Текст книги "Прекрасная незнакомка"

Глава 29

Всю следующую неделю Алекс и Рафаэлла встречались каждый день. Они или гуляли по набережной, или лениво сидели у камина, попивая кофе и разговаривая о жизни. Она показала ему свой контракт на книгу, который прислали из Нью-Йорка, а он рассказал ей о своих последних делах в суде. Они проводили вместе несколько часов днем, когда Алекс не был занят на работе, или несколько часов вечером после того, как Джон Генри ложился спать. Но Рафаэлла приходила на эти встречи только тогда, когда Джон Генри спал и она не была нужна ему. Поэтому она не чувствовала, что крадет у него бесценные, поддерживающие его жизнь минуты. Она отдавала Алексу только то время, которое принадлежало ей самой, – полчаса здесь, час-другой там, редкие свободные минуты, когда она могла гулять, легко дышать, размышлять и просто чувствовать себя живой. Это были самые счастливые часы из проведенных ими вместе, часы, когда они заново узнавали друг друга. Только на этот раз они узнали друг о друге больше, чем год назад. Может быть, они просто стали мудрее за то время, которое провели в разлуке. Как бы там ни было, но чувство утраты, которое им пришлось испытать, было ошеломляющим, хотя и подействовало на каждого по-разному. Но их отношения все еще были хрупкими, слишком новыми, и оба были слегка напуганы. Рафаэлла до ужаса боялась повторения той катастрофы, которая произошла прошлым летом, и опасалась снова вызвать ярость сестры Алекса и ее собственного отца. К тому же ей по-прежнему не давало покоя чувство, что она лишает Алекса полноценных отношений с кем-либо еще. А Алекс боялся спугнуть ее. Он не испытывал чувства вины, ведь, в конце концов, он получил благословение Джона Генри. Таким образом, оба они делали очень медленные и осторожные шаги навстречу друг к другу. Так продолжалось до первого дня после Нового года, когда Рафаэлла пришла к Алексу в два часа пополудни, после того как Джон Генри заявил, что собирается проспать весь день, и, похоже, был настроен сделать именно это.

Рафаэлла отправилась повидать Алекса, позвонила в дверь, не будучи даже уверенной, что застанет его дома. Он открыл дверь, одетый в джинсы и старую водолазку, и на лице его отразилось огромное удовольствие, когда он увидел ее на пороге.

– Какой замечательный сюрприз! Что ты здесь делаешь?

– Я просто решила повидать тебя. Не помешаю?

Она покраснела, внезапно сообразив, что ведет себя слишком самонадеянно. Может быть, наверху в его спальне была другая женщина. Но он моментально понял, о чем она подумала, и хмыкнул.

– Нет, мадам. Вы мне совсем не помешаете. Чашечку кофе?

Рафаэлла кивнула и последовала за ним вниз, на кухню.

– Кто все это сделал? – Она указала рукой на блестящие медные кастрюли, садясь на стул.

– Я.

– Правда?

– Конечно, – он улыбнулся ей, – у меня еще много талантов, о которых ты пока ничего не знаешь.

– Какие, например?

Он протянул ей чашку с горячим кофе, и она сделала глоток, в то время как он наблюдал за ней со счастливым видом, сидя на стуле напротив нее.

– Я не уверен, что стоит раскрывать свои секреты все сразу.

Некоторое время они мирно сидели, попивая кофе и наслаждаясь обществом друг друга. Потом они начали, как обычно, обсуждать множество разных вещей. Время, которое они проводили вместе, всегда пролетало так быстро. Вдруг Алекс вспомнил про рукопись нового романа его матери.

– Ой, Алекс, можно я ее почитаю?

– Конечно. Она наверху. Разложена на моем столе.

Ее глаза сверкали удовольствием от предвкушения, и, оставив кофе недопитым, они быстро поднялись наверх. Она просмотрела несколько страниц, пришла в восторг от прочитанного и улыбнулась Алексу. И вдруг неожиданно осознала, что в первый раз после их разлуки оказалась в его кабинете. Она настороженно взглянула на дверь его спальни; их глаза встретились, и оба замерли. Потом он поцеловал ее, медленно, страстно, и по ее спине пробежала дрожь, когда он обнял ее. Он ожидал, что она остановит его, но она этого не сделала. Тогда он начал ласкать ее, а потом, словно по обоюдному согласию, они медленно направились в спальню.

