Текст книги "Прекрасная незнакомка"

Глава 10

Голос стюардессы монотонно объявил об их прибытии в Сан-Франциско. По мере того как самолет снижался, Алекс погружался в депрессию. Два дня, которые они провели вместе с Рафаэллой, были такими волшебными, такими идеальными. Накануне вечером после ужина, как он раньше и планировал, они пошли слушать Бобби Шорта. И Рафаэлла была в восторге. После этого они сидели и разговаривали почти до четырех часов утра. Потом лежали бок о бок, лаская друг друга и рассказывая каждый о своей жизни. Когда воскресным утром взошло солнце, она уже все знала о Рейчел, о его матери и сестре. А она рассказала ему о своем отце, о Жюльене, который погиб в шестнадцать лет, играя в поло, о своем браке с Джоном Генри, как это начиналось и во что превратилось сейчас. Казалось, что они всегда были вместе, что так было задумано судьбой с самого начала. А теперь они возвращаются в Сан-Франциско, и он вынужден будет расстаться с ней, по крайней мере на время. И ему придется довольствоваться теми немногими мгновениями, которые она сможет уделить ему, вырвавшись из своей другой жизни в доме мужа. По крайней мере, именно это они обсуждали прошедшей ночью.

– О чем ты думаешь? Ты выглядишь ужасно серьезной. – Он ласково посмотрел на нее, когда самолет пошел на посадку. Он чувствовал, что она испытывает такую же горечь. Несколько дней, проведенных вместе, казались им целой жизнью, а теперь все снова должно измениться.

– С тобой все в порядке?

Она грустно посмотрела на него и кивнула:

– Просто я думала…

– О чем?

– О нас. О том, как теперь все будет.

– Все будет хорошо.

Он прошептал ей это на ухо тем тихим, интимным тоном, который всегда приводил ее в трепет. Но сейчас она только покачала головой:

– Нет, не будет.

Он взял ее за руку и сжал ее, вглядываясь в ее глаза, и внезапно ощутил страх от того, что в них увидел. Он подозревал, что она снова испытывает чувство вины, но этого следовало ожидать. В конце концов, они возвращались к своей старой жизни. Здесь ей будет сложнее избегать своих обязанностей. Но на самом деле ей и не нужно будет этого делать. В ее жизни хватит места обоим мужчинам.

– Алекс… – Ее голос дрогнул. – Я так не смогу.

На ее глазах выступили слезы.

– Ты о чем?

Он отлично понял, что она имела в виду, и пытался бороться с охватившей его паникой и сохранять хотя бы видимость спокойствия.

– Я не смогу.

– Тебе ничего и не нужно делать сейчас, просто расслабься.

Он сказал это в самой лучшей своей профессиональной манере, но, казалось, его слова не успокоили ее. Слезы катились по ее щекам и падали на их сцепленные руки.

– Мы все обдумаем позже, смотря по обстоятельствам.

Но она снова покачала головой и прошептала чуть слышно:

– Нет… я была не права… я не смогу делать это, Алекс… не здесь. Не в одном городе с ним. Это нечестно.

– Рафаэлла, не нужно… просто дай себе время приспособиться.

– К чему? – На мгновение она рассердилась. – Предавать мужа?

– Ты считаешь это предательством?

Она снова покачала головой, и ее глаза молили понять ее.

– Что мне делать?

– Ждать. Постараться жить с тем счастьем, которое мы обрели. Будь справедлива к нему и к себе. Это все, чего я хочу от нас… – Она медленно кивнула, и он крепче сжал ее руку. – Ты готова дать нам этот шанс?

Казалось, прошла вечность, прежде чем она ответила:

– Я попытаюсь.

