Текст книги "Шестое чувство"

Глава 18

Эмма

Я сажусь на диван и прикрываю глаза. Пытаюсь осознать увиденное и понять, что сейчас произошло. Прямо на моих глазах Адам обнимал Лили так. Интимно. Трясу головой, стараясь избавиться от воспоминаний. В конце концов, у меня просто разыгралась фантазия.

– Я в шоке, – подает голос Поль. – Прям в шоке.

– Я тоже, – признаюсь я и замолкаю.

Поль присаживается рядом со мной и начинает ерзать.

– Милые подушки, – говорит он.

Я открываю глаза и киваю:

– Да, Амели решила добавить уюта.

В его руках белая подушка с нежно-розовыми пионами.

– Тебе нравится с ней жить?

– Честно говоря, я очень боялась, что это будет меня напрягать. Но на самом деле она чуткая, не лезет куда не надо. При этом проявляет внимание. Они с папой очень подходят друг другу. Я, честно, рада за него.

– Понятно.

Поль словно хочет спросить что-то еще. Он щелкает пальцами и стучит ногой по полу.

– Что такое, Поль? – произношу я и смотрю ему в лицо.

Он громко вздыхает и опускает глаза:

– Происходящее между Адамом и Лили тебе не показалось. – он замолкает и неуверенно добавляет: – Странным?

Я замираю, и сердце в груди сжимается.

– Думала, только я одна заметила, – честно признаюсь ему.

Поль качает головой:

– Нет, не только ты. Они словно знают друг друга уже очень давно. И то, как она прижалась к нему.

Он опять неловко замолкает, а я качаю головой:

– Уверена, мы додумываем того, чего нет. Адам просто среагировал быстрее всех. А Лили была явно не в себе.

Поль бросает на меня скептический взгляд, но ему хватает такта не пытаться убедить меня в обратном. Я сама не верю в собственные слова. Но надеюсь, что у случившегося есть объяснение. Я проверяю телефон. Папа все еще не перезвонил. Не знаю, стоит ли написать сообщение и рассказать о случившемся. Боюсь перепугать их, а с другой стороны, не имею ни малейшего понятия, как вести себя в сложившейся ситуации. И, самое главное, я не знаю, в безопасности ли сейчас Лили. Она выглядела очень уставшей, и я не хотела доставать ее вопросами.

– Куда же запропастились родители? – раздосадованная, ругаюсь я.

И, словно по волшебству, из прихожей доносятся лязг ключей и громкие голоса. Амели и папа смеются над чем-то. Я быстро встаю с дивана, телефон с колен летит на пол, а я бегу в коридор. Папа бросает на меня взгляд, и выражение его лица сразу же становится беспокойным.

– Что такое?

– Я звонила вам! – взволнованно говорю я. – У Лили была паническая атака!

Амели выглядит озадаченной, она хмурит брови и скептически спрашивает:

– Вы уверены?

За моей спиной встает Поль и твердо произносит:

– Абсолютно точно.

– Она сейчас в своей комнате, сказала, что ей надо принять душ, – вставляю я. – Она не могла дышать. Она задыхалась.

Услышав это, Амели бросает сумку прямо на пол и мчится в комнату дочери.

– Очевидно, это не частое явление, – бормочет Поль и, глядя на ее реакцию, у меня в голове проносится та же мысль.

– Ладно, я пойду. Ты уже не одна, – прощается он, и папа провожает его до двери.

– Спасибо, что составил компанию, – махнув на прощание, говорю я и устало тру глаза. Что за день.

Амели тихо, на носочках, возвращается, старается не скрипеть – пол в нашей квартире ужасен.

– Она спит, душ так и не приняла. – тихо шепчет она.

– Что случилось, Эмма? – спрашивает папа.

Родители проходят в зал и смотрят на меня во все глаза в ожидании рассказа.

– Там был вор, он выхватил сумку у женщины. Знаете, эти дорогие Birkin? У женщины была из крокодиловой кожи, по крайней мере, так казалось с виду. Это все случилось прямо среди бела дня в толпе. Он убегал. – я нервничаю под их пристальными взглядами, рассказываю быстро и сбивчиво. – Лили его увидела, испугалась, а потом ей стало трудно дышать. Но, клянусь, все произошло слишком быстро. Мы не успели вызвать скорую, так как она смогла восстановить дыхание. Адаму каким-то чудом удалось ее успокоить.

