Текст книги "Шестое чувство"

– Какие еще проблемы? Разве можно уехать в другую страну и так пропасть? Что, по-твоему, я должна делать?

– Мам, со мной все хорошо. – терпеливо повторила я, – не волнуйся.

Она тяжело вздохнула:

– Пиши мне тогда сама и делай это так часто, как только сможешь! Ты так неожиданно уехала, точно все хорошо?

– Мам, успокойся. Буду писать так часто, как будет возможность. Все хорошо, честно, будто первый раз я куда-то уехала.

Мама почувствовала мое недовольство и решила больше не нагнетать.

– Ладно, ты права. Ты уже достаточно взрослая, но все равно не пропадай так.

– Не буду, мамуль. Буду писать и звонить, а сейчас мне нужно идти.

– Вот так растишь вас, растишь. А вам потом нужно идти и, вообще, зачем звонить маме!

– Ну мам!

– Ой, ну тебя. Веселись там! И пиши.

Я попрощалась с мамой, и ты бросил на меня любопытный взгляд.

– Ты не сказала маме, что уехала?

– Конечно, сказала. Но я весь день провела без связи. Она обычно не такая нервная, но сейчас почему-то распереживалась.

– Тогда надо звонить ей чаще! – сделал ты вывод.

Я пожала плечами:

– Теперь, когда ты со мной, сделать это гораздо проще.

– На сколько ты приехала во Флоренцию? – задумчиво спросил ты. Я бы отдала все на свете за то, чтобы узнать, какие именно мысли роились у тебя в голове в тот момент.

– А что? Собираешься спланировать мой визит наперед?

Мне было интересно, что ты скажешь. Ты прикусил губу и провел рукой по волосам.

– Я должен был сегодня ночью уехать в Рим. Вот думаю, может, остаться?

Я еле сдержала улыбку, Адам, хотя мне хотелось подскочить со стула и начать скакать от радости. Ты думал, оставаться ли во Флоренции ради меня, а я две минуты назад купила билет, чтобы отправиться с тобой! Конечно, я была очень рада, что ты тоже не хотел со мной расставаться. Но мне всегда было сложно делиться внутренними переживаниями или личной радостью, поэтому я попыталась сдержать собственное счастье.

К тому же мне до чертиков хотелось тебя удивить, и, нахмурившись, я спросила:

– Рим, значит… Ты, случайно, не едешь туда на автобусе в 2:45 ночи?

Удивление на твоем лице того стоило. Ты посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, в которых читались легкое изумление и нескрываемая радость.

– Ты тоже едешь в Рим? Я думал, ты только приехала во Флоренцию!

Я наклонилась ближе:

– Позволь раскрыть тебе секрет, Адам, – заговорщически прошептала я тебе на ухо. – Я прибыла в Италию ради тебя, выискивала Адама из Парижа во Флоренции и вот отправляюсь за тобой в Рим. Все потому, что мне нужна кровь девственника.

Ты в голос расхохотался и, сверкнув глазами, сообщил:

– Учитывая последний пункт, ты выследила не того Адама.

– Да? Чертовски жаль, значит, наши с тобой пути расходятся.

– И вот опять я должен был наврать, что девственник, и ты бы осталась со мной. Который раз убеждаюсь, что девушкам не нужна правда!

– Но эта ложь больно ударила бы по твоему мужскому эго, поэтому ты мгновенно сообщил мне правду. Вот если бы я сказала, что ищу двадцатисантиметровый пенис, ты бы тут же сказал: «Детка, ты нашла, что искала!»

Мне так нравился твой смех, Адам, – раскатистый, громкий, такой заразительный, что я захохотала вслед за тобой.

– Правду говорят, что все дороги ведут в Рим, – улыбаясь, заявила я.

Ты ответил:

– Я очень рад, что туда ведет именно твоя дорога.

Ты так смотрел на меня, произнося эти слова. Я слегка поежилась от вечернего ветра, и ты мгновенно дал мне свою куртку.

– Накинь, уже прохладно.