Впервые за свою взрослую жизнь он испугался того, что делает, испугался последствий того, что сейчас произойдет. Он так отчаянно боялся потерять ее, но Рафаэлла сама прошептала ему:

– Все в порядке, Алекс.

А когда он стягивал с нее свитер, добавила:

– Я так люблю тебя!

Как в ритуальном танце, он медленно раздевал ее, а она, в свою очередь, снимала одежду с него. Они не спеша наслаждались каждым поцелуем, каждым прикосновением, каждой лаской и, казалось, провели весь день, занимаясь любовью. Потом, когда их тела насытились, а сердца были переполнены любовью, они лежали рядом, и казалось, никогда раньше не были так счастливы. Приподнявшись на локте, Алекс посмотрел на нее с улыбкой, которой она раньше никогда у него не видела.

– Знаешь ли ты, как я счастлив видеть тебя здесь?

Она нежно улыбнулась:

– Мне так не хватало тебя, Алекс… во всех смыслах.

Он кивнул и придвинулся к ней. Его руки не переставали ласкать ее, губы покрывали поцелуями ее тело, и он вновь почувствовал прилив страстного желания. Он не мог оторваться от нее, словно опасаясь, что она сейчас уйдет и больше они не увидятся. Они снова и снова занимались любовью, пока не наступил вечер, а потом вместе забрались в ванну. Рафаэлла сидела в воде с закрытыми глазами.

– Любимая, ты самая прекрасная.

– И очень сонная. – Она открыла один глаз и улыбнулась: – Мне придется проснуться и отправиться домой.

Но ей казалось странным уходить куда-то, еще страннее называть домом другое место. Дом был там, где был Алекс, где они слили воедино свои жизни, свои души, свои тела и свою любовь. И на этот раз ей было наплевать на угрозы отца. Она никогда не откажется от Алекса. И пусть Кей снова пишет ему свои чертовы письма. Пусть все катятся к дьяволу. Ей нужен этот мужчина. И, в конце концов, она имеет на него право.

Он снова поцеловал ее, когда они сидели в теплой воде, и Рафаэлла шутя пригрозила, что, если он еще раз дотронется до нее, она вызовет полицию. Но он был таким же уставшим, как и она. И пока он вез ее домой, он зевнул со счастливым видом, поцеловал ее напоследок и, как всегда, высадил на некотором расстоянии от ее дома.

Когда она вошла в дом, ее поразила странная тишина, словно все часы остановились и все звуки, обычные для огромного особняка, вдруг замерли. Она решила, что ей это просто кажется от усталости, она улыбнулась, зевнула и начала подниматься по лестнице. Но, дойдя до второго этажа, она неожиданно увидела двух горничных и двух сиделок, которые столпились у двери Джона Генри. На секунду ее сердце перестало биться. Она поднялась выше и остановилась.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

– Это… – у сиделки были красные глаза, – это ваш муж, миссис Филлипс.

– О мой бог! – тихо прошептала она.

Она все поняла по их лицам.

– Он… – Рафаэлла не смогла продолжать, и сиделка кивнула.

– Он скончался.

И, не в силах сдерживаться, она разрыдалась и почти упала на руки другой сиделке.

– Как это случилось? – тихо спросила Рафаэлла, медленно подходя к ним и глядя на них огромными глазами. Джон Генри умер, пока она лежала в постели с Алексом, шутила, резвилась и занималась любовью. Она почувствовала себя так, словно ей дали пощечину. И моментально в памяти всплыли слова ее отца, сказанные прошлым летом. Тогда он назвал ее шлюхой.

– У него случился еще один инсульт?

На мгновение все четверо замерли, а потом сиделка, которая плакала, зарыдала еще громче, а обе горничные поспешно удалились. Вторая сиделка посмотрела на Рафаэллу, и она поняла, что произошло что-то ужасное в ее отсутствие.