Амели закрывает глаза и нервно трет виски.

– Бедная моя девочка, – еле слышно произносит она.

Папа обнимает ее за плечи.

– Что было дальше? – спрашивает он.

– Мы пришли домой, и она ушла к себе в комнату. Я знаю, что рассказ очень короткий, но это все.

Папа кивает и просит:

– Принеси Амели стакан воды, пожалуйста.

Я сжимаю руки в кулаки, меня саму передергивает от воспоминаний. Ни разу в жизни я не видела ничего подобного. Ухожу на кухню и возвращаюсь с водой.

– Как именно Адам успокоил ее? – хриплым голосом спрашивает Амели.

– Не знаю, но он не растерялся и помог ей с дыханием. – неуверенно отвечаю я, ведь сама до конца не понимаю, как Адаму это удалось. – Он разговаривал с ней и. – Я запинаюсь, не хочу подробно рассказывать, что именно делал мой парень.

Я подаю стакан воды Амели, а сама сажусь в соседнее кресло.

– Спасибо, Эмма, – благодарит она и делает несколько маленьких глотков.

– Почему Лили так испугалась? – тихо спрашиваю я. – Что с ней случилось?

Амели бросает на меня печальный взгляд:

– Она возвращалась с каникул. Это было поздно ночью, и на нее напали. Не просто отобрали сумку – ее чуть не изнасиловали. Шрам на тыльной стороне ладони с того случая. Она закрылась рукой от направленного на нее ножа.

Я в ужасе смотрю на свою мачеху, и она, словно читая мои мысли, согласно кивает.

– Да. Потом ее долго преследовали кошмары, она толком не могла спать. Но в последние пару месяцев все было хорошо. Она прошла терапию, и успокоительные помогали. Хотя она упорно пропускает свои сессии с психологом, и я уже не знаю, что с этим делать, – устало произносит Амели. – Уж лучше бы она никогда не ездила в эту чертову Италию!

– Италию? – ошеломленно переспрашиваю я и тут же прикусываю язык.

– Да, они с подругой решили устроить себе приключения.

– А давно это случилось? На каких именно каникулах?

Амели делает еще один глоток, а мое сердце бешено колотиться в ожидании ответа.

– Это было на осенних каникулах. В самом начале учебного года. Она потом столько занятий пропустила. Но панических атак в течение дня никогда не было. Помню, она чувствовала себя неважно в темных помещениях, пришлось покупать ей ночник. Но и это постепенно прошло.

– Видимо, похожая ситуация напугала ее. Триггер или как это называется? – говорит папа.

Амели кивает:

– Скорее всего, так и есть. Надо позвонить ее психологу и рассказать об этом.

– Да-да, нужно понять, что делать дальше, – соглашается он и крепче обнимает Амели. – Все будет хорошо, мы со всем справимся.

– Я до сих пор так злюсь на нее, – неожиданно признается Амели. – Как можно было купить билеты на ночной автобус? Зачем она решила ночью идти пешком домой?… Чем она вообще думала?

Папа ласково гладит ее по голове.

– Брось, Амели. Ты что, не помнишь себя в молодости? Когда ты молод, ты неуязвим. По крайней мере, так думает большинство.

Она с ним соглашается, а я молча встаю с кресла и направляюсь в свою комнату. Услышанное словно ударило меня обухом по голове. Я пытаюсь сказать себе, что миллион человек проводят каникулы в Италии. Я пытаюсь убедить себя, что это всего лишь совпадение. Тем более девушка Адама была итальянкой. В этот момент я понимаю, что он никогда не говорил мне, что она итальянка. Я сама сделала такой вывод. Его девушка могла быть кем угодно. Одна мысль беспорядочно сменяет другую. Сегодняшний разговор с Полин всплывает в памяти.

– Как именно она объявилась? – спросила она.

– Я не знаю, скорее всего, позвонила.

– Нет, Эмма. Звонок – полнейшая ерунда, ради одного звонка не заканчивают отношения. Они сто процентов встретились.

– Нет, не может быть. Как бы они встретились?

– Может, она приехала в Париж?

