Текст книги "Шестое чувство"

Глава 15

Эмма

Я быстро снимаю платье и кое-как вешаю его.

– Куда спешишь, подруга? – спрашивает Полин.

– Мне нужно поговорить с Адамом, – отвечаю я.

– Кто бы сомневался, – хмыкает она.

Я пропускаю ее сарказм мимо ушей. Она ловит меня за локоть.

– Пусть он сам придет к тебе, Эмма. Хоть раз придет сам.

Я замираю, и она обнимает меня.

– Порой ничего не надо делать, чтобы посмотреть, что сделает другой человек.

В моих глазах стоят слезы, а нижняя губа трясется.

– Он не отвечал на мои звонки и эсэмэски, но ответил Лили. Она написала, что с ним все хорошо и чтобы я не волновалась.

Полин грустно улыбается и показывает мне средний палец.

– Ну, может, и пошел он?

– Я все время задаюсь одним и тем же вопросом, как так получилось, что я советуюсь о своих отношениях с человеком, который не состоит ни в каких?

– Сомневаешься в моей профпригодности, – смеется подруга и, подмигнув, добавляет: – Знаешь, как говорят: «Тренеры не играют».

Я не смеюсь, и она пытается снова утешить меня.

– Эмма, это я только с виду глупенькая.

И вместо того чтобы улыбнуться, я честно признаюсь.

– Он весь мой мир.

Полин поджимает губы.

– Ты должна быть для него всем миром, Эмма.

Я качаю головой, стараюсь остановить поток слез.

– Иди домой и отключи телефон, – говорит Полин и гладит меня по голове, – если сегодня вечером он не объявится, то он последний кусок дерьма и надо ставить точ ку.

Я трясу головой.

– Я не смогу. – горький всхлип срывается с моих губ, – я не смогу без него, я даже думать об этом боюсь.

Полин трет виски и подает мне воду.

– Он придет, Эмма. Придет, это же Адам. Он всегда приходит, когда ты нуждаешься в нем.

– Ты правда в это веришь?

– Да, – коротко отвечает она и добавляет: – Он тебя любит и заботится о тебе всю твою жизнь. Он придет сам, но не смей больше бегать за ним.

Я киваю головой и делаю два долгих глотка, стараясь успокоиться и подавить истерику.

Дома папа и Амели устроились на диване перед телевизором и смотрят старую комедию.

– Хочешь с нами, Эмма? – спрашивает папа, и я качаю головой.

– Немного устала.

– В духовке стоит запеканка, – с теплой улыбкой сообщает мне Амели, – а Лили не с тобой?

Я качаю головой:

– Я видела ее последний раз часа в четыре.

Амели хмурится и достает телефон из кармана.

– Интересно, где она.

Я не слышу, как она дозванивается до дочери, иду в свою комнату. Мечтаю принять душ и чтобы этот день наконец закончился. Захожу в ванну и раздеваясь, разглядываю свое тело и морщусь. На бедрах – целлюлит и растяжки, живот выпирает. Сразу же говорю себе, что пропущу сегодня ужин, и встаю под теплые струи воды. Они успокаивают и дарят секундное умиротворение. Я намыливаю голову и стараюсь собраться с мыслями. Молюсь, чтобы Полин оказалась права, и Адам сам пришел ко мне. Внутренний голос неуверенно шепчет, что этому не бывать. За последние две недели Адам отдалился от меня, между нами возникла пропасть. Такого раньше никогда не было. Слезы перемешиваются с водой. Я тихонько плачу, стоя под струями воды, даже не пытаюсь успокоиться. Порой эмоциям нужен выход. После душа одеваюсь в домашнее и закручиваю полотенце вокруг волос. Сажусь на постель и проверяю телефон. Я его не выключила, продолжаю надеяться, что Адам объявится. Хотя и уверена, что сообщение от него не придет. В комнату стучат.

– Я могу войти? – спрашивает папа.

– Конечно, – отвечаю я.

Он заходит и неловко улыбается мне.

– Все хорошо?

– Бывало и лучше, – честно признаюсь я, и он присаживается рядом.

– Проблемы на любовном фронте? – Я морщусь, а он посмеивается.

– Так никто больше не говорит, пап.

– Я говорю, – гордо заявляет он и поднимает высоко подбородок.

На моих губах расползается улыбка.

