Текст книги "До последнего"

– Я уверена, Веб. Но все равно спасибо, что спросили.

– Чуть не забыл. Мы не взяли с собой соответствующую одежду.

– Как я уже вам говорила, у нас не любят церемоний.

32

Клер спустилась в подземный гараж и направилась к своей машине. Когда она открывала дверцу, к ней подошел хорошо сложенный мужчина в темном костюме.

– Доктор Дэниэлс?

– Да, это я.

Мужчина вынул из кармана удостоверение.

– Я агент ФБР Филлипс. Мы хотим с вами поговорить – прямо сейчас.

Клер с удивлением на него посмотрела.

– Кто это – мы?

Агент Филлипс повернулся и указал на черный лимузин с тонированными стеклами, который стоял при выезде из гаража.

– Сейчас вам все объяснят, мадам, – сказал агент Филлипс, подхватывая ее под руку и увлекая за собой в сторону большой черной машины. – Клянусь, это не займет много времени. Небольшой разговор – и все. А потом мы привезем вас назад.

Клер неохотно, но все-таки пошла с ним. Филлипс открыл дверь, помог ей забраться в среднюю часть салона, а сам поместился на переднем сиденье рядом с водителем. Как только он захлопнул дверцу, машина набрала ход и выехала на улицу.

Напротив Клер сидел незнакомый мужчина. Когда он наклонился к ней, она вздрогнула.

– Спасибо, что согласились поговорить с нами, доктор Дэниэлс, – сказал мужчина.

– Я не собиралась ни с кем разговаривать. Признаться, я даже не знаю, зачем к вам села.

Клер обратила внимание, что стеклянная перегородка, отделявшая водителя от салона, поднята.

– Так кто вы все-таки такой?

– Меня зовут Джон Уинтерс. Я шеф Вашингтонского регионального офиса ФБР.

– Знаете что, мистер Уинтерс... – начала было Клер.

– Друзья зовут меня Бак.

– Так вот, мистер Уинтерс, я не имею представления, о чем вы хотите со мной говорить.

Уинтерс снова откинулся на спинку сиденья.

– Вы отлично все понимаете, доктор Клер. Вы умная женщина. – Уинтерс постучал пальцем по лежавшей перед ним на столике толстой папке. – У вас чрезвычайно солидные рекомендации.

Клер бросила взгляд на папку.

– Это что – комплимент? Или намек на то, что вы занялись изучением моей скромной персоны? В таком случае я выражаю категорический протест.

Уинтерс ухмыльнулся.

– Назовем это комплиментом. Но при этом будем иметь в виду, что в силу своей профессии вы регулярно встречаетесь с сотрудниками Бюро, агентами, работающими под прикрытием, а также членами их семей.

– У меня оформлен допуск, который, насколько я знаю, все еще действителен. Кроме того, я не в курсе секретов Бюро, поскольку дела, которые мне выдают, предварительно подвергаются строгой цензуре.

– Скажите, а как подвергнуть цензуре то, что говорят вам ваши пациенты?

– Все, что говорят мои пациенты, – абсолютно конфиденциальная информация.

– О, я нисколько в этом не сомневаюсь. Как не сомневаюсь и в том, что люди, находящиеся в состоянии стресса, а также с различными психическими отклонениями частенько пускаются в разговорах с вами в ненужные откровения.

– Это зависит от человека. Некоторые, напротив, отмалчиваются. Но я не совсем понимаю, к чему вы клоните?

– Я клоню к тому, что вы имеете возможность получать от повредившихся в уме людей совершенно секретные сведения.

– Я отдаю себе в этом отчет, и если такие сведения ко мне поступают, они не выходят за пределы моего кабинета.

Уинтерс снова к ней наклонился.

– Одним из ваших пациентов сейчас является Веб Лондон. Это правда?

– Я не стану отвечать на этот вопрос.

Уинтерс ухмыльнулся.

– Да бросьте вы, доктор, отпираться.

– Как я уже говорила, вся информация относительно моих пациентов считается строго конфиденциальной, и я строго следую этому правилу. Я не могу даже сказать, кто в данный момент меня посещает.