– Он бы сказал мне. наверное, – неуверенно произнесла я, так как ни в чем не была уверена.

Полин задумчиво нахмурилась и несколько секунд просто молчала.

– Брось его первой, Эмма, – вдруг сказала она и заглянула мне в глаза, – если он вспомнил о ней спустя пять месяцев, если они встретились и эта встреча так его впечатлила, что он решил поставить точку в ваших отношениях, то он того не стоит, Эмма. Пошли его первой.

Я смотрела на подругу и не могла понять, как ей объяснить, что это Адам. Мой Адам. Бросить его. невозможно, немыслимо. Он часть меня. Самая лучшая часть меня.

Я прохожу мимо комнаты Лили. Дверь осталась приоткрытой, и я вижу ее спящей. Это не может быть она. Ведь правда, не может? Я схожу с ума и придумываю то, чего нет. Внутренний голос требует, чтобы я перестала прикидываться дурой и посмотрела правде в глаза. Но я не готова. Я просто-напросто не готова.

Глава 19

Лили

Мама присаживается ко мне на постель, я открываю глаза и тут же резко сажусь. Глазами ищу красную тетрадь и, увидев ее на полу, спокойно выдыхаю. Только не хватало, чтобы она это прочитала.

– Эмма мне все рассказала, – говорит она и ласково берет меня за руку. – Как ты себя чувствуешь?

– Бывало и лучше, – честно отвечаю я. Тихонько тру бедро и запястье. Удары об асфальт не прошли даром, но я только сейчас начинаю чувствовать боль.

– Я поговорила с Бертраном. Он ждет твоего звонка по видеосвязи сегодня.

Я морщусь, и мама не выдерживает:

– Лили, прекрати вести себя безответственно!

– Мам, мне сложно говорить о случившемся с мужчиной, – наконец признаюсь я. – Мне сложно рассказывать ему, как сильно я испугалась, когда почувствовала чужую руку у себя на теле. Как омерзительно было, когда лазили по карманам и лапали меня.

Мама выглядит ошеломленной, ведь до этого я не рассказывала ей таких подробностей. Один раз, еще в больнице, сказала, что прикасались ко мне там, где я не хотела, и все. У нее в глазах собираются слезы, и я начинаю ненавидеть себя за сказанное.

– Только не плачь, пожалуйста. Я и так чувствую себя виноватой за случившееся.

Мама крепко обнимает меня и нежно целует в щеку:

– Все будет хорошо, моя девочка. Мы найдем другого психолога, с кем тебе будет комфортно.

Я глажу ее по спине и тихо бормочу:

– Спасибо.

Надеюсь, новый психолог не будет спрашивать об отце. Я не озвучиваю этого вслух, потому что знаю, это вызовет шквал вопросов, отвечать на которые я не готова.

Адам так и не ответил на мое сообщение. Весь вечер я просиживаю в своей комнате, стараясь не встретиться с Эммой. Не знаю, как смотреть ей в глаза после произошедшего. Мне стыдно за собственную слабость. А еще мне стыдно за то, что у нее на глазах я вцепилась в ее парня. Вцепилась мертвой хваткой, полностью теряя контроль. Уверена, она не понимает случившегося и пытается найти этому логическое объяснение. Вот только у меня сейчас нет сил притворяться и делать вид, что ничего не произошло. Ночью мне удается кое-как уснуть, а утром я впервые за долгое время просыпаюсь в 8:10 и от неожиданности не знаю, как быть. Привыкла начинать день с пробежки, но сейчас даже толком позавтракать не успеваю. Быстро принимаю душ и выхожу из комнаты с рюкзаком на плече.

– Побежали, Лили, – кричит Эмма, – я налила тебе кофе в термос и купила круассан. Съешь по дороге.

– Спасибо! – искренне благодарю я, заглядываю в ее глаза в поисках вопроса, недовольства или непонимания. Но Эмма лишь улыбается мне и поторапливает.

– Давай быстрее, – она выходит из квартиры.

Я облегченно вздыхаю и мчусь за ней.

Мы вовремя успеваем в школу. Первый урок – математика. Со звонком в класс входит мадам Пено и садится за стол. В классе стоит шум, и она, недовольно хмурясь, просит всех замолчать:

– Тихо!