– Может, расскажешь? – спрашивает он, но я качаю головой.

– Понятно. Знай, нет ничего такого, что нельзя было бы решить диалогом, – говорит он и, видя мое непонимание, добавляет: – В отношениях главное – уметь найти компромисс. Для этого нужно прислушаться к другому человеку, понять его, объяснить ему свои желания, причины поступков. Молчание порождает недопонимание и обиды. Объясняй, проси объяснить, прощай, проси простить, разговаривай, делай все что угодно, только не уходи в тупик молчания и обид.

– А если человек не хочет говорить?

Папа заглядывает мне в глаза.

– Тогда спроси почему. Не строй теорий. Задай вопрос и получи ответ. И запомни: никогда не мирись с поступками другого человека. Смирение – это не тот фундамент, на котором что-то можно построить. Диалоги, уступки – да.

Я обнимаю его, неожиданно даже для него самого. Он смеется и гладит меня по спине.

– Моя девочка, все будет хорошо.

Мне очень хочется в это верить, и, словно по волшебству, телефон оживает: сообщение от Адама высвечивается на экране. Я тут же беру его в руки, и папа ухмыляется.

– Ну, я пошел, – он встает с кровати и идет к двери.

Я поднимаю голову, смотрю на него и искренне благодарю:

– Спасибо.

Папа замирает у двери и с доброй улыбкой говорит:

– Обращайся.

«Ты дома?» – читаю я сообщение от Адама.

Я тут же печатаю ответ:

«Да».

«Буду у тебя через минут 15», – пишет он, и я радостно улыбаюсь. Быстро делаю скрин и пересылаю Полин.

«I told ya», – отвечает подруга, и я мчусь к зеркалу, чтобы немного привести себя в порядок. Это смешно, потому что Адам видел меня всякой. Слова папы до сих пор эхом отзываются у меня в голове. «Нет ничего такого, что нельзя было бы решить диалогом».

Я жду Адама на лестничной клетке, нервно переминаясь с ноги на ногу. Он, как всегда, не пользуется лифтом и поднимается по ступенькам.

– Привет, – бормочу я, когда он наконец оказывается передо мной. Его губы растягиваются в моей самой любимой улыбке, только он выглядит немного виновато.

– Привет, Эмс.

Я жду, что он поцелует меня, но он просто проходит в квартиру и снимает обувь.

– Нам надо поговорить, – в унисон произносим мы, и я замираю. А он бросает на меня взгляд, подхватывает свою папку и направляется в мою комнату. У меня плохое предчувствие. Я сжимаю кулаки, стараясь справиться с волнением. Адам садится на мою постель, и я закрываю дверь.

– Ты первая, – говорит он, но и я качаю головой.

– Нет, начинай. Я в любом случае хотела поговорить о тебе.

Адам волнуется, он не смотрит на меня – уверена, он решает, с чего начать.

– Что бы это ни было, скажи мне, – прошу я, и он подбородком указывает на кресло в углу.

– Может, присядешь?

– Нет.

Обхватываю себя руками и жду. Знаю, он не скажет ничего хорошего. Адам молчит.

– Не знаю, с чего начать, – признается он.

– Почему ты избегаешь меня? – спрашиваю я. – Начни с этого. Мне кажется, есть причина, ведь так?

Как бы я ни старалась, но в голосе чувствуется обида, я говорю как капризный ребенок. Он кивает и нервным движением взъерошивает свои волосы.

– Девушка из Италии объявилась, – он говорит это тихо, но твердо.

Ощущение, словно на меня вылили ведро холодной воды, я ожидала чего угодно, только не этого. Адам следит за моей реакцией, и я уверена: шок и смятение написаны у меня на лице.

– Как объявилась? Спустя столько месяцев? – я задаю глупые вопросы, а он коротко отвечает:

– Да.

Я начинаю ходить по комнате. Голова раскалывается, мне становится жарко, я открываю окно и чувствую, как прохладный вечерний воздух остужает щеки.

– Эмс, – зовет Адам и тоже встает с кровати.

Я резко разворачиваюсь и смотрю ему прямо в глаза.

– Только не ты, Адам, – не своим голосом прошу я, – ты не можешь меня оставить. Только не ты.

По щекам текут слезы, руки трясутся, дышать становится сложно. Я вижу сожаление у него на лице и качаю головой.