Я, конечно, в ней утонула, и пришлось закатать рукава. А еще я решила, что, возможно, однажды расскажу тебе правду, что именно завело меня в Рим. Как так получилось, что моя дорога свернула туда. Ведь в моей шутке была и доля правды. Я отправлялась в Рим за тобой! А пока я сидела в твоей куртке на самой великолепной террасе мира, допивала вино, хрустела чипсами и думала, что я, возможно, совершаю глупость. Еду в Рим за парнем, которого знаю несколько часов. Но для чего еще нужна молодость, Адам? Чтобы совершать глупости, творить безумства, которые станут лучшими воспоминаниями, и отдаваться моменту, уповая на то, что удача будет на твоей стороне.

Чуть позже мы с тобой шли с рюкзаками: ты тоже оставил свой на вокзале. Я надела пальто и выглядела безумно нелепо, но меня это ни капельки не волновало. Ты же в своей джинсовой куртке и с папкой под мышкой смотрелся очень круто. Мы шагали в сторону трамвайной остановки, чтобы доехать до автовокзала. А я думала, как же удивительно все складывается, если ты не боишься жить полной жизнью – делаешь, пробуешь, рискуешь. Тогда она отплачивает тебе такими незабываемыми моментами. В тот день я впервые увидела Флоренцию, в ту же ночь я шла рядом с симпатичным парнем, который показал мне этот город. Знала ли я еще всего лишь за день, что со мной это случится? Могла ли я предполагать, что уже на следующий день из Флоренции отправлюсь в Рим? Конечно, нет! Поэтому все случившееся имеет двойную ценность. Подарок судьбы – так я тебя назвала, Адам. Самый лучший и невероятный. Я смотрела на тебя, слушала, говорила, смеялась и была открыта новым приключениям с тобой, Адам. Новой игре, беззаботной и веселой. Так закончилось наше знакомство во Флоренции, но впереди был незабываемый Рим. Ты, я и Рим. Одна из лучших комбинаций на свете, Адам. Ты, я и Рим равно любовь.

Глава 11

Лили

Сегодня суббота и все дома. Всю неделю я просидела в квартире – безвылазно в своей комнате. Расставила книги, которые мне прислала мами, повесила занавески – их купила мне мама. На них был нежный цветочный рисунок, еще она подобрала для моей комнаты пару подушек такой же расцветки и покрывало на кровать. В комнате стало уютнее.

Все остальное время я бесцельно прокручивала ленту социальных сетей. Переписывалась с друзьями из Лозанны. Они рассказывали последние школьные сплетни и о событиях, произошедших в мое отсутствие. В Лозанне я часто меняла школы: мы переезжали с одной квартиры в другую, улучшая жилищные условия, и мама всегда записывала меня в ближайшую школу. Поэтому у меня не было таких закадычных друзей, как у Эммы. Когда в феврале мама в очередной раз предложила переезд, для меня это не было в новинку.

Глядя на Эмму и Полин, я задаюсь вопросом: как получилось, что они дружат. Абсолютно разные и непохожие. Эмма каждый день спрашивала меня о самочувствии и приносила конспекты уроков со списком домашних заданий. Даже если бы я хотела ее ненавидеть, то не смогла бы. Она очень добрая. Действительно добрая, отзывчивая и теплая. Я даже понимаю Адама. Ведь если бы рядом со мной был такой человек, я тоже попыталась бы забыться в нем. Приняла его доброту и любовь. Вот только разве это правильно? Нет, это абсолютно неправильно, напротив, это эгоистично. Я решила больше не писать дневник о нем. Красная тетрадь валяется под кроватью. Я не доставала ее всю неделю. Жизнь продолжается, и мне надо найти в себе силы двигаться дальше – всю неделю я, как мантру, повторяла про себя эти мысли. Было бы проще, если бы нам не приходилось видеться. Хотя кого я обманываю, я не видела его пять месяцев. И он все равно продолжает жить в моей голове.

– Я тут! Ты меня видишь? – вдруг доносится из комнаты за стенкой Эммы. Стены в квартире тонкие, словно картонные, все слышно. Родительская спальня находится дальше по коридору, а вот разговоры Эммы или то, как она записывает видео для своего канала, я слышу часто. Она красиво и оригинально красится: использует яркие цвета, блестки, стразы. Создает сказочные, почти эльфийские образы. И ей очень идет такой макияж. У нее нежно-розовая гладкая кожа, а свои красивые глаза она подчеркивает ярко-малиновыми и фиолетовыми тенями. Я была откровенно удивлена, когда от нечего делать заглянула к ней на канал. Он небольшой, но у Эммы определенно есть талант и свое видение прекрасного, и это изюминка ее блога.