Мы замолкаем, и она кивает:

– Так-то лучше. Доброе утро. Надеюсь, вы выспались. У нас сегодня сложный материал.

Пено складывает книги в стопочку и, пробежав глазами по столу, спрашивает:

– Где журнал?

– Леа сегодня не пришла, – подает кто-то голос. Ответственной за журнал девочки действительно нет.

– Лили, будь любезна, принеси журнал, – просит учительница.

Я встаю из-за стола и выхожу из класса. В коридоре тихо, поэтому, когда слышу шаги у себя за спиной, я оборачиваюсь и резко замираю. Адам вышел из класса вслед за мной. Он быстро догоняет меня и тоже останавливается.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он, и я начинаю нервничать. Нам лучше не оставаться наедине. Он такой красивый, от одного взгляда на него я теряюсь, и в голову лезут запретные мысли.

– Все нормально, – коротко отвечаю я и возобновляю шаг. Адам преграждает мне путь.

– Я очень много думал в последнее время. Больше всего на свете я ненавижу себя за то, что не приехал тогда в Лозанну, – признается он.

Я тяжело вздыхаю и пожимаю плечами.

– Это все не имеет никакого значения теперь.

– Неправда, это важно. Я видел, как изменилось твое лицо, когда ты увидела те снимки. Ты тоже все помнишь.

От упоминания о фотографиях я начинаю злиться.

– Кстати, об этом! Ты, черт возьми, чем думал, когда вложил их в тетрадь? А если бы Эмма их увидела?

– Мы все равно должны ей рассказать, Лили.

Я качаю головой.

– Ты в своем уме?

– Нам нужно с ней поговорить. Вдвоем. И рассказать все, как есть.

– Ты ненормальный, Адам! Как, по-твоему, она воспримет все сказанное нами, и главное: зачем нам ей говорить об этом? Ты сделал свой выбор. Ты выбрал ее.

– Прекрати говорить о том, что я сделал! – Адам вспыхивает и тоже начинает злиться. – Я сделал огромное количество ошибок! Я знаю, Лили. Но я не готов отпустить тебя и все, что нас связывает. Я не могу забыть тебя, ты понимаешь?

Он подходит ближе и берет меня за руку.

– Так продолжаться не может, нам надо поговорить с ней.

Я выдергиваю свою руку. Мне страшно от одной мысли о том, что мы расскажем все Эмме. Мне страшно увидеть то, что сделает с ней правда. Я не готова. Я не могу сделать ей так больно.

– Адам, не знаю, что ты себе надумал. Но между нами ничего нет. А у тебя есть девушка. Так что оставь меня в покое, – я говорю это резко и грубо. Внутри меня столько возмущения и негодования. Как он может предлагать мне подобное? Как он планирует рассказать все Эмме?

– Мы должны сказать ей правду, я не могу ей больше лгать, – тихо признается он и заглядывает мне в глаза, – она заслуживает правды.

– Никто не заслуживает разбитого сердца, Адам, – едва шевеля губами отвечаю я, резко разворачиваюсь и убегаю. Я быстро нахожу журнал в учительской. Как только вхожу в класс, вижу внимательный взгляд Эммы. Она выглядит растерянной, словно хочет о чем-то спросить, но не знает, как именно задать вопрос. Я кладу журнал на учительский стол и сажусь за парту. Чувствую взгляд Адама на себе и начинаю злиться сильнее. А в голове единственная мысль: никто не заслуживает разбитого сердца. Никто.

Четвертый урок – философия. Сегодня я устала больше обычного и уже мечтаю, чтобы первая половина дня закончилась и настал обеденный перерыв. На переменах Эмма и Полин обсуждали новые тенденции в макияже и моде. Мне нечего было добавить, да я их практически не слушала. У нас с Адамом был свой молчаливый диалог взглядов. Я устала чувствовать напряжение, устала скрывать и бояться, что правда все-таки всплывет наружу. Мне хочется спрятаться под кроватью и не вылезать оттуда до конца жизни. Я сажусь за парту и потираю виски, голова закипает от такого количества мыслей. В класс входит месье Бартоломе, очень приятный мужчина, ему на вид лет тридцать. Молодой, в отличной форме, в смешных круглых очках. Сразу видно, что он здесь для того, чтобы впихнуть в наши головы что-то интересное. Я всегда восхищалась преподавателями, которые выбрали эту профессию не ради высокой зарплаты и социального пакета, а по призванию. У него горят глаза, когда он рассказывает о своем предмете. Видно, что он очень любит свою работу. Он не использует сложных слов и не забывает, что говорит с подростками. Подача материала всегда простая, но от этого не становится менее интересной. Да и тема сегодня довольно необычна – «Сексуальность», она сразу же привлекает всеобщее внимание.