– Нет, нет. Ты же не бросаешь меня? Она пропала на пять месяцев. Ты вообще вспоминал о ней? Нам же было так хорошо вместе.

Он подходит ближе, ловит мою руку и перебирает мои пальцы.

– Эмс, я не бросаю тебя ни в коем случае. Я просто.

Я бросаюсь к нему и обнимаю его так крепко, как могу.

– Я люблю тебя, Адам. Я так сильно тебя люблю. Не делай этого со мной, прошу. У нас же все было хорошо.

Я плачу, и мои слова звучат невнятно, истерично.

– Я не смогу жить без тебя. Ты весь мой мир, Адам.

Чувствую, как он обнимает меня в ответ и гладит по волосам.

– Я никому, кроме тебя, не нужна, – хрипло шепчу я.

– Тише, Эмс. Все хорошо, слышишь, все хорошо!

Я поднимаю голову и заглядываю ему в глаза. Он выглядит растерянным. Я вспоминаю нашу первую ночь. Тогда он тоже смотрел на меня смущенно, неуверенно, взволнованно.

– Во всем я виновата, да? – спрашиваю, и слова Полин, сказанные мне сегодня, обретают смысл. Она ведь предупреждала. – Я слишком капризная, эгоистичная и вечно требую твоего внимания. Ты устал от меня, да? – Поток слез стекает по щекам. – Я надоедливая дурочка.

В глазах Адама столько раскаяния.

– Все хорошо, Эмс. Я с тобой, – говорит он и стирает слезы с моих щек, – ты ни в чем не виновата, слышишь? Ни в чем, – твердо повторяет он.

– Я исправлюсь, – я делаю судорожные вдохи и обещаю, он качает головой.

– Эмма, твоей вины ни в чем нет, – повторяет он и тихо под нос бормочет ругательства, – как я себя сейчас ненавижу. Просто забудь этот разговор.

Он обнимает меня, а я тянусь к его губам, отчаянно нуждаясь в поцелуе. Адам замирает, но спустя секунду целует меня. Я притягиваю его ближе и углубляю поцелуй. Целовать его невероятно приятно. Я зарываюсь пальцами в его волосы и думаю, что никогда не отпущу его. Он часть меня. Самая лучшая часть меня. Адам отстраняется и громко вздыхает.

– Губа, – потирая красный уголок, поясняет он.

– Останешься на ночь? – спрашиваю я с мольбой в голосе, и на мгновение он задумывается.

– Я очень устал, Эмс, – неуверенно говорит он.

И я улыбаюсь:

– Тогда давай просто спать? Посмотрим сериал, поедим в постели, хочешь?

Он выглядит грустным, сбитым с толку, но я не даю ему возможности отказаться.

– У меня есть сырные чипсы! – воодушевленно восклицаю я.

Это наши любимые чипсы с детства. Точнее, это любимые чипсы Адама, а я лишь всю жизнь делаю вид, что тоже их обожаю. Когда я была помладше, я лишь хотела, чтобы у нас с ним было что-то общее. Принадлежащее лишь нам двоим. Уголки его губ приподнимаются в вымученной улыбке

– Когда я отказывался от сырных чипсов?

Я выдавливаю из себя смех и бегу на кухню. Мы сможем притвориться, что этого разговора не было. Мы сможем сделать вид, что все в порядке, как мантру повторяю я. За обеденным столом сидит Лили, она ест салат и читает книгу.

– Ты куда пропала? – спрашиваю я.

Насыпаю гору чипсов в тарелку, достаю кетчуп и колу из холодильника.

– Просто гуляла, – отвечает она и следит за моими движениями.

– Это для Адама, – усмехаясь, говорю я, указывая пальцем на тарелку.

– Он здесь?

– Да, у нас романтический вечер с сериалом и чипсами, – я стараюсь шутить и вести себя как ни в чем не бывало. Все что угодно, лишь бы не думать о том, что мой парень сегодня чуть меня не бросил.

Лили молчит и погружается в книгу, я даже не знаю, слышала ли она меня. Я складываю все на поднос и выхожу из кухни. Адам уже выбирает сериал на Netflix.

– А вот и сырные чипсы! – провозглашаю я, и он устало улыбается.

– Круто.

