Текст книги "Шестое чувство"

Я прикусила губу, обдумывая этот план.

– По правде сказать, я бы тоже не отказалась от душа, – призналась я, и ты довольно хмыкнул.

– Тогда решено, и не переживай ты так, я обещаю не приставать!

– Еще бы, ведь у меня черный пояс!

– Да-да, именно страх останавливает меня, – шутливо согласился ты, и я пихнула тебя в бок.

– Ай! Дамочка, не распускайте руки! – ты запищал как девчонка, вызвав новую порцию смеха.

Ты привел меня к обшарпанному на вид зданию, к обычной римской пятиэтажке грязно-желтого цвета. Лифта не было, мы поднялись на последний этаж пешком, и ты открыл старую деревянную дверь.

– Добро пожаловать! – объявил ты, включая свет.

Комната была маленькой, справа – мини-кухня, слева – двуспальная незаправленная кровать. Окна обрамляли легкие белые занавески, у окна – мольберт, на котором покоилась твоя папка, рядом с кроватью я заметила комод, на нем была навалена груда вещей. Твоя серая футболка была во главе пирамиды – та самая, с маленькими дырочками, в ней ты был в день нашего знакомства. Комната была очень пустой, но мне нравилась ее простота и аскетичность, и еще мое внимание привлекла вымытая посуда, которая сохла около раковины, честно признаюсь, меня удивило, что она чистая.

– Туалет и душ тут. Хочешь, иди первая, чистые полотенца в шкафу под раковиной, – произнес ты, указывая на маленькую дверь сбоку.

– Спасибо, – сказала я и забрала у тебя из рук пакет с моим костюмом.

– Не благодари за ерунду, – отозвался ты.

Ванна была чистой, в ней пахло свежестью, все ванные принадлежности опрятно стояли на своих местах, полотенце аккуратно свисало с крючка. Ты не был чистюлей, но абсолютно точно поддерживал порядок там, где это было необходимо. Чистая посуда и ванна сказали это за тебя, Адам. И да, девочки всегда очень внимательны к таким вещам. Более того, мне понравилось, что я увидела. Это означало, что ты мог разбросать свои вещи в комнате, но был достаточно опрятен, чтобы не завести тараканов на кухне. Золотая середина.

Я быстро приняла душ, даже помыла голову, мне захотелось полностью освежиться. Намыливаясь твоим гелем для душа, я представила тебя стоящим под водой в душевой кабине и покраснела до кончиков пальцев от собственных мыслей. Закончив с душем, я высушилась и надела свой хеллоуинский наряд. Юбка была очень короткой, но все же прикрывала бедра. Хотя я и не надеялась, что этот кусочек ткани может закрыть хоть что-то, к счастью, я ошибалась. Выйдя из душа, я наткнулась на твой пристальный взгляд, ты разливал белое вино по бокалам.

– Чао, белла! – произнес ты хриплым, глубоким голосом и подмигнул мне в своей особой обаятельной манере.

– Привет и тебе, красавчик, – ответила я с иронией. Капли с волос падали мне на спину и руки. Ты подал мне бокал холодного вина и сказал:

– Тебе звонил папа.

Я недоуменно нахмурилась и ничего не ответила, телефон в руке завибрировал снова, на экране горело «папа», и я, словно ошпаренная, отложила его. Будто у меня в руках бомба замедленного действия. Ты ничего не сказал, я тоже молчала, уставилась на картину, которая висела над холодильником. На ней были изображены цветы. Пионы нежно-розового цвета. Я смотрела на них не моргая до тех самых пор, пока звонок не прекратился.

– Я в душ, – тихо послышалось у меня за спиной, а после донесся щелчок замка. Я до сих пор не знаю, зачем мне звонил папа, Адам. Я до сих пор не перезвонила ему. Я до сих пор не разговариваю с ним. Когда ты вышел из ванной, я все еще стояла на том же месте и смотрела на пионы.

– Их нарисовала моя мама, – ты обнял меня со спины, ты был на удивление холодным, я положила руки поверх твоих и погладила твою прохладную кожу. – Это была ее студия, она мечтала учиться в Риме, и, когда поступила в университет, родители решили сделать ей вот такой подарок.

– Это круто получить в подарок студию в городе мечты. – Я откинула голову тебе на грудь, и ты так привычно потерся подбородком о мои волосы. Я так любила каждое объятие с тобой.

– Так, значит, рисовать картины – это семейное дело?