Спустя мгновение самолет коснулся земли, и когда он остановился, появились две стюардессы, одна из которых несла норковую шубу. Рафаэлла спокойно поднялась с кресла, надела шубу, не подавая виду, что сидевший рядом с ней мужчина что-либо значил для нее. Она взяла в руку свою дорожную сумку, застегнула шубу и кивнула. Только глаза ее сказали: «Я люблю тебя». Она направилась по проходу к заднему выходу и исчезла, как и в прошлый раз. Заднюю дверь снова закрыли, и Алекс почувствовал, как одиночество, какого он прежде не испытывал, захлестнуло его. Он внезапно ощутил, что все, что было ему дорого, отняли у него, и волна ужаса пробежала по его телу. Что, если он больше никогда ее не увидит? Он боролся с охватившей его паникой, медленно подвигаясь вместе с другими пассажирами к выходу. Потом, словно зомби, направился к залу прилета, чтобы забрать свой чемодан. Он увидел длинный черный лимузин, припаркованный снаружи здания, и шофера, стоявшего вместе со всеми в ожидании ее багажа. Алекс быстро покинул терминал, держа в руках чемодан, и на мгновение остановился, глядя на длинную черную машину. Яркое солнце, отражавшееся от стекол, скрывало от него Рафаэллу, но он не мог заставить себя уйти, и, словно почувствовав это, она нажала пальцем на маленькую кнопочку, и боковое стекло медленно стало опускаться. Она с тоской взглянула на него, желая снова хотя бы прикоснуться к нему. Они несколько долгих мгновений смотрели в глаза друг другу, и внезапно, словно солнце снова взошло для них, он нежно улыбнулся ей, потом повернулся и направился к гаражу. В сердце его стучало: «Завтра», но он страстно желал, чтобы это было «сегодня».

Глава 11

Было почти четверть девятого. Алекс сидел в своем кабинете, нервно постукивая ногой. На столе стояла откупоренная бутылка вина, на блюдах были разложены сыр и фрукты. В камине ярко пылал огонь, играла музыка, а Алекс был на грани нервного срыва. Она сказала, что придет после половины восьмого, но она не звонила ему весь день, и теперь он опасался, что по какой-либо причине она не смогла уйти из дома. Когда она звонила ему прошлым вечером, то казалась такой же одинокой, как и он, и все его тело ныло от желания обнять ее. А теперь, стоя у камина, он хмуро смотрел на пламя, размышляя, что же могло произойти. В этот момент зазвонил телефон, и он вздрогнул.

– Алекс? – Его сердце бешено заколотилось в груди, но его тут же охватило разочарование. Это была не Рафаэлла, а Кей.

– Привет.

– Что-то случилось? Ты кажешься напряженным.

– Нет, просто я занят.

У него не было настроения разговаривать с ней.

– Работаешь?

– В некотором роде… нет… ничего особенного. Не обращай внимания. В чем дело?

– Господи. Я, видно, не вовремя. Хотела поговорить с тобой об Аманде.

– Что-нибудь случилось?

– Пока нет, слава богу. К счастью, я знаю о подростках больше, чем ты. Те сто долларов, которые ты дал ей, Алекс. Это недопустимо.

– Что ты имеешь в виду? – Его лицо напряглось.

– Я имею в виду, что ей шестнадцать лет, и единственное, на что дети этого возраста тратят деньги, – это наркотики.

– А она сказала, почему я дал ей деньги? И, кстати, как ты об этом узнала? Я думал, что это наш с ней секрет.

– Не важно, как я узнала. Я просматривала кое-какие ее вещи и нашла эти деньги.

– Боже, что ты делаешь с этим ребенком, Кей, обыскиваешь ее?

– Почти. Но ты забываешь, в каком я деликатном положении, Алекс. Я не хочу, чтобы она держала в моем доме наркотики.

– Ты говоришь о ней как о законченной наркоманке.

– Не говори чепухи. Но если я дам ей эту возможность, она будет держать дома коробку с наркотиками, все равно как мы держим в доме виски.

– А ты когда-нибудь просила ее этого не делать?

– Разумеется. Ты действительно считаешь, что дети делают все, что им скажут?

Ее полное неуважение к дочери привело его в бешенство, и он почувствовал потребность взорваться, слыша грязные намеки в голосе сестры.

– Я считаю, что твое отношение к ней омерзительно. Я думаю, она из тех детей, которым можно доверять. А деньги я дал ей для того, чтобы она могла кататься на коньках в Рокфеллер-центре. Она сказала мне, что часто катается на коньках. Не знаю, в курсе ли ты, но девочку запросто могут убить в Центральном парке. И как ее дядя, я хочу финансировать ее увлечение коньками. Мне и в голову не приходило, что ты отберешь у нее деньги, иначе я организовал бы все это по-другому.