– Как ты ярко накрашена, – доносится женский голос. Эмма тихо смеется, и я представляю, как румянец ползет по ее щекам.

– Сегодня решила сделать серебристо-голубое безумие, – признается она.

– Получилось действительно безумно, ты же никуда не пойдешь в таком виде?

Это сказано с пренебрежением – человек по ту сторону экрана даже не старается быть вежливым.

– Я снимала видео для блога, – словно оправдываясь, говорит моя сводная сестра.

– Надеюсь, не в этом платье? – «доброжелательно» интересуется неизвестный мне голос.

– Мам, вообще-то, в этом.

Услышав, что Эмма разговаривает с мамой, я присаживаюсь на корточки и прислоняю ухо к стенке. Я первый раз за все это время слышу упоминание о ее маме.

– Поздравляю, ты будешь выглядеть на видео как бесформенная бочка, – выносит вердикт эта женщина тоном профессиональной Стервеллы. – И почему, спрашивается, ты не носишь вещи, которые я отправила тебе? – Ее раздражение растет.

Эмма молчит, думаю, она собирается с мыслями, чтобы ответить.

– Мне они не нравятся, – наконец тихо произносит она, я плохо слышу ее голос.

– А вот этот ужас, который делает из тебя сумоиста, тебе нравится? Этот отвратительный макияж, за которым не видно твоих глаз, нравится? Если хочешь носить подобные платья, все просто – похудей. И вообще, сколько раз я говорила, что классика – это беспроигрышный вариант. Зачем ты делаешь из себя клоуна?

Я с ужасом отползаю подальше от стенки. Голос ее матери даже меня заставил съежиться. Что же чувствует Эмма? Моя мама никогда не критиковала меня подобным образом. Иногда она с улыбкой говорила свою любимую фразу «Молодость все прощает», если я пробовала новый стиль, и он мне не шел. Но чтобы вылить на меня подобное. Такого ни разу в жизни со мной не было. Я даже не знаю, как правильно реагировать.

– Мам, мне пора, – говорит Эмма. Ее голос звучит подавленно.

– Переоденься и смой макияж, если собираешься встретиться с Адамом.

– Ему нравится, как я крашусь.

– Он тебе врет, Эмма. Это не может нравиться.

Это сказано уверенно, тоном, не терпящим возражений. Голоса затихают, Эмма сидит в полнейшей тишине. Мне интересно, о чем она сейчас думает. Может быть, она привыкла и не принимает близко к сердцу выходки матери? Хотелось бы в это верить. Мне вдруг хочется проверить ее, узнать, как она себя чувствует. Но я не знаю, как это сделать. Не могу же я сказать, что подслушала ее разговор с матерью. Решение приходит само собой. Я подпрыгиваю и бегу к ней в комнату. Громко стучусь в дверь.

– Да?

– Это Лили, я могу войти?

– Минуту. – просит она.

Я терпеливо жду, пока она откроет дверь. И одного взгляда на нее мне хватает, чтобы понять: Эмма не научилась справляться с критикой. Удивительно, но слова ее матери даже меня задели. Я смотрю в заплаканные глаза сводной сестры. Она выше меня на голову и силится улыбнуться.

– Чем я могу тебе помочь?

– Мне крайне неловко тебя об этом просить, но я увидела макияж у тебя на странице. Ярко-красный вперемешку с оранжевым, нечто похожее на невероятный рассвет! – Я говорю все это очень воодушевленно, делая вид, что не замечаю ее потекший макияж и слезы. – У меня руки не из того места растут, – продолжаю я беззаботно. – Ты сейчас занята или, быть может, могла бы меня накрасить?

Эмма удивлена, она заправляет прядь золотистых волос за ухо и смущенно улыбается:

– Я абсолютно свободна, а ты куда-то идешь?

Эту часть плана я не продумала.

– Вообще-то, думала выбраться и погулять по городу, погода сегодня потрясающая. Хотела спросить тебя, не хочешь составить мне компанию?

Эмма выглядит сейчас такой радостной, что я ругаю себя за то, что раньше не звала ее гулять, а ее предложения отметала. Может, я до конца не осознавала, насколько важно для нее наладить со мной контакт? Мы с Жеромом бегаем каждое утро, наши разговоры все столь же коротки, но я привыкла к его присутствию. Эмма же несколько раз порывалась затащить меня то на вечеринку, то просто посидеть в кафе, но я каждый раз отказывала из-за того, что не хотела видеть Адама. Когда родной отец не поздравляет с восемнадцатилетием, начинаешь ценить внимание со стороны других людей. Ведь Эмма и Жером мне ничего не должны. Они сделали столько шагов мне навстречу. Пришла моя очередь.