– Что-то типа того. Ты пахнешь моим гелем для душа, – с тихим смехом пробормотал ты.

– Да, – сказала я, – теперь я пахну горной свежестью точно так же, как и ты.

– Мне нравится. Есть в этом что-то.

Ты не договорил, что именно. Но я знала, что в этом есть. Теперь еще одна вещь объединяла нас. Да, это был твой гель для душа, ничего сверхъестественного, но для нас двоих это было важно. Маленькая приятная деталь. Я повернула голову, ты был без майки, но в джинсах и вышел из ванной босиком. Капли стекали по твоей груди и животу. Я первый раз видела тебя без одежды, хотя мечтала об этом несчетное количество раз.

Я подняла руку и неуверенно провела по твердым мышцам, стирая капли с кожи. Ты замер, словно статуя, сглотнул, челюсть напряглась. Я пробежалась пальцами по кубикам твоего пресса.

– Впечатлена, Лили из Лозанны? – разглядывая меня, спросил ты.

– До статуи Давида тебе далековато будет, – съязвила я, а ты в ответ ухмыльнулся.

Я продолжила изучать тебя, между нами возникло напряжение.

– Где ты хочешь, чтобы я наклеила татуировки? – тихо спросила я.

– Где тебе нравится, – не своим голосом ответил ты.

Мне понадобилась вся сила воли, чтобы отвести руку от твоего тела. Татуировки были весьма заурядны. Орнаменты, голова льва, дракон, было что-то еще, но я не помню всего.

– Мне нужны ножницы и полотенце, чтобы намочить их, – хрипло сказала я. Ты молча открыл ящик и достал оттуда все необходимое. Я вырезала несколько татуировок, после приклеила первую тебе на грудь. Того самого льва с открытой пастью.

– Делаешь из меня мачо? – усмехнулся ты.

Я улыбнулась:

– Боюсь, лев на груди не особо поможет стать мачо.

Ты снова усмехнулся и слегка ущипнул меня за бок, от неожиданности я подпрыгнула на месте, и мы с тобой в голос расхохотались. Я намочила переводную татуировку, и, продолжив процедуру, перешла на руки. Признаюсь честно, я абсолютно бездумно клеила эти отвратительные татуировки, они были ужасного качества, и половина из них даже полностью не перевелась на кожу. Ты видел это, но тебе было глубоко плевать. Ты следил за моими прикосновениями, пил вино и периодически целовал меня в губы. Окна были открыты, вечерний ветерок врывался в комнату, и мои волосы довольно быстро сохли.

– Ты готов! – сказала я, хлопнув тебя по плечу и разглядывая орнамент, который только что приклеила на бицепс. – Пара минут, и рок-звезда готова покорять новые вершины! Я лучший тату-мастер.

Ты вновь поцеловал меня в губы и пробормотал мне на ухо:

– Лили, ты просто идеальный тату-мастер. Ни капли боли, одно наслаждение.

Мы вышли из дома ближе к полуночи, я шла в клуб в отличном настроении. Как истинный джентельмен ты накинул мне на плечи свою джинсовую куртку. Рим не спал, нарядные люди сновали туда-сюда, с пластиковыми стаканчиками вместо бутылок. Ты объяснил мне, что в стаканчиках алкоголь, его перелили, чтобы не схлопотать штраф. Теоретически купить алкоголь в Риме после полуночи нельзя, на практике же в большинстве кафе или магазинов тебе предложат пластиковый стакан. Италия, такая Италия. Многие из гуляющих кричали нам что-то по-итальянски, ты отвечал им и притягивал меня ближе к себе. Вечерний ветерок ласкал мои голые ноги, я была в своих черных ботиночках, и, помнится, подумала, что столько километров они бы никогда в жизни не прошли в Лозанне. На тебе была майка с логотипом «30 Seconds to Mars». Горе-тату, приклеенные кое-как, обхватывали твои предплечья и бицепсы. Рим был наполнен праздничной атмосферой. Хеллоуин и праздником не назовешь, но толпы людей на улице в костюмах, туристы и местные, гуляли как в последний раз. Террасы кафе заполнял веселый гул, город сверкал в ночи, освещая многочисленные фонтаны и площади. Я влюбилась в Рим и в тебя. Мы дошли до клуба, который назывался «Распутин», – вход был бесплатным, владельцы делали деньги на напитках. Нас проверили на наличие алкоголя в карманах и пустили внутрь. Как только мы зашли, ты снял с меня свою куртку и бросил ее на ближайшее кресло. Громкая музыка волной накрыла нас, кажется, играла Sia. В клубе сверкали неоновые цитаты, светомузыка рябила глаза. Ты тут же закружил меня в танце. Помню, как мы пробирались к бару, несколько разодетых барменов работали без остановки.