* * *

Этой ночью я не могу уснуть. Изучаю его профиль и думаю, что хочу видеть, как он спит, каждую ночь. Он такой красивый. Сердце наполняется любовью и трепетом. Мой Адам. С рассветом комната заливается тусклым светом. Я встаю попить воды и спотыкаюсь об его папку. Она раскрывается, и маленькие рисунки разлетаются по всему полу. От созданного мною шума Адам немного ерзает в постели, но не просыпается. Я сажусь на корточки и начинаю собирать листы. Один скетч привлекает мое внимание – на нем изображена Лили. Скорее всего, он сделал его в школе на уроке, на вырванном из тетради листке в клетку. Быстро, неаккуратно, лишь набросок. Таких скетчей три. Они все сделаны с разных ракурсов, и на всех она. Я непонимающе хмурюсь, тянусь за папкой. Открываю ее и натыкаюсь на портрет, нарисованный карандашом. С небольшого листка A4 на меня смотрит Лили. Огромные бездонные глаза, маленький, аккуратный нос и красивые, сочные, полные губы. Каждая трещинка на губах выведена мастерски, лицо кажется живым, настоящим. Уголки ее губ чуть-чуть опущены, словно она сдерживает слезы и крик. И несмотря на это, она выглядит такой невероятно красивой, идеальной. Но не ее красота поражает меня. Глаза. Они кажутся столь проникновенными, столь живыми и невероятно грустными. В них собрались слезы. Еще секунда – и они ручьями хлынут из ее глаз, стекая по щекам и падая на шею. Ее глаза будто олицетворяют печаль и тоску.

Я быстро складываю скетчи на место и закрываю его папку. Мне становится не по себе от увиденного. Как будто я увидела личное, то, на что не имела права смотреть. Я кладу папку в угол, выпиваю стакан воды и забираюсь обратно в постель. Лили глазами Адама. Невероятно цепляющая в своем молчаливом крике. Мне интересно, почему он решил нарисовать ее? И почему не показал мне эту работу? Почему подрался с Полем из-за нее? Почему смотрит на нее, когда она этого не видит? В голове так много вопросов. Они мучают меня изнутри. Но у меня не хватит смелости спросить. Только не после вчерашнего.

Глава 16

Лили

Я не могу уснуть, прислушиваюсь к звукам за стенкой. Чувствую себя жалкой и глупой. Но ничего не могу с этим поделать. Адам поступил правильно, сделал верный выбор. Он остался с Эммой. Ведь она не заслуживает боли. Разум согласен с этим, а вот сердце сжимается от тоски. Я крепко зажмуриваю глаза, стараясь сдержать слезы. Не получается. Две крохотные капельки падают на щеки, и я тут же их стираю. Раздается тихий стук – мама тихонько приоткрывает дверь:

– Я могу войти?

– Конечно, – тихо отвечаю я.

Она ложится рядом со мной и обнимает меня со спины.

– В последнее время ты такая тихая и грустная. Может, хочешь рассказать почему?

Я слабо качаю головой.

– Нет, но прошу, побудь рядом.

– Включить ночник? – тихим шепотом спрашивает она.

– Нет.

Она целует меня в волосы и легонько гладит по голове.

– Моя самая красивая девочка, – шепчет она и тянет одеяло, укрывая и согревая меня. Я чувствую тепло ее рук и аромат духов. На душе становится спокойнее и легче. Она продолжает меня гладить и ласково бормотать. Я притворяюсь спящей. Она последний раз целует меня в щеку и выходит из комнаты. Я прислушиваюсь к ее удаляющимся шагам. В тишине скрипит пол, и лишь этот звук нарушает ночной покой нашего дома. Я сажусь на постели и смотрю прямо перед собой. Знаю, что сегодня ночью не смогу уснуть. Слишком сильны эмоции, они прожигают все внутри меня. Я включаю лампу и тянусь за своей тетрадью. Ведь когда я купаюсь в воспоминаниях об Италии, боль уступает более сильному чувству. Любви.