– Надеюсь, вы понимаете, что я как глава Вашингтонского регионального офиса имею право знать, кто из моих людей ходит к «психу»?

– Обычно мы используем термин «психиатр» или в крайнем случае «специалист по психическому здоровью».

– Да знаю я, что Веб Лондон к вам ходит, – сказал Уинтерс. – Как знаю и то, что раньше он посещал другого психиатра – Эда О'Бэннона. Мне вот что интересно: почему он решил перейти к вам?

– Опять-таки, я не могу...

Уинтерс вынул из лежавшей перед ним папки листок бумаги и протянул его Клер. Она опустила глаза на бумагу. Это был подписанный Вебом официальный документ, который гласил, что психиатр, занимающийся проблемами психического здоровья Веба Лондона, имеет право обсуждать его диагноз и назначенное ему лечение с шефом Вашингтонского регионального офиса Джоном Уинтерсом. Прежде Клер подобной формы никогда не видела, но с первого взгляда было ясно, что эта бумага вышла из канцелярии Бюро.

– Надеюсь, данный документ рассеял ваши сомнения?

– Интересно знать, откуда он взялся и почему я ничего подобного прежде не видела?

– Это новая форма. В сущности, она появилась впервые в связи с делом Веба Лондона. Моя идея.

– Это вторжение в конфиденциальные отношения между врачом и пациентом.

– Если пациент дает на это согласие, никакое это не вторжение.

Клер еще раз внимательно прочитала документ. Она так долго его изучала, что Джон Уинтерс начал испытывать раздражение. Наконец Клер вернула ему документ.

– Хорошо. Теперь позвольте взглянуть на ваше удостоверение.

– Я вас не понимаю...

– Между тем все очень просто. Здесь сказано, что я могу обсуждать проблемы ментального здоровья Веба Лондона с шефом ВРО Джоном Уинтерсом. Но о вас я знаю лишь то, что вы ездите в черном лимузине и называете себя этим именем.

– Если не ошибаюсь, мой агент предъявил свое удостоверение.

– Он – да. А вы нет.

Уинтерс улыбнулся, полез в карман и вынул свое удостоверение. Клер рассматривала его документы тоже довольно долго, тем самым давая ему понять, что сложившаяся ситуация ей очень не нравится и так легко она Уинтерсу не поддастся.

Бак Уинтерс забрал у нее документы и откинулся на подушки.

– Итак, поговорим о Вебе Лондоне.

– Он заглянул ко мне, потому что доктора О'Бэннона не было на месте. Мы побеседовали, после чего он решил перейти ко мне.

– Какой у него диагноз?

– Окончательный диагноз я пока не поставила.

– Вы назначили ему какое-нибудь лечение?

– Это преждевременно, – сухо сказала она, – поскольку диагноза у меня все еще нет. Это все равно что делать пациенту операцию, не выяснив досконально, что у него – аппендицит или перитонит.

– Насколько я знаю, большинство «психов» – извините, психиатров – прописывают своим пациентам разные таблетки.

– Значит, я отношусь к меньшинству.

– Вы можете мне сказать, что произошло с ним во дворе?

– Нет, не могу.

– Не можете – или не хотите? – Уинтерс помахал перед ней подписанным Вебом документом. – Знаете что? Если будете упрямиться, наживете себе неприятности.

– Помимо всего прочего, в этом документе сказано, что психиатр имеет право придержать полученную от пациента информацию, если ее разглашение может причинить ему вред.

Уинтерс перебрался в середину лимузина и уселся рядом с Клер.

– Скажите, доктор Дэниэлс, вы представляете себе, что произошло тогда во дворе?

– Да. Я читала газеты и разговаривала об этом с Вебом.

– Это не просто расстрел шестерых агентов. Это дело гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд. Оно прямиком бьет по Бюро, угрожает его основам и целостности. Если вы этого не понимаете, значит, вы не понимаете ничего.

– Я действительно не очень понимаю, каким образом засада, которую устроили агентам ФБР, может угрожать фундаментальным основам вашего учреждения. Смерть ваших людей должна как минимум пробудить у общества сочувствие к вам.

– К сожалению, мы обитаем совсем в другом мире. Позвольте вам объяснить, какой ущерб нанесла нам эта засада. Первое: уничтожив наше элитное подразделение, криминальные элементы будут считать, что как ударная сила мы слабоваты. Второе: пресса раздула этот трагический случай до таких невероятных масштабов и так над нами глумилась, что общественность может потерять к нам всякое доверие. Хуже того, мы можем лишиться доверия людей с Капитолийского холма. И последнее: моральное состояние личного состава Бюро после этого инцидента сильно подорвано. Вы понимаете, чем нам все это грозит?

– Кажется, понимаю, – осторожно сказала Клер.

– По этой причине нам необходимо разобраться с этим делом как можно быстрее. Во-первых, для того чтобы узнать, кто все это подстроил, а во-вторых, чтобы исправить свой имидж в глазах общественности. Полагаю, вам не хочется, чтобы преступники думали, что могут безнаказанно попирать права честных граждан?

– Уверена, что этого не произойдет.

– Правда? – Бак Уинтерс пристально посмотрел на Клер. – Я, к сожалению, такой уверенности не испытываю.

Клер почувствовала, как от слов Уинтерса у нее по спине пробежал холодок. Уинтерс похлопал ее по плечу.

– Надеюсь, теперь вы расскажете мне что-нибудь о Вебе? То, что вы можете мне доверить, не нарушая профессиональный долг врача?

Клер заговорила очень медленно; ее угнетало положение, в котором она оказалась.

– У него имеются психические травмы, корни которых, на мой взгляд, уходят глубоко в детство. В той аллее у него было нечто вроде временного паралича. Но я уверена, он рассказал об этом следователям ФБР. – Она посмотрела на Бака, ожидая от него подтверждения своих слов, но Уинтерс наживку не заглотил.

– Продолжайте, – только и сказал он.

Клер стала подробно рассказывать о том, что Веб видел и слышал в аллее. Она привела слова Кевина Вестбрука и объяснила, каким образом они на него подействовали, потом рассказала о чувстве окаменелости, которое он испытал, и как он пытался его преодолеть и наконец победил.

– Вот уж точно что победил, – с иронией в голосе сказал Уинтерс. – Рухнул за секунду до того, как застрочили пулеметы, и ухитрился убраться со двора живым.

– Вы не представляете, какое сильное чувство вины Веб испытывает из-за того, что он – единственный из всех – остался в живых.

– Так и должно быть.

– Но он не струсил, если вы намекаете именно на это. Он – один из храбрейших людей, каких мне когда-либо доводилось видеть.

– Я вовсе не намекаю на то, что он струсил. Даже его худший враг не мог бы обвинить его в трусости.

Она с любопытством на него посмотрела.

– Тогда в чем же дело?

– А дело в том, что есть вещи, худшие, чем трусость. – Бак сделал паузу. – Например, предательство.

– Я как профессионал утверждаю, что это не тот случай. Его падение связано с психическими травмами, которые он пережил в детстве и последствия которых до сих пор пытается преодолеть.

– Понятно. В таком случае ему надо уходить из ПОЗ. А возможно, и из Бюро.

«Что я наделала!» – подумала Клер, и ею овладел ужас.

– Я этого не говорила.

– Совершенно верно, доктор. Это я сказал.

Как Клер и обещали, ее отвезли в гараж, где стояла ее машина. Когда она выходила из лимузина, Бак Уинтерс наклонился вперед и схватил ее за руку.

– Я, доктор, не могу помешать вам рассказать Вебу о нашей встрече, но я прошу вас этого не делать. Это расследование – внутреннее дело Бюро, и его результаты, особенно если они окажутся для нас неблагоприятными, могут еще сильнее раскачать нашу лодку. Поэтому я попросил бы вас до поры до времени держать рот на замке.

– Я не могу вам этого гарантировать. Кроме того, я доверяю Вебу.

– Я в этом не сомневаюсь. Но знаете ли вы, например, сколько людей он убил за свою жизнь?

– Не знаю. А что – это так важно?

– Думаю, что родственники этих людей относятся к этой проблеме иначе.

