Текст книги "Феминиум (сборник)"

16

Течет жара в шатре, тянется светлейшая взглядом к маленькому потолочному окошку, ловит лицом жалкую струйку прохлады. Не принося облегчения, мятый платок лишь царапает лоб.

– Погоня так и не утолила твой гнев? – смеется предводительница Диких Кошек, танцуют на щеках тонкие белые линии, тысяча косичек льется по голым плечам. – В твоем возрасте, всю ночь верхом. Стоило ли?

– Стоило, – терла кулаком поясницу, лицо стекленело в безмятежности. – Верни мою собственность. Я тут же уеду.

– Я не гоню тебя, живи сколько хочешь.

– Ты с ума сошла! Здесь? Среди Диких Кошек?

– Мало удобств, светлейшая?

– Лако, прекрати издеваться надо мной!

– Здесь нет имен! Ты знаешь закон.

– Да плевать мне на ваши законы.

– Я согласилась выслушать тебя, Лакл, – отшвырнула горсть косичек с плеча, – только потому, что в детстве мы были очень дружны. Не испытывай на прочность мое хорошее отношение к тебе. Детские воспоминания быстро тускнеют.

– Прости.

Поспешила с извинениями, мурашки скользнули по коже, и тут же раскаяние, запоздалое, ненужное, лизнуло шершавым языком, зря все это, зря, что я тут делаю? Что-то недосказанное, в глубине, касалось робкими щупальцами, требовало ответа, но мысль суетно бежала прочь, страшась разглядывать узоры догадок.

– Я решила сказать тебе, – сумрак копится в провалах глаз неподвижного лица, – это не в моих правилах, но я хочу, чтобы ты узнала.

– О чем?

– Мне заплатили, чтобы… – скользит кошачий блик в глубине зрачков, осторожный, цепкий, выжидающий. Склонила голову к плечу, словно прислушиваясь к внутренним весам: какая чаша перевесит.

– Что? – не выдержала долгой паузы, но тут же волна предчувствия накатила, накрыла с головой. – Да что же?

– Убить тебя.

Время остро застонавшей повозкой дернулось и остановилось. Словно это уже было когда-то, словно дурной сон. Безмолвие долгое, тяжкое распростерлось вокруг, и только где-то далеко-далеко медленные, тугие удары сердца, ниточка ритма, удерживающая все на своих местах.

– Интересно, – поправила прядь у виска, дрожь текла по пальцам, еще незаметная. – И много?

– Много, светлейшая, – лицо-маска кивает, змеями качаются белые спирали, ночь смотрит на нее провалами глаз. – Но я не знала, что убить нужно именно тебя.

– Это что-то меняет?

– Да, Лакл, – наклонилась вперед, попадая в узкую полосу света из потолочного окна, медленные блики запульсировали в зрачках. – Ты часть моего детства. Часть времени чудес. Я не хочу пачкать это кровью.

Рывком тронулась повозка, хромая в такт болезненным ударам крови в висках.

– Ты предлагаешь мне выкупить жизнь?

– Нет, – откинулась в сумрак. – Нет. Ты мне ничего не должна.

– Так не бывает, – страх стыл на ладонях липкой влагой, – я не верю.

Платок в руке раскаленным камешком жег ладонь. «Святые, где я ошиблась? Какой знак пропустила?» Веер лиц метался перед глазами.

– Кто тебе заплатил?

– Не знаю. Но с деньгами я получила еще кое-что, – сунула руку под шкуры, вытащила что-то маленькое, свет ударил в ладонь, вспыхнул радужным колким сиянием прозрачный камень в оправе. – Перстень. Узнаёшь?

– Нет. Белый камень. Это так дорого.

– Подумай, светлейшая.

Белый камень. Что-то было совсем недавно, даже не разговор, пара фраз. Шепчущиеся домоправительницы, коробочка в толстых коротеньких пальцах и лица одинаковые, восхищенные, с радужной поволокой в глазах.