Сегодня я видела, как ты рисуешь. Мое сердце замерло при виде тебя с карандашом в руке. Ты рисовал в своей тетради на уроке философии. Сосредоточенно, не замечая никого и ничего вокруг… В тот момент я вспомнила, как первый раз увидела твои рисунки. Это было в единственный дождливый день в Риме, который мы с тобой застали. В день, когда мы первый раз поцеловались. Мы дошли до хостела пешком, так и не сев на автобус. Насквозь промокшие ввалились в теплое помещение, счастливые и влюбленные. Возможно, в тот момент я не готова была говорить о любви, но мы оба понимали, что влюбились друг в друга по уши. В хостеле была толпа народа, кто-то бился в игровой комнате в видеоигры, кто-то в шахматы, другие оккупировали бар. Место идеально подходило для молодежи. Ты поздоровался с Киарой, она улыбнулась тебе в тридцать два зуба, но ты не стал с ней говорить и посмотрел на меня с прищуром.

– Ну что, довольна? Я, кажется, тот еще подкаблучник!

Я расхохоталась, встала на цыпочки и убрала мокрые волосы с твоего лба, ты же потянулся за своей папкой и привычно засунул ее под мышку, как делал до этого тысячу раз.

– Может, посидим в баре? – нервничая, хриплым голосом предложила я.

Мне так не хотелось расставаться с тобой, стрелка часов подползла к одиннадцати ночи, я не могла позвать тебя к себе в комнату. Среди девяти коек была лишь одна моя, и мне не хотелось будить людей. Я помню, как ты улыбнулся и тут же сказал:

– Конечно!

Мы оба были мокрые насквозь, одежда неприятно прилипала к телу, но ты ни на секунду не задумался над моим предложением, тут же согласился. И я знаю почему, Адам. Ведь я тоже осталась в насквозь промокших вещах; но не могла думать ни о чем другом, кроме того, чтобы провести с тобой как можно больше времени.

– Чур, я угощаю! – предупредила я, и ты закатил глаза.

– Мне бокал красного вина в таком случае.

Мы нашли укромное местечко на диване, он был ярко-желтым с ядовито-зелеными и кроваво-красными подушками. На столике томились стопки потрепанных журналов. Помню, я кинула пиджак на диван и направилась в бар, ты поймал меня за руку, потянул к себе и поцеловал. Мне пришлось встать на носочки, тебе наклониться. Поцелуй был коротким, но очень нежным. Я смущенно улыбнулась, и ты потрепал меня по щеке, выпуская из рук. Я подошла к барной стойке со счастливой улыбкой на лице, все вокруг улыбались мне ответ, будто знали причину моей радости. Бар был красного цвета. Алая барная стойка, багряные полки для алкоголя, пурпурные шторы и даже люстра ярко-красного цвета. Я заказала два бокала красного вина и весело подумала, что цвет сегодняшнего вечера определенно красный. Быстрыми шагами я направилась к тебе, на первом этаже хостела гремела музыка – знакомая попсовая мелодия. Ты сидел на диване, промокший и невероятно сексуальный, я не смогла сдержать вздоха при виде тебя. Уверена, я пялилась на тебя, как последняя влюбленная идиотка. Бросив любопытный взгляд на твою папку, я поинтересовалась:

– Покажешь, что в ней?

Ты пожал плечами.

– Если хочешь, смотри.

Я взяла ее в руки, медленно потянула за резинки по бокам и достала рисунки. Я открыла дверь в твой мир, Адам. Ты слегка нервничал, следил за моей реакцией, за моими руками и глазами. Я же не ожидала увидеть такую необыкновенную красоты. Первым наброском был Давид, та самая статуя, что познакомила нас. Адам, ты изобразил ее в мельчайших деталях: вены на руках, сильные мышцы, взгляд. Ты не просто нарисовал его, ты вдохнул в него жизнь. По моей коже медленно побежали мурашки, клянусь, я не дышала в тот момент.

– Это потрясающе, – прошептала я – девушка, которая всю жизнь сторонилась искусства. Девушка, которая не любила картины и даже не смотрела на них. Ведь они всегда напоминали мне об отце. Но ты смог пробиться сквозь эту блокаду. Ты смог заставить меня почувствовать красоту искусства и пустить ее в мое сердце. Я листала твои наброски. Парижские османовские здания вперемешку со средневековой архитектурой Флоренции. Встречались портреты людей, силуэты, фигуры.

Ты вдруг забрал у меня свою папку и прошептал:

– Я хочу поцеловать тебя, Лили.

Я наклонилась и жадно поцеловала тебя. Потому что я в первый раз в жизни чувствовала, Адам. Именно чувствовала. Нежность и страсть смешались в этом поцелуе. От тебя так пахло, Адам. Мой самый любимый запах в мире. Я просто растворилась в этом моменте и в тебе. Как последняя влюбленная дурочка.