– Доктор хочет поговорить с вами, миссис Филлипс. Он ждет вас уже два часа. Мы не знали, где вас искать, но прочли записку в вашей комнате и предположили, что вы скоро вернетесь.

Рафаэлла почувствовала дурноту.

– Так доктор все еще здесь?

– Он в комнате мистера Филлипса, рядом с телом. Но скоро приедут его забрать. Он хочет сделать вскрытие на всякий случай.

Рафаэлла тупо посмотрела на нее и поспешно вошла в комнату Джона Генри. Подойдя к кровати, она замерла на месте, глядя, как он лежит. Казалось, что он просто спал, и Рафаэлле даже почудилось, что он шевельнул рукой. Стоя у кровати, она даже не заметила доктора. Она видела только Джона Генри, такого усталого, такого высохшего, такого старого и при этом казавшегося просто спящим.

– Миссис Филлипс? Рафаэлла?

Рафаэлла резко повернулась, услышав голос позади нее, и выдохнула, увидев, кто это.

– Здравствуй, Ральф.

Но ее взгляд, как магнитом, притягивало к себе лицо человека, за которым она была замужем пятнадцать лет. Она даже не была уверена в том, что испытывала в этот момент. Печаль, пустоту, сожаление, горе – она не знала, что именно. Она еще не поняла, что его больше нет. Всего несколько часов назад он сказал ей, что устал, и теперь выглядел так, словно просто уснул.

– Рафаэлла, давай перейдем в другую комнату.

Она последовала за доктором в гардеробную, которой часто пользовались сиделки. Они закрыли за собой дверь, словно заговорщики, но доктор выглядел расстроенным, глядя на Рафаэллу, и было ясно, что он хочет сказать ей что-то важное.

– В чем дело? Что от меня скрывают? Это не был инсульт, не так ли?

Внезапно она инстинктивно почувствовала, что произошло на самом деле. И доктор покачал головой и подтвердил ее худшие опасения.

– Нет, это не был инсульт. Это был ужасный несчастный случай. Роковая ошибка, почти непростительная, хотя и непреднамеренная, ведь никто не знал, что он на самом деле чувствует.

– Что ты пытаешься сказать мне? – Ее голос повысился, и она почувствовала себя так, словно в ее голове сейчас что-то взорвется.

– Что твой муж… Джон Генри… сиделка дала ему снотворное и оставила бутылочку с таблетками на ночном столике… – Последовала долгая пауза. Рафаэлла с ужасом смотрела на него. – Он выпил все эти таблетки, Рафаэлла. Весь флакон. Он совершил самоубийство. Мне трудно говорить тебе об этом. Но все произошло именно так.

Его голос дрогнул, а Рафаэлла почувствовала, что хочет закричать. Он убил себя… Джон Генри убил себя в то время, когда она развлекалась с Алексом… Она убила его… убила так же верно, как если бы сделала это своими руками. Сделал ли он это потому, что узнал об Алексе? Почувствовал что-то? Могла ли она предотвратить это, если бы была дома? Могла ли… что, если он… В голове у нее все смешалось, в то время как глаза расширились от этих мыслей. Но она не могла издать ни звука. Ей нечего было сказать. Ее отец был прав. Она убила его. Джон Генри совершил самоубийство. Наконец у нее хватило сил взглянуть в глаза доктору.

– Он оставил мне записку?

В ответ он лишь покачал головой:

– Никаких записок.

– О господи, – прошептала она и медленно опустилась на пол, потеряв сознание.

Глава 30

Антуан де Морнэ-Малль прибыл из Парижа на следующий день в шесть часов вечера. Он нашел Рафаэллу сидевшей у окна и смотревшей на залив. Услышав его голос, она поднялась с кресла и повернулась, чтобы поприветствовать его, и он увидел, что ее глаза были совершенно тусклыми. Она не ложилась спать со вчерашнего вечера и отказалась от предложения доктора принять успокоительное. И теперь она стояла перед отцом уставшая, в черном шерстяном платье, которое подчеркивало ее худобу, с зачесанными назад волосами и огромными, запавшими глазами на смертельно бледном лице. Взглянув на ее ноги, отец заметил, что она надела черные траурные чулки и на ней не было никаких украшений, кроме тяжелого золотого перстня в форме узла, который она носила на левой руке уже пятнадцать лет.