– Домоправительница, не помню ее имени, та, что работает у Инкрс, на днях говорила что-то о платье, но я не слушала. Только ее слова: «белый к белому». – Обвела взглядом тесный шатер. – Это она. Инкрс.

– Думаешь?

– Больше некому. Никто не осмелится кроме нее.

– Надо же, вот так запросто выбросить целое состояние, – засмотрелась на игру граней. – Что же ты ей такого сделала?

– Сделала? – распахнулась вдруг запретная дверца надоедливого предчувствия, вырвалось болезненное эхо, зашлось набатом. – Нет! Я как раз не сделала!

– Чего же?

– Я не поехала в столицу.

– Ты смеешься? Из-за этого не убивают.

– Меня заманили сюда, заманили как голодную собачонку, дразня куском мяса на веревочке. Святые, какая же я… – заметалась по шатру, предчувствие беды перехватило горло, лишило воздуха. – Инкрс никогда бы не решилась на убийство, если бы не мятеж. Святые, почему я была так слепа? Почему? Я должна была предупредить верховную.

Опустилась на шкуры, не было сил следить за лицом, не было сил бороться с отчаянием. Предводительница склонилась к ней, схватила за плечи и встряхнула так крепко, что Лакл невольно вскрикнула.

– Прекрати! Надо бороться, светлейшая! Рвать зубами всех, кто стоит у тебя на пути, даже если этот путь будет последним.

– Мне страшно…

– Так сделай свой страх союзником! Обопрись на него, возьми его силы! Нельзя сдаваться до поединка. Если твой противник пытается ударить в спину, значит, он очень тебя боится. Слышишь? Где твоя ярость, Лакл? Где твой гнев? Неужели ты не ответишь на оскорбление?

– Отвечу.

– Мне не нравится твой голос.

– Отпусти, мне больно, – стиснула зубы до немоты в челюстях. – Отпусти!

Усмехнулась предводительница, опустила руки.

– Мои кони в твоем распоряжении, идем.

Лакл отодвинула полог шатра, день плеснулся в лицо, сияющий, шумный. Закрылась ладонью – как ярко. Черная фигура вдруг возникла на пути. Отшатнулась, уронила руку с лица. Но нет, померещилось, это всего лишь Викл.

– Мы едем в столицу, – улыбка никак не хотела задерживаться на губах.

– Как скажешь, светлейшая. Но…

– Что? – заторопилась за предводительницей. Куда там, не идет, летит, не поспеть за ней быстрым шагом. – О чем ты, Викл?

Чуть в стороне от лагеря распятое тело на земле, без замков, просто колья и веревки. Брезгливо отдернула взгляд. Ночные забавы Кошек. Дикарки.

Викл споткнулась. Удивленно обернулась к ней, ловя ускользающие, беспокойные тени в зрачках. Радость? Или это игра света?

– Что?

Воительница молчала, пряталась за ресницы, но что-то внутри нее бродило яростно, румянцем полыхая на щеках.

– Викл!

И сложилась вдруг мозаика, холод промозглый, неожиданный дохнул в лицо. Сенги… Заставила себя подойти. Смотрела на истерзанное, окровавленное тело. Ничего не чувствовала. Просто смотрела. Кровоподтек на лице, синюшные разводы от веревок, кровавые следы плетей по всему телу, разбитые, пересохшие губы… И грязь, грязь на коже, грязь кругом…

Предводительница возникла рядом.

– Извини, светлейшая, забыли отвязать.

– Он жив?

– А что ему сделается? – сверкнули жемчугом ровные зубы.

– Ты же знала, что он принадлежит мне.

– Мы не делаем исключений. Пойми.

– Ты – закон. Ты могла.

– Зачем? Это всего лишь мужчина, а мне хотелось порадовать девочек.

– Всех порадовала?

Засмеялась предводительница, расплескал колкие искры знак на груди.

– Нет, на всех его не хватило, даже зелье не помогло. Но многим перепало. Ты сердишься?