А помнишь, как ты учил меня танцевать латинские танцы? Все началось с того, что неожиданно на весь хостел заиграла песня Энрике Иглесиаса – зажигательные латинские ритмы. Ты встал с дивана и потянул меня к себе.

– Кто-то решил устроить диско, – смеясь, ты старался перекричать музыку, – давай я научу тебя парочке движений.

Я даже не успела отказаться, ты подхватил меня, обнял за талию и начал свой урок.

– Раз, два, три, шаг влево. Уно, дос, трес, шаг вперед!

Наши тела сталкивались – мы танцевали, да еще и латинские танцы. Не знаю, как это произошло! Ты кружил меня в маленьком пространстве комнаты, а я пыталась повторять показанные тобой движения. Чаще всего я наступала тебе на ноги и ударялась о твою грудь, ты придерживал меня, и мы пытались вновь. Конечно, у меня ничего не получилось, но в танце притяжение между нами стало еще сильнее, с каждой секундой расстояние между нашими телами уменьшалось, ты обнял меня за талию, притянул совсем близко, и мы начали медленно качаться из стороны в сторону. Возможно, мы выглядели крайне нелепо, быстрая музыка вошла в диссонанс с нашим медленным танцем. Но нам было все равно, как мы выглядели со стороны. Я встала на носочки и поцеловала тебя. Оттягивая твою нижнюю губу и пробуя тебя на вкус. Ты был терпким, как красное вино. Кончики моих пальцев бегали по твоим рукам, от предплечий до шеи. Твои мышцы были напряжены, от тебя исходил жар, и ты так отчаянно отвечал на мой поцелуй, что мне не хватало воздуха. Музыка продолжала греметь, люди сновали туда-сюда, громко смеясь и перекрикивая друг друга. А мы стояли в центре комнаты и наслаждались друг другом. В какой-то момент ты слишком резко отстранился от меня, моя голова слегка кружилась, я недоуменно посмотрела тебе в глаза.

– Извини, телефон, – пояснил ты, доставая его из кармана. На экране отобразилось имя «Эмма». – Мне нужно ответить, – сказал ты мне на ухо, я была опьянена, то ли твоим поцелуем, то ли вином, и все, что смогла сделать, – это рассеяно кивнуть, и ты тут же пошел к выходу, подальше от громкой музыки, или меня. Честно говоря, Адам, тогда я не задалась вопросом о том, кто такая Эмма. Кто девушка, ради которой ты прервал наш поцелуй и оставил меня одну. Нет, таких мыслей вовсе не было. Я была немного растеряна, эмоции с такой силой захватили меня. я была в замешательстве, чувство радости окрыляло меня. Ты долго не возвращался, я ждала и от нечего делать стала листать наши фотографии у себя в телефоне. Решив отправить несколько маме, я попыталась подключиться к вайфай хостела. Набирала несколько раз пароль, но подключения не происходило. Тогда я решила уточнить на ресепшен, в чем же проблема. Передо мной в очереди стоял парень, он тоже вертел в руках телефон и пытался подключиться к интернету.

– Не работает, да? – спросила я по-английски, и он хмуро кивнул.

– Не работает.

На стойке регистрации Киара попыталась нас успокоить и сказала, что завтра же утром придут мастера и устранят проблему. Ты вернулся, Адам, как раз когда она пообещала всем постояльцам бесплатный завтрак в качестве компенсации за неудобства.

– Мне надо написать маме, – сказала я, и ты обнял меня за плечи.

– Без проблем, я включу у себя режим модема.

Возможно, если бы я не была озадачена поломкой интернета и в который раз за поездку не ругала себя за выбранный мною тариф на год, я бы обратила внимание на твое состояние и увидела, что ты выглядишь уставшим, немного раздосадованным и даже капельку злым. Сейчас я знаю, кто такая Эмма, сейчас я понимаю, на кого ты меня променял, однако теперь очень бы хотелось узнать, о чем именно вы говорили в тот вечер. Но тогда я ничего не знала и не думала об этом, я прочитала миллион сообщений от мамы, которая переживала, потому что я весь день не выходила на связь. Я написала ей про тариф, про Колизей, даже отправила несколько селфи, но промолчала о тебе, Адам. Ты был моей сказкой, волшебной, дивной, невероятной сказкой. Я хотела, чтобы ты принадлежал только мне, словно драгоценность в моей особой шкатулке с самыми сокровенными тайнами. И я не была готова делиться тобой ни с кем. Казалось, если я промолчу, то волшебство не закончится, реальный мир не ворвется в нашу жизнь, безжалостно разрушая мою чарующую мечту. Ты был моей мечтой, Адам. Мечтой, которая стала реальностью. Человеком, который показал мне, что такое жить, любить, чувствовать и… мечтать.