– Папа…

Она медленно приблизилась к нему. Его глаза внимательно изучали ее лицо. По ее голосу он догадался, что случилось что-то ужасное, более страшное, чем просто смерть ее мужа. Что-то такое, о чем она ему еще ничего не сказала.

– Рафаэлла, мне очень жаль, – он немного смягчился и опустился в соседнее с ней кресло, – все… все произошло быстро?

Она долго молчала, снова уставившись на залив и крепко держа отца за руку.

– Я не знаю… Думаю, что быстро…

– А тебя не было рядом с ним? – Он слегка нахмурился, глядя ей в лицо. – Где ты была?

В его голосе внезапно прозвучало подозрение, и Рафаэлла не смела поднять на него глаз.

– Меня не было дома.

Ее отец кивнул:

– Это был еще один инсульт… или его сердце просто не выдержало?

Как многие люди его возраста, он хотел быть в курсе всех подробностей, возможно, для того, чтобы знать, чего ожидать, когда настанет его час. Однако выражение лица его дочери казалось ему странным. Сидя рядом с ним, она раздумывала, не скрыть ли ей истинную причину смерти мужа. Но она прекрасно понимала, что лгать ему бессмысленно. Зная своего отца, она была уверена, что он переговорит со всеми: со слугами, сиделками, доктором. Случайно или целенаправленно он докопается до правды. Все в доме уже были осведомлены о происшедшем. Доктор договорился с ней, что не стоит раскрывать обстоятельства смерти Джона Генри, но сиделки рассказали все горничной, которая упомянула об этом в разговоре с дворецким, а тот с изумлением и смятением поделился новостью с шофером. И очень скоро кто-нибудь из них расскажет обо всем кому-нибудь из знакомых, после чего новость облетит весь город. Джон Генри Филлипс покончил с собой. И Рафаэлла понимала, что отец тоже рано или поздно все узнает.

– Папа… – она медленно повернулась и посмотрела ему в глаза. – Это не был инсульт… – Она на мгновение зажмурилась и вцепилась в ручки кресла. Потом снова открыла глаза и продолжила: – Это было… он выпил таблетки, папа… – Она говорила очень тихо, а он смотрел на нее, не понимая, что она пытается сказать. – Я… он… он в последнее время был в глубокой депрессии… он ненавидел свою болезнь… он был… – Она запнулась, слезы покатились по ее щекам, и рыдания сдавили горло.

– Что ты пытаешься сказать мне? – Он, замерев, уставился на нее.

– Я пытаюсь сказать, что… – Она сделала глубокий вдох. – Сиделка оставила бутылочку со снотворным рядом с ним, на столике… и он выпил таблетки… все разом, – наконец ей удалось выговорить это.

– Он покончил с собой? – ее отец пришел в ужас, а она лишь слабо кивнула. – Бог мой, а где была ты? Почему ты не проследила за тем, чтобы сиделка убрала лекарство? Почему тебя там не было?

– Я не знаю, папа… но ведь никто не знал, что он хотел умереть. Только я знала… он был таким уставшим, а в последнее время таким печальным из-за того, что его болезнь тянется так долго. Но никто не думал… я не думала… я и не предполагала, что он…

– Боже мой, ты что, совсем лишилась рассудка? Как ты могла быть так неосторожна? Как ты могла не следить за всем, что делают сиделки? Это была твоя обязанность… твой долг…

Он был намерен продолжать, но Рафаэлла вскочила с кресла и закричала:

– Прекрати, папа! Прекрати! Я ничего не могла бы сделать… Никто бы не смог! В этом нет ничьей вины… это было…

– Ты подашь в суд на сиделку?

Он сказал это деловым тоном, наблюдая за ней со своего кресла. Но Рафаэлла со сломленным и осиротевшим видом покачала головой:

– Конечно нет. Она не могла предвидеть… это был несчастный случай, папа.

– Несчастный случай, который убил твоего мужа.

Их глаза встретились, и они долго смотрели друг на друга. Словно почувствовав, что есть что-то, чего она ему не сказала, он прищурился:

– Что-нибудь еще, Рафаэлла? Чего ты мне не сказала?

