершенно неожиданно девушка остановилась, забежав чуть вперед, и, поднявшись на цыпочки, шепнула:

– На прощание…

Ее губы коснулись губ Виллима, и рука чародея, тянувшаяся к заветному кошелю, замерла на половине пути. Руки Ласки осторожно, как бы боясь причинить боль, легли ему на затылок… Сжались… Сухой щелчок…

Девушка слегка поддержала бездыханное тело, опуская его на обочину. Ладонью закрыла неподвижные глаза, поправила обмякшую на сломанной шее голову.

– Прощай, чародей. Прощай, трувер.

После некоторого раздумья Ласка аккуратно, при помощи маленького, вытащенного из-за голенища ножа, отделила нижнюю деку цитры. Извлекла несколько мелко исписанных пергаментных листов.

«Ты никогда не был настоящим певцом, иначе не стал бы портить звучание инструмента».

Листы скрылись в ее заплечном мешке вместе с замшевым кошелем, скрывающим кристалл селенита. Взамен их появилась металлическая бляха с грубым стилизованным изображением василиска. Сплав трех четвертей меди с одной серебра. Когда девушка быстрым шагом, не оглядываясь, уходила в сторону Дар-Кхосиса, бляха покоилась в руке Виллима, сжатая безжизненными пальцами.

Теперь только слепец не обвинил бы в безвременной смерти молодого талантливого трувера тайную службу Ордена Василиска.

ИГРА С ОГНЕМ

Ольга Погодина
ЧЕТЫРЕ СУДЬБЫ ШИКИБУ

Этой весной сезон ловли жемчужниц начался очень поздно: из-за затянувшихся зимних бурь вода оставалась холодной. Не всякая ама выйдет на промысел – для того чтобы дыхание не остановилось и мышцы не свело, пока прогрелось лишь мелководье. Потому ловить сегодня будут только какидо – те, кто ныряют на глубину не больше десяти локтей. Обычно в ранге какидо состоят юные девушки, что пока еще ходят в ученицах, да совсем старые амы, золотой век которых уже ушел.

Эта банка вскормила не одно поколение ныряльщиц, так что теперь найти здесь что-то ценное почти невозможно. Разве что наловить ракушек на скудный ужин.

Тем не менее Шикибу была на берегу еще до рассвета. Сама не ловила, однако вместе с какидо разделась догола – скоро начнется сезон, и к холоду надо привыкать. Ее плотное смуглое тело еще оставалось достаточно сильным для лова, но уже потеряло мягкую округлость молодости.

«Я как сушеная сельдь, – смеялась Шикибу среди своих товарок, – темная да твердая, но стою вдвое дороже!»

Сегодня среди какидо она видела свою младшую дочь Таю. Старшая, Тидори, была на позднем сроке беременности и в предстоящем сезоне не сможет ловить. Это означало, что семье придется затянуть пояса, – одна из добытчиц не выйдет в море, и прибавится лишний рот. А ведь ама, чтобы выжить в темных холодных глубинах, должна много есть. Подкожный жир не дает замерзнуть: женщины-амы, в отличие от мужчин, могут оставаться под водой дольше. Они выносливее и лучше переносят холод и боль. Именно поэтому в туфовых скалах залива Кии, лучших местах добычи жемчуга на Островах Рассвета, в холодное серое море уходят женщины. Амы – «женщины моря» – так их зовут.

Какидо на своих разукрашенных, похожих на бочонки лодочках уже миновали полосу прибоя. Вот они по традиции разбросали по волнам бумажных рыбок – жертву подводному богу Ясури – и начали прыгать следом, увлекая за собой на дно плетенки для сбора раковин.

Она невольно отследила глазами дочь: та легко, без плеска, вошла в воду, и Шикибу привычно принялась считать удары сердца – так амы отмеряют время.

В древние времена, рассказывают, люди могли плавать под водой, как рыбы. Но вот однажды одна из дочерей Ясури влюбилась в смертного рыбака и против воли отца убежала с возлюбленным на землю. Разозлившись, подводный бог лишил людей способности проникать в свое подводное царство. Однако дочь бога стала первой амой, научив людей задерживать дыхание и собирать со дна моря его дары.