На следующий день я проснулась очень рано, и как бы мне ни хотелось не будить людей в комнате, начала собираться. Приняла быстро душ, надела джинсы и рубашку. Интернет все еще не работал, и у меня не получилось проверить прогноз погоды. Спустилась я часов в восемь, хостел был пуст, на стойке регистрации стоял Джузеппе, который пришел на смену Киаре. Он мне обольстительно улыбнулся и на ломаном английском принялся рассказывать нелепые истории из своей жизни. Я толком не слушала его, изредка кивала и следила за часами в ожидании твоего прихода. Стрелка медленно двигалась по циферблату, а я была так взволнованна, что не смогла заставить себя позавтракать. Твое появление можно сравнить с первыми лучами солнца после серой холодной зимы. С тем самым моментом, когда душа поет и дыхание становится частым. Вот что я испытала, увидев тебя.

– Бонджорно, – сказал ты Джузеппе и тут же поцеловал меня в губы. Быстро, неожиданно и очень приятно. Идеальное доброе утро.

– Я принес тебе сим-карту, – с улыбкой сообщил ты, – интернет еще не починили?

– Нет, – пробормотала я, и ты, взяв меня за руку, повел к первому попавшемуся столику.

Сим-карта была на твое имя, Адам, именно тогда я увидела, как правильно пишется фамилия Виттьело. Тридцать гигабайтов, сто двадцать минут разговоров по Европе и безлимитное количество эсэмэсок, удобный туристический тариф. Ты взял мой телефон, достал из кармана заготовленную скрепку и секунду спустя аккуратно передал мою маленькую швейцарскую симку.

– Все, теперь ты человек из двадцать первого века, – пошутил ты, возвращая мне телефон. На меня тут же посыпались оповещения из всевозможных приложений, но я выключила звук. Меня тронуло, что ты думал обо мне и решил мою маленькую проблему.

– Сколько я должна тебе? – поинтересовалась я, и ты нахмурился.

– Я ненавижу брать деньги, если хочешь, угости меня. Купишь по дороге в Ватикан маритоцци, я как раз не успел позавтракать.

– Так значит, мы идем в Ватикан?

– Мы идем показывать тебе Рим, ведь ты здесь всего на три дня. Поэтому нам надо поторопиться.

– А что такое маритоцци?

– Лучшие булочки в мире! – заявил ты и добавил: – Кто не пробовал их, тот не жил вовсе.

– У тебя великое будущее в сфере рекламы, – пошутила я, и ты усмехнулся.

Мы отправились в Ватикан пешком, солнце слепило глаза и обжигало кожу, но я купалась в его лучах и нежилась в такой невероятно теплой осени. Я закатала рукава своей рубашки по локоть и завязала ее на талии.

– Жарко так, – неловко произнесла я под твоим взглядом.

В этот момент ты пялился на меня, на мой оголенный живот, но быстро взял себя в руки.

– Булочная вон там, – сказал ты и провел рукой по голове, взлохмачивая волосы. Твоя привычка Адам – ты часто так делаешь. Мы прошли в узкую булочную, в которой пахло сдобой и свежевыпеченным хлебом. Ты быстро сказал что-то по-итальянски и полез в карман за деньгами.

– Ну уж нет, – сказала я, и ты усмехнулся.

– Валяй, Лили из Лозанны, накорми меня сладкими булочками.

Я закатила глаза, достала кредитку и оплатила две круглые булочки, щедро набитые кремом и посыпанные сахарной пудрой, а еще два кофе.

– Дегустация! – воскликнул ты, раскрывая бумажные пакеты и передавая мне булочку, которая пахла просто божественно. Сладко. Я надкусила ее, испачкав губы в воздушном креме. Ты наклонился и поцеловал меня, Адам, второй раз за утро, теперь более жадно, требовательно, с напором.

– Вкусно, – заявил ты с наглой улыбочкой и облизнул верхнюю губу, – очень вкусно!

Я засмущалась и не знала, что ответить, поэтому принялась с наслаждением есть булочку. Ты тоже решил не терять даром время, уплетал свою, пачкаясь в креме.

– Это настоящий оргазм! – весело заявил ты, и я наигранно нахмурилась.

– Ну, не знаю, – скептически пробормотала я.

– Мадемуазель Лепран опять не впечатлена? – со смехом в голосе поинтересовался ты.

– Проблема на этот раз не во мне: вы, мужчины, гораздо легче получаете оргазмы.

– Зато ваши сильнее, – со знанием дела добавил ты, и я рассмеялась,

– Серьезно? Что ты можешь знать о женском оргазме?

– Я, как заслуженный клиторолог, знаю очень многое, – поигрывая бровями, нахально заявил ты, и я расхохоталась.

«Клиторолог» – Адам, только ты мог придумать нечто подобное, только твои глупые шуточки меня так сильно смешили.

– Напротив нас Ватикан, – сообщил ты с улыбкой, – идеальное место, чтобы пообсуждать оргазмы!

– Ни стыда ни совести, – качая головой и пытаясь подавить улыбку, произнесла я, но не сдержалась и вновь рассмеялась.

Мы подошли ближе, и ты поведал мне в своей любимой манере профессионального экскурсовода:

– Лили из Лозанны, представляю вашему вниманию карликовое государство, самое маленькое по площади в мире! Город, который находится в городе, и не абы в каком, а в центре Рима, столицы Италии! Что еще. Ах да! Это столица Римско-католической церкви, местонахождение Святого престола и Папского двора. Объект Всемирного наследия ЮНЕСКО. Вроде ничего не забыл, – задумчиво почесывая подбородок, закончил ты. – Вот, кстати, видишь на дороге белую линию по кругу? Это граница между Италией и Ватиканом! Мы можем, как в том романтическом кино, поцеловаться на границе двух стран!

– «Спеши любить», – вспомнила я название фильма, – ты смотрел эту мелодраму для девочек?

– Я вообще разносторонний человек, – как ни в чем не бывало ответил ты.

Помнишь, уже с утра там выстроилась длиннющая очередь?

– В Италии сейчас бархатный сезон, – объяснил ты, – люди едут со всей Европы, чтобы насладиться солнышком, вкусной едой, и, конечно же, хотят посетить святыню.

Очередь двигалась медленно, но рядом с тобой время летело незаметно. Ты показал мне Ватикан, Адам.

– Колоннада Бернини, – сказал ты, обводя рукой площадь, – она охватывает всю площадь Святого Петра, – продолжил ты, – если мне не изменяет память, здесь всего 284 колонны в 4 ряда, а над ними – 162 гигантские статуи святых.

– Эти колонны похожи на своеобразный забор, – подметила я.

Ты кивнул:

– Так и есть, это ограждение Ватикана. – Ты поднял руку, указывая на центр площади, и сказал: – Это обелиск из Гелиополя. Его привез Калигула. Вокруг обелиска два фонтана, это работы Мадерно.

Рядом с нами оказалась полная итальянка в ярко-ф иолетовом платье. Она быстро что-то говорила группке туристов с заметным итальянским акцентом, я не сразу поняла, что она ведет экскурсию на английском.

– В центре установлен египетский обелиск из розового гранита высотой 25 метров, перенесенный сюда в 1586 году по настоянию папы Сикста V Обелиск был привезен в Рим в 37 году н. э. по указанию императора Гая Юлия Цезаря Августа Германика, известного также как Калигула. Говорят, что в бронзовом шаре на вершине обелиска покоится прах Юлия Цезаря. Благодаря разметке на брусчатке площади обелиск может служить еще и как солнечные часы.

Мне кажется, она даже не дышала, произнося это. На одном дыхании из нее вылетали предложение за предложением.

– А ты, оказывается, не вешаешь мне лапшу на уши, – похлопав тебя по плечу, весело произнесла я, – специально подготовился к нашему походу в Ватикан?

– О да, вчера не мог уснуть и выучил наизусть всю «Википедию», – с сарказмом заявил ты и взял меня за руку.