А затем он выпрямился в кресле и уставился на дочь, словно мелькнувшая в его голове догадка превратилась в уверенность в ее вине.

– Где ты была, Рафаэлла, когда он сделал это?

Она затравленно посмотрела на отца, чувствуя себя не взрослой женщиной, а ребенком.

– Где ты была?

Он сделал ударение на каждом слове, а ей нечего было ответить.

– Я вышла погулять.

– С кем?

– Ни с кем.

Но все было напрасно. Он уже почувствовал неладное, и она поняла, что он обо всем догадался. А на ее лице было написано отчаянное чувство вины, говорившее само за себя.

– Ты была с ним, не так ли, Рафаэлла? Да или нет?

Он повысил голос, и, понимая, что отпираться бессмысленно, она просто кивнула.

– Мой бог, в таком случае это ты убила его. Ты это понимаешь? Ты знаешь, почему он выпил эти таблетки?

Ее отец смотрел на нее с откровенным отвращением, но Рафаэлла покачала головой:

– Он ничего не знал об этом, папа. Я уверена в этом.

– Как ты можешь быть уверена? Слуги наверняка знали об этом и рассказали ему.

– Они не стали бы этого делать, да я и не думаю, что они сами знали.

Она устало подошла к окну. Худшее теперь было позади. Отец знал всю правду. Ему нечего было больше добавить. Теперь все выплыло наружу: ее предательство, ее измена, ее несостоятельность как жены Джона Генри, которая привела к тому, что он умер от таблеток, а не по воле Бога.

– Значит, ты лгала мне, когда говорила, что не будешь с ним больше видеться?

– Нет, я говорила тебе правду, – она снова повернулась к нему, – мы случайно встретились с ним около двух недель назад.

– И ты, конечно, сразу же прыгнула к нему в постель.

– Папа… пожалуйста…

– А разве это не так? Разве не это убило твоего мужа? Подумай об этом. Сможешь ли ты жить с этим?

Ее глаза снова налились слезами, и она покачала головой:

– Нет, не смогу.

– Ты убийца, Рафаэлла, – его слова были наполнены ядом, отравляющим все вокруг, – убийца и шлюха. – Он встал с кресла и навис над ней: – Ты опозорила меня, и в моем сердце больше нет для тебя места, но ради себя самого и ради твоей матери я не позволю тебе опозорить нас еще раз. Я не знаю, что ты планируешь в отношении своего любовника. Я уверен, что ты сбежала бы с ним сразу же после того, как Джона Генри опустят в могилу. Но этому, моя милая, не бывать. По крайней мере, сейчас. Что ты будешь делать потом, меня не касается, и, как ты любишь повторять, ты уже взрослая женщина. Отвратительная, аморальная, но, безусловно, взрослая. Так что через год, по окончании траура, можешь опять предаваться разврату. Но пока, в течение этого года, ты будешь вести себя прилично. Со мной, со своей матерью, и в память о человеке, которого, в отличие от тебя, я очень любил. После похорон ты полетишь с матерью в Испанию. И останешься там на год. Я улажу здесь все имущественные вопросы, в любом случае это займет не меньше года, а через год ты сможешь вернуться и делать все что захочешь. Но один год, всего один, ты обязана посвятить памяти человека, которого убила. Если бы тебя посадили в тюрьму, это было бы пожизненное заключение. Хотя то, мадам, что ты сделала, будет преследовать тебя до конца твоих дней. – Он с суровым видом направился к двери, но на пороге обернулся: – Будь готова вылететь сразу же после похорон. Больше я не собираюсь обсуждать это с тобой. Год траура по человеку, которого ты довела до самоубийства, не слишком большая цена, которую тебе придется заплатить.

Рафаэлла смотрела, как он выходит из комнаты, и по щекам ее катились слезы.