Тридцать ударов сердца – и голова Таю показалась над водой.

«Много, – недовольно подумала Шикибу, – быстро устанет. Надо выговорить ей, чтобы не красовалась перед подружками». Таю едва сровнялось шестнадцать, и девушку нелегко было удержать от хвастовства, тем более что она – ее дочь. Шикибу слыла лучшей ныряльщицей на побережье, и слыла заслуженно. Спрос с ее дочерей строже, чем с остальных.

Сделав пять-шесть нырков, Таю с помощью Танобу – мужа сестры – забралась в лодку, и тот принялся сильно грести к берегу. Шикибу подбросила хвороста в огонь: после ледяного моря аме необходимо быстро согреться. Она обняла дрожащую дочь и повела к костру обсохнуть. Танобу тем временем ловко вскрывал выловленные Таю раковины. По его разочарованному лицу Шикибу поняла, что улов пуст. Жемчуг, а тем более жемчуг качественный, уже давно стало тяжело найти, и не только на мелководье.

– Зато ужин будет, – Танобу улыбнулся, стараясь подбодрить девушку, но та только дернула плечом.

«В ее возрасте мне тоже хотелось всех обогнать», – подумала Шикибу. Ее глаза уловили движение на дороге у холма, за которым скрывалась от зимних ветров деревня. Всадник, мчавшийся прямо к ним во весь опор, был в цветах князя Асуи. Эта бухта, как и все побережье залива Кии, принадлежала князю, будучи пожалована верному соратнику самим императором Каэдой.

Цура, староста деревни, встретился с ней глазами. Лицо у него было встревоженное.

«Что-то случилось», – Шикибу невольно выдвинулась, чтобы отвлечь внимание от голой Таю. Не то чтобы ее дочь была красавицей, но в шестнадцать лет не бывает женщин настолько уродливых, чтобы не вызывать желания.

Всадник, впрочем, не удостоил сбившихся в кучку какидо даже взглядом. Властно махнув Цуре, он нагнулся с седла, на одном дыхании пролаял какое-то распоряжение и умчался. К ее удивлению, Цура поманил Шикибу.

– Господин наш князь приказал лучшей аме в ранге оидзодо к вечеру прибыть к нему в замок, – передал он. – Его посетил гость из самой столицы, который интересуется ловлей жемчуга. И гость этот хочет расспросить здешних ныряльщиц. Я сказал, ты пойдешь.

Оидзодо называли тех, кто мог нырять на глубину восьмидесяти локтей и больше. Это были уже настоящие женщины моря, у которых за плечами два десятка лет лова. Шикибу состояла в ранге оидзодо уже семь сезонов.

– Что ты, – замахала она руками. – Как я появлюсь перед самим князем и его сиятельным гостем! Да разве я смогу быть им чем-нибудь полезной? Буду только молчать, выпучив глаза, как креветка!

– Если уж ты растеряешься, остальным там и вовсе нечего делать, – засмеялся Цура. В свое время он ухаживал за ней, и сейчас в его голосе послышался отзвук прежнего флирта.

На самом деле Шикибу была польщена: Цуре ведь приказали прислать лучшую! Она приосанилась:

– Вот уж и впрямь сегодня дует с юга! Наверное, это ветер моей южной судьбы принес мне, никчемной, такую честь!

Среди ныряльщиц, да и вообще на Священных островах, издревле существовало поверье, что когда-то боги подарили человеку целых четыре судьбы, по одной на каждую сторону света, чтобы он мог выбрать из них самую достойную. Вот только злой демон-акэти из зависти затуманил людям разум: они перестали видеть и теперь бредут по жизни, точно жалкие слепцы без провожатого.

– Говорят, ставь парус на ветер южной судьбы, но лови его со всех четырех сторон!

Цура добродушно посмеивался, подтрунивая над ней. Отменный он староста: и с амами ладит, и у князя на хорошем счету.

– Тогда мне надо идти! Для такого торжественного случая совсем нечего надеть! Глядя на меня, женщины в усадьбе, должно быть, полопаются от смеха!