– Мне нужно в столицу, – иней на губах, льдинки жгут на выдохе. – Мало времени.

– Я приведу коней, – убежала в плещущуюся светотень, только жидкий огонь метнулся по косичкам.

Грязь… Холод студил кожу, полз медленной, ломкой волной по телу. Грязь… сколько грязи…

Он открыл глаза. Губы шевельнулись, тонкая струйка крови потекла по подбородку. Скорее догадалась, чем услышала мольбу о помощи.

Кусок мяса на веревочке. Как глупо, святые, так глупо попасть на вечную как мир наживку. Веер лиц и событий вновь распахнул перед ней длинную череду перьев-картинок. Где-то там был источник ее бед, знак судьбы, от которого отмахнулась, ступила не на ту тропу. Где?

Отпустила, бросила поводья своей судьбы, бродила слепая среди змей. Святые уберегли от страшного. Получится ли исправить ошибки? Хватит ли времени? Острие топора вдруг явственно почувствовала у шеи, острое, ледяное. Судорога узлом стянула живот.

– Светлейшая, – Викл тронула за руку, – что с ним делать?

Тянула воздух короткими глотками, дыша светом, вдыхая зной, холод уходил вглубь, но не отпускал, вымораживая душу.

– Что? – ступеньками взобралась взглядом к ее лицу. – Его… Оставь его здесь. Оставь Кошкам.

– Как скажешь, светлейшая, – ласковая звездочка взошла в зрачках, опалила лицо восторгом. – Не передумаешь?

Ветер гудел в кронах, большие пятна света метались по поляне, по распятому телу у ног. Отвела взгляд от него, давя тошноту.

– Нет, – медленно изучала рисунок ее лица, огонь жег изнутри, опаляя кожу румянцем, – он мне больше не нужен.

17

Толстушка Радол, хозяйка заезжего дома, журчала провинциальным выговором, щедро лучась улыбкой. Лакл кивала в ответ, удерживая приветливое сияние на лице. Усталость копилась на веках, тревожила тонкой нитью боли в виске. Хотелось отдохнуть после долгой поездки, но хозяйка все говорила, пряча за ресницами прозрачный, родниковый взгляд.

– Попробуй вот это, светлейшая, – протянула тонкий бокал с прозрачным вином. – Такого больше нигде не сыщешь.

– Благодарю, – пригубила холодную, переполненную пузырьками жидкость. Тающий, сладкий вкус на губах был нежен. Но почему-то закружилась голова, прокатилась по телу тяжелая, хмельная волна. – Твое вино, Радол, выше всяких похвал.

Поставила бокал, стекленея в улыбке. Странно сильно подействовало вино, комната померкла, теряясь в зыбком мареве, но тут же все прошло, только краскам вокруг так и не вернулась яркость. Лакл растерянно потерла виски, обвиняя во всем усталость.

– Идем, светлейшая, я покажу тебе мои винные погреба. – Радол ухватила в кулаки юбку, тяжело встала. – Верховная щедро вознаградила тебя за преданность. Что ж, эти земли теперь твои, и я хочу, чтобы ты знала, что на них находится.

Лакл послушно поднялась с кресла. Винный погреб страшил затаившейся ночью, но не смела отказаться. Брела через жаркий, пыльный внутренний двор, из последних сил удерживая осанку. Ей хотелось что-то сказать, но слова никак не складывались, рассыпаясь в бессмысленные осколки. Искала взглядом Викл, не находила, чужие лица кругом. Ухмыляющиеся. Разве она выглядит смешно? Где же Викл? Где мои воительницы? Почему они так задерживаются?

– Сюда, светлейшая, – хозяйка приняла факел у воительницы, шагнула в низкий проем, – следуй за мной.

Лакл стиснула зубы. Ночь плескалась внизу, тянулась щупальцами теней, давила тяжелыми сводами. Только не смотреть вверх, не смотреть. Окунулась в холодное сплетение теней, пошла вниз, слепо нащупывая ступеньки. А Радол уже ждала, вздернув факел вверх. И что-то неприятное плещется в ее лице, но, может, это только мерещится в неясном свете?