– Мы с Полин планировали прогуляться по кварталу Маре. Там очень много классных винтажных магазинчиков со смешными вещами. Если тебе это интересно, буду рада, присоединяйся.

– Я в деле, – с улыбкой говорю я и, кивнув в ее сторону, с восхищением бормочу: – Какое у тебя красивое платье!

Эмма неловко проводит руками по нежно-голубой ткани, на которой вышиты крупные белые розы. Платье необычное. Но мне оно нравится. Эмма в нем выглядит особенно хорошо.

– Спасибо, – благодарит она и, кротко улыбнувшись, указывает на пуф перед большим столиком с зеркалом: – Садись, буду тебя красить.

Я первый раз за всю неделю зашла к ней в комнату. Здесь тоже солнечная сторона, и комната залита светом. Цветочное постельное белье очень похоже на мое, занавески подобраны в тон.

– Мама? – приподнимая бровь с улыбкой, спрашиваю я.

Эмма не сразу понимает, о чем я.

– Постельное белье? Да, это Амели купила. – Ее лицо светится, когда она говорит об этом. Я начинаю задумываться, что скрывается за ее милой улыбкой и этим солнечным обаянием, исходящим от нее. Неужели каждый из нас скрывает комок боли и тревог? Даже такие люди, как Эмма, не исключение. В комнате пахнет ванилью, и этот запах так ей подходит. Я сажусь на пуф перед огромным овальным зеркалом. Стол завален всевозможными баночками, палетками и кисточками.

– Творческий беспорядок, – поясняет Эмма, проследив за моим взглядом.

– У меня из косметики одни тени, тушь и помада, – признаюсь я.

Она хмыкает.

– Теперь можешь пользоваться моей. Папа дарит мне наборы практически на каждый праздник, он советуется с консультантами, и они, конечно, впаривают ему самое дорогое, что у них есть.

– Мой папа в последний раз поздравил меня с праздником лет пять назад, – вырывается у меня. Не знаю, зачем я произношу это вслух. Но я хочу поделиться с ней и намекнуть, что в клубе «Один дерьмовый родитель» мы состоим вместе.

Эмма смотрит на меня с жалостью и грустью. Я закатываю глаза.

– Только без этих жалостливых взглядов, – шучу я, и она неожиданно обнимает меня.

– Мой папа обязательно будет поздравлять тебя на все праздники, точно так же, как и твоя мама покупает мне в комнату занавески и помогает их повесить. Быть может, для нас двоих это новый старт.

Я смотрю на наше отражение в зеркале. Блондинка и брюнетка. Я – холодная зима, она – теплая весна. Мы такие разные. От внешности до характера. Но у нас двоих есть что-то общее. Родительское предательство. Пустота в сердце.

– Я очень этого хочу, – честно признаюсь я, и она улыбается мне теплой, доброй улыбкой.

– Я сейчас почищу и увлажню твою кожу. Уход очень важен, – предупреждает Эмма, и я киваю. «У вас двоих есть еще нечто общее, – шепчет мне внутренний голос. – Адам». Но я гоню его прочь, стараюсь расслабиться на пуфе и произношу:

– Делай все, что необходимо. Поколдуй надо мной как следует.

Эмма подмигивает мне.

– Все будет в лучшем виде. Только я, пожалуй, сделаю из тебя снежную королеву. – Она резко замолкает и после паузы неуверенно спрашивает: – Ты уверена, что готова выйти в таком виде на улицу?

– Спрашиваешь. Я мечтаю об этом. Твои макияжи волшебны.

– Спасибо, Лили, – тихо шепчет она, и в ее голосе столько волнения и благодарности.

Порой человеку нужно совсем мало. Капельку признания и одно доброе слово.

Она делает мне макияж, похожий на свой – небесно-голубой, топаз, лазурный. Все цвета смешались, а поверх теней красуется длинная серебристая стрелка, на конце которой она прикрепила маленький белый камушек.