Алекс позвонил ей только на следующее утро. Пару дней они скрывали новости от репортеров, но на третий день все первые страницы газет уже пестрели заголовками. Джон Генри Филлипс скончался. В газетах сообщалось, что он был прикован к кровати после первого же инсульта, после чего перенес еще несколько инсультов и был совершенно беспомощен в течение восьми лет. О Рафаэлле написали лишь вскользь, после упоминания о том, что у него не осталось детей, только вторая жена, в девичестве Рафаэлла де Морнэ-Малль и де Сантос и Квадраль. После этого шла речь о созданных им корпорациях, наследстве, которое он получил, важных международных сделках, которые он заключал в течение многих лет. Но не это интересовало Алекса. Он с изумлением смотрел на статью в газете, которую вынул из почтового ящика по дороге на работу.

Он несколько минут неподвижно стоял на пороге своего дома, читая статью, потом поспешно вернулся в дом, чтобы позвонить Рафаэлле. Он был озадачен тем, что она не пришла к нему накануне вечером, и находился в состоянии ужаса, что она изменила свое решение о возобновлении их отношений и испытывает вину за их занятия любовью и это снова заставит ее порвать с ним. Но теперь он размышлял над тем, как она отреагирует на то, что Джон Генри умер, пока она была с ним. Он вычислил время его смерти из того, что прочитал в газете. Там упоминался вечер, в который он умер, и Алекс знал, что это произошло либо когда Рафаэлла была с ним, либо сразу по ее возвращении домой. Он попытался представить себе, что она увидела, когда вернулась домой после того, как покинула его постель, и содрогался, набирая ее номер. Ответил дворецкий, а Рафаэлла взяла трубку только через несколько минут, и ее голос звучал безжизненно и без всякого выражения. Но когда она узнала его голос, она задрожала. Звонок Алекса был жестоким напоминанием о том, чем она занималась, пока ее муж глотал роковые таблетки.

– Рафаэлла? – Его голос был мягким, и чувствовалось, что он был расстроен. – Я только что прочитал газету. Мне так жаль… – Он немного помолчал, потом спросил: – С тобой все в порядке?

До сих пор она не произнесла ни одного слова, кроме «алло».

– Да, я в порядке, – очень медленно сказала она, – прости, я была занята, когда ты позвонил. – Она выбирала костюм, в который собирались обрядить Джона Генри. Ее отец стоял рядом, и на его лице было смешанное выражение осуждения и скорби по ушедшему другу. – Похороны пройдут завтра.

Она говорила холодно и отстраненно, и Алекс опустился на ступеньку, держа телефон в руке, и закрыл глаза. Ему стало ясно, что случилось. Она чувствует себя виноватой в смерти мужа. Но он должен ее увидеть. Поговорить с ней. Выяснить, что с ней происходит на самом деле.

– Могу я увидеть тебя после похорон? Только на минутку? Я просто хочу быть уверенным, что ты хорошо себя чувствуешь.

– Спасибо, Алекс. У меня все хорошо.

Она разговаривала как автомат, и Алекс внезапно испугался. Она либо была накачана лекарствами, либо, что еще хуже, находилась в состоянии шока.

– Я могу увидеться с тобой?

– Завтра я улетаю в Испанию.

– Завтра? Почему?

– Я полечу вместе с родителями. Мой отец считает, что я должна провести весь период траура в Испании.

О господи! Алекс покачал головой. Что они с ней сделали? Что они ей наговорили?

– И как долго продлится траур?

– Один год, – ответила она сухо.

Алекс остолбенел. Так она уезжает на целый год? Он снова теряет ее, он был уверен в этом, как и в том, что на этот раз это будет навсегда. Если она связывает смерть Джона Генри с их воссоединением, тогда их отношения навсегда останутся для нее преступлением, о котором она постарается забыть. Поэтому он обязательно должен был увидеться с ней. Хоть на минуту, хоть на десять секунд, чтобы вернуть ее к реальности, напомнить ей, что он действительно любит ее, что они не сделали ничего дурного и что они не виноваты в смерти Джона Генри.

– Рафаэлла, я должен увидеться с тобой.

– Боюсь, что я не смогу.

Она оглянулась через плечо и посмотрела на отца, находившегося в соседней комнате.

– Нет, ты сможешь, – и тут Алексу пришла в голову удачная мысль, – встретимся на лестнице, где я впервые увидел тебя, рядом с вашим садом. Только спустись туда, и я буду ждать тебя там. Пять минут, Рафаэлла… всего лишь… пожалуйста?

В его голосе звучала такая мольба, что ей стало жаль его. Но она больше не испытывала никаких чувств ни к кому. Ни по отношению к себе, ни к Алексу, ни даже к Джону Генри. Теперь она стала убийцей. Преступницей. Она словно оцепенела. Но ведь это не Алекс убил Джона Генри. Это сделала она. И не было причин наказывать его.

– Зачем ты хочешь увидеться со мной?

– Просто поговорить.

– А что, если нас заметят?

Хотя какая разница? Она уже совершила самый страшный грех. И ее отец знал про Алекса, знал, что она была с ним, когда Джон Генри выпил эти таблетки. И почему бы ей не поговорить с Алексом, если ему станет от этого легче? Все равно завтра она улетает в Испанию.

– Они нас не увидят. И я прошу у тебя всего несколько минут. Ты придешь?

Она медленно кивнула:

– Да.

– Через десять минут я буду там.

Они положили трубки, и через десять минут он взволнованно ждал на нижней ступеньке лестницы, где впервые увидел ее. Тогда ее прекрасное лицо было освещено светом уличного фонаря и она была закутана в рысью шубку. И он был совсем не готов увидеть ее такой, какой она предстала перед ним сейчас. Она спускалась по лестнице, суровая, мрачная и погруженная в себя. Строгое черное платье, никакой косметики, черные чулки, черные туфли и взгляд, который потряс Алекса до глубины души. Он даже не посмел приблизиться к ней. Он просто стоял и смотрел, как она идет к нему навстречу. Она остановилась около него, и в ее черных глазах он прочел смертельную тоску.

– Привет, Алекс.

Казалось, что она тоже умерла. Или кто-то ее убил, что на самом деле и сделал ее отец.

– Рафаэлла… детка…

Он хотел обнять ее, но не посмел. Вместо этого он смотрел на нее с мукой во взгляде.

– Давай сядем, – сказал он.

Он опустился на ступеньку и жестом предложил ей сделать то же самое. И как маленький робот, она послушалась и села на холодную ступеньку, прижав колени к груди, спасаясь от пронизывающего ветра.

– Я хочу, чтобы ты сказала мне, что ты чувствуешь. Ты выглядишь такой замкнутой в себе, что это меня пугает. И я думаю, что ты винишь себя за то, чего не делала. Джон Генри был старым, Рафаэлла, и очень больным, и очень уставшим. Ты сама рассказывала мне об этом. Он устал жить и хотел умереть. То, что это произошло, когда ты была у меня, – просто совпадение.

Рафаэлла холодно улыбнулась и покачала головой, словно жалея его за его наивность.

– Нет, не совпадение, Алекс. Я убила его. Он не умер во сне, как написано в газетах. То есть умер он во сне, но это не было естественной смертью. Он выпил целый флакон снотворного, – она подождала, пока до него дойдет смысл сказанного, глядя на него безжизненным взглядом, – он покончил с собой.

– О господи! – Он был потрясен, словно кто-то ударил его. Но теперь ему стало понятно, что испугало его в ее голосе и что он теперь видит на ее лице. – Ты в этом уверена, Рафаэлла? Он оставил записку?

– Нет, в этом не было необходимости. Он просто сделал это. Но мой отец уверен, что он знал о нас и таким образом я убила его. Так сказал мой отец, и он был прав.

На мгновение Алексу захотелось прикончить ее отца, но он промолчал.

– Откуда он это узнал?

– А с чего Джону Генри было так поступить?

– Потому что ему чертовски надоело быть живым трупом, Рафаэлла. Как часто он сам говорил тебе об этом?

Но она только покачала головой. Она ничего не хотела слышать. Алекс уверял ее в их невиновности, в то время как она слишком хорошо знала всю глубину их вины. Точнее, своей вины.

– Ты не веришь мне, да?

Она медленно покачала головой:

– Нет. Я думаю, что мой отец прав. Полагаю, кто-то видел нас вдвоем и рассказал ему. Может быть, кто-то из слуг или соседей.

– Нет, Рафаэлла, ты ошибаешься. Слуги ничего ему не говорили, – он с любовью посмотрел на нее, – это сделала моя сестра, когда ты прошлым летом улетела в Европу.

– О мой бог!

Рафаэлла, казалось, вот-вот упадет в обморок, и Алекс взял ее за руку.

– Все было не так. Кей хотела нас разлучить, но ей это не удалось. Один из секретарей позвонил мне и попросил прийти к Джону Генри.

– И ты пошел? – Она была потрясена.

– Пошел. Он был замечательным человеком, Рафаэлла.

В его глазах теперь тоже стояли слезы.

– И что произошло?

– Мы очень долго беседовали. О тебе. Обо мне. О нас. Он дал мне свое благословение, Рафаэлла, – слезы брызнули из его глаз, – он просил меня позаботиться о тебе, после того как…

Алекс попытался обнять ее, но она отшатнулась. Благословение теперь уже было не в счет. Даже Алекс понимал это. Было слишком поздно.

– Рафаэлла, любимая, не позволяй им мучить тебя. Не позволяй им отнять у нас то, что так нужно нам обоим, то, к чему даже Джон Генри отнесся с уважением, то, что делает нас правыми.

– Но мы не правы. Мы поступали ужасно, ужасно неправильно.

– Правда? – Он посмотрел ей прямо в глаза. – Ты действительно так думаешь?

– А какой у меня есть выбор, Алекс? Как я могу думать иначе? То, что я сделала, убило моего мужа, привело его к самоубийству. Можешь ли ты на самом деле считать, что я не совершила ничего дурного?

– Да, как счел бы любой, кто был в курсе всех обстоятельств. Ты не виновата ни в чем, Рафаэлла. Если бы Джон Генри был жив, я уверен, что он сказал бы тебе то же самое. Ты уверена, что он не оставил письма?

Он посмотрел ей в глаза. Странно, что Джон Генри не оставил письма. Казалось, он был из тех людей, которые непременно сделали бы это. Но Рафаэлла снова лишь покачала головой:

– Ничего. Доктор все осмотрел, и сиделки тоже. Он ничего не оставил.

– Ты уверена? – Она снова кивнула. – И что будет дальше? Ты отправишься со своей матерью в Испанию, чтобы искупить свой грех? – Она опять кивнула. – А потом? Ты вернешься сюда?

Он мысленно смирился с тем, что ему предстоит долгий одинокий год.

– Я не знаю. Я должна буду вернуться, чтобы уладить дела. После того как будут соблюдены все формальности, я выставлю особняк на продажу. А потом, – она запнулась и опустила глаза, – я думаю вернуться в Париж или в Испанию.

– Рафаэлла, это безумие! – Алекс больше не мог держаться от нее на расстоянии. Он сжал ее длинные тонкие пальцы в своих руках. – Я люблю тебя. Я хочу жениться на тебе. Нам ничто не сможет помешать. Мы не сделали ничего дурного.

– Нет, Алекс, – она осторожно высвободила свои пальцы, – сделали. Я поступила очень дурно.

– И всю оставшуюся жизнь ты собираешься нести это бремя?

Но, сидя рядом с ней, он понимал: страшнее всего то, что до конца жизни он будет напоминать ей о том, что она считает своим самым страшным грехом. Он потерял ее. Из-за рокового стечения обстоятельств, из-за помешательства уставшего от жизни старика, из-за злобных обвинений ее отца. Он потерял ее. Словно почувствовав, о чем он думает, Рафаэлла кивнула и поднялась. Она посмотрела на него долгим взглядом и прошептала:

– Прощай.

Она не дотронулась до него, не поцеловала и не стала ждать ответа. Она просто повернулась и медленно стала подниматься по ступенькам. Алекс смотрел ей вслед, в ужасе оттого, что она уходит из его жизни. В ее суровом черном одеянии она была похожа на монашку. В третий раз он терял ее. И знал, что на этот раз навсегда. Когда она подошла к хорошо замаскированной двери в сад, она открыла ее и, не взглянув на Алекса, закрыла ее за собой. Из-за двери не доносилось ни звука. Алексу показалось, что он несколько часов стоял прикованный к своему месту. Потом медленно, с сердечной болью и чувством, что умирает, он поднялся по лестнице, сел в свою машину и поехал домой.