– Виски с колой или водка с содовой? – прокричал ты.

– Виски, – ответила я, и очень скоро ты подал мне стаканчик. В этом стаканчике было больше колы, чем виски, но меня хорошо унесло. Диджей и правда оказался очень крутым. Один зажигательный трек сменялся другим. Я чувствовала, как пот течет по спине. Мы танцевали так близко друг к другу. Твои руки на моем теле, мои на твоем, поцелуи, от которых кружится голова. Мне хотелось тебя съесть. Я прикусила твою губу, и ты, улыбнувшись, наклонился к моей шее и в ответ нежно прикусил кожу в том месте, где бешено стучал мой пульс. Ты часто выбирал это место для поцелуев. Музыка уносила меня, я закрыла глаза, отдаваясь ей и тебе, Адам. Твои руки были везде: у меня на талии, шее и даже ногах. Я пробралась тебе под майку, и пальцы бегали по твоей мокрой, разгоряченной коже. В какой-то момент мы оказались вдвоем на пошлом бархатном диванчике, ты посадил меня на колени и, собрав в кулак мои волосы на затылке, жадно поцеловал. Мне не хватало воздуха, Адам. Я первый раз в жизни испытывала такую бурю эмоций. Было ощущение, что мое сердце готово выпрыгнуть тебе навстречу, так сильно оно колотилось в груди. Я кусала тебя, играла с твоим языком и полностью теряла всякий рассудок.

– Пойдем ко мне, Лили, – хрипло прошептал ты прямо мне на ухо. И посмотрел на меня таким горячим взглядом, что я задрожала в твоих руках.

– Пойдем, – я едва смогла выговорить это слово.

И ты взял меня за руку, привычно накинул мне на плечи свою джинсовую куртку и повел к выходу. Прохладный воздух ударил по моим разгоряченным щекам, я чувствовала твою руку в своей и не думала ни о чем. Все, чего мне хотелось, – это вновь поцеловать тебя, Адам. Ты поймал такси, назвал адрес, и мы поехали к тебе. В такси ты притянул меня ближе, я положила голову тебе на плечо и приподняла подбородок навстречу твоим губам. Ты нежно целовал мое лицо. Лоб, глаза, нос, щеки, губы. Едва уловимо, ласково, сладко. Я расслабилась под твоими поцелуями, хотя сердце бешено колотилось в груди. Мы быстро приехали, и ты, взяв меня за руку, потянул к подъезду, а после по лестницам вверх. Ты целовал мои руки вновь и вновь. А когда мы переступили порог квартиры, я громко хлопнула дверью, и ты вновь обжег мои губы страстным поцелуем. Я так сильно хотела тебя, Адам. Мое тело жаждало твоих прикосновений, моя душа жаждала твоих объятий. Я потянула вверх край твоей майки, желая избавиться от нее как можно скорее и насладиться твоей кожей и твердыми мышцами. Ты поднял руки, помогая мне снять ее с тебя. Я встала на носочки и поцеловала твою шею, медленно спускаясь поцелуями вниз, я целовала все – ключицы, плечи, грудь. Из твоей груди вырвался глубокий стон. Я повернулась к тебе спиной, приподняла волосы и попросила:

– Сними его, – мой голос звучал хрипло от желания и от переизбытка чувств. Ты медленно потянул за молнию, освобождая меня от корсета, который с шумом упал на пол. Я продолжала стоять к тебе спиной, чувствуя твои горячие пальцы кожей. Дорожкой нежных поцелуев ты покрывал мою шею. Ты был терпелив, хотя я ощущала, как сильно ты разгорячен. Как сильно ты этого хочешь. Желание, тяга, страсть, нежность. Все смешалось. Твои руки бродили по моему телу, едва уловимые прикосновения к животу, груди, шее. Я покрылась мурашками.

– Я хочу тебя, Адам, – тяжело дыша, призналась я и, повернувшись, встретилась с тобой взглядом. Ты нежно погладил меня по щекам, провел носом вдоль шеи, вдыхая мой запах.