– Как здесь холодно, – светлейшая зябко поежилась, разглядывая нескончаемые ряды бутылок, лежащих наклонно, горлышком вниз, на специальных полках.

– Вино должно созревать медленно, дорогая. Жара его погубит.

Что-то шевельнулось во тьме. Лакл пугливо дрогнула. Прислужник с огарком свечи в руке вышел из бокового прохода, брел мимо. Тени танцевали на его лице, выплетая причудливую вязь, и что-то в нем показалось знакомым. Она беспокойно вгляделась, тревожась и почему-то боясь узнать.

– Сенги? – отшатнулась, пыталась унять перепуганное сердце.

Он остановился.

– Да, госпожа.

– Мне сказали, ты умер, – прошептала, теряясь от его неподвижного взгляда.

– Ты знаешь его? – Радол перебросила факел в другую руку, надвинулась, нависая. – Да?

– Знаю. Он был моим избранником, – торопливо прошептала она.

– Так забирай свою собственность, – скривилась Радол и ушла в темноту. – Мне чужого не надо.

– Да, я возьму. Благодарю, Радол. – И замерла растеряно, не зная, что делать дальше.

– Идемте, госпожа, – Сенги приподнял свечу повыше, все лицо в страшных тенях, – я провожу к выходу.

Лакл, стараясь держаться в центре увертливого светового пятна, все прибавляла шаг. Взлетела по ступеням, жаркий день плеснул в лицо, обнял теплом, стирая страхи. Она замерла на пороге, задыхаясь, глотая горячий воздух.

Двор был пуст. Две воительницы в ленивых позах замерли под навесом. А Викл все нет. Почему же так долго? Заметалась взглядом вокруг, но только Сенги рядом. Похудевший, в старой, неухоженной одежде. Грязные, спутанные волосы, и уже не горит в них солнце, словно пеплом присыпаны.

– Госпожа, вам нужно прогуляться, чтобы согреться. Идемте, – уставился он расширенными, лихорадочными зрачками, – там очень красиво.

– Да? – у нее опять не было сил отказаться. Он, конечно же, прав, прогулка поможет ей. – Хорошо.

У распахнутых ворот умолкли воительницы, и опять в лицах что-то странное, но она все не могла сосредоточиться, чтобы понять эту перемену.

Огромные кроны платоидов шумели над головой, щедро источая целительный аромат. Светлейшая шла по тропе, вдыхая терпкий запах, и постепенно прояснялось в голове, растворялась пелена, возвращая миру краски. Могучие кроны рокотали в небе, и хотелось идти вот так, ни о чем не думая, долго-долго, до полного изнеможения.

Впереди мелькнуло синее, и открылось озеро в кольце огненных полевых цветов. Небо светилось в его водах, источая покой. Лакл остановилась на пригорке, засмотревшись.

– Ты был прав, здесь красиво.

Обернулась и потрясенно замерла. Как могла не заметить этого раньше? Его лицо, ожесточенное, словно выжженное изнутри мучительной болью, горело ненавистью. Она растерянно попятилась, пугаясь. Громко треснула под ногой ветка. И вдруг прояснилась сумятица произошедшего.

– Эликсир! – прошептала, содрогнувшись от догадки. – В вине был эликсир послушания.

– Да, госпожа.

– И ты знал? Знал и воспользовался? – Вгляделась в страшно бледное, неподвижное лицо. – Заставил прийти сюда. Но зачем?

– Я должен вас убить, – тонкое жало стилета блеснуло в его пальцах.

– Нет! – отшатнулась, лихорадочно заметалась взглядом вокруг, мучительно надеясь увидеть Викл.

– Они не придут, – словно подслушал он ее мысли. – Их обманули поддельным письмом. Воительницы ждут вас в соседнем уделе.

– Сенги, я не верю, – ненужные слезы текли по щекам. – У тебя доброе сердце. Сенги…

– Хватит, – он шагнул к ней, поднимая кинжал. – Замолчите!

– Сенги, – умоляюще сложила ладони, – я хочу знать за что? Ты не можешь отказать в последней просьбе.

Он нахмурился, опустил руку.

– Вы не сдержали слова, – его лицо мучительно надломилось, – разрушили Нагорное Убежище и приказали убить всех, кто там был.

– Нет! Сенги, нет. – Потянулась к нему, опаленная надеждой. – Тебя обманули. Я подарила жрецам земли. Сразу же подарила, как оставила тебя. С Убежищем ничего не случилось, поверь мне.

– Меня предупредили, что вы так скажете, – криво усмехнулся он, а глаза были полны слез. – Я вам не верю.

– Но это правда! Сенги, я была там совсем недавно. Твой наставник пригласил меня в честь какого-то праздника.

– Праздник? – он покачал головой. – Ложь вас не спасет.

– Да нет же! Мне еще подарили медальку. Кажется, был какой-то особенный праздник.

– А цвета флагов помните? – Он странно смотрел на нее, словно желая, чтобы она оказалась права. – Всего три флага, но каждый год разное чередование цветов.

– Флаги? Да, что-то там было, – лихорадочно напрягала память, вспоминая цвет узких полотнищ на площади. – Нет, не три, было больше. Их было пять.

Он побледнел еще больше.

– А цвета?

– Сейчас. Я вспомню. Четыре, нет, два желтых и три красных. И первый флаг короче остальных, – радостно улыбнулась, что вспомнила все правильно. – Я была там, Сенги. Я правда там была.

– Праздник святой Локс, – прошептал едва слышно. – Раз в десять лет вывешивают пять флагов. Вы не могли об этом знать.

Отшвырнул кинжал, опустил голову, потерянно сгорбившись.

– Простите, госпожа. Я был готов совершить непоправимое.

Светлейшая обессиленно привалилась к стволу. Ноги все еще дрожали.

– Кто хотел моей смерти?

– Я не знаю ее имени. – Он посмотрел в ее лицо, мечась расширенными, болезненными зрачками. – Простите, госпожа. Я поверил лжи.

– Тебя так легко обмануть, – удрученно качнула она головой.

– Я долго не верил, но они показали могилы.

– Глупый, показать можно что угодно. – Лакл глубоко вздохнула, прогоняя дрожь, успокаивая лицо. – Она все рассчитала. Месть обиженного избранника выглядит лучше, чем убийство сторонниками мятежа.

Мучительная гримаса скользнула по его лицу.

– Мне нет прощения. Я вас предал, госпожа.

– Нет, – она тепло улыбнулась. – Если бы это было так, я бы давно уже была мертва.

Вдали коротко пропел горн, выплетая мелодию погони. Светлейшая вздрогнула, стиснула задрожавшие пальцы. Воительницы Радол! Они идут сюда. Идут, чтобы убедиться в ее смерти. Святые, как обидно. Не убежать, не спрятаться. Даже пытаться не стоит, от воительниц не уйти.

– Почему? – запрокинула она к нему голову, вгляделась в измученное лицо. – Почему ты так добр ко мне? Я отняла у тебя все. Почему, Сенги?

– Разве может быть иначе, госпожа? Я сильнее, я не могу причинить вам боль.

– Святые, какой же ты глупый.

И вдруг осела на траву, горько расплакалась, уткнувшись в ладони.

– Госпожа, что с вами? – испуганно прошептал он. – Что я сделал не так?

– Я не хочу умирать! Не хочу! – стиснула злые кулаки она. – Воительницы Радол идут сюда, Сенги. И нет спасения.

Он тревожно огляделся.

– Соседний удел рядом, госпожа. Там, за озером. Идемте.

– Ты не понимаешь, от них не уйти.

– Ваши воительницы ждут вас там. Мы успеем. – Он протянул руку. – Идемте, я помогу.

Испуганно уставилась на его ладонь.

– Сенги, я…

– Не время соблюдать законы, госпожа.

Она глубоко вдохнула и, словно падая с обрыва, уцепилась за его руку. Так идти было легче, он почти волок ее, не давая упасть, иногда обнимая за талию, помогая обойти ямы, и каждый раз она коченела от прикосновения его рук. Огненные цветы путались, ломались под ногами, а ей казалось, она бежит сквозь пламя.

– Давай отдохнем, хоть чуть-чуть, – попросила она, едва дыша. – Я больше не могу.

– Нужно идти, – он оглянулся и беспокойно нахмурился.

– Что там? – повернулась она, вглядываясь пугливо. Далеко, у самого начала озера, цепь черных силуэтов текла по кровавым цветам. – О нет! У меня совсем не осталось сил!

Он подхватил ее на руки, и она, давя невольный вскрик, испуганно ухватилась за его шею. Сердце загнанно билось где-то в горле, а она боялась пошевелиться, оглушенная его дерзостью. Не могла понять, отчего не вырывается, не рвет его лицо ногтями. Просто лежала в его объятьях, дрожащая и слабая, прижимаясь лицом к плечу, вслушиваясь в торопливые шаги.

До леса оставалось совсем немного, когда он неожиданно споткнулся, но тут же выровнялся.

– Что? – обеспокоенно заглянула она в лицо.

– Все хорошо, – но тут он закашлялся, и кровь потянулась из уголка губ.

– Сенги!

– Это только стрела. Но не волнуйтесь… я… смогу…

Он шел все медленнее, но, лишь войдя в лес, выпустил ее из рук и обессиленно осел на землю.

– Уходите, госпожа, спасайте себя.

– Нет! – стиснула кулаки. – Встань немедленно! Я приказываю!

Удивленно глянул на нее и стал тяжело подниматься, цепляясь за ствол.

– Оставьте меня. Я вас только задержу.

– Заткнись! – прорычала чуть не плача. – Я слишком ненавижу тебя, чтобы позволить умереть не от моей руки.

Он тихо засмеялся, но вдруг притянул ее к себе, закрывая собой.

– Что? – прошептала она, коченея от ужаса, но уже заметила проступившие из-за стволов черные фигуры.

– Не бойтесь, – он прижал ее к себе так крепко, что у нее перехватило дыхание.

Свист порвал тишину, и тут же метнулись мимо стрелы, вонзаясь в черное, разрывая цепь. Лакл вывернулась из его рук, обернулась, ловя пятна знакомых лиц, слепо пошла к ним сквозь путаницу веток. Воительницы окружили, успокаивающе касались плеч, говорили что-то ободряющее. Выскочила навстречу Викл, кровоточащие губы на бледном, злом лице ломались в улыбку.

– Почему ты так долго? – прошептала Лакл, не замечая слез.

– Я тоже рада тебя видеть, светлейшая. – Усмехнулась, оттерла слезы с ее щек тыльной стороной ладони. – И все же ты его нашла.

– Сенги! – спохватилась она, бросилась назад.

Он сидел на земле, неловко привалившись к стволу поваленного дерева, зажимая рану на плече. Рукав был темен от крови. Она опустилась на колени, взяла его лицо в ладони, вгляделась в распахнутую, ускользающую синеву глаз.

– Я не позволю тебе умереть.

– Это не в твоей власти, – он потянулся к ее лицу, коснулся щеки дрожащими пальцами. Она не отстранилась, лишь больно прикусила губу. – Я всегда мечтал это сделать.

– Как трогательно, – фыркнула за плечом Викл. – Светлейшая, его раны не смертельны, так что не стоит над ним так причитать.

– Он спас мне жизнь.

– Это ценно, звереныш, – ухмыльнулась она и бесцеремонно отодвинула Лакл в сторону. – Позволь мне заняться твоим избранником, светлейшая, если ты хочешь, чтобы он жил.