– Почему ты не даешь мне возможности самостоятельно заниматься собственной дочерью, Алекс?

– Почему ты не хочешь признать, что мамаша ты отвратительная? – Его голос прогремел на всю комнату. Ему так хотелось что-нибудь сделать для племянницы. – Я хочу, чтобы ты вернула Аманде эти деньги.

– Мне наплевать на то, что ты хочешь. Я сегодня отослала тебе чек на эту сумму.

– Я сам верну его Аманде.

– Не трудись, братец, – ледяным голосом сказала Кей, – я проверяю ее почту.

Его чувство безысходности было лишь слабым отражением того, что, как он понимал, испытывала Аманда, общаясь с Кей.

– Ты злобная сучка, известно ли тебе это? И ты не имеешь права издеваться над этим ребенком.

– И как можешь ты судить меня? Черт возьми, у тебя-то нет детей! Какого дьявола ты можешь знать об этом?

– Может быть, ничего, сестричка. Может быть, совсем ничего. И у меня нет детей, дорогой конгрессмен Виллард. А у тебя, милая леди, нет сердца.

Она бросила трубку, и в этот момент раздался звонок в дверь. Алекс почувствовал, как поток эмоций охватил его. Это была Рафаэлла, он знал это. Она все-таки пришла. И его сердце забилось быстрее. Но он еще не забыл свой разговор с сестрой и пришел к выводу, что хочет сам поговорить с племянницей. Он сбежал по ступеням, ведущим из его кабинета в холл, распахнул входную дверь и остановился, глядя на Рафаэллу, счастливый, смущенный и немного встревоженный.

– Я боялся, что могло что-то произойти.

Она молча покачала головой, но ее улыбка сказала все за нее. Она робко переступила порог. Закрыв за ней дверь, Алекс схватил ее в объятия и крепко прижал к себе.

– Ох, детка, как я скучал по тебе… У тебя все в порядке?

– Да.

Это короткое слово было едва слышно, потому что она зарылась лицом в его плечо. На ней была та же шубка из рыси, в которой она сидела той ночью на ступенях. Она крепче прижалась к нему, и он заметил усталость и печаль в ее глазах. В своей спальне она оставила записку, что идет прогуляться и навестить друзей, на случай, если ее станут искать. Тогда слуги не паникуют и не звонят в полицию, если она долго не возвращается с прогулки. Но так или иначе слуги всегда испытывают беспокойство из-за ее вечерних прогулок, а Джона Генри хватил бы удар, если бы он узнал про них.

– Я думала, что сегодняшний день никогда не кончится. Я ждала, ждала, ждала, и каждый час тянулся как два дня.

– Именно эти чувства я испытывал сегодня в офисе. Пойдем, – он взял ее за руку и повел к лестнице, – я хочу показать тебе свой дом.

Проходя через гостиную, Рафаэлла удивилась царившему там запустению, но была приятно поражена изысканным интерьером спальни и кабинета. Кремовые портьеры, мягкая кожа, огромные растения и бесчисленное множество книжных полок. В спальне ярко пылал огонь в камине, и Рафаэлла моментально почувствовала себя дома.

– Ох, Алекс, здесь так чудесно! Так уютно и тепло.

Она моментально сбросила свою тяжелую шубу и устроилась на полу рядом с ним около камина. Они лежали на толстом белом ковре, а перед ними стоял низенький стеклянный столик, на котором были бутылка вина, сыр и паштет, который он купил для нее по дороге домой.

– Тебе здесь нравится?

Алекс с довольным видом огляделся по сторонам. Он отделывал эти комнаты сам, когда купил дом.

– Я в восторге.

Она улыбнулась, но была при этом странно скованной, и он снова почувствовал неладное.

– В чем дело, Рафаэлла? – Его голос был таким ласковым, что у нее на глазах выступили слезы. Несмотря на ее восхищение его домом, он с первой секунды понял, что она глубоко расстроена. – Что случилось?

Она на мгновение закрыла глаза, потом открыла их и инстинктивно протянула руку Алексу.