– Мне интересно, – начинает преподаватель, – для вас сексуальность проявляется в одежде или в теле человека? Что для вас сексуальность: физическая красота или же что-то, абсолютно не связанное с этим? Только не надо, как малые дети, хихикать.

Он ходит вдоль рядов, периодически забирает телефоны у учеников. Строгий, требует уважения к своему предмету. Бартоломе подходит к парте Адама, тот даже не замечает его.

– Адам, ответишь на мой вопрос? – резко спрашивает преподаватель и забирает у Адама лист. – Неплохо, неплохо, как раз в тему урока. – Бартоломе показывает набросок классу, на нем изображение женского тела. Изгиб талии и бедер, а также грудь. Кто-то начинает улюлюкать и свистеть. Но философ всех быстро затыкает.

– Отвечай на вопрос, Адам. Что для тебя сексуальность? Тело, одежда, может, что-то другое?

Адам не выглядит смущенным, напротив, с вызовом поднимает голову и говорит:

– А вы вернете мне набросок?

– Если твой ответ меня устроит, – иронично отвечает учитель и, глянув на скетч, повторяет вопрос: – Сексуальность – это тело?

– Сексуальность – это грация, – спокойно отвечает Адам.

Бартоломе выглядит довольным, кладет лист себе на стол и, прищурившись, смотрит на Адама.

– Давай объясняй свою точку зрения! – потирая руки, просит он.

Адам вздыхает:

– Грация – это неуловимые жесты, запах человека, мимолетные взгляды, шарм и еще очень много того, чего мы так и не можем понять и объяснить.

– Так, мне нравится! Развивай мысль!

– Со времен эпохи Возрождения художники и поэты, писатели, скульпторы пытались понять, что же такое «грация». Даже ученые пытались найти ответ на этот вопрос. Но это до сих пор осталось тайной.

– То есть раньше люди использовали слово «грация», а сейчас оно кануло в Лету, и на его место пришло слово «сексуальность»?

Адам задумчиво трет подбородок:

– Не факт, скорее мы реже употребляем слово «грация» и заменяем его на «сексуальность». Но то, что мы ищем за значением этого слова, так и остается чем-то неуловимым и в то же время остро необходимым, желанным.

– Так что же скрывается за этим словом?

– То, как мы видим свою любимую, – не раздумывая отвечает он. – Красота всегда в глазах смотрящего.

– Вот! – провозглашает учитель. – То есть мы плавно подходим к тому, что наш мир навязывает вам и мне стереотипы, какими должны быть красота и сексуальность. Девушек учат одеваться так, чтобы привлекать внимание, или пропагандируют фитнес, чтобы привести тело к общепринятому стандарту, сделать сексуальным. С парнями происходит то же самое. На женщин, безусловно, прессинг больше. Но у меня для вас сюрприз, и заключается он в том. – Бартоломе смотрит на Адама и подмигивает: – Давай, Виттьелло, ты же умный. Ответь еще на один вопрос, и я с чистой совестью верну тебе твой скетч.

– Это все бред, – просто говорит Адам, – нет сексуальной одежды, сексуального тела и стандартов, какими мы должны быть, чтобы вызывать желание в другом человеке. Все гораздо сложнее и не поддается объяснению, – заканчивает он и бросает взгляд в мою сторону. Я краснею и прячу за волосами лицо. А в голове проносится мысль: любовь – это шестое чувство. Таинственное, загадочное, вызывающее больше вопросов, чем известных нам ответов. Я поняла это только после знакомства с Адамом.

– Браво, Адам, – провозглашает довольный философ и возвращает ему набросок. Затем резко указывает ручкой на Поля.

– Ты не согласен, мой друг! Но хватит бросать скептические взгляды, ведь можно просто высказать свое мнение.