Женщины в усадьбе и амы в деревне, хоть и были зачастую родственницами, терпеть друг друга не могли. Шикибу со вздохом подумала, что не надевала парадный наряд со свадьбы старшей дочери и он, наверное, совсем слежался.

– Что я слышу? Ама Шикибу боится женщин из усадьбы?!

Он, Цура, всегда был весельчак. Не влюбись Шикибу в Асано, своего мужа, она бы, наверное, вышла за Цуру. Или даже за Мунетоки из Уэно, и он бы навсегда увез ее из залива Кии. Что говорить, в юности у Шикибу было много поклонников. Даже сейчас, кажется, Цура не прочь согреть ее постель. Ухмыляясь, Шикибу оделась и пошла по дороге к дому. Она избрана представлять всю деревню перед князем, и женщины из усадьбы будут потом месяцами судачить о ней. Ей, оидзодо-ама Шикибу, следует собраться со всей тщательностью.

Князь был так милостив, что к вечеру прислал за ней повозку, запряженную быками.

Шикибу весь день гоняла с разными поручениями дочерей, пока наконец не осталась довольна. Раздувшись от гордости, она подоткнула полы своего тускло-лилового платья из плотного шелка и взгромоздилась в повозку под восторженное аханье соседок. Шикибу чувствовала себя очень важной и очень неуклюжей в давно не ношенных многослойных одеждах, с лаковыми шпильками в высокой прическе. Никто не сможет сказать, что она одета как нищенка, даже женщины из усадьбы!

Подпрыгивая на каменистой дороге, повозка двинулась к замку, а Шикибу принялась гадать, о чем же будет спрашивать ее сиятельный гость. К сожалению, во дворе усадьбы было пусто, и никто не мог оценить Шикибу во всем ее великолепии. Воин из охраны князя с вислыми усами и мечом на богатой перевязи молча кивнул ей, предлагая следовать за ним.

Оробевшая Шикибу, которая никогда не видела ничего более роскошного, чем местный храм, была потрясена до глубины души размерами княжеского замка. Сложенный из больших каменных блоков, он поднимался над землей на целых три этажа, и Шикибу не могла даже представить, как человеческие руки сумели сдвинуть и поднять на такую высоту огромные камни. А богатое внутреннее убранство, эти тщательно отполированные, ласкающие ступни полы из драгоценной криптомерии! Шелковые занавеси, – да из них можно пошить одежды на всю деревню! Светильники вдоль галерей, в которых, наверное, масла сгорает на сотню коку риса в год…

Приоткрыв рот, она нерешительно остановилась на пороге внутренних покоев, откуда лился аромат благовоний и слышались негромкие голоса. Воин-телохранитель коротко доложил о ней и, вернувшись, бесцеремонно втолкнул внутрь, поскольку Шикибу от волнения словно приросла к порогу. Переступив его, женщина повалилась на колени.

Князь Асуи был очень стар. Его борода стала белоснежной, губы запали, выдавая отсутствие зубов. Князь еще сохранял величественную осанку, но его руки предательски тряслись, когда один из его уже тоже седовласых сыновей почтительно подал отцу пиалу. Справа от него, на месте почетного гостя, сидел человек с очень узкими глазами и тонким ртом на круглом, как луна, напудренном лице. Его платье было невозможно роскошным – Шикибу в жизни не видела такой густо затканной серебряной нитью ткани. Казалось, она вся сверкает и переливается, как чешуя тунца на весеннем солнце. Его глаза остановились на Шикибу, и она в одно мгновение ощутила себя дурно одетой, неловкой, воняющей рыбой простолюдинкой.

– Это и есть ваша знаменитая ама? Надеюсь, она не так глупа, как остальные курицы, – процедил гость. – Иные и у нас в столице от страха тупеют настолько, что слова не могут вымолвить. Стоят столбом и таращатся, ничего не спросить. Отвечай, женщина, ты можешь говорить?

– Да, – Шикибу почувствовала, что ее растерянность отступает под натиском глухой злости. Этот важный человек из столицы, похоже, и князю-то неприятен своим зазнайством.