– Я не могу этого сделать, Алекс… Просто не могу. Я хотела… я собиралась… я все спланировала, как буду целый день проводить с Джоном Генри, а каждый вечер ускользать на «прогулку» и приходить сюда к тебе. И когда я думала об этом, – она снова грустно улыбнулась, – мое сердце трепетало. Я чувствовала себя молодой, возбужденной и счастливой, как… – Она запнулась, голос затих, а глаза налились слезами. – Как невеста, – она перевела взгляд на огонь, но не отнимала у него своей руки, – но я уже не такая, Алекс. Я уже не молодая, во всяком случае, не настолько молодая. И у меня нет права на такого рода счастье с тобой. И я не невеста. Я замужняя женщина. И у меня есть обязательства перед очень больным человеком.

Ее голос стал тверже, и она отняла у него свою руку.

– Я больше не смогу приходить сюда, Алекс. После сегодняшнего вечера.

Теперь она смотрела на него, и ее голос был решителен.

– Что заставило тебя передумать?

– Возвращение домой. Встреча с мужем. Осознание того, кто я есть.

– А обо мне ты подумала?

Он сам почувствовал, что это прозвучало эгоистично и слишком патетически, и был зол на себя за то, что сказал это. Но он чувствовал себя именно так. Жизнь нанесла ему жестокий удар. Ему не суждено соединиться с женщиной, которую он так страстно желал.

Но она покачала головой, нежно поднесла его руку к своим губам и поцеловала.

– Я не забыла о тебе, Алекс. И никогда не забуду.

Сказав это, она поднялась на ноги. Он сидел, глядя на нее долгое мгновение, желая остановить ее, воспротивиться ее решению, в то же время понимая, что он ничего не сможет изменить. Он хотел снова заняться с ней любовью, поговорить с ней, провести с ней всю ночь… провести с ней всю свою жизнь. Медленно он поднялся с места.

– Я хочу, чтобы ты знала кое-что, Рафаэлла, – он протянул руки и обнял ее, – я люблю тебя. Мы едва знакомы, но я знаю, что люблю тебя. Я хочу, чтобы ты пошла домой и хорошенько подумала о том, что делаешь. И если ты изменишь свое решение, хотя бы на мгновение, я хочу, чтобы ты вернулась. На следующей неделе, в следующем месяце, в следующем году. Я всегда буду ждать тебя. – Долго-долго он крепко прижимал ее к себе, размышляя, сколько пройдет времени, прежде чем снова увидит ее. Он не мог вынести мысли, что, возможно, этого вообще не произойдет. – Я люблю тебя. Не забывай об этом.

– Я не забуду, – слезы катились по ее щекам, – я тоже люблю тебя.

Они спустились по лестнице, теперь оба знали, что нет смысла дольше оставаться в этом доме, это будет слишком мучительно для них обоих. Он обнял ее рукой за плечо, в ее глазах стояли слезы, и так они дошли до ее дома. Она обернулась только один раз, на крыльце, махнула рукой и скрылась за дверью.

Глава 12

Следующие два месяца Рафаэлла жила как в тумане. Каждый шаг казался ей тяжелым и медленным. Ей было трудно двигаться, думать, ходить, даже поддерживать разговор с мужем, который начал задумываться над тем, что же могло произойти в Нью-Йорке. Какой-нибудь неприятный скандал с матерью, какие-нибудь семейные распри или враждебные выходки? Прошло несколько недель, когда он наконец решил поднять эту тему, но, когда он это сделал, Рафаэлла словно не услышала его.

– Что-нибудь случилось с твоей матерью, малышка? Она настаивала, чтобы ты начала проводить больше времени в Испании?

Он напрасно ждал ответа, не в состоянии понять, чем объяснялась такая боль во взгляде Рафаэллы.

– Нет, нет… это все ерунда.

Значит, что-то все-таки произошло. Но что?

– Кто-нибудь заболел?

– Нет, – она заставила себя улыбнуться, – ничего такого. Просто я очень устала, Джон Генри. Но только ты не волнуйся. Мне нужно чаще бывать на свежем воздухе.