– Это роскошно! – восклицаю я, именно так можно описать этот макияж. Живописно, роскошно, красиво. – Я словно эльфийская принцесса! И знаешь, Эмма, у меня есть платье к этому макияжу.

То самое платье, которое я купила во Флоренции. Я достаю его из шкафа в своей комнате с трепетом и любовью. Ведь столько воспоминаний с ним связано. Я переодеваюсь при ней и, довольная, кручусь вокруг зеркала.

– Что думаешь?

– Ты такая худенькая, тоненькая, точно фея.

– Всю жизнь мечтаю иметь круглые бедра и грудь, – со смехом признаюсь я, – желательно грудь, как у тебя, и бедра тоже!

– Могу поделиться лишними килограммами, – весело соглашается Эмма, и я качаю головой.

– Если бы они у тебя были, я бы их с радостью забрала!

– Да ну брось, я с детства полная. – Она небрежно машет на меня рукой.

Теперь мне понятно, почему за ужином она вечно выглядит виноватой, когда накладывает себе вторую порцию, и почему хранит банку «Нутеллы» у себя в комнате. Ждет, когда никого не будет на кухне, и прокрадывается к холодильнику. И все эти разгрузочные дни, которые в итоге заканчиваются у нее очередным срывом. Возможно, и я была бы такой, если бы мне с детства вдалбливали, что я толстая. Только вот все мы разные, и каждый из нас красив по-своему. Эмма похожа на сдобную, сладкую булочку. Круглые плечи и милые щечки. Мягкая белая кожа и запах ванили. Ее хочется касаться, обнимать и даже тискать. А чего стоит ее красивая пышная грудь!

– Ты красивая, – искренне говорю я, – и я красивая! А еще скромная! – я смеюсь, но потом добавляю: – В каждом из нас есть нечто прекрасное.

Эмма берет мою ладонь и тихонечко ее сжимает.

– Спасибо, Лили. Но я попрошу тебя больше не подслушивать мои разговоры с мамой!

– Это было так очевидно?

– Да, но от этого не стало менее необходимо. Спасибо за поддержку, – вновь говорит она, – я поправлю макияж и тоже переоденусь. Мы с Полин договорились встретиться на набережной острова Сен-Луи. Она оставалась у парня на ночь, поэтому сейчас там.

Эмма выходит из моей комнаты, я смотрю ей вслед и в голове крутится «не за что». Ведь я правда не сделала ничего особенного.

Спустя час мы идем по набережной острова Сен-Луи. Ветер играет с моими волосами, путая пряди. С Сены дует сырой, прохладный ветер, отчего в воздухе стоит особенный запах: пахнет мокрым, прогретым солнцем камнем, древесиной и водорослями. Кричат чайки, слышен звон церковных колоколов, шум машин и гул голосов. В бухте стоят баржи и катера. Влюбленные парочки держатся за руки, подставляя лица лучам солнца. Старинные особняки семнадцатого века добавляют этому месту особую магию. Словно вот-вот окажешься в прошлом. Париж действительно прекрасен.

– Вот вы где! – кричит Полин и бежит нам навстречу. – А чего вы такие красивые? – Она целует нас в щеки и журит: – Вы, наглые курицы, предупредили бы хоть! Я же страшна и бледна на вашем фоне!

– Ты всегда прекрасна и восхитительна, – смеясь, говорит ей Эмма, и Полин делает вид, что задумалась.

– Пожалуй, ты права! – заключает она, и я тоже начинаю смеяться.

Мы пересекаем мост Мари[5]5
  Один из старейших мостов Парижа, построен в 1653 году. Считается «мостом влюбленных». Существует примета, что если поцеловать любимого человека под сводами моста Мари, то долгая и счастливая совместная жизнь вам обеспечена.


[Закрыть] и попадаем в квартал Маре. Проходим мимо величественного собора Святого Людовика.

– По субботам в Маре людно, – говорит мне Полин. – В этом квартале, кстати говоря, жил Виктор Гюго, где-то здесь был его дом.

Она вертит головой в разные стороны в поисках особняка, но так его и не находит.

– Впрочем, неважно, мы покажем тебе другую достопримечательность!

Полин и Эмма заговорщически переглядываются.

– Только надо дождаться Адама, он должен быть уже здесь.

Она печатает что-то на телефоне, а мое сердце пропускает удар.

– Я думала, у нас девичник, – натягивая улыбку, бормочу я, как раз в тот момент, когда он выходит из метро.