– Я тоже тебя хочу, Лили, – хрипло прошептал ты мне на ухо, и в следующее мгновение я лежала на твоей кровати.

Ты был удивительно нежным и невероятно горячим, Адам. Ты снял с меня ботинки и носки, а после потянул вниз юбку. В каждом твоем прикосновении чувствовалась забота, безопасность, страсть и. любовь. Нет, такое невозможно придумать. То, как ты целовал меня, как твои руки касались моего тела, то, как ты смотрел на меня, когда входил в меня. Все это было громче всех слов о любви, Адам. Все это кричало о ней. О диком желании и привязанности. А когда ты был внутри меня, я ощутила себя наполненной, словно наконец нашла недостающую часть себя. Мы стали одним целым. Ты и я. Чувствовать тебя, целовать тебя, видеть тебя и растворяться в тебе, в твоем тяжелом дыхании, в страстном желании, в твоей нежности – самое прекрасное, что случалось со мной в жизни.

Я люблю тебя, Адам.

Глава 22

Лили

Утром меня будит стук в дверь, мама тихо проходит в комнату и садится на мою кровать.

– Просыпайся, моя хорошая. Сегодня спектакль, в котором участвует Эмма. Мне нужно, чтобы ты выбрала ей букет.

Я натягиваю одеяло на голову, стараясь спрятаться от ее голоса. Мама смеется и щекочет меня. Я дергаюсь в постели, возмущенно мычу и в конце концов разражаюсь смехом.

– Хорошо вчера погуляли? – с улыбкой спрашивает она и укоризненно добавляет: – Лили! На кого ты похожа, сколько раз говорить тебе, что надо снимать макияж перед сном! Да как так можно?

Я в очередной раз натягиваю одеяло на голову и бормочу:

– Больше не буду.

Мне не надо на нее смотреть, я знаю, что она качает головой и хмурится:

– Так, вставай! Душ, завтрак, а потом за цветами! Эмма уже на репетиции.

Мама выходит из комнаты, а я нехотя сажусь на постель. Платье валяется на стуле, я полностью раздета. Вчера не смогла заставить себя принять душ, сейчас же даже боюсь посмотреть на себя в зеркало. Спектакль. Театр. Я абсолютно забыла про это. Встаю с постели и направляюсь в ванную. Мне надо успеть сделать целую гору домашнего задания, но этим я, скорее всего, как всегда, займусь ночью. Смотрю на свое отражение в зеркале и тихо бормочу ругательства – я похожа на восставшую из могилы зомби. Несколько раз умываюсь, чтобы хоть немного смыть этот ужас. Душ помогает взбодриться. Я захожу в комнату и широко открываю окна. На улице весна! Солнце слепит глаза и греет своими лучами. Я надеваю свое самое любимое голубое платье и сандалии. Выхожу из комнаты и кричу:

– Мам, какие ей цветы купить?

– Иди пока поешь, Жером приготовил тебе на завтрак омлет.

Каждый раз, когда он уделяет мне внимание, мое сердце сжимается, мне хочется и плакать, и смеяться одновременно.

– С помидорами и сыром, – гордо сообщает он и подает мне тарелку.

– Спасибо, – благодарю я и хватаю кусочки свежего багета.

– Мы с тобой уже два дня не бегаем, если так дальше дело пойдет, то прощай моя и без того неидеальная форма.

Я слабо улыбаюсь:

– Омлет очень вкусный! Мы обязательно продолжим наши пробежки.

– Хорошо повеселились вчера? – спрашивает он, и я опускаю глаза.

– Да, было классно. Шумно, весело.

– Здорово, – тянет он и пьет свой кофе.

У меня пропадает аппетит, омлет вкусный, но воспоминания о том, что я вчера сама поцеловала Адама, отбивает всякое желание что-либо делать. Хочется спрятаться под кроватью и никогда не высовывать оттуда нос. Но я заставляю себя проглотить омлет и ставлю тарелку в посудомойку.

– Так какие цветы любит Эмма? – спрашиваю я.

В этот момент мама заходит на кухню:

– Вот карточка, наличных у меня нет. А цветы купи, какие захочешь.

Я перевожу взгляд на Жерома, и он пожимает плечами:

– Она всякие любит.