Но даже длительные прогулки не помогли ей. Напрасно она ходила по Пресидио из конца в конец, доходя до маленького пруда у Дворца изящных искусств и даже до берега залива, забираясь потом на крутой холм. Но, как бы она ни уставала, как бы ни изнуряла себя, она не могла забыть его. Она целыми днями только и думала о том, что он сейчас делает, здоров ли, счастлив ли, находится ли на работе или в своем прелестном маленьком домике на Вальехо. Казалось, что она хотела каждую минуту дня знать, где он. И в то же время она понимала, что, по всей вероятности, она никогда его больше не увидит, не дотронется до него, не обнимет его. Осознание этого причиняло ей невыносимую боль, которая наконец довела ее до того, что она почти перестала что-либо чувствовать, а ее взгляд потускнел.

На День благодарения она сидела рядом с Джоном Генри, двигалась, словно робот, а взгляд ее был потухшим и отчужденным.

– Еще индейки, Рафаэлла?

– Что?

Она уставилась на него, словно не понимая, что он сейчас сказал. Одна из горничных стояла рядом с ней с тарелкой, безуспешно пытаясь привлечь ее внимание, пока наконец не вмешался Джон Генри. Торжественный ужин по случаю праздника проходил в спальне Джона Генри, чтобы он мог оставаться в постели. За последние два месяца его здоровье снова немного ухудшилось.

– Рафаэлла?

– Да? О… нет… извините.

Она покачала головой и отвела взгляд, потом села ближе к нему, чтобы поддержать разговор. Но сегодня вечером он был слишком уставшим. Через полчаса после ужина он начал клевать носом, его глаза закрылись, и он тихонько захрапел. Стоявшая рядом сиделка осторожно взяла поднос с его колен и удобнее уложила его в кровати, сделав знак Рафаэлле, что она может уйти. Медленно, очень медленно Рафаэлла направилась по длинному коридору в свои комнаты. Ее мысли были заняты Алексом, и вдруг, словно завороженная, она подошла к телефону. Это было нехорошо, и она знала это. Но, в конце концов, могла она позвонить ему, чтобы поздравить с Днем благодарения? Что в этом дурного? На самом деле все, раз уж она решила избегать его. Рафаэлла знала, что звук его голоса, его взгляд, его прикосновение снова затянут ее в ту же самую восхитительную паутину, которой она так старалась избегать. Из чувства чести, из чувства долга она отчаянно боролась, но сейчас, набирая номер его телефона, она понимала, что проиграла. Она не хотела оставаться вдали от него ни секундой дольше. Она не могла. Просто не могла. Ее сердце бешено колотилось в груди. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он ответил, но, набрав его номер, она уже не повесила трубку.

– Алло?

Рафаэлла закрыла глаза, услышав этот голос, испытывая одновременно и облегчение, и боль, и возбуждение.

– Алло.

Он не сразу узнал ее голос, и вдруг глаза его расширились, и казалось, что ему сейчас станет плохо.

– О мой бог!

– Нет, – слегка улыбнулась она, – это всего лишь я. Я позвонила, чтобы поздравить тебя с праздником.

Последовала пауза.

– Спасибо, – его голос был напряженным. – как поживаешь?

– Я… хорошо… – и внезапно она решила сказать ему все. Неважно, если его отношение к ней изменилось, если он больше не любит ее, если он встретил другую женщину. Она должна это сделать. Пусть даже если это будет напоследок. – Мне плохо… это было ужасно… я не могу, – она чуть не задохнулась, вспомнив боль и пустоту последних двух месяцев, – я не могу больше так жить. Я не вынесу… Алекс…

Внезапно она расплакалась, не только от горечи, но и от облегчения. По крайней мере, она снова разговаривает с ним. И ей было все равно, если мир прекратит свое существование прямо сейчас. За все последние несколько месяцев она ни разу не была так счастлива.

– Где ты? – сдавленным голосом спросил он.

– Дома.

– Встретимся на углу через пять минут.

Она собиралась отказаться, сказать ему, что не может этого сделать, но у нее больше не было сил бороться. И желания тоже.

– Я приду, – сказала она.