– Вас послушать, так можно подумать, что он – преступник. Я же позволю себе предположить, что если он и убивал людей, то только выполняя задание, а подобные задания давали ему вы.

– Эту тему можно интерпретировать бесконечно, не так ли? – Уинтерс отпустил руку Клер и помахал ей на прощание. – Думаю, мы с вами еще встретимся.

* * *

Когда Веб и Романо отправились обедать в большой дом, походка у Полли была очень смешная. Он объяснил Вебу, что Билли заставил его залезть на лошадь, с которой он сразу же свалился.

– Не понимаю, почему я не могу ехать за этим парнем на машине? Лошади – это не мое.

– Я сегодня объездил верхом большую часть фермы и хочу тебе заметить, что там есть места, где не проедешь даже на тракторе.

– Ты тоже падал?

– Дважды, – соврал Веб, чтобы Романо не испытывал по этому поводу комплексов.

– А с кем ты ездил? – спросил Романо.

– С Гвен. Отлично провел время. А ты получил удовольствие от прогулки?

– Какое, на хрен, может быть удовольствие, когда весь день таскаешься по стойлам, где воняет навозом? Может, в следующий раз ты попробуешь?

Билли встретил Веба и Романо у парадного входа. На нем были вельветовый пиджак с кожаными заплатками на локтях, мятая белая рубашка, брюки цвета хаки и мягкие туфли на босу ногу. В руке он держал стакан с коктейлем. Билли провел гостей через большой холл и по коридору первого этажа, после чего они по винтовой лестнице спустились в полуподвальный этаж. Старинная лестница была сделана из полированного орехового дерева и относилась к колониальной эпохе. Пока они шли по дому, перед ними одна за другой открывались прекрасно обставленные комнаты, залы и гостиные, на стенах которых висели картины в тяжелых рамах. Веб подумал, что это старинные работы и им самое место в музее. Романо, глядя на всю эту роскошь, лишь качал головой и бормотал: «Ну и дела... Живут же люди».

Полы в полуподвальном этаже были вымощены каменными плитами, а отсутствие обоев на стенах позволяло видеть кладку из известняка. Потолок поддерживали потемневшие от времени толстые дубовые балки. Веб, уже во второй раз обративший внимание на хромоту Билли, спросил:

– Что, несчастный случай?

– Да, было дело. Жеребец весом в тонну, на котором я сидел, решил вдруг поваляться на травке.

Зал, в который они вошли, был заставлен большими, обитыми кожей диванами и стульями с высокими спинками. Они стояли в определенном порядке – так, что если бы гости на них расположились несколькими группами, то могли бы общаться друг с другом, не мешая разговору остальных. Веб не мог отделаться от ощущения, что здесь собиралось состоявшее из разных фракций тайное общество, хотя сам хозяин дома на заговорщика нисколько не походил. Он относился к тому типу людей, которые режут правду в глаза. Стены в зале были украшены ветвистыми оленьими рогами, а одна стена была сплошь завешана обработанными таксидермистом головами диких животных – оленей, кабанов, горных пум и львов. Там же располагались чучела птиц на подставках. Веба поразило стоявшее в углу громадное чучело медведя гризли, а также помещавшаяся в стеклянном ящике огромная меч-рыба. На небольшом столике красовались свернувшиеся кольцами гремучая змея и королевская кобра. Веб с неприязнью посмотрел на рептилий. Прежде он испытывал к змеям полнейшее равнодушие – до тех пор, пока во время одной из операций в Алабаме на него не напала смертельно опасная змея водяной мокасин.

В оружейном шкафу были выставлены такие раритеты, как охотничьи ружья и карабины, изготовленные в мастерских Черчилля, Риззини и Пиотти. Стоимость каждого такого ружья выражалась пятизначной цифрой. Рассматривая их, Вебу и Романо оставалось только завистливо качать головами. Приобрести такое оружие бойцы ПОЗ позволить себе не могли. Интересно, подумал Веб, висят ли эти ружья без дела или кто-то в этом доме из них все же постреливает? По некотором размышлении он решил, что Билли почти наверняка разбирается в оружии и умеет из него стрелять – да и Гвен, возможно, тоже. Об этом свидетельствовали развешанные на стенах многочисленные охотничьи трофеи. Человек, который застрелил хотя бы часть этих зверей, должен был быть отличным стрелком.