Поль нагло ухмыляется.

– Вы выгоните меня из класса за мое мнение, – сообщает он.

Бартоломе усмехается:

– А ты рискни!

– Ну, мне кажется, многое можно сказать по женским лодыжкам.

Философ выглядит сбитым с толку.

– Это твой фетиш? – спрашивает он, и весь класс прыскает со смеху.

– Не то чтобы, но если они оказываются у меня на шее – это значит, что я определенно нравлюсь их обладательнице, – с чертовщинкой в глазах заканчивает Поль. Он так любит быть в центре внимания. Кто-то начинает смеяться, а я закатываю глаза.

– Тонко, Поль. Очень тонко, поставлю-ка я тебе минус один на следующей контрольной, – язвит учитель, и звенит звонок. Поль начинает с ним препираться, но я не вникаю в их спор. – На следующем уроке обсудим Фрейда. На доске – номера страниц, обязательных к прочтению! Я могу дать контрольную! – перекрикивая шум, говорит учитель. Но мало кто записывает домашнее задание. Сейчас обед, и мне надо придумать, как скрыться от Эммы. Проводить час с Адамом абсолютно не хочется, встречаться после вчерашнего с Полем – подавно. Вспоминаю про Сесиль. Как хорошо, что я взяла ее номер!

Я быстро пишу ей сообщение: «SOS. Можешь со мной пообедать?» – «Я иду на обед домой, но если тебя нужно спасать, то с радостью приглашаю. Я живу за углом». – «Спасибо, встретимся возле выхода?» – «Буду ждать!»

Я шустро собираю свои вещи и чуть ли не одна из первых выбегаю из класса. Мне везет, Сесиль уже ждет меня у выхода.

– Поль проходу не дает?

Я качаю головой, врать не хочется, поэтому уклончиво отвечаю:

– Кое-кто другой.

Слова Адама и его взгляд, когда он рассказывал про грацию. Я краснею от одних воспоминаний об этом.

– Не смущайся ты так, – смеется Сесиль, и ее зеленые глаза искрятся весельем, – не переживай, я не буду допытываться, кто этот таинственный воздыхатель.

Я тоже слабо улыбаюсь, и мой телефон начинает звонить. Это Эмма. Я отключаю звук и смотрю на Сесиль.

– Надеюсь, я не побеспокоила тебя. А то свалилась нежданно-негаданно тебе на голову.

Она жестом останавливает меня:

– Все круто, не переживай.

Сесиль действительно живет за углом. На лестничной площадке нас встречает ее парень, тот самый блондин, фотографию которого мне показывала Полин. Когда он видит Сесиль, его губы расплываются в искренней улыбке, полной нежности и любви.

– Привет, малыш, – говорит он и обнимает Сесиль, а затем целует. Меня удивляет тот факт, что в жизни он гораздо приятнее, чем на снимках.

Проще, свободнее, улыбчивее. Может, он такой рядом с ней.

– С нами сегодня пообедает моя знакомая, – показывая на меня, говорит Сесиль. – Лили, это мой парень Марсель, уверена, в школе ты уже слышала о нас сплетни, – с усмешкой говорит она, и Марсель фыркает.

– Проходите, я приготовил пасту болоньезе, – говорит он.

– М-м-м, как вкусно пахнет!

– Надеюсь, на вкус тоже будет нормально.

Они воркуют и бесконечно касаются друг друга. Держатся за руки или легонько приобнимают друг друга и украдкой целуются при любой возможности. Марсель смотрит на Сесиль особенным взглядом, и только сейчас я внутренне соглашаюсь со словами Адама. Красота в глазах смотрящего. И нет норм, устоев, правил. Не надо пытаться строить из себя несуществующего персонажа. В мире обязательно найдется один человек, который увидит во всем твоем несовершенстве нечто прекрасное и невероятное и полюбит тебя всем сердцем. Я смотрю на Сесиль, которая вся светится от счастья, она сейчас такая красивая. Его любовь делает ее такой. Марсель шутливо щелкает ее по носу, и они начинают весело смеяться. Я не вникаю, над чем именно, не знаю, о чем они говорят. Одно я знаю точно, мы с Адамом были так же счастливы и прекрасны.