– Мы тут, – кричит ему Эмма.

Его взгляд падает на меня, и он замирает. Видимо, для него мое присутствие такой же сюрприз, как и для меня. Неожиданный и малоприятный. Он слишком долго смотрит на меня. Его взгляд блуждает по моему платью. Ведь это то самое платье, в котором он впервые увидел меня.

– Это я ее накрасила, думаешь, переборщила? – неловко подает голос Эмма, по-своему трактуя его реакцию. Адам морщится и опускает глаза.

– Необычно, но мне нравится.

– У Лили очень красивые глаза. Вообще, красить вас, девушки, одно удовольствие!

– Так вперед, нас ждет достопримечательность! – напоминает Полин.

– Что вы задумали? – спрашивает Адам.

– Мы решили сделать из Лили истинную парижанку!

– Так это же просто, – хмыкнув, говорит Адам и впервые неожиданно обращается ко мне: – Лили, жалуйся так часто, как только можешь. На все, абсолютно на все! Наслаждайся мгновением, а спустя секунду скажи: «Классно, конечно, но.» И в этот момент вспомни про высокие налоги, очередную забастовку, тупое правительство и идиотские профсоюзы! И так по кругу! Не забудь закатить глаза и на выдохе тихо так, но от души прошипеть: «Пута-а-а-а-а». Вуаля, не благодари за инструкцию и добро пожаловать в ряды парижан.

Эмма и Полин начинают в голос хохотать. А я заглядываю ему в глаза и утопаю в них. Он улыбается своей лучшей улыбкой, перед его обаянием невозможно устоять. В глазах сверкает озорство, а полные губы изогнуты в кривой усмешке. Мы случайно сталкиваемся ладонями. Внешней стороной. Бам. И я еще раз касаюсь его руки, а он моей. Мы идем рядом. «Случайно» касаясь друг друга. Я знаю, что это глупо, нелепо и бессмысленно. Но я не могу сделать шаг в сторону. Я задеваю его локтем. И в какой-то момент он нежно проводит пальцем по моей руке. Адам делает это едва уловимо. Я бы решила, что мне показалось, но он делает это снова. Касания пальцев. Пульс в ушах бешено стучит. Я поднимаю голову и пытаюсь заглянуть ему в глаза. Он упрямо смотрит вперед, я лишь вижу его напряженную челюсть и слышу, как учащается его дыхание. Нервничает ли он так же, как и я? Понимает ли он, что происходит между нами? Я веду пальцем по его руке, и он резко поворачивается ко мне. В его взгляде столько боли, смятения и непонимания. И еще больше желания и влечения. Водоворот чувств, эмоций, ощущений. Столько всего выражают его глаза.

– Тада-ам! – крик Полин возвращает нас на землю. Мы оба поспешно отворачиваемся друг от друга. Я не понимаю, где мы находимся и что она мне показывает с таким хитрым и довольным выражением лица. Я просто-напросто выпала из их разговора минут десять назад.

– Да присмотрись ты! – бурчит она и указывает пальцем на витрину булочной.

Я делаю то, о чем она меня просит. Мои глаза блуждают по витрине буланжери, внутри которой огромная очередь. Как только я понимаю, о чем говорит Полин, мои брови непроизвольно лезут на лоб.

– О да, детка! Ты видишь это! – весело заявляет Эмма и звонко смеется.

– Булочки в форме пениса? – озадаченно бормочу я, а Полин с Эммой начинают хохотать на всю улицу.

– Маре – гейский квартал! А месье Ришар Легей решил использовать свою фамилию и открыл уникальную в своем роде булочную!

– Теперь ты должна зайти и попросить une baguette magique – багет «Волшебная палочка». И угадай, что именно они тебе завернут? – хихикая, словно трехлетний ребенок, говорит Эмма.

– Ну уж нет, – упираюсь я, но смеюсь над такой забавной достопримечательностью, – я не буду стоять в этой очереди за порцией пениса!

– Ладно, – махнув на меня рукой, говорит Полин, – пошли Эмма, купим по «Волшебной палочке». Твой парень, кстати, на удивление спокоен. А ну, признавайся, Адам! Частенько покупаешь багет в здешней буланжери?

Адам в своей привычной манере закатывает глаза, а губы его приподнимаются в плутовской усмешке.