Она бросилась в ванную, плеснула холодной водой в лицо, поспешно вытерла его огромным полотенцем, провела расческой по своим черным волосам, открыла шкаф, схватила рысью шубу и поспешно вылетела из комнаты, сбежала по лестнице и выскочила на улицу. На этот раз она не оставила никакой записки, никаких объяснений, и она не знала, сколько будет отсутствовать. Может быть, пять минут, может быть, час. Но сейчас она не нужна была Джону Генри. Он спал, около него дежурили сиделки, вокруг были слуги, врачи, а ей, только на этот раз, хотелось большего, намного большего. И она нашла это большее, торопясь к месту, где Алекс назначил свидание. Ее черные волосы развевались на ветру, шуба была распахнута, губы застыли в полуулыбке, а в глазах появились искорки, которых там не было уже несколько месяцев. Завернув за угол, она внезапно увидела его. На нем были черные брюки и толстый свитер, волосы взъерошены, глаза блестели, и дыхание было неровным. Он быстро подбежал к ней и схватил в объятия с такой силой, что они едва не упали. Он впился губами в ее губы, и они стояли так целую вечность. Это было безрассудством – вести себя так на улице, но, к счастью, никто их не видел, впрочем, сейчас Рафаэллу это вовсе не беспокоило.

Словно по молчаливому согласию они медленно направились к его дому, и когда он тихо закрыл за ними входную дверь, Рафаэлла огляделась по сторонам и глубоко вздохнула:

– Добро пожаловать домой.

Он не стал говорить ей, как отчаянно скучал по ней. Он сохранил это признание до того момента, когда они лежали бок о бок в его кровати. Казалось, что эти два месяца они провели в небытии, едва живые, едва существующие, в оцепенении и постоянной боли. Эти два месяца показались Рафаэлле самыми трудными в ее жизни. Алекс чувствовал то же самое, но теперь казалось, что на самом деле всего этого не было, словно они никогда не расставались и не расстанутся. Он хотел спросить ее, что будет дальше, но не осмеливался. Он решил просто наслаждаться моментом и молиться, чтобы она была теперь готова на большее, учитывая то, что они пережили за эти два месяца.

– С Днем благодарения тебя, любимая…

Он снова прижал ее к себе, и они опять занялись любовью. Было уже больше десяти часов, когда он вспомнил, что оставил индейку жариться в духовке. Она оказалась пережаренной, но, когда они спустились на кухню и достали ее из духовки, их это не смутило. Рафаэлла была одета в его банный халат, а на Алексе были синие джинсы и рубашка. Они ели индейку, разговаривали, смеялись. Это было настоящее возвращение домой, и, в отличие от праздничного ужина в ее доме, Рафаэлла ела так, словно неделю не держала и крошки во рту.

– Как твоя работа? Все идет хорошо?

Она выглядела такой счастливой, сидя рядом с ним и улыбаясь, как беззаботный и довольный ребенок.

– Я бы этого не сказал, – смущенно ответил он. – если бы я работал на кого-нибудь, а не на себя, я, вероятно, потерял бы свое место за последние два месяца.

– Я тебе не верю, Алекс.

– Но это правда. Я не мог ни на чем сосредоточиться.

Она мгновенно посерьезнела.

– Я тоже… – Она снова взглянула на него, и ее глаза стали нежными. – Я думала только о тебе. Это было как душевная болезнь, от которой невозможно вылечиться.

– А ты хотела вылечиться?

– Да. Хотя бы для того, чтобы избавиться от боли. Это было… – Она смущенно отвернулась. – Это было очень тяжелое время для меня, Алекс. С того последнего раза, когда я видела тебя, я боролась со своей совестью.

– А что случилось сегодня? Что заставило тебя позвонить?

– Я больше не могла это выносить. Я чувствовала, что умру, если не поговорю с тобой сейчас же.

Он кивнул, потому что ему было отлично знакомо это чувство. Затем перегнулся через стол и поцеловал ее.

– Слава богу, что ты позвонила. Я не думаю, что смог бы дольше выдержать. Я так отчаянно хотел позвонить тебе. Сотни раз держал в руках телефонную трубку. Дважды я даже позвонил, но ты не ответила, поэтому я просто повесил трубку. Господи, я думал, что сойду с ума, – она кивнула, понимая его чувства, и, глядя на нее, он решился на следующий шаг. – и что теперь? – Эти слова пугали его, но он должен был задать этот вопрос. Он должен был узнать об этом рано или поздно, и он хотел выяснить это прямо сейчас. – Ты знаешь, чего теперь хочешь, Рафаэлла?