Я выхожу из дома и направляюсь на рю Клер, ступаю на брусчатку и словно попадаю в сказочный мир. Этим субботним утром жизнь на улице кипит. Здесь так много всего. Овощные, мясные, сырные лавки, цветочные магазины, кафе и террасы, супермаркеты – чего только нет на этой узкой улочке. Я останавливаюсь перед цветочным магазином и рассматриваю букеты. В корзинах стоят пионы. Их много, и они невероятно пахнут. Я хочу купить пышный, очень-очень пышный букет пионов.

– Бонжур, мадемуазель! – здоровается со мной полноватый мужчина и широко улыбается, у него между зубов щели, и улыбка выглядит искренней и забавной.

– Бонжур! Можно мне, пожалуйста, букет пионов, очень-очень пышный!

– Сорок или тридцать штук? Какого цвета: малиновые или нежно-розовые?

– Нежно-розовые, сорок, будьте добры.

Он заворачивает цветы в коричневую бумагу, я оплачиваю и, схватив букет двумя руками, направляюсь домой. На мгновение терзания, стыд, тревоги – все отступает на второй план. Ведь на улице так хорошо. Весна и Париж – лучшая комбинация. Когда я прихожу домой, мама уже собралась: на ней красивое бежевое платье и туфельки того же цвета на маленьком каблучке.

– Спектакль начинается в четыре, но из-за забастовки надо выйти пораньше.

– Чего хотят эти желтые жилеты? – спрашиваю я.

Жером разводит руками:

– Уже никто ничего не понимает.

Мы отправляемся на машине и по дороге к небольшому театру попадаем в пробку. Школа сняла помещение для благотворительного концерта, помимо спектакля в программу входят танцы, чтение стихов, даже стендап и, конечно, мини-концерт нашей школьной группы. В общем, мадам Феррар для благого дела собрала всех, кого могла. Мы еле находим парковочное место и подходим к зданию. Перед ним толпятся родители, ученики, учителя – все пришли поддержать выступления ребят и заплатить двадцать евро за вход с человека. Мы расплачиваемся, нам не дают билетов, лишь пропускают. Я несу букет – он довольно тяжелый, руки у меня затекли, и Жером, как истинный джентльмен, решает мне помочь:

– Давай я понесу.

Я передаю ему цветы, но не успеваю вздохнуть с облегчением, как мадам Феррар вырывает меня из толпы.

– Лили, следуй за мной, у нас тут форс-мажор.

Мама вежливо здоровается с учительницей и подгоняет меня:

– Давай-давай, иди помоги.

«Словно у меня есть выбор», – думаю я и следую за мадам. Она проводит меня за сцену, тут стоят декорации, на которых изображены интерьеры домов, лес и сад.

– Девочка, которая помогает Адаму подготавливать сцену, заболела! Он один не успеет за такое короткое время все расставить.

– Но я даже не знаю, где что должно стоять, – возражаю я, – простите, но мне действительно кажется, что лучше вам помочь ему.

– Я отвечаю за музыку, Лили! – Феррар сует мне в лицо планшет. – Вот, изучи фотографии. Адам ставит все тяжелое, ты добавляешь мелочи. Скатерть, вазу, картины, ковер, подушки, – она продолжает свой список и пальцем указывает на фотографии. – Оставь у себя и перед каждой сценой смотри на фотографию. Уверена, ты справишься! – Видно, что мадам волнуется, она проверяет время и хмуро бросает: – Мне надо уходить, совсем скоро начнется спектакль. К первой сцене уже все готово, поэтому изучи вторую. – Она поправляет волосы и зовет: – Адам, я нашла тебе помощницу!

Из коридора выходит Адам и замирает при виде меня. Феррар убегает, и он ворчит:

– Да уж, у жизни определенно есть чувство юмора.

Я бросаю на него хмурый взгляд:

– Только вот не начинай, отработаем эти сцены, и каждый пойдет своей дорогой.

Он ничего не отвечает, а я опускаю глаза в экран, пытаясь запомнить мелочи. Спектакль начинается, я нервно грызу ногти. Надо отдать должное Адаму, он мне помогает и выполняет почти всю работу сам. Я успеваю разложить подушки и поставить вазу. Он полностью контролирует происходящее. Эмма светится на сцене. Так непривычно видеть ее в роли высокомерной дамочки, но она справляется с ней на все сто. Постановка длится минут сорок, не больше. Мы с Адамом практически не остаемся наедине все это время. Выступающих много, и все они толпятся за сценой в ожидании своего выхода. И вот наступает долгожданный конец. Дарси и Элизабет целуются под всеобщие овации. Все кланяются, зрители в зале свистят и хлопают так громко, словно увидели какую-то знаменитую бродвейскую постановку. Актеры смеются, убегают со сцены, кого-то журят за забытый текст, кого-то хвалят за импровизацию. Мы с Адамом молча уносим декорации.