– Вот деревенщина! Надо отвечать – да, господин!

– Да, господин.

– Старосте было велено прислать лучшую из оидзодо. Ты лучшая?

– Господин Цура считает такой меня, недостойную. Ему лучше знать.

– На какую глубину ты можешь нырять?

– Оидзодо из залива Кии могут нырять на глубину ста локтей, – при этих словах Шикибу чуть подняла голову. В ее голосе невольно зазвучала гордость.

– Ты знаешь место, которое называется Подбородок Дракона? Мне говорили, что оно находится здесь, в заливе Кии.

«Он, похоже, что-то знает о здешних местах», – удивилась про себя Шикибу.

– Подбородок Дракона – это жемчужная банка на восточном берегу, мой господин. Она слишком глубока для того, чтобы нырять. Но те, кто заплывал туда, много раз видели, что дно там сплошь покрыто жемчужницами.

– А какая там глубина?

– Сто двадцать или сто тридцать локтей, мой господин. Две или три амы в старые времена утонули там, потому что им казалось, еще немного – и они смогут коснуться дна. У нас в деревне верят, что на Подбородке Дракона живут стражи Ясури, и они не дают никому из смертных проникнуть туда.

– Глупые сказки, – брезгливо поморщился гость. – Скажи, женщина, ты сможешь достать жемчужину со дна Подбородка Дракона?

– Еще никому это не удавалось, мой господин, – осторожно ответила Шикибу. – Хотя многие пытались. Там, кроме того, сильное подводное течение, и оно выносит прямо на острые камни.

– Эта женщина смеет спорить со мной, – он неожиданно вспылил. – Князь Асуи, прикажите ей!

Старый князь смерил столичного гостя тяжелым и отнюдь не дружелюбным взглядом. Трое сыновей, ловивших каждое движение бровей старика, ощутимо напряглись.

– У нас здесь, на Тойдо, земли слишком неплодородны, – проскрипел старческий голос. – Люди кормятся морем и, я полагаю, знают все о нем. Эти амы, женщины моря, все равно что воины, – каждый день они сражаются с морем и побеждают его. Потому, господин Фуруяма, считайте, что имеете дело с опытным воином, который говорит, взглянув на крепость, что она неприступна.

– У хорошего воина нет неприступных крепостей. Есть только желание умереть за своего господина!

– Но хороший господин не отправит ни одного своего воина на бесполезную смерть, – парировал князь и возвысил голос: – Господин Фуруяма, или вы скажете, к чему все эти разговоры, – или, я боюсь, мы ничем не сможем вам помочь. Приношу свои извинения.

Господин Фуруяма долго пыхтел, явно не желая ничего объяснять, но затем все-таки сдался:

– Простите мне мое нетерпение, господин Асуи. Я долго изучал старинные трактаты… В одном из них говорится, что здесь, в заливе Кии, – и только здесь! – в месте, называемом Подбородок Дракона, можно отыскать редчайшее сокровище. Волшебную жемчужину Унэмэ.

Шикибу даже рот приоткрыла. Конечно, все амы знают о волшебной жемчужине Унэмэ. Как и о черном жемчуге с юга, об огромных жемчужинах, находимых под Подбородком Дракона, или о том, что каждый месяц лучшие из жемчужниц всплывают, чтобы их оплодотворил лунный свет. Волшебная жемчужина Унэмэ! По преданию, тот, кто положит ее под язык, сможет вернуться в любой момент прошлого и выбрать свою судьбу из тех четырех, которые определили человеку боги. Еще рассказывали, что тому, кто выберет из четырех судеб свою истинную судьбу, жемчужина вернет его настоящее обличье, но что тут имелось в виду, Шикибу никогда не понимала.

– Ты знаешь о жемчужине Унэмэ? – гость, похоже, наблюдал за ней.

– Конечно, мой господин, все амы знают о ней и мечтают поднять ее со дна. Только если она и впрямь на дне Подбородка Дракона, искать ее можно будет и сто лет. Даже если найдется такая ама, что нырнет и коснется руками дна, времени собрать много раковин у нее не будет. Больше двух-трех поднять не получится.

– У меня есть один предмет, – господин Фуруяма достал из рукава маленький белый шарик. – Мне стоило большого труда сделать его. Он должен точно указать на жемчужину, если окажется вблизи от нее.

Шикибу с недоверием и страхом поглядела на шарик. Магия вообще опасная и непредсказуемая вещь, а этот господин из столицы – что она знает о нем? «Суеверна, как ама», – говорят в здешних краях. Шикибу на всякий случай поджала пальцы ног – если не можешь скрестить пальцы рук, как полагается, это все же немного помогает от сглаза.

– Так я найду в деревне хоть одну ныряльщицу, которая не посрамит чести князя Асуи? – вернулся к своему господин Фуруяма. – Или мне придется искать смелых женщин в Кото?

Кото была вторым по значимости центром ловли жемчуга. Жемчуг акойя, что добывали в Кото, был мелковат и имел оттенок слоновой кости. Розовые жемчужины залива Кии ценились выше, но амы Кото тоже были весьма уважаемы. Шикибу почувствовала, что краснеет.

– Конечно, нет! Амы Кии будут счастливы послужить своему князю, – гордо сказала она.

Довольный ее словами, гость откинулся на подушки. Князь же, напротив, нахмурился.

– Я бы не советовал вам, господин Фуруяма, распоряжаться от имени князя Асуи, – мягко произнес один из его сыновей, как бы ненароком положив руку на пояс, где по обычаю любой воин носил малый меч.

– Простите, вы не так меня поняли, – залебезил гость. – Однако дело не терпит отлагательств. Возможно ли будет выйти уже завтра? Я бы хотел присутствовать при лове!

– Нет! – в неподдельном испуге выпалила Шикибу. – Посторонние могут принести несчастье! Я прошу прощения, мой господин, – поправилась она. – Но в этом году вода прогревается медленно, и на глубине еще слишком холодно.

– Когда же будет достаточно тепло? – он побарабанил пальцами по колену, явно нервничая. – Дня через три?

– Не раньше полнолуния, – покачала головой Шикибу. Она чувствовала себя скверно: теперь кто-то умрет из-за ее глупого бахвальства. Может даже, смерть будет не одна: судя по загоревшимся глазам, господин Фуруяма так просто не остановится.

– Это слишком долго! Неужели раньше никак нельзя?

– В полнолуние, – уронил князь Асуи, и гость не осмелился перечить его повелительному тону. – Ступай, Шикибу-ама. Не посрами меня.

День, назначенный князем, подошел слишком быстро. В деревне рассказ Шикибу вызвал ужас и печаль: среди ныряльщиц было всего шесть оидзодо, и потеря каждой из них будет ощутимой для всех. Конечно, ей пришлось вызваться самой. Иначе как можно было бы смотреть в глаза той, которую обрекла на гибель?

Дочери теперь были с нею так предупредительны, что это даже раздражало. Соседки, казалось, тише дышали, когда она проходила мимо. Цура постарел сразу лет на десять, и Шикибу дивилась, как это раньше не замечала, что его чувства все еще живы.

Она и сама стала другой. Скоро она умрет. Аме не стоит думать о смерти – ее тень и так всегда скользит за ней в глубину. Потому Шикибу не слишком тревожилась. Однако она посетила свежую могилу мужа, выговариваясь перед ним по привычке, словно бы он все еще жив. Долго сидела на маленькой могиле сына. Ему было всего десять, когда его укусила змея. Шикибу в тот день была в море и вернулась, когда Тати уже умер. Ей тогда так хотелось повернуть время вспять!

И все же что-то изменилось. Со времен юности она не чувствовала себя настолько живой. Ни одна из последних десяти весен не была в ее памяти такой пронзительно желанной. На холмах расцвели сливы, зазеленели молодым рисом поля. В зарослях ивняка уже вовсю запели кукушки, и казалось, все вокруг радуется жизни после долгой зимы. Шикибу выходила на солнышко, подставляла ему лицо и руки. Скоро, очень скоро ей предстоит долгая, вечная темнота.

В первый день полнолуния ночь выдалась тихой и ясной. Земля уже ощутимо дышала теплом, и море впитывало его, окутывая туманом изрезанный скалами берег.

Дочери прятали от нее покрасневшие от слез глаза, и даже зять, с которым она вечно препиралась, казался огорченным.

Как хорошо, что Асано умер, не дожил до этого дня! Шикибу снова с любовью подумала о муже. О его широких плечах и смущенной мальчишеской улыбке. О его руках, которым она тысячу раз вверяла свою жизнь, – руках, державших «веревку жизни», тонкую пуповину, связывавшую ее с поверхностью. Эти чуткие руки лучше нее знали, когда следует остановиться и начать путь наверх, начать раньше, чем горящие легкие откажутся дальше терпеть… Завтра у нее не будет этих чудесных рук. Танобу – умелый помощник, но между ними нет той почти ощутимой связи, позволяющей говорить сквозь чудовищную толщу воды. Быть может, такая связь есть между ним и Тидори…

Она встала, как всегда, до рассвета. Ничего не ела, только попила воды. Заставила дочерей долго разминать ее – верный способ избежать судорог в такой холодной воде. Собственное тело показалось ей совсем невесомым.

На берегу собралась вся деревня. Подбородок Дракона лежал на самой восточной точке залива, под длинным обрывистым мысом, и впрямь напоминавшим лежащее чудовище с вытянутой мордой. Отсюда всем им будет отлично видно, что происходит. Рыдающая Тидори обняла мужа, что-то беспомощно лепеча. Цура, не зная, куда девать руки от волнения, передал ей маленький сверток от господина Фуруямы. В нем был тот самый шарик, что должен служить ей ориентиром. Шикибу с опаской повертела его в руках, пожала плечами и села в лодку. Танобу повел ее через прибой широкими, мощными гребками, держа курс на восток.

Оглянувшись назад, Шикибу увидела на вершине холма далекие фигурки всадников. Ее сердце наполнилось гордостью – сам князь Асуи прибыл в этот ранний час, чтобы посмотреть, как она будет нырять.

Утро выдалось на редкость теплым и тихим. Вода под веслами казалась золотисто-зеленой, в ней сновали стайками маленькие рыбки, виднелись оплетенные водорослями скалы. Но вот залитый утренним солнцем подводный мир словно оборвался в густо-синюю темноту. Это началась глубина. Нагнувшись, Шикибу видела неясные очертания проплывавших внизу подводных скал. Должно быть, на самом дне царит полумрак. Как она сможет отыскать там хоть что-нибудь?

Танобу вывел лодку на середину банки и бросил весла. Шикибу разделась догола – любая одежда может стоить аме мгновения промедления, а мгновение на глубине – это целая вечность… На ней теперь был только веревочный пояс и огромные очки из бычьей кожи со специальным стеклом, уберегающие глаза и позволяющие видеть на глубине. Шарик-искатель Шикибу положила в рот: руки у нее были заняты большущей чугунной болванкой. Наконец Танобу еще раз оглядел ее, кивнул: пора!

Шикибу резко выдохнула, а затем сделала один длинный, бесконечно длинный вдох. Ее легкие раздулись, точно жабры у миноги, вбирая драгоценный воздух. Затем Шикибу позволила чугунной болванке опрокинуть ее навзничь и в то же мгновение камнем пошла на дно.

Она проделывала это тысячу раз. Она была оидзодо, та, что ныряет на глубину в сто локтей, и ее возраст – сорок четыре года – считался для оидзодо расцветом. Она летела ко дну, точно падала в пропасть, и где-то далеко позади нее серой змеей разматывалась «веревка жизни». Вокруг стало темно, и давление начало нарастать. Шикибу почувствовала знакомый звон в ушах – это значило, что она уже опустилась на глубину не меньше восьмидесяти локтей. Дно казалось таким же далеким, но сквозь стекла очков Шикибу разглядела покрывавший его сплошной ковер раковин. Подбородок Дракона оправдывал свое название.

На глубине в сто локтей она отсчитала сто ударов сердца. Это значит, у нее еще сто ударов, прежде чем ей станет совсем нечем дышать. Шикибу выпустила изо рта немного воздуха, и грудь перестало так распирать. Дно приближалось, но было еще слишком далеко. Поверхность воды угадывалась где-то вверху настолько неразличимо, что даже не отбрасывала бликов. Шикибу погружалась в темноту, и ей отчаянно хотелось протереть глаза рукой.

Дно колыхалось под ней еще в десяти-пятнадцати локтях, когда ее падение в бездну вдруг прекратилось. Прошло несколько драгоценных мгновений, прежде чем Шикибу сообразила, что произошло: цепь на ее балласте оказалась чересчур короткой! Ее легкие уже горели от нехватки воздуха, а ей еще нужно сделать рывок без балласта к самому дну! Дернув за болванку – этот сигнал почувствует Танобу, – Шикибу отпустила ее и длинным рыбьим броском вошла в плотную, как масло, воду, пробиваясь ко дну. Без балласта ей приходилось прилагать мучительные усилия, чтобы не уйти наверх. Перед глазами встала багровая пелена. Одной рукой Шикибу вытащила изо рта шарик-искатель и увидела, как он загорелся в полутьме зеленоватым светом. Зажав шарик в руке, она сделала еще один рывок, почти уверенная, что ей не хватит сил дотянуться. Но тут ее рука коснулась небольшой скалы, торчащей из донного песка. Скала была облеплена жемчужницами. Отцепив с пояса кайган – небольшое долото для сбора раковин, – Шикибу парой уверенных движений смела добычу в плетеный мешок у нее на поясе. На плечи будто легла чугунная плита, ее трясло от пронизывающего холода. Легкие пульсировали кровавой кашей. Зрение вытворяло с ней странные шутки – Шикибу казалось, что какие-то темные гигантские тени выплывают из полумрака, угрожающе нависая над ней… Она изо всех сил дернула за веревку, стараясь подавить всплеск дикого, животного ужаса. У Танобу есть еще крошечный шанс вытащить ее на поверхность живой… В последнее мгновение она увидела, что шарик в ее руке вдруг стал кроваво-красным. А «веревка жизни» уже натянулась, выдергивая ее наверх. Еще мгновение… Изогнувшись, Шикибу руками отодрала от поверхности скалы большущую жемчужницу. Ладони тут же засаднило, рот наполнился водой, но «веревка жизни», будто огромную рыбину, уже тянула ее наверх, к свету. Шикибу принялась помогать Танобу, как делала всегда, но сейчас будто что-то оплетало ее сотней липких холодных щупалец. Ноги отяжелели, голова запрокинулась. Воздух из бессильно приоткрытых губ пузырьками уходил наверх, и Шикибу успела подумать, что стражи Ясури, должно быть, действительно существуют…

Она очнулась, судорожно выкашливая воду из легких, вся в розовых струйках крови, ручьем текущей из носа и ушей. Перепуганный Танобу звал ее, бесцеремонно перекинув через колено и хлопая по спине своими огромными ручищами.

– Пусти, – выдохнула она наконец. И по тому, что он вдруг заплакал от облегчения, поняла, как же это, должно быть, было страшно.

– Я уж думал, что не достану тебя живой, ама, – хрипло выдохнул он. Шикибу посмотрела на свои посиневшие, со вздутыми венами руки.

– На берег, – сказала она.

В ее мешке оказалось двенадцать раковин – больше, чем она видела в самых смелых мечтах. Скрючившись на корме, она все никак не могла отделаться от ощущения, что рядом с лодкой под водой скользят безмолвные черные тени, еще не готовые отпустить свою жертву.

Люди на берегу встретили ее восторженными воплями. Пошатываясь, Шикибу протянула мешок и шарик-искатель Цуре, и тот трусцой побежал по песку к людям на холме: наверняка господину Фуруяме не терпится увидеть добычу. Ее тут же окружили дочери, потащили к ярко пылавшему костру. Тепло вернулось в ее измученное тело так, словно по венам потек жидкий огонь. Ей вдруг захотелось смеяться.