– Полин, было бы крайне странно, если бы я каждый раз удивлялся при виде пениса, не находишь?

Я прыскаю со смеху, и Адам бросает на меня взгляд, расшифровать который я не могу. Я тут же прикусываю губу и прячу улыбку.

Полин, хмыкнув, кивает.

– Ты, черт возьми, абсолютно прав.

– Возьмите моей маме тоже, подарим ей вечером сувенирчик с нашей прогулки.

– А она нормально отреагирует? – спрашивает Эмма.

– Посмеется вместе с нами!

– Отлично.

Они уходят в булочную, а мы с Адамом остаемся ждать их на улице.

– Классный способ заработать деньги, – подаю я голос.

Адам кивает:

– Довольно банально, но, как мы видим, это работает.

– Банально печь хлеб и булочки в форме члена?

Адам криво улыбается.

– Как я и сказал, членом мужчин не удивить.

Мы замолкаем, я чувствую между нами напряжение и неловкость.

– Мы теперь вот так будем общаться? – спрашивает он и внимательно смотрит на меня.

Я пожимаю плечами и честно признаюсь:

– Мне бы хотелось не видеть тебя вовсе. Но, боюсь, не получится.

Он тянется в карман за пачкой сигарет и спрашивает:

– Почему? Неужели тебе не все равно?

Я больно прикусываю губу, проклиная себя за честность.

– Скажем так, дело не в каких-то особенных чувствах к тебе, а скорее во внутреннем комфорте.

Он выдыхает дым и стряхивает сигарету.

– Я нарушаю твой внутренний комфорт, Лили?

Я резко поворачиваю голову и, сузив глаза, говорю:

– Что именно ты хочешь услышать, Адам?

– Правду, – сразу же отвечает он, – скажи мне правду, почему ты пропала?

– Неужели твои мужское эго было столь сильно задето, что спустя пять месяцев ты все еще пытаешься найти мне оправдание?

Он подходит ближе, я ощущаю его запах. Кофе, сигареты, аромат его парфюма.

– Я не мог в тебе ошибиться, – тихо говорит он.

Адам стоит так близко, что я вижу каждую его морщинку и мелкие вкрапления в карих глазах.

Нервным движением я убираю прядь волос за ухо, и он замечает мой шрам.

– Откуда у тебя этот шрам? – нахмурившись, спрашивает он.

Я делаю шаг назад и смотрю куда угодно, но только не на него.

– Был сквозняк, окно резко открылось, и стекло разбилось вдребезги. Я была рядом, поскользнулась и упала прямо на торчащий осколок.

– И я должен в это поверить?

Я с вызовом поднимаю подбородок.

– А у тебя есть выбор?

Он делает очередную затяжку и тихо произносит:

– Я люблю это платье.

Одним предложением он выбивает весь воздух из моих легких. Полин и Эмма, довольные, идут навстречу, радостно размахивая большими булками в форме пениса.

– Мы должны сделать фото! Адам, мы и тебе купили, – хитро сощурив глаза, говорит Полин.

– Ну уж нет, у меня своего инстаграма нет, думаешь, буду фоткаться для твоего, да еще и с членом в руках?

– Почему в руках, во рту! – как ни в чем не бывало отвечает она и откусывает кусок булки.

– Ты только что его обезглавила, – шучу я, и Полин фыркает.

– Тогда сфоткай нас, противник инстамира, – смеясь над Адамом, просит Эмма и передает ему телефон.

Мы втроем собираемся в кучу и засовываем в рот по булке. Не представляю, как нелепо мы смотримся со стороны. Эмма силится сдержать смех, и я тоже еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.

– Инстамир – хрень собачья, – отзывается Адам и добавляет: – На счет три! Один, два. скажите «чи-и-и-из».

– У нас рот занят булками, какой к черту «чиз», – шутит Полин, и они с Эммой чуть ли не падают от смеха. Я же смотрю на Адама. Если бы он знал, как я надеялась найти его в социальных сетях. Сколько раз ночами листала поисковик фейсбука и инстаграма. Я знала, что его нет ни там, ни там. Но я надеялась, что, возможно, – ну, а вдруг? – он заведет себе страницу. И тогда я напишу ему, все объясню и вновь его увижу. Он, наверное, даже не представляет, сколько Адамов Витьелло живет в Париже. Я листала профиль за профилем и писала тем, у кого нет никаких фотографий. Когда пятидесятый по счету Адам ответил, что, к сожалению, он не тот самый, я сдалась. Перестала себя мучить. Ведь каждый отрицательный ответ разбивал мне сердце и вводил в угнетающее состояние беспомощности.

– Лили, как найти тебя в инсте? Хочу отметить на фотографии, – спрашивает Полин.

– Luna-Lovegood, через дефис, в фейсбуке тот же ник, – отвечаю я и с улыбкой поясняю: – Я регистрировалась, когда мне было десять. В тот момент я сходила с ума по Гарри Поттеру, а Луна была моей любимицей. Так и перекочевал ник во взрослую жизнь.

На самом деле я очень давно думаю над сменой фамилии. Мне не хочется носить отцовскую, и в десять лет я нашла вот такой вот выход.

– Нашла! – сообщает Полин. – Отметила на фото и подписалась.

Я поворачиваю голову и натыкаюсь на угрюмый взгляд Адама. В этот момент я понимаю, что не только я перерыла соцсети. Но и он тоже. Вот только о своем нике я не успела рассказать за время каникул. Как-то так получилось, что мы растворились друг в друге, и весь оставшийся мир перестал существовать на те две недели.

До конца вечера мы с Адамом практически не говорим, девочки тащат меня по винтажным бутикам, в которых продаются удивительно странные вещи. Эмма решает померить огромную фиолетовую соломенную шляпу, которая по форме напоминает мексиканское сомбреро, и мы в голос над ней смеемся.

– Ладно, я побежала домой. Еще домашку делать, – с грустью прощается с нами Полин и спускается в метро.

– Адам, поужинаешь сегодня у нас? – спрашивает его Эмма, и он кивает.

Он решает больше не избегать меня, это видно по его поведению. Он не верит мне и хочет докопаться до правды. Вот только я ему все равно ничего не скажу. Что поменяет эта правда? Он сейчас с Эммой. Она смотрит на него влюбленным взглядом, держит за руку и бесконечно что-то ему рассказывает. Он с ней. И на этом точка.

Дома нас встречают родители. Мама выглядит взволнованной, и я не сразу понимаю причину. Я хочу показать ей булочку, но она меня опережает:

– Детка, ты видела время? Лили, это несерьезно, ты второй раз подряд пропускаешь свою сессию.

– Точно, – сокрушаюсь я, – мам, честно, я не специально. Мы просто загулялись.

– Он лучший психолог по таким вопросам. Ты видела, какая к нему очередь? Уважай, будь добра, чужое время. Или ты хочешь, чтобы он от тебя отказался? Тебе нужны эти сессии. Он лучший, Лили.

Жером приобнимает ее за плечи:

– Амели, с кем не бывает. Молодежь ведь: в одно ухо влетело – из другого вылетело.

– Я, пожалуй, пойду, – подает за моей спиной голос Адам, и я готова провалиться сквозь землю. Он ведь был не в курсе, что мне нужна помощь специалиста, чтобы справиться с паническими атаками. Эмма, скорее всего, уже слышала об этом. Когда живешь под одной крышей с человеком, очень сложно хранить секреты.

– Ты разве не останешься на ужин? – тихо спрашивает Эмма. – Ты же сказал, что останешься.

– Мне надо кое-что сделать, я совсем забыл.

– Я провожу тебя, – предлагает она.

Но он тут же отвечает:

– Нет, Эмс. Я сам найду выход. Всем хорошего вечера.

Мама смотрит на меня и нервно прикусывает губу:

– Я не видела, что он с вами, Лили, – извиняющимся тоном бормочет она, – я думала, вы вдвоем.

– Адам никому не расскажет, – подает голос Эмма, – он вообще не из болтливых.

– Да не переживай, Лили. Он практически член семьи, – успокаивает Жером.

Я ощущаю назойливое внимание всех троих и чувствую, как краснею еще сильнее.

– Неважно, – бормочу я и потираю шрам на руке. Стараюсь сделать это незаметно, чтобы мама не увидела, но ее зоркий взгляд следит за каждым моим движением.

– Лили, завтра же созвонись с Бертраном.

Я киваю, а про себя думаю, что Бертран крайне занудный мужчина, и, возможно, мне легче было бы говорить с женщиной. Но я не рассказываю про это маме: она так долго уговаривала его поработать со мной. Считает, что он моя панацея.