– Это все ты нарисовал? – не выдержав, спрашиваю я, и он выглядит сбитым с толку.

– Хватит, – вместо ответа говорит он, – хватит пытаться вести себя так, как будто ничего не было. Хватит выливать на меня дерьмо, убегать, а потом говорить со мной. Черт возьми, я не железный, Лили.

По нему видно, как сильно он зол и как его бесит происходящее.

– Чего ты вообще хочешь от меня? – громко спрашивает он. – Может, достаточно? Или сводить меня с ума – новый вид развлечения?

– Я ничего не хочу, ты прав. Я должна заткнуться и перестать делать глупости.

– То есть наш поцелуй входит в категорию глупостей? – Он смотрит мне прямо в глаза. – То есть глупость – то, что я чувствую к тебе?

Я тоже начинаю злиться.

– Мне плевать, что ты чувствуешь, ясно? Я ничего к тебе не чувствую!

– Именно поэтому ты поцеловала меня? – взрывается Адам. – Господи, Лили, ты не просто поцеловала меня, это был чертов взрыв мозга. Все потому, что ты ничего не чувствуешь?

Я замираю, а он подходит ближе.

– Ты вчера тоже вспоминала ночь Хеллоуина, не так ли?

Его лицо в сантиметрах от моего. Неожиданно злость и раздражение пропадают. Я заглядываю ему в глаза и тону в его взгляде:

– Больше всего на свете вчера мне хотелось забрать тебя домой и проснуться с тобой утром, – признается он, и мое сердце пропускает удар.

В ушах стучит пульс. Все вокруг теряет очертания, я вижу лишь Адама, и эмоции в его взгляде обрушиваются на меня, сметая все на свете. Мне как никогда хочется обнять его и быть вместе с ним. Я так сильно его люблю, что сдерживать этот порыв практически невозможно.

– Здорово, что вы оба решили рассказать мне правду.

Неожиданно. Резко. Голос полон обиды и разочарования. Эти слова выбивают у меня воздух из легких. Я медленно оборачиваюсь и смотрю на нее. Эмма стоит в углу сцены и переводит взгляд, полный негодования, с меня на Адама.

– Это так классно, когда близкие люди не врут, – добавляет она, нервно прикусывая губу. – Ведь каждый из нас заслуживает знать правду. – На этих словах ее голос начинает дрожать, и она убегает.

– Твою мать, – бормочет Адам и бежит вслед за ней. Я же остаюсь на месте, не имея представления, что мне делать и как быть. Врать и говорить ей, что она не так поняла, унизительно. Оправдываться – унизительно. Подойти и извиниться не хватит никаких сил и смелости. Что могут поменять слова? Кого спасло от боли слово «извини»? Слышу, как звонит мой телефон, – это мама.

– Да, – хрипло отвечаю я.

– Лили, вы там где? Уже все вышли, а вас все не видно.

– Мам, мне нужно домой, – тихо шепчу я.

– Как? Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, не переживай, мне просто нужно домой, я доберусь на метро.

Мама на другом конце молчит.

– Я могу тебе чем-то помочь? – наконец спрашивает она.

– Мне просто нужно побыть одной, – честно признаюсь я, и она меня отпускает.

Некоторые станции метро также закрыты из-за забастовки, но работники на стойке информации объяснили мне, какие пересадки сделать, чтобы добраться до «Эколь Милитер» – станции, рядом с которой мы живем. Спустя полчаса я наконец попадаю домой. Здесь тихо и тепло. Я прохожу в свою комнату, сажусь на пол у окна. Немыслимо, сколько дров я успела наломать за такой короткий период. На душе грустно и тоскливо. Выражение лица Эммы стоит перед глазами, ее слова о правде эхом звучат в голове. Мне хочется ей сказать, что я старалась держаться от него подальше, но понимаю, насколько жалко это будет звучать. Поднимаюсь на ноги и беру красную тетрадь. Это будет моим последним воспоминанием о нас с тобой, Адам. Моей последней записью, последним, что нас связывает.