Он оставлял право выбора за ней, но сам уже давно решил, что на этот раз так легко не отпустит ее. После того, что они пережили. Но на этот раз ему не пришлось сражаться за нее. Она ласково улыбнулась ему и дотронулась рукой до его руки.

– Мы сделаем все… чтобы быть вместе как можно больше.

Он молча смотрел на нее, словно боясь поверить тому, что она только что сказала.

– Ты говоришь это серьезно?

– Да. Ты все еще хочешь меня? Я имею в виду, так же, как раньше?

Но вместо ответа он схватил ее на руки и прижал к себе с такой силой и страстью, что она едва могла дышать.

– Алекс!

– Ты получила ответ на свой вопрос? – В его глазах был огонь, и восторг, и возбуждение. – Бог мой, женщина, как я люблю тебя. Да, я хочу тебя. Я люблю тебя, и ты нужна мне. И я приму любые условия, чтобы мы могли быть вместе как можно чаще, но не навредив тебе или… или… – Она кивнула. Он не хотел произносить имя Джона Генри.

Алекс внезапно поднялся со стула, пересек кухню, открыл шкафчик и вытащил оттуда ключ. Потом подошел к ней, взял ее за руку и бережно положил ключ ей на ладонь.

– Это ключ от моего дома, любимая, и я хочу, чтобы ты бывала здесь когда сможешь и так часто, как тебе захочется, независимо от того, буду я дома или нет.

Ее глаза наполнились слезами, и он ласково обнял ее и медленно повел наверх. В кармане ее халата лежал ключ от дома, а на губах сияла улыбка, которой он никогда раньше не видел. Она никогда не была так счастлива в своей жизни.

Они провели следующие три часа, занимаясь любовью снова и снова, и когда они лежали рядом, все еще не насытившиеся друг другом, но бесконечно довольные, Рафаэлла вздрогнула от удивления, услышав телефонный звонок. Алекс нахмурился, пожал плечами и наконец снял трубку, медленно садясь в кровати. Но по мере того как он слушал, он хмурился все сильнее, потом поднялся, все еще держа в руках трубку, с выражением ужаса на лице.

– Что… когда?.. О мой бог! Как она?

Его рука дрожала, когда он взял в руку карандаш. Разговор, состоявший в основном из односложных восклицаний, продолжался еще несколько минут. Наконец он повесил трубку и с тихим стоном уронил голову на руки. Рафаэлла с ужасом смотрела на него. Единственное, о чем она могла думать в этот момент, была его мать.

– Алекс… – Ее голос был напуганным, но нежным. – Любимый… что случилось? Скажи мне… пожалуйста… – Она ласково погладила его по плечам, по голове, по шее, и он заплакал. Прошло много времени, прежде чем он поднял голову и посмотрел на нее.

– Это Аманда, моя племянница, – хрипло, с трудом выговорил он. Потом с невероятным усилием он рассказал ей все остальное: – Она изнасилована. Ее только что нашли, – он сделал глубокий вдох и на мгновение закрыл глаза. – после праздничного ужина она отправилась кататься на коньках… одна… в парке, и… – Его голос дрогнул. – Ее избили, Рафаэлла. Сломали ей руки, и моя мать говорит… – он снова заплакал, не стыдясь слез, – они разбили ей лицо и… и… – его голос упал до шепота, – изнасиловали ее… малышку Мэнди…

Он не мог больше продолжать, и Рафаэлла обняла его, а ее глаза наполнились слезами.

Прошел час, прежде чем они смогли немного прийти в себя, и Рафаэлла отправилась на кухню сделать ему кофе. Он сидел в кровати, пил кофе медленными глотками и курил. Рафаэлла обеспокоенно смотрела на него, слегка нахмурившись.

– Ты сможешь успеть сегодня на последний рейс?

Ее глаза были большими, темными и влажными, а лицо светилось внутренним магическим светом. И казалось, что внезапно ее лицо растопило его злобу, словно вся ярость покинула его просто оттого, что она была рядом. Не отвечая на ее вопрос, он обнял ее, крепко прижав к себе, словно не хотел никогда отпускать от себя. Они долго лежали так, и Рафаэлла гладила его рукой по спине. Оба молчали, но вдруг, слегка отстранившись от нее, он посмотрел ей в лицо:

– Ты поедешь со мной в Нью-Йорк, Рафаэлла?

– Сейчас?

Она выглядела ошеломленной. Среди ночи? Что она скажет домочадцам, Джону Генри? Как она может поехать с ним? У нее не было времени подготовиться. Она лихорадочно соображала. Но никто не подготовил и Аманду, бедную девчушку. В глазах Рафаэллы было выражение отчаяния, когда она посмотрела на Алекса в ответ на его вопрос.

– Алекс… я хотела бы… но я не могу.

Она и так сделала сегодня большой шаг. И она не была готова на большее. Она не могла просто оставить Джона Генри.

Он медленно кивнул:

– Я понимаю.

Он повернулся, чтобы снова посмотреть на эту женщину, которую он одолжил, которая принадлежала другому, а не ему, и тем не менее которую он так страстно любил.

– Я, возможно, задержусь там на некоторое время.

Она медленно кивнула. Ей отчаянно хотелось поехать вместе с ним, но они оба знали, что она не может этого сделать. Вместо этого она крепко обняла его, пытаясь утешить, насколько это было возможно.

– Мне очень жаль, Алекс.

– Мне тоже, – он уже взял себя в руки. – мою сестру следовало бы высечь за то, как она следила за ребенком.

– Это не могла быть ее вина, – потрясенно сказала Рафаэлла.

– Почему ребенок был один? Где была ее мамаша, черт побери?! И папаша?

Он снова расплакался, и Рафаэлла крепко прижала его к себе.

Они звонили в госпиталь трижды за этот вечер, и Аманда все еще находилась в критическом состоянии. Наконец Рафаэлла собралась уходить домой. Было уже чуть позже половины пятого, и оба были полумертвыми от усталости, но они сделали то немногое, что могли, а Рафаэлла помогла уложить его вещи. Они сидели и разговаривали часами, уставившись на огонь в камине. Алекс рассказывал, какая Аманда была в детстве. Рафаэлле стало понятно, насколько он любит ее и насколько его злит то, что ее родители никогда не уделяли ей времени.

– Алекс?.. – Она задумчиво посмотрела на него при свете огня. Это был единственный источник освещения, остававшийся в темной комнате. – Почему бы тебе не привезти ее сюда, когда ей станет лучше?

– В Сан-Франциско? – Он казался изумленным. – Как я смогу это сделать? Я не готов… у меня нет… – Он тихо вздохнул. – Я весь день нахожусь в офисе. Я очень занят.

– Так же как и ее мать. Но разница состоит в том, что ты любишь ее. – Рафаэлла нежно улыбнулась, освещенная мягким светом углей в камине, и Алекс подумал, что никогда еще не видел ее такой красивой, как сейчас. – Когда погиб мой брат и моя мать вернулась в Санта-Эухенья со своими сестрами, у нас с отцом не осталось никого, кроме друг друга, – она долго молчала, и казалось, унеслась мыслями в далекое прошлое, – и мне кажется, мы очень друг другу помогли.

Алекс задумчиво смотрел на нее:

– Я сильно сомневаюсь, что ее родители позволят мне забрать ее.

Рафаэлла спокойно посмотрела на него:

– После того что случилось, разве у них есть выбор? Разве это отчасти не их вина, что они мало заботились о своей дочери? Что они позволили ей отправиться туда, а может быть, и вовсе не знали, где она?

Он молча кивнул. Именно об этом он думал весь вечер. Он во всем винил свою сестру. И ее безумные амбиции, которые давно вытеснили из ее жизни все остальное.

– Я подумаю об этом, – потом он задумчиво взглянул на нее, – мы можем оборудовать для нее третий этаж, правда?

Она улыбнулась ему:

– Да, «мы» можем. Я легко справлюсь с этим за несколько дней. Но, Алекс…

В ее глазах был немой вопрос, и на этот раз улыбнулся Алекс: