Текст книги "До последнего"

38

Романо подобрал Клер в назначенном месте и повез ее в Ист-Уиндз, время от времени поглядывая в зеркало заднего вида, чтобы выяснить, нет ли за ними слежки.

Клер бросила взгляд на руку Романо и спросила:

– И когда же вы окончили колледж при Колумбийском университете?

Романо удивленно поднял брови, проследил за ее взглядом и увидел, что она смотрит на кольцо у него на пальце.

– В наблюдательности вам не откажешь. Я действительно окончил колледж при Колумбийском университете. Но это было так давно, что я уже начинаю в этом сомневаться.

– Я тоже там училась. Хорошо все-таки быть студентом и учиться в Нью-Йорке, верно?

– Уж чего лучше, – согласился Романо.

– Какая у вас была специальность?

– Какая разница? Я с трудом поступил в колледж, с трудом его окончил и все уже забыл.

– На самом деле вы, Пол Амадео Романо, поступили в колледж в возрасте восемнадцати лет и окончили его через три года в числе лучших учеников по специальности «политология». Ваша дипломная работа называлась «Основы политической философии в работах Платона, Гоббса, Джона Стюарта Миллза и Фрэнсиса Бэкона». После этого вы были приняты в Академию политологии им. Кеннеди при Гарварде, но занятия не посещали.

Романо окинул ее ледяным взглядом.

– Терпеть не могу, когда обо мне наводят справки.

– Врач должен знать не только своего пациента, но и людей, которые составляют его ближайшее окружение. Если уж Веб послал за мной вас, то вы, должно быть, пользуетесь у него безусловным доверием. По этой причине я села за компьютер и, несколько раз щелкнув мышкой, кое-что о вас узнала. Но не беспокойтесь – допуска к секретной информации у меня нет.

Романо продолжал посматривать на нее с подозрением.

– На свете найдется не так много людей, которые отказались бы продолжить образование в Гарварде.

– А меня никогда к большинству и не причисляли.

– Так почему же вы отказались от Гарварда? Насколько я знаю, вам была назначена стипендия, значит, деньги тут ни при чем.

– Я не пошел в Гарвард, потому что мне надоело учиться.

– И решили посвятить себя военному делу?

– Ну и что? Разве я такой один?

– На военную службу поступают люди, которые не имеют возможности получить высшее образование. Но те, кто с отличием окончил колледж и получил государственную стипендию в Гарварде, этого обычно не делают.

– Я родом из большой итальянской семьи, и у нас свои приоритеты. Традиции, если хотите, – негромко сказал он. – Жаль только, что некоторые люди слишком поздно о них вспоминают.

– Значит, вы старший сын в семье?

Романо снова одарил ее не слишком любезным взглядом.

– Опять мышкой щелкнули? Знали бы вы, как я ненавижу все эти компьютеры!

– Компьютер здесь ни при чем, мистер Романо. Обыкновенная дедукция. Вы вот упомянули о большой итальянской семье со своими приоритетами и традициями. Но забыли добавить, что в таких семьях на старшего сына возлагаются определенные надежды, которые он должен оправдать. Поскольку вы сказали, что некоторые люди слишком поздно вспоминают о традициях, я сделала вывод, что вы учились в колледже против воли отца, но, когда он умер, вас стала мучить совесть, и вы ушли из академии, чтобы заняться тем, к чему готовили вас родители. Кольцо с гербом колледжа у вас на пальце, возможно, свидетельствует о том, что вы не до конца склонились перед отцовской волей и до сих пор не оставили мечты о какой-то другой, лучшей жизни.

– Ох, не нравятся мне ваши хитрые подходцы, док...

Клер некоторое время молча его рассматривала.

– А вы не замечаете, что временами разговариваете как совершенно необразованный человек?

– И опять вы не на те кнопки давите.

– Извините, если что не так сказала, но вы ужасно меня заинтересовали. Веб тоже человек очень интересный и необычный. Полагаю, это напрямую связано с вашей профессией. То, чем вы зарабатываете себе на жизнь, требует неординарного характера.

– Вы тоже необычная, док. Так и норовите в душу залезть. Но я не ваш пациент. Тогда какого черта вы так стараетесь?

– Из любопытства. Да будет вам известно, что любопытство к внутреннему миру людей, которые меня окружают, является неотъемлемой частью моей профессии. Я это к тому, что обидеть вас ни в коем случае не хотела.

Некоторое время они ехали молча.

– Мой старик, – сказал Романо, – больше всего на свете хотел стать копом.

– Он служил в полиции Нью-Йорка?

Романо покачал головой.

– В том-то и дело, что не служил. Он ведь всего девять классов окончил, да и сердце у него было неважное. Поэтому он всю жизнь вкалывал в доках, выгружая с траулеров контейнеры с мороженой рыбой, но работу свою ненавидел. Полицейская форма его буквально завораживала, и он ни о чем другом думать не желал.

– И по той причине, что он не мог носить ее сам, он хотел, чтобы вместо него в нее облачились вы?

Романо мельком взглянул на Клер и кивнул.

– Но мать имела на меня другие виды. Она не хотела, чтобы я работал в доках, но точно так же не хотела, чтобы я стал полицейским. К тому же и необходимости такой не было. Я хорошо учился в школе, потом поступил в колледж и начал даже подумывать о том, чтобы со временем заняться преподавательской деятельностью.

– А потом ваш отец умер, верно?

– Да, его мотор окончательно сдал. Я навестил его в госпитале перед смертью. – Романо сделал паузу и взглянул в зеркало заднего вида. – Отец посмотрел на меня и сказал, что я его опозорил. Так прямо и сказал, а потом отвернулся к стене и умер.

– И с его смертью умерла ваша мечта стать преподавателем?

Романо кивнул.

– Но я не смог заставить себя поступить на службу в полицию Нью-Йорка и завербовался в армию. Потом меня перевели в элитную группу «Дельта», а уже оттуда я попал в ФБР и, несколько позже, в ПОЗ. Никакие трудности не могли меня остановить. Чем больше меня старались прижать к ногтю, тем больше я петушился.

– Но вы все-таки стали полицейским – правда, своего рода.

Он внимательно на нее посмотрел.

– Положим, стал. Но я пришел к этому сам и своим путем. – Он немного помолчал. – Не поймите меня неправильно, я любил своего старика. И я не опозорил его памяти. Но я каждый день думал о том, что он сказал мне перед смертью. И от этого мной овладевала такая безысходность, что мне оставалось только кричать – или пойти и кого-нибудь убить.

– Я в состоянии это понять.

– Неужели? Этого вам не понять никогда.

– Вы, конечно, не мой пациент. Тем не менее примите от меня дружеский совет: уходите со службы и живите так, как вам хочется. В противном случае подспудная обида на отца, которая постоянно вас гложет, и другие негативные факторы могут отрицательно сказаться на вашей психике. И тогда в один прекрасный день вы поймете, что причиняете боль не только себе, но и тем, кто вас любит.

Он посмотрел на нее с такой печалью, что это не могло ее не тронуть.

– Боюсь, ваш совет, док, маленько запоздал, – сказал он. – Но насчет кольца вы верно заметили.

* * *

Романо высадил Клер у гаража, а сам отправился в большой дом, чтобы узнать, как обстоят дела у Кэнфилдов. Теперь Клер и Веб сидели в маленькой гостиной на втором этаже и испытующе смотрели друг на друга.

– Что ж, давайте поговорим о гипнозе, – сказал Веб.

– Хотя вы и отказались подвергнуться гипнозу у доктора О'Бэннона, он, надеюсь, объяснил вам, что это такое?

– Он что-то мне об этом говорил, но я уже забыл что.

– Прежде всего вам нужно научиться расслабляться и плыть по течению, а не против него. На мой взгляд, вы относитесь к тому типу людей, которые не умеют расслабляться и постоянно напряжены.

– Вы и вправду так думаете?

Она улыбнулась и отпила кофе, который он для нее приготовил.

– Для того чтобы это понять, Веб, не обязательно быть психиатром. – Она посмотрела в окно. – Какое, однако, здесь чудесное место.

– Да, это так.

– Полагаю, вы не можете сказать мне, чем здесь занимаетесь?

– Я и так уже нарушил все правила, пригласив вас сюда, но Романо наверняка обнаружил бы слежку, если бы она была, – сказал Веб, а сам подумал, что людям, которые хотят прикончить Кэнфилдов, нет никакой необходимости за кем-либо следить. Они, вероятно, и так в курсе всех событий, которые происходят в Ист-Уиндз. Иначе они не смогли бы подложить взрывное устройство в машину Билли.

– Ваш Романо – чрезвычайно любопытный для психиатра тип. Пока мы сюда ехали, я обнаружила у него по крайней мере пять психозов, классический пассивно-агрессивный синдром, нездоровую тягу к душевной боли и склонность к насилию.

– Правда? А я думал, у него этих самых психозов еще больше.

– И при всем при том он человек интеллектуальный, тонко чувствующий, глубоко эмоциональный, независимый и на редкость преданный. Короче говоря, та еще мешанина. Прямо шведский стол какой-то.

– Если вам нужен человек, который прикрыл бы вам спину, то парня лучше Полли не найти. Снаружи он, конечно, малость грубоват и колюч, но у него благородное сердце. Но уж если он кого невзлюбил, тогда пиши пропало. Его жена Энджи тоже женщина весьма своеобразная, и странностей у нее, пожалуй, побольше, чем у Романо. Недавно я узнал, что она ходит к доктору О'Бэннону. Оказывается, жены некоторых наших ребят регулярно посещают психиатров. Я у вас в клинике даже Дебби Райнер видел. Это вдова Тедди Райнера, который возглавлял нашу группу.

– У нас много пациентов из ФБР и других правоохранительных организаций. Раньше доктор О'Бэннон был штатным психиатром Бюро и, когда занялся частной практикой, уговорил часть своих пациентов посещать нашу клинику. Это особая, я бы даже сказала, уникальная практика, поскольку приходится лечить людей, которые постоянно подвергаются различным тяжелым стрессам, непосредственно связанным с их тяжелой и опасной работой. Мне лично такие люди очень интересны. Кроме того, я искренне восхищаюсь ими. Но вы, полагаю, и сами об этом догадываетесь.

Веб внимательно на нее посмотрел; Клер заметила в его глазах боль.

– Вас что-то тревожит? – осторожно спросила она.

– Тревожит. Мое дело, которое вы получили от руководства Бюро. Вы, случайно, не читали там запись беседы с неким Харри Салливаном?

С минуту помолчав, Клер сказала:

– Читала. Сначала хотела сказать вам об этом, но потом решила подождать, пока вы сами об этом узнаете.

– Я узнал, – сдержанно ответил он. – На четырнадцать лет позже, чем следовало.

– У вашего отца не было никаких причин отзываться о вас хорошо. Ему предстояло провести в тюрьме еще как минимум двадцать лет, а вы к нему ни разу не приехали. И тем не менее...

– И тем не менее он заявил, что из меня получится отличный агент ФБР. Самый лучший. Он именно так тогда сказал.

– Именно так, – негромко сказала Клер.

– Возможно, когда-нибудь мы с ним все-таки встретимся, – сказал Веб.

Клер выдержала его испытующий взгляд.

– Думаю, это будет для вас непросто и может нанести вам психическую травму. С другой стороны, возможно, это и неплохая идея.

– Голос из прошлого. Так это, кажется, называется?

– Вроде того.

– Кстати, о голосах. Я все время думаю о том, что сказал мне Кевин Вестбрук в тот роковой день в аллее.

Клер выпрямилась на стуле.

– Вы имеете в виду фразу «Пропадите вы все пропадом»?

– Вы знаете что-нибудь о магах-вуду?

– Немного. Думаете, Кевин наслал на вас тогда проклятие?

– Нет, не он. А те, кто за ним стоял... Я ни в чем не уверен, так что считайте, что это просто мысли вслух.

На лице у Клер выразилось сомнение.

– Полагаю, что возможно и такое, Веб. Но я бы на вашем месте не стала искать в этом ответы на все ваши вопросы.

Пощелкав пальцами, Веб сказал:

– Возможно, вы и правы. В таком случае вынимайте часы, док, и начинайте делать свои пассы.

– Обычно я пользуюсь синей ручкой... Итак, прежде всего вы должны сесть вон в то кресло с подголовником и откинуться на подушки. Если вы будете сидеть так, словно аршин проглотили, никакого гипноза не получится. Вам необходимо расслабиться, и я вам в этом помогу.

Веб послушно опустился в кресло. Клер расположилась на оттоманке по диагонали от него.

– Для начала я хочу развеять некоторые мифы, связанные с гипнозом. Как я уже вам говорила, это не бессознательное состояние. Ваш мозг будет продолжать функционировать. Хотя при гипнозе ваше сознание настраивается на режим максимальной восприимчивости и внушаемости, это вовсе не означает, что вы лишитесь возможности контролировать происходящее. Если разобраться, гипноз – это по сути самогипноз, и моя задача – помочь вам расслабиться до такой степени, чтобы вы могли достичь этой стадии. Быть может, вы этого не знаете, но человека нельзя загипнотизировать против его воли, как, равным образом, заставить его выполнять под гипнозом некие действия, которые ему выполнять не хочется. Так что вы будете в полной безопасности. – Она ободряюще ему улыбнулась. – Вы следите за ходом моей мысли?

Веб кивнул.

Клер подняла свою синюю ручку вверх.

– Вы поверите, если я скажу, что это та самая ручка, которой пользовался доктор Фрейд?

– Не поверю.

– И правильно. Потому что ручкой он не пользовался. Тем не менее, чтобы загипнотизировать пациента, мы используем различные предметы. Теперь мне необходимо, чтобы вы сосредоточили внимание на кончике ручки.

Она приблизила ручку к лицу Веба на расстояние около пяти дюймов, держа ее чуть выше естественной линии его взгляда. Чтобы увидеть ручку, Вебу пришлось приподнять голову.

– Нет, Веб, так дело не пойдет, – сказала Клер. – Вы должны следить за ручкой только с помощью глаз.

Клер положила руку ему на лоб и прижала его голову к подголовнику. Теперь Веб, чтобы увидеть кончик ручки, должен был закатить глаза вверх.

– Вот теперь все правильно, все очень хорошо. Большинство людей быстро устает от такой процедуры, но я уверена, что вы выдержите. Вы же сильный и целеустремленный человек, не правда ли? Поэтому продолжайте смотреть на кончик ручки. – Голос Клер звучал негромко и ровно, но не монотонно. Она проговаривала слова немного медленнее обычного; при этом в ее голосе звучал покой, обещавший сочувствие и утешение.

Прошла минута. Потом, в то время как Веб продолжал созерцать кончик ручки, Клер сказала: «А теперь моргните», – и Веб моргнул. Она заметила, что глаза его, которые смотрели вверх под очень неудобным углом, увлажнились. И он моргнул прежде, чем она сказала: «А теперь моргните». Но она знала, что сейчас Веб не в состоянии контролировать последовательностью событий – он был слишком занят созерцанием кончика ручки и тем, чтобы держать глаза открытыми. Но ощущение того, что что-то произошло, должно было у него остаться, как и осознание власти, которую она начинает постепенно над ним приобретать. Он не знал еще, находится ли уже под воздействием гипноза, но по мере того, как глаза его уставали, его сознание помимо воли приходило во все большее смятение и начинало приоткрываться перед гипнотизером.

– У вас, Веб, все очень хорошо получается, – сказала она. – Лучше, чем у кого-либо другого. Вы все больше и больше расслабляетесь. Продолжайте смотреть на кончик ручки. – Клер заметила, что Вебу нравится, когда его хвалят, и быстро пришла к заключению, что он готов на все, чтобы только услышать от нее слова одобрения. Он нуждался в любви и внимании, поскольку не получал их, когда был ребенком.

– А теперь моргните, – сказала она во второй раз. И он моргнул. Она знала, что это движение принесло ему немалое облегчение и сняло сковывавшие его беспокойство и напряженность. Клер знала также, что кончик ручки в глазах Веба с каждой минугой увеличивался в размерах, и ему уже не особенно хотелось на него смотреть.

– Сейчас у меня появилось такое чувство, что вам хочется закрыть глаза, – сказала Клер, – поскольку ваши веки становятся все тяжелее и тяжелее. Действительно, вам непросто держать их открытыми. А потому – закройте глаза.

Веб закрыл глаза, но через секунду приоткрыл их снова. Клер знала, что такое бывает довольно часто.

– Продолжайте смотреть на кончик ручки. Ваши глаза должны закрыться естественным образом – когда вам уже будет невмоготу держать их открытыми.

Глаза Веба медленно закрылись и остались в этом положении.

– А теперь я хочу, чтобы вы произнесли слово «десять» десять раз – так быстро, как только сможете.

Веб сделал, как ему было велено, после чего она задала ему вопрос:

– Из чего изготовляются алюминиевые канистры?

– Из жести, – гордо сказал Веб и улыбнулся.

– Из алюминия.

Улыбка на губах Веба погасла.

Клер продолжала говорить полным сочувствия, успокаивающим голосом.

– Вы знаете, что такое «правило»? Это полоска грубой кожи, о которую жившие в старину на Диком Западе люди точили бритвы. Я хочу, чтобы вы произнесли слово «правило» десять раз.

Утомленный сеансом, Веб подчинился и сделал все так, как она сказала.

– Что вы делаете при зеленом свете?

– Стою! – громко крикнул он.

– Неправда. Когда вы видите зеленый свет, вы не стоите, а проезжаете. – Плечи у Веба поникли от огорчения, но она снова поторопилась его похвалить: – У вас все очень хорошо получается. Мало кому удается правильно ответить на эти вопросы с первого раза. Зато сейчас вы кажетесь на удивление расслабленным. Я хочу, чтобы вы начали громко считать тройками от цифры триста в обратном порядке.

Веб начал обратный отсчет и дошел до 279, после чего она велела ему продолжать считать пятерками. Он начал вести обратный отсчет пятерками, потом по требованию Клер перешел на семерки, после чего – на девятки.

Наконец Клер остановила его и сказала:

– Перестаньте считать и постарайтесь максимально расслабиться. Теперь попытайтесь себе представить, что вы находитесь наверху эскалатора. Это высшая точка вашей нынешней релаксации. Но внизу эскалатора вас ждет еще большее расслабление. Поезжайте вниз по эскалатору, хорошо? Я хочу, чтобы вы достигли максимальной расслабленности, какой еще никогда в жизни не испытывали.

Веб согласно кивнул. Голос у Клер был такой тихий и мягкий, что его можно было сравнить с шелестом летнего бриза.

– Итак, вы медленно едете вниз по эскалатору. Нет, не едете – скользите, как по воздуху, с каждой минутой все больше приближаясь к желанной релаксации. – Клер начала обратный отчет от десяти, продолжая ворковать, как голубка. Когда она досчитала до единицы, то сказала:

– Вот теперь вы окончательно расслабились.

Клер внимательно посмотрела на Веба. Его тело и вправду видимо расслабилось, а лицо стало розоветь, что свидетельствовало о значительном усилении циркуляции крови. Веки у него, хотя и были закрыты, едва заметно трепетали. Потом она, предварительно сообщив ему о своем намерении, нежно взяла его за руку. Рука у него была мягкая и гибкая, как если бы в ней вовсе не было костей. Выпустив его руку из своих пальцев, она сказала:

– Вы уже внизу эскалатора. Вам остается только сойти с него, и вы испытаете глубочайшую релаксацию. Это чудесное состояние.

Снова взяв его за руку, она спросила:

– Какой ваш любимый цвет?

– Зеленый, – тихо ответил Веб.

– Прекрасный цвет, который успокаивающе действует на психику. Как трава. Сейчас я вложу в вашу руку зеленый воздушный шарик. Вот, уже вложила. Вы его чувствуете? – Веб кивнул. – А теперь я стану наполнять его гелием. Как вы знаете, гелий легче воздуха. Я продолжаю надувать шарик, и он увеличивается прямо на глазах, а потом начинает подниматься.

Клер молча наблюдала за тем, как рука Веба стала медленно подниматься с подлокотника кресла, словно вымышленный наполненный гелием шарик потянул ее вверх.

– Теперь на счет три ваша рука снова ляжет на подлокотник. – Она досчитала до трех, и рука Веба вернулась в исходное положение. Клер подождала секунд тридцать и сказала: – А теперь вашей руке холодно, очень холодно. Она замерзает.

Рука Веба стала странным образом изгибаться, а потом сотрясаться от дрожи.

– Все хорошо, все нормально, – поторопилась сказать Клер. – Вашей руке снова тепло. – Рука Веба перестала трястись и опять стала мягкой и расслабленной.

В другой ситуации Клер, добиваясь максимального расслабления, остановилась бы на вымышленном шарике. Но что-то в поведении Веба возбудило ее любопытство, и она продолжила свои опыты, придя к неожиданному для себя выводу, что Вебу, возможно, свойственны сомнамбулические состояния. Большинство психиатров считают, что от пяти до десяти процентов населения легко поддаются гипнозу, а некоторая часть людей не подвержена ему вовсе. Что же касается сомнамбул, то это совершенно особая группа. Они настолько чувствительны к гипнозу, что их можно заставить испытывать под гипнозом определенные физические ощущения. Что, собственно, Веб только что и продемонстрировал. Некоторые же из сомнамбул были способны выполнять данные им под гипнозом задания. Люди с высоким уровнем интеллекта также в большинстве своем на удивление легко поддавались гипнозу.

– Вы слышите меня, Веб? – спросила Клер. Он кивнул. – В таком случае сосредоточьте внимание на моем голосе и слушайте, что я вам скажу. Зеленый шарик улетел. Вы же продолжаете пребывать в состоянии релаксации. Теперь представьте себе, что у вас в руках видеокамера, а вы – оператор. – Веб снова кивнул. – Моя задача указывать вам время от времени на объекты съемки. Вы же должны, глядя на того или иного человека сквозь объектив камеры, попытаться определить, что у него на уме. У камеры есть микрофон, так что мы будем не только все видеть, но и слышать. Договорились? – Опять последовал кивок. – Прекрасно. Вы, мистер оператор, прекрасно справляетесь со своими обязанностями. Я вами горжусь.

Клер на минуту задумалась. Как психотерапевт Веба, знакомый с его прошлым, она неплохо представляла себе, куда следует направить объектив воображаемой видеокамеры. Психические проблемы Веба начались не с той роковой стычки во дворе, они уходили корнями в детство и были напрямую связаны с его взаимоотношениями с матерью и отчимом. Тем не менее она решила начать с еще более ранних событий из жизни своего пациента.

– Я хочу, чтобы вы вернулись в восьмое марта 1969 года, мистер оператор. Вы можете перенести меня туда?

Веб некоторое время молчал, потом сказал: «Да».

Она знала, что восьмое марта – день рождения Веба. Восьмого марта 1969 года ему исполнилось шесть лет. Это был последний год, когда он виделся с Харри Салливаном. Она хотела вызвать в памяти Веба приятные воспоминания, связанные с его отцом, а день рождения подходил для этого как нельзя лучше.

– Итак, мистер оператор, поведите вокруг камерой и расскажите мне, что вы видите.

– Я вижу дом и комнату. Но в комнате никого нет.

– Сконцентрируйтесь, подстройте фокус и снова поведите вокруг камерой. Неужели вы никого не видите? Как-никак, это восьмое марта 1969 года. – На мгновение у нее мелькнула мысль, что в тот день никакого праздника Вебу не устраивали, и она испугалась.

– Минуточку, – сказал Веб. – Кажется, я что-то вижу.

– Так что же вы видите?

– Мужчину... Нет, женщину. Она очень красивая. У нее на голове смешная шляпка, а в руках торт со свечками.

– Похоже, у кого-то в этом доме праздник. Но у кого – у мальчика или у девочки? Что вы на это скажете, мистер оператор?

– У мальчика. А вот стали появляться и другие люди. И все они кричат: «С днем рождения»!

– Как хорошо, Веб, что этому мальчику устроили праздник. А что вы можете сказать об имениннике? Как он выглядит?

– Он довольно высокий, и у него темные волосы. Вот он надувает щеки и задувает свечки на торте. И все начинают петь, поздравляя его с днем рождения.

– А отец этого мальчика тоже поет вместе со всеми? Вы его видите, мистер оператор?

– Да, я вижу его, вижу. – Веб покраснел и стал дышать шумно и быстро. Клер внимательно следила за его состоянием. Она не стала бы рисковать его физическим и психическим здоровьем ни при каких условиях.

– Ну и как же выглядит отец мальчика?

– Он очень большой. Больше, чем все мужчины в комнате. Настоящий великан.

– И что же происходит между мальчиком и его великаном-отцом, мистер оператор?

– Мальчик бежит ему навстречу, а отец поднимает его как пушинку и сажает себе на плечи.

– Какой, однако, сильный у него отец.

– Отец целует мальчика. Потом отец с ребенком на плечах кружится по комнате, и они вместе распевают какую-то песню.

– Прибавьте звука, мистер оператор. Вы слышите слова песни?

Веб было покачал головой, но потом кивнул в знак согласия.

– Да. Там что-то говорится о блестящих глазах.

Клер порылась в памяти, и тут ее осенило: она вспомнила, что Харри Салливан был ирландцем.

– Он поет песню «Ирландские глаза». Там есть такая строчка: «Ирландские глаза смеются» – верно?

– Похоже на то, – сказал Веб. – Но нет, он сочинил к этой песне свои собственные слова. Получилось смешно, и все в комнате смеются. А теперь он передает мальчику какую-то вещь.

– Это подарок? Подарок по случаю дня рождения?

Лицо Веба исказилось, и он всем телом подался вперед. Клер забеспокоилась и пересела поближе к Вебу.

– Расслабьтесь, мистер оператор. Это просто картина из жизни, которую вы наблюдаете сквозь объектив своей камеры. Повторяю, это просто репортаж из жизни семьи. Что вы видите сейчас?

– Я вижу нескольких мужчин, которые вошли в комнату.

– Что это за люди? Как они выглядят?

– На них одежда коричневого цвета, а на головах – ковбойские шляпы. У них есть оружие.

Сердце у Клер замерло. Следует ли ей продолжать этот рискованный репортаж из прошлого – или, быть может, она должна на этом остановиться? Еще раз пристально посмотрев на Веба, она заметила, что он стал успокаиваться.

– Что сейчас делают эти люди, мистер оператор? Чего они хотят?

– Они уводят отца семейства. Он кричит на них, они на него... Потом эти ковбои надевают ему на руки какие-то блестящие штуковины. Мать хватает мальчика, прижимает к себе и тоже начинает кричать.

Веб прикрыл рукой глаза и с такой силой стал раскачиваться в кресле вперед-назад, что едва его не опрокинул.

– Теперь кричат все, кто находится в комнате. И мальчик кричит: «Папочка! Папочка!» – Тут Веб сам сорвался на крик.

Вот черт, подумала Клер. Как это он сказал: «Ему надевают на руки какие-то блестящие штуковины»? Господи, помилуй! Да это же полицейские, которые пришли арестовывать Харри Салливана во время праздника, который он устроил по случаю дня рождения своего сына!

Посмотрев на Веба, Клер заговорила воркующим, успокаивающим голосом:

– Расслабьтесь, мистер оператор. Сейчас мы с вами переместимся в другое место. Отведите камеру от этой картины, а я пока подумаю, куда мы с вами отправимся. Ну вот, теперь в объективе камеры затемнение, и вы снова можете вернуться к приятной релаксации. Все ушли, никто больше не кричит и не ругается. Все исчезло. Вокруг вас бархатная, расслабляющая темнота.

Веб медленно положил руки на подлокотники, опустил затылок на подголовник и принял расслабленную позу.

Клер тоже требовалось передохнуть, и она откинулась на подушки оттоманки. Во время сеансов гипноза она навидалась всякого и узнала множество поразительных вещей из жизни своих пациентов, но привыкнуть к тому, что происходит во время сеансов, так и не смогла. Всякий раз все было по-другому, никогда не повторяясь и требуя от нее огромной эмоциональной отдачи. Кроме того, ее беспокоило состояние Веба, и она, поглядывая на него, раздумывала, следует ли ей двигаться вперед или лучше оставить все как есть и больше его гипнозу не подвергать.

Наконец она приняла решение.

– Сейчас, мистер оператор, – сказала она, – мы двинемся дальше. – Она заглянула в бумаги из дела Веба, которые перед началом сеанса спрятала под диванную подушку. Когда она, беседуя с Вебом, заглядывала в его дело, он всегда приходил в раздражение, и она это учла. Если разобраться, в этом не было ничего необычного. Кому понравится, если кто-то роется в твоем жизнеописании, не предназначенном для чужих глаз? Она сама пережила несколько неприятных минут, когда Бак Уинтерс в разговоре с ней прибег к такой же тактике – сообщил ей кое-какие сведения из ее собственного дела.

– Итак, мы перемещаемся в... – Тут она подумала, сможет ли в дальнейшем контролировать ситуацию, справится ли. Через минуту, однако, она взяла себя в руки и назвала Вебу новую дату – день и год, когда погиб его отчим.

– Что вы видите, мистер оператор?

– Ничего.