Мы совершили столько ошибок, сделали больно человеку, который этого вовсе не заслуживает. Можно быть эгоистами и сказать, что любовь прощает все грехи. Но это не так. Я до сих пор не простила своего отца. Ирония в том, что я поступила так же, как он. Стала одной из тех, кто делает что-то за спиной у близких, молчит, обманывает и разбивает сердца. Ты можешь преследовать свои цели и думать только о себе. Только как потом смотреть в зеркало? Как спокойно засыпать с мыслями, что кому-то из-за тебя сейчас очень и очень больно? Я не знаю. Моя совесть напоминает мне о бессонных ночах, о злости и ненависти, что я копила в душе. Нам не стоило находиться близко друг к другу, когда мы рядом, все выходит из-под контроля. Рядом с тобой мне крайне сложно оставаться с холодной головой. Чаще всего я злюсь на тебя, в другие моменты растворяюсь в любви к тебе и ничего не могу с этим поделать. Чувствую себя жалкой, и от этого ощущения становится совсем тяжко. Ты будто раздавил меня. Но я не хочу писать тебе слезливые тексты, наполненные болью. Я не хочу тонуть в жалости к себе. Я хочу рассказать тебе о том, что нас связывало, о том, что было прекрасно. Лучше, чем прекрасно. Я хочу написать свое последнее воспоминание о тебе и попрощаться с прошлым.

В ночь Хеллоуина я, конечно, пропустила свой автобус. В ту ночь я окончательно отдала тебе всю себя.

– Останься со мной до конца каникул. – прошептал ты мне на ухо утром, разбудив шепотом и прикосновениями.

Мы укрылись твоим тонким, но очень мягким одеялом. Ты касался моей теплой после сна кожи. Губы целовали мое тело, и моя кожа покрывалась мурашками. Я перевернулась и обняла тебя за шею, притягивая тебя ближе, наши тела переплелись. Ты был таким теплым, нежным и сильным. Чувствовать, как ты касаешься меня, обхватываешь мои бедра, целуешь шею, грудь – это было блаженством, Адам. Мое шестое чувство. Я наконец осознала, что такое видеть, слышать, чувствовать запах, прикасаться, пробовать на вкус человека, которого любишь. Наше тяжелое дыхание заполняло комнату, ранние солнечные лучи проникали сквозь белоснежные занавески, с которыми играл ветерок, за окном пели птицы. Наши вздохи и едва уловимые стоны смешивались со звуками просыпающегося города. Было около пяти утра, а может, шесть утра – не знаю. Я перевернула тебя на спину и забралась сверху, крепко прижимаясь бедрами к твоему телу. Наши руки были повсюду, наши поцелуи были неконтролируемыми. это было сумасшествие, Адам. Чистой воды сумасшествие. Я не знала, как перестать прикасаться к тебе. Я не знала, как не растворяться в тебе. Ты смотрел на меня, и я видела такие же эмоции на твоем лице.

Ты помнишь наш первый совместный завтрак? Мокрые после душа, мы счастливо улыбались друг другу, потому что не могли иначе, счастье лилось из нас рекой. Я взяла твою серую майку и накинула на голое тело, ты натянул джинсы, но не застегнул ремень, он продолжал болтаться, джинсы сидели низко на бедрах, у меня пересохло во рту, и я еле сдержалась, чтобы снова не наброситься на тебя.

– Будешь омлет? – спросил ты, заглядывая в холодильник. – У меня есть только яйца и позавчерашний хлеб.

– Я буду все что угодно, – ответила я.

Ты начал готовить омлет, я подошла к окну и ахнула:

– У тебя есть балкон!

Он был маленький, но на нем стоял круглый железный столик и два стула, а вид… вид был на соседнее темно-оранжевое здание и маленькую улочку, на которой к тому времени уже кипела жизнь. Мы позавтракали на этом балконе, щурясь от яркого солнца, ели почти каменный хлеб и яйца. И это было идеально. Как и все каникулы, проведенные с тобой, Адам. Засыпать, просыпаться с тобой, принимать вместе душ, заливая водой весь пол в ванной, готовить с тобой пасту из сосисок и есть ее на балконе. Счастье, радость, восторг. Ты помнишь, как мы придумали «бюджетную пасту»? Я купила очередной билет на автобус, но в этот раз на воскресенье, мама, конечно, была удивлена тому, что я решила остаться в Италии еще на несколько дней. Она даже поинтересовалась, не замешан ли в этом какой-нибудь итальянский мачо. Я, посмеиваясь, бросила на тебя хитрый взгляд и ответила, что мачо определенно не замешан в этой истории. А потом я посчитала все свои деньги, и оказалось, что у меня их практически не осталось. Ты попробовал убедить меня, что деньги есть у тебя, но замолчал, качая головой и посмеиваясь над моим убийственным взглядом. Тогда ты и придумал бюджетную пасту с сосисками. Дешево и сытно. А самое главное – вкусно. Мы отваривали спагетти, нарезали маленькими кружочками сосиски, обжаривали их на масле, затем добавляли к пасте вместе с кусочком сливочного масла, тертым сыром, черным перцем и зеленью. Самая вкусная паста во всей Италии была на нашей кухне, Адам. А затем мы выбирались на балкон, ты открывал дешевое вино, которое нас быстро пьянило, и под доносившееся с улицы пение Фрэнка Синатры мы ели. А на десерт был тирамису, сладкий крем, посыпанный кофейной пудрой. Ты кормил меня из ложки, пачкая мое лицо, а потом слизывал крем, я ворчала, но не сопротивлялась. Мне было приятно и так хорошо.

Я не красилась все эти дни, губы опухли и покраснели от твоих поцелуев, а поцелуи солнца украсили загаром мое бледное лицо, даже волосы стали пышнее, может быть, потому что ты вечно касался их и взлохмачивал. Кожа дышала итальянским воздухом и нежилась в твоих объятиях. Рядом с тобой я чувствовала себя самой красивой, и мне ничего не нужно было для этого. Было достаточно твоего влюбленного взгляда.

Помню, однажды я предложила тебе посмотреть сериал.

– У тебя же есть подписка на Netflix? Предлагаю сделать сырную тарелку, выпить вина и посмотреть какой-нибудь тухлый сериальчик.

Ты тогда легонько толкнул меня на кровать, мои темные волосы рассыпались по белоснежной подушке, и ты навис надо мной всем телом.

– Или же пусть тухлый сериальчик посмотрит на нас, – с чертовщинкой в глазах сказал ты, и я рассмеялась.

– О, как тонко!

Мы так и не включили сериал в тот вечер. Сидели в тишине, обнимались, и каждый из нас думал о своем, но мы были там друг для друга.

– Я хочу нарисовать тебя, Лили, – тихим шепотом произнес ты и, заглядывая мне в глаза, провел пальцем вдоль моего голого живота. – Нарисовать вот такой. на моей постели, со скомканным в ногах одеялом и влюбленным взглядом, можно?

Твои глаза прожигали меня насквозь. Язык не слушался, и все, что я смогла сделать, это лишь кивнуть. Я продолжала сидеть на постели, ты убрал мои волосы за спину, тем самым открывая грудь, одна нога была полностью скрыта под одеялом, изгиб бедра просматривался под белой тканью.

– Постарайся не шевелиться, – поцеловав меня в губы, попросил ты.

Ты не встал около мольберта, лишь взял свою папку, положил ее себе на колени, вытащив из нее лист. В руках у тебя был не карандаш, а уголь для рисования. Черная маленькая палочка. Ты неожиданно рванул с места, хватая с кухонного островка пепельницу, а из кармана джинсов достал сигареты. Признаться честно, я боялась дышать, Адам. Ты затянулся сигаретой, выдыхая дым, и я зачарованно наблюдала за тобой. Ты же безо всякого стеснения разглядывал меня. Вокруг было тихо, лишь царапанье твоего уголька о бумагу нарушало эту тишину. В тот день ты смотрел на меня иначе – внимательно, рассматривая каждый изгиб моего тела. Твой горячий взгляд разжигал во мне желание, будто ты пытался заглянуть в мою душу. Одна сигарета за другой – мне нравилось смотреть, как ты куришь. Дым обволакивал тебя, делая еще более загадочным. Ты рисовал, растирал уголь на бумаге, черный цвет окрасил твои пальцы и даже внешнюю сторону кисти. Я не знаю, сколько ты рисовал меня, было ощущение, что время остановилось. Лишь в конце ты выдохнул последнее облако дыма, затушил сигарету и, одним махом скинув папку на пол, набросился на меня с поцелуем. Я помню следы от угля на своем теле, будто ты пометил меня. Черные полосы от твоих пальцев на бедре, животе, груди и руках. Ты был тогда жадным и страстным, сильные прикосновения, дикие поцелуи, громкое дыхание, ты звал меня по имени: