Текст книги "Прекрасная незнакомка"

Глава 35

Ясным декабрьским днем в три часа пополудни самолет приземлился в международном аэропорту Сан-Франциско. Ярко светило солнце, воздух был теплым, ветерок освежающим, и Рафаэлла сделала глубокий вдох, удивляясь, как она могла выжить без этого бодрящего свежего воздуха. Она была счастлива лишь оттого, что вернулась сюда, и когда она самостоятельно прошла таможенный контроль, то почувствовала себя сильной, свободной и независимой. Рафаэлла вышла из здания аэропорта, сопровождаемая носильщиком, и остановила такси. На этот раз ее не поджидал лимузин, никто не выводил ее тайком из самолета. Она не просила помочь ей пройти таможню. Она прошла ее вместе с другими пассажирами, и ей это понравилось. Она устала оттого, что ее постоянно прятали и опекали. И понимала, что настало время самой заботиться о себе. Она предупредила по телефону слуг Джона Генри о своем приезде. В любом случае в доме осталось всего несколько человек. Остальных уволил ее отец, некоторые получили пенсию, некоторые – небольшое наследство, оставленное им Джоном Генри, но все они были огорчены тем, что на их глазах закончилась целая эпоха. Они все были уверены, что Рафаэлла никогда не вернется, и оставшиеся в доме слуги были поражены известием о том, что она уже в пути.

Когда такси остановилось у особняка и Рафаэлла позвонила в дверь, ее встретили очень радушно с дружескими улыбками. Они все были счастливы видеть ее, счастливы, что в доме появился еще кто-то кроме них, хотя все они подозревали, что ее приезд был предзнаменованием дальнейших перемен. Этим вечером ей приготовили замечательный ужин: фаршированную индейку, сладкий картофель, спаржу и вкуснейший яблочный пирог. В буфетной все пришли к мнению, что она совсем исхудала и выглядела несчастной и усталой, и никто из них никогда не видел таких печальных глаз. Но она выглядела лучше, чем весь прошедший год в Санта-Эухенья, хотя никто из слуг не мог знать об этом.

Чтобы доставить им удовольствие, она поужинала в столовой, а после этого отправилась медленно бродить по комнатам. Казалось, что весь дом был пропитан печалью; он был пустым, нелюбимым, реликтом другой эпохи, и, глядя на все это, Рафаэлла решила, что настало время закрыть его. Если она останется жить в Сан-Франциско, в чем она еще не была уверена, ей не понадобится такой большой дом. Поднимаясь на второй этаж, она поняла, что этот дом будет всегда наводить на нее тоску. Он всегда будет напоминать ей о Джоне Генри, особенно о последних годах его жизни.

Мысль обосноваться в Сан-Франциско казалась ей заманчивой, но, если она решит остаться, ей понадобится гораздо меньший дом… как у Алекса на Вальехо… Несмотря на все старания не думать о нем, ее мысли снова вернулись к нему. Было невозможно войти в свою спальню и не вспомнить обо всех тех ночах, когда она сидела там и нетерпеливо считала минуты, чтобы пойти к нему. Оглядывая свою комнату, она продолжала думать о нем, о том, что с ним происходит, как он себя чувствует, как он прожил этот последний год. Она больше не получала известий от Аманды или от Шарлотты и была уверена, что и впредь они не выразят желания общаться с ней. Да и она не планировала возобновить отношения с ними… или Алексом… Она не собиралась звонить ему и сообщать о своем возвращении. Она вернулась, чтобы отдать дань памяти Джона Генри, закрыть дом, упаковать его вещи и разобраться в самой себе. Она больше не думала о себе как об убийце, но, если ей предстояло примириться с тем, что случилось, она должна сделать это там, где все произошло. Она должна посмотреть правде в лицо прежде, чем жить дальше, в Сан-Франциско ли, в Испании. Где она останется, больше было неважно. Но что она будет испытывать относительно происшедшего, определит всю ее дальнейшую судьбу. Она слишком хорошо понимала это и, беспокойно переходя из комнаты в комнату, старалась не думать об Алексе, не позволять своим мыслям блуждать, и даже не разрешать себе снова испытывать чувство вины от того, при каких обстоятельствах умер Джон Генри.

Была уже почти полночь, когда она наконец набралась смелости войти в его спальню. Она долго стояла там, оглядываясь по сторонам, вспоминая проведенные с ним часы, когда она читала ему, разговаривала с ним, слушала его, ужинала на подносе. А потом по какой-то причине она вспомнила стихи, которые он очень любил, и, словно должна была это сделать, она медленно подошла к книжному шкафу и стала рассматривать книги. Она нашла тоненькую книжку на нижней полке, куда кто-то положил ее. Большую часть времени эта книжка лежала на его ночном столике рядом с кроватью. Рафаэлла вспомнила, что видела ее на столике следующим утром… и следующим вечером… Ей хотелось бы знать, читал ли он эту книжку перед смертью. Это была странная и романтичная мысль, которая наверняка не имела ничего общего с действительностью, но она снова почувствовала близость с ним, усаживаясь рядом с его кроватью, держа в руках тоненький томик и вспоминая, как они в первый раз читали его вместе во время их медового месяца на юге Франции. Эту книжку он купил, когда был совсем молодым. И теперь с нежной улыбкой Рафаэлла начала листать ее и вдруг остановилась в том месте, где в книгу был вложен голубой листок бумаги. Ее сердце сделало кувырок, когда она увидела, что лист бумаги покрыт корявыми буквами, которыми Джон Генри писал в последние годы своей жизни. Словно он хотел оставить ей что-то, какое-то объяснение, какие-то последние слова… И когда она начала читать, она осознала, что именно так это и было, и, посмотрев на подпись внизу страницы, почувствовала, как слезы выступили у нее на глазах.

Она заново перечитала записку, и наконец слезы покатились по ее щекам.

Моя любимая Рафаэлла,

Этот бесконечный вечер завершает бесконечную жизнь. Насыщенную жизнь. Которую ты сделала еще более яркой. Каким бесценным подарком ты стала для меня, моя любимая. Идеальным, безупречным бриллиантом. Ты не переставала приносить мне радость и счастье, внушать мне благоговение. А теперь я могу только попросить тебя простить меня. Я думал об этом уже давно. Я так давно хотел стать свободным. Теперь я ухожу без твоего позволения, но, надеюсь, с твоего благословения. Прости меня, любимая. Я оставляю тебе всю любовь, на которую способен. И думай обо мне не как об умершем, а как о ставшем свободным. Преданный тебе,

Джон Генри

Она читала эти слова снова и снова. «И думай обо мне не как об умершем, а как о ставшем свободным». Он все-таки оставил ей письмо. Она испытала такое облегчение, что не могла пошевелиться. Он просил ее простить его. Какая нелепость. И как она ошибалась. Не умерший… а свободный. Она теперь так и будет думать о нем. И она благословила его, о чем он и просил ее год назад. И это благословение было взаимным. Потому что неожиданно, впервые за весь этот год, Рафаэлла тоже почувствовала себя свободной. Она медленно прошла по дому, зная, что они теперь оба свободны. Она и Джон Генри. Он сделал тот шаг, который так отчаянно хотел сделать. Он выбрал тот путь, который был для него единственно верным. И теперь она была свободна и могла сделать то же самое. Она была свободна уйти… идти по жизни дальше… Она снова стала сама собой. И внезапно ей захотелось позвонить Алексу и рассказать о письме. Но она знала, что не смеет этого делать. Это будет немыслимой жестокостью с ее стороны – снова ворваться в его жизнь после всего пережитого. Но ей так хотелось рассказать ему обо всем. Они не убивали Джона Генри. Он просто пошел своим путем.

Когда она медленно вошла в свою спальню в три часа утра, она думала об обоих мужчинах с нежностью и любила их сильнее, чем когда-либо. Они теперь были все свободны… все трое. Наконец.

* * *

На следующее утро Рафаэлла вызвала агента по недвижимости, произвела опись имущества, позвонила нескольким музеям, библиотекам в Калифорнийском университете и в Стэнфорде, а также в транспортную компанию с просьбой прислать нескольких грузчиков с коробками и клейкой лентой. Настало время покидать этот дом. Она приняла решение. Она не была уверена, куда направится или чем будет заниматься, но время покинуть дом Джона Генри, который никогда не был ее домом, наступило. Может быть, стоило вернуться назад в Европу, но в этом она пока не была уверена. Письмо Джона Генри очистило ее от ее «греха». Она аккуратно сложила его и убрала в свою сумочку, собираясь положить его в банковский сейф вместе со своими наиболее ценными документами. Это был самый важный клочок бумаги в ее жизни.

К концу недели она передала в музеи то, что сочла нужным, а два университета поделили между собой их библиотеку. Она взяла себе всего несколько книг, которые они читали вместе с Джоном Генри, и конечно же томик стихов, в котором он оставил ей последнее письмо в ночь своей смерти. Ей позвонил отец, и она рассказала ему о письме. Он долго молчал, а когда заговорил, его голос прозвучал хрипло, пока он просил у нее прощения за все, что в свое время наговорил ей. Она заверила его, что не таит на него зла, но, когда они повесили трубки, оба задумались о том, что нельзя вернуться на год назад, нельзя взять обратно сказанные слова, нет смысла смазывать бальзамом рану, которую нельзя залечить. Но раны Рафаэллы залечил Джон Генри, подарив ей величайший подарок – правду.

Словно во сне Рафаэлла и слуги паковали последние коробки. Им потребовалось на это меньше двух недель, а на следующей неделе, на Рождество, Рафаэлла планировала уже быть в Испании. Здесь ее больше ничто не удерживало. Дом был почти продан женщине, которая была без ума от него, но ее мужу потребовалось еще немного времени, чтобы принять окончательное решение. Мебель будет продана на аукционе, вся, за исключением нескольких вещиц, которые Рафаэлла отправила матери. И теперь, когда со всеми делами было покончено, Рафаэлла решила через несколько дней перебраться в гостиницу, где проведет последние ночи, прежде чем навсегда покинуть Сан-Франциско. Теперь остались лишь одни воспоминания, гуляющие по дому, как привидения. Воспоминания об ужинах в столовой и сидящей рядом с Джоном Генри Рафаэллой в шелковом платье и жемчугах… о вечерах у камина… о том, как она в первый раз увидела этот дом. Ей предстоит упаковать их и взять с собой, сказала она себе, когда они закончили все дела в шесть часов вечера, ровно за неделю до Рождества. За окном уже стемнело, и кухарка приготовила ей на ужин яйца с ветчиной, и это было как раз то, что требовалось. Она потянулась, вздохнула и огляделась по сторонам, сидя на полу в старых брюках цвета хаки. Все было готово для перевозки мебели на аукционы и отправки в Испанию тех нескольких вещей, с которыми она не хотела расставаться. Доедая яйца с ветчиной, она снова обратилась мыслями к Алексу, к тому дню, когда они снова встретились на набережной, ровно год назад. Ей было интересно, встретит ли она его снова, если вернется туда, но тут же улыбнулась про себя, понимая, что это было бы чудом. И с этой мечтой теперь тоже было покончено.

Закончив ужинать, она отнесла тарелки на кухню. Последняя служанка покинет дом через несколько дней, и Рафаэлла обнаружила, что это до странности приятно – заботиться о себе самой в этом опустевшем доме. Теперь здесь не было книг, которые можно было бы почитать, ей не нужно было писать никаких писем, не было и телевизора, который можно было бы посмотреть. У нее впервые мелькнула мысль сходить в кино, но вместо этого решила немного прогуляться, а потом лечь спать. У нее еще остались кое-какие дела на завтрашнее утро, и ей нужно было заехать в авиакомпанию купить билет до Испании.

Она медленно прохаживалась по Бродвею, глядя на красивые величественные особняки, зная, что она не будет скучать по ним, когда уедет. Дом, по которому она так отчаянно скучала, был гораздо меньше, проще и окрашен в бежевый цвет. А весной в наружном дворике росли яркие цветы. И словно ее ноги знали, о чем она думает, Рафаэлла направилась в сторону этого домика, а когда она повернула за угол, то обнаружила, что находится уже рядом с ним. На самом деле ей не хотелось видеть его. Но в то же время она знала, что ей хочется побыть рядом, еще раз почувствовать дыхание любви, которую она познала там. Она наконец попрощалась с особняком, в котором жила с Джоном Генри, и теперь, казалось, должна была попрощаться и с домиком Алекса. И, может быть, тогда она обретет независимость и сможет найти другой дом, на этот раз принадлежащий ей, и, может быть, встретит мужчину, которого сможет любить так же, как любила Алекса, а перед тем – Джона Генри.

Она чувствовала себя почти невидимкой, направляясь к дому, движимая какой-то непреодолимой силой, которая была непонятна ей самой. Словно всю неделю она только и ждала этого момента, чтобы прийти сюда, снова увидеть этот дом, осознать, как много он значил для нее, и попрощаться – не с людьми, а с этим местом. Когда она подошла к дому, в окнах не было света, и она поняла, что внутри никого нет. Она подумала, не уехал ли он в Нью-Йорк, а потом вспомнила, что Мэнди теперь учится в колледже. Возможно, она уже уехала домой к матери на рождественские каникулы или снова на Гавайи с Шарлоттой. Ей внезапно показалось, что все эти люди остались в ее прошлой жизни, и она долго стояла и смотрела на окна, предаваясь воспоминаниям, снова переживая то, что испытала здесь, и желая счастья Алексу, где бы он ни был. Она не видела, что двери гаража открылись и черный «Порше» остановился на углу, а сидевший за рулем высокий черноволосый мужчина ошеломленно смотрел на нее. Он был почти уверен, что это Рафаэлла стоит на другой стороне улицы и смотрит на окна его дома, но он знал, что это было невозможно, что это была иллюзия, сон. Женщина, стоявшая там, мечтательно глядя на дом, казалась выше и была очень худой. На ней были старые брюки цвета хаки и толстый белый свитер, а волосы были затянуты в знакомый узел. Общим очертанием фигуры она была похожа на Рафаэллу, как и выражением лица, насколько он мог издали разглядеть его. Но он знал, что Рафаэлла сейчас в Испании и, по словам его матери, решила поставить крест на своей жизни. Он потерял всякую надежду достучаться до нее. Она не отвечала на его письма, и его мать сказала, что она совсем безнадежна. Она отрезала себя ото всего, что когда-то было дорого ей, перестала мечтать, чувствовать и вообще жить. Целый год он жил в отчаянии, но сейчас уже смирился с таким положением дел. Как когда-то он пришел к выводу, что не может больше мучиться из-за Рейчел, так и теперь он решил, что не может больше пытаться навязать себя Рафаэлле. Она его не хотела. Это он наконец понял и после целого года страданий с неохотой признал, что все было безнадежно. Но он всегда будет помнить… всегда… Он никогда не любил ни одну женщину так, как любил Рафаэллу.

Решив, что женщина около его дома не может быть Рафаэллой, он завел машину и въехал в гараж. На противоположной стороне улицы мальчуган, который так страстно был влюблен в черный «Порше», вышел на крыльцо и стоял, снова глядя на машину с благоговением. Они с Алексом теперь подружились. Однажды Алекс даже прокатил его до угла. Но сейчас Алекс не смотрел на мальчишку. В зеркале заднего вида он увидел лицо женщины. Это была она… она… Он выскочил из машины с такой скоростью, которую ему только позволяли развить его длинные ноги, и быстро проскользнул под автоматически закрывающейся дверью гаража. И внезапно остановился, почти не дыша, только глядя на нее, дрожащую и не сводящую с него глаз. Ее лицо осунулось, глаза, казалось, стали еще больше, плечи сникли немного под толстым свитером, в котором она упаковывала вещи, и вид у нее был усталый. Но это была Рафаэлла, женщина, о которой он так долго мечтал и которую уже не надеялся когда-либо увидеть. И вот неожиданно она стоит здесь, глядя на него, и он не может понять, плачет она или смеется. На ее губах была слабая улыбка, но в свете уличных фонарей было видно, как слеза катится по ее щеке.

Алекс молчал, не двигаясь с места, и Рафаэлла стала подходить к нему, медленно и очень осторожно, словно вброд переходила реку, разделявшую их. По щекам ее потекли слезы, но улыбка сделалась шире, и он тоже улыбнулся ей. Он не был уверен, зачем она пришла сюда – увидеть его или просто постоять, вспомнить о прошлом и помечтать. Но теперь, когда он увидел ее, он не даст ей уйти. Больше никогда. Он сделал несколько шагов навстречу и схватил ее в объятия. Их губы слились, и он почувствовал, как сердце выскакивает у него из груди. Он прижал ее к себе еще крепче и снова поцеловал, ощутив ответное биение ее сердца. Они стояли и целовались посреди улицы, но машин вокруг не было. Кроме них на улице был только один маленький мальчик, который вышел посмотреть на черный «Порше», а вместо этого увидел, как они целуются. Но его волновал только «Порше», а не двое взрослых, прижавшихся друг к другу посреди Вальехо и тихо смеющихся, пока мужчина вытирал слезы с лица женщины. Они поцеловались в последний раз, а потом медленно, держась за руки, вошли в садик и исчезли в доме. Мальчик пожал плечами, бросил прощальный взгляд на гараж, где стояла машина его мечты, и отправился домой.