У противоположной стены красовался изготовленный из вишневого дерева старинный бар. Казалось, его привезли сюда в давние времена из какого-нибудь лондонского паба. Впрочем, могло статься, что этот бар находился в свое время в одном из салунов Дикого Запада.

Гвен сидела на диване таких размеров, что казалось, на нем можно было пуститься в плавание через Атлантику. На ней было достававшее ей до щиколоток летнее бежевое платье с глубоким вырезом на груди и черные босоножки без каблука. Когда мужчины вошли в зал, Гвен встала. Веб с некоторым удивлением отметил про себя, что она всего лишь на пару дюймов ниже ростом Романо. Но больше всего он удивился, когда увидел сидевшего на стуле в некотором удалении от дивана Немо Стрейта. На нем были рубашка-поло, позволявшая видеть его мощные плечи и бицепсы, хлопчатобумажные брюки и сандалии. Веб должен был признать, что Немо – очень привлекательный мужчина.

Стрейт поднял стакан, который был у него в руке, и, обратившись к Вебу и Романо, с улыбкой сказал:

– Добро пожаловать на фазенду Кэнфилдов.

Веб еще раз окинул взглядом висевшие на стенах многочисленные охотничьи трофеи.

– Они что – перешли к вам вместе с домом? – спросил он у Билли.

– Ну нет, черт побери, – ответил Билли. – Несколько лет назад я получил приглашение принять участие в большой охоте и на некоторое время сделался заядлым охотником и рыболовом. Меня даже по телевизору показывали в одном из спортивных шоу. Я колесил по всему миру, участвуя в ловле крупной рыбы и отстреливая зверюг вроде этих. – Он показал на голову дикого кабана и чучело гризли, достигавшее в высоту девяти футов и демонстрировавшее огромные когти и зубы.

Подойдя к чучелу гигантского медведя, Билли погладил его по шее.

– Это чудовище, например, едва меня не убило, но все-таки я достал его раньше. – Потом он указал на голову носорога. – А вот этот зверь, если посмотреть на него со стороны, кажется неуклюжим и медлительным, но при атаке может развить скорость в тридцать миль. Страшно смотреть на этого гиганта, когда он несется на тебя, наклонив голову и выставив вперед свой ужасный рог. Единственное, что может спасти тебя в этот момент, это крепкие нервы, – твердая рука и меткий глаз. Целиться надо только в лоб. Если промахнешься и попадешь в рог, тебе конец.

– Бедные животные, – вздохнула Гвен.

– Чтобы добыть всех этих бедных животных, мне пришлось выложить немалые деньги, – сухо заметил на это ее муж. Потом, взглянув на одну из оленьих голов, украшенную ветвистыми рогами, он повернулся к Вебу. – По преданию, олень – символ мужественности, мудрости и жизни. А у меня висит его мертвая голова, которую я сам выделал и набил всякой дрянью. В этом заключается некая ирония, не так ли? Но мне это нравится. С некоторых пор я стал заправским таксидермистом и теперь все чучела набиваю сам.

Веб попытался представить себе, когда Билли овладело желание убивать. Должно быть, подумал он, это произошло вскоре после суда, который сохранил жизнь Эрнсту Фри.

– Хотите взглянуть, как я это делаю? – спросил Билли. – Немо, может, ты тоже пойдешь и посмотришь?

– Ну нет. Я уже видел. На это до обеда смотреть не рекомендуется.

Гвен тоже отказалась от прогулки в мастерскую.

Билли вывел гостей в холл и отпер одну из выходивших туда дверей. Когда они вошли внутрь, Веб огляделся. В просторной комнате находилось несколько рабочих столов, а на стенах висели стеллажи и полки, на которых стояли банки со всевозможными едкими жидкостями и пастообразными веществами. В стеклянных шкафах хранились орудия труда таксидермиста, своим видом напоминавшие хирургические инструменты. К потолку на веревках была подвешена сложная система блоков и шкивов. В одном углу стоял металлический каркас с частично натянутой на него шкурой лося, а в другом – готовое чучело дикой индейки, замершей вустремленном в вечность движении. Помимо чучела индейки в комнате находилось еще несколько почти готовых чучел – птиц, рыб и зверей; о существовании некоторых из этих животных Веб даже не подозревал. Комнату наполнял запах разлагающейся плоти. Он не был сильным, но вдыхать этот воздух каждый день Веб не согласился бы ни за что на свете.

– Это вы убили всех этих животных? – поинтересовался Романо.

– Всех до одного, – с довольной улыбкой сказал Билли. – Я делаю чучела только тех животных, которых убиваю сам. – Он взял чистую тряпочку, смочил ее какой-то жидкостью и начал протирать один из своих инструментов. – Другие, чтобы расслабиться, играют в гольф. Я же убиваю и делаю чучела.

– Каждому свое, – буркнул Веб.

– Хотя Гвен это мое занятие не одобряет, я обнаружил, что оно имеет терапевтический эффект. Искусство делать чучела шагнуло далеко вперед. Сейчас таксидермисту не нужно самому изготавливать каркас – их производят промышленным способом из различных материалов, включая прессованную пробку. Однако, чтобы как следует подогнать шкуру к каркасу, необходимо потрудиться. Сдирая с животного шкуру – а это первая стадия процесса, – чувствуешь себя мясником и художником одновременно. Потом необходимо заняться выделкой шкуры. Сейчас многие используют буру, но я как истинный пурист предпочитаю протравливать шкуры мышьяком. Это обеспечивает им необходимую долговечность. Процесс дубления я тоже стараюсь никому не передоверять.

– Так вы храните в доме мышьяк? – спросил Романо.

– Тонны мышьяка. – Билли устремил свой пронизывающий взгляд на Романо. – Но вы не волнуйтесь. После работы я всегда мою руки. Кроме того, я не занимаюсь приготовлением пищи. – Тут он засмеялся, и Романо присоединился к нему – правда, его смех звучал несколько натянуто.

Веб еще раз оглядел комнату, а потом сосредоточил внимание на оборудовании и инструментах. Он не мог отделаться от ощущения, что все окружающее подозрительно напоминает ему бойню.

– Тут у вас много всяких любопытных вещей и инструментов, – сказал он.

– Это для того, чтобы работа шла быстрее. – Кэнфилд продемонстрировал Вебу несколько образцов набивки. – Как я уже говорил, анатомически верные каркасы купить можно. Но я тем не менее люблю все основательно промерить, подогнать, а в случае необходимости подложить кое-куда модельную глину, войлок или упаковочную стружку. Все надо делать с умом, верно?

– Верно, – откликнулся Романо.

– Чтобы сохранить шкуру и придать ей необходимую эластичность, требуется множество различных химикатов, а также самая обыкновенная поваренная соль, но в большом количестве. Скальпели и ножи я использую в основном немецкие. Немцы мастера делать ножи. А ножей мне требуется немало. Чтобы подрезать кожу вокруг глаз, рта, копыт – и для других подобных манипуляций. А еще мне нужны специальные ножи, чтобы сдирать мездру, бритвы, пилы для костей и машинка для срезания остатков тканей. Это новейшее изобретение. Очень удобная вещь.

– Представляю себе, – едва слышно произнес Веб.

– Пришлось купить кевларовые рукавицы – чтобы защитить руки от порезов. А еще у меня полно всевозможных пинцетов, зажимов, ножниц, хирургических игл и тому подобных вещей. Странный набор, верно? Как будто я работаю в похоронном бюро и клинике пластической хирургии одновременно. – Кэнфилд указал на кюветы для смешивания красок, кисти, компрессор и жестянки с красками.

– Это, так сказать, художественная часть моего ремесла. Когда наносишь завершающие штрихи, чтобы воздать животному по справедливости.

– Странное дело, – сказал Веб. – Вы толкуете о справедливости для существ, которых сами же и убиваете.

– Я полагаю, это-то и отличает людей вроде меня от тех, кто убивает просто так, без цели.

– Понятно... – протянул Веб.

Билли подошел к оленьей шкуре, которая сушилась на одном из столов.

– Знаете, что таксидермист отрезает первым делом, когда потрошит животное? – спросил он, глядя на Веба в упор.

– Не знаю. И что же это?

– Пенис.

– Очень интересно, – сухо заметил Веб.

– Олени умирают, как люди, – сказал Билли. – С открытыми глазами, которые почти мгновенно стекленеют. Если глаза у животного закрыты или оно все еще моргает, лучше всего его добить. – Он снова посмотрел на Веба. – Полагаю, вы, выполняя свою работу, не раз сталкивались с подобной проблемой.

– Ну, к людям такие методы неприменимы.

– Понятное дело. Хотя я считаю, что животные, которых я убил и чьи головы выставил на всеобщее обозрение, на порядок выше тех ублюдков, с которыми имеете дело вы. – Кэнфилд сделал порядочный глоток из своего стакана. – Должно быть, именно по этой причине я так люблю это место. Странно все это, однако. Родился я в бедности, окончил всего девять классов, потом работал, как черт, развозя по дорогам этой страны сигареты и тому подобные грузы, разбогател, женился на молодой, красивой, образованной женщине и вот теперь живу на ферме в Виргинии и набиваю чучела. Со стороны посмотреть – счастливчик, да и только. Одно плохо: как только я об этом подумаю, сразу же возникает желание напиться. Поэтому пойдемте и выпьем еще что-нибудь.

Билли вывел их из мастерской, и вскоре они вернулись к Гвен. Она посмотрела на Веба и слабо улыбнулась, как бы говоря: «Я все знаю и мне очень жаль».

Билли встал за стойку бара и спросил жену:

– Виски, дорогая? – Она согласно кивнула. – Я тоже выпью виски, – сказал Билли и вопросительно посмотрел на Веба и Романо. – А вам чего налить, парни? Только не говорите мне, что вы на службе. Если вы со мной не выпьете, я выставлю вас отсюда вон.

– С вашего разрешения, я выпью пива. Если, конечно, оно у вас есть.

– У нас здесь все есть, Веб.

Веб отметил про себя, что Билли, сказав это, нисколько не лукавил. Он и в самом деле так считал.

– Мне то же самое, – сказал Романо.

– Я бы тоже выпил пива, – подал голос Стрейт. Он встал со стула, взял у своего босса бутылку пива и присоединился к Вебу и Романо.

– Предпочитаю пиво всяким там новомодным коктейлям.

– Вы ведь родом из сельской местности? – спросил Романо.

– Точно. Родился в горах, в Блю-Ридж, на ферме по разведению лошадей, – сказал Стрейт. – Но мне хотелось посмотреть мир. – Он закатал рукав и показал вытатуированный на бицепсе символический знак морской пехоты. – Ну, я его и посмотрел – за счет дяди Сэма. В сущности, я видел только малую его часть, которая именуется Юго-Восточной Азией. Но трудно, согласитесь, любоваться пейзажами, если оказался в стране, где местные жители так и норовят тебя пристрелить.

– Что-то не похоже, чтобы вы успели побывать во Вьетнаме. Для этого вы слишком молодо выглядите, – заметил Веб.

Стрейт широко улыбнулся.

– Потому что не имею вредных привычек и весь день нахожусь на свежем воздухе, – сказал он. – Хотите верьте, хотите нет, но мне и вправду довелось побывать на вьетнамской войне – когда она уже заканчивалась. Тогда мне было всего восемнадцать лет. Первый год в джунглях я старался не высовываться, чтобы мне ненароком не прострелили башку. А потом попал в плен и провел в лагере для военнопленных три месяца. Ну и изгалялись же над нами эти проклятые вьетконговцы, доложу я вам... Хотели, чтобы мы стали предателями.

– Я ничего об этом не знал, Стрейт, – сказал Билли.

– Потому что в своем резюме я об этом не упоминал. – Стрейт рассмеялся. – Наконец мне удалось бежать из вьетнамского плена, после чего за меня взялся один армейский психиатр, который помог мне прийти в себя. Я и сам лечился – правда, на свой манер: пил и употреблял сильнодействующие средства, которые не хочу сейчас называть, – с ухмылкой добавил он. – Потом я демобилизовался и вернулся в Штаты, где устроился работать охранником в тюрьму для малолетних преступников. Должен вам заметить, что некоторые из этих малолеток дали бы вьетконговцам сто очков вперед. Потом я женился, но моей бывшей жене не нравилось, что я зарабатываю всего шесть долларов в час, и я пошел работать в офис, но скоро понял: это не для меня. Как я уже говорил, я вырос на ферме среди лошадей, и любовь к этим животным стала частью моей натуры. – Он посмотрел на Билли. – Это должно быть в крови, а не на банковском счете.

Все рассмеялись – за исключением Гвен. Судя по всему, шутки Стрейта не смешили ее, а раздражали.

– Так что я снова вернулся к любимому делу, – продолжал Стрейт. – А вот жена от меня ушла и забрала с собой сына и дочь.

– Вы часто с ними видитесь? – спросил Веб.

– Раньше виделся, теперь нет. – Стрейт усмехнулся. – Я-то думал, что мой сын пойдет по моим стопам и тоже будет возиться с лошадьми. – Тут он громко хлопнул себя по бедру. – Но знаете что?

– Что? – спросил Романо.

– Выяснилось, что у парня аллергия на лошадей. До чего же жизнь иногда бывает смешной – просто уму непостижимо!

Веб все время искоса поглядывал на Стрейта. Из его наблюдений следовало, что Стрейт вовсе не считает жизнь смешной или забавной. Поначалу Вебу казалось, что Стрейт тугодум, делающий то, что ему велят. Но теперь он был склонен изменить свое мнение о нем.

– А потом на моем горизонте появился Билли, и я пошел к нему в помощники. – Стрейт покосился на Гвен и добавил: – А в скором времени мистер и миссис Кэнфилд построили в этих краях свою империю.

Билли, подняв бутылку пива, улыбнулся своему управляющему.

– Не без твоей помощи, Стрейт. Ты хороший работник.

Веб отметил про себя, что при этих словах Гвен отвернулась. Кроме того, хотя Билли и нахваливал своего помощника, не похоже было, чтобы он слишком его любил. Веб решил сменить тему разговора.

– Обычно в полуподвальных этажах холодновато, – сказал он, обращаясь к Билли. – Но у вас здесь теплее, чем на первом этаже.

– У нас здесь лучшее в мире паровое отопление, – ответил Билли, который орудовал за стойкой с ловкостью прирожденного бармена. – Гвен сказала, что показала вам дом. А раз так, вы не могли не заметить котлы фирмы «Маклейн», которые нагревают воду до 212 градусов[9]9
  Здесь и ниже температурные значения приводятся по шкале Фаренгейта. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Вода превращается в пар и устремляется по трубам в чугунные радиаторы фирмы «Гурней», которые находятся в каждой комнате. Потом пар охлаждается, превращается в конденсат, который стекает по трубам в бойлерную, после чего весь цикл повторяется. Помимо радиаторов в каждой комнате имеется встроенный увлажнитель воздуха. – Билли открыл бутылочку пива и передал Вебу. – Трубы как раз проходят под полом этого зала, оттого-то здесь всегда очень тепло. Мне это нравится, особенно если учесть, что днем температура воздуха достигает восьмидесяти пяти градусов, а ночью опускается до сорока. Зато Гвен может разгуливать здесь с голыми руками, не испытывая никакого дискомфорта – правда, дорогая?

– Мне сегодня весь день было жарко.

Веб провел рукой по полированной стойке бара.

– Отличная вещь.

– Датирована 1910 годом, – сказал Билли. – Бывший владелец положил на него много трудов, но вещь того стоила. К сожалению, когда бар достался нам, он находился в таком состоянии, что пришлось немало потрудиться над его реставрацией. – Билли установил напитки на поднос и отнес к дивану. Гости разобрали напитки и сели.

– Гвен говорила мне, что у вас есть несколько многообещающих однолеток.

– Вполне возможно, среди них окажется будущий чемпион скачек «Трипл-Краун», – сказал Билли. – Так что кое-какая мелочишка нам за них перепадет. Как раз хватит, чтобы оплатить счета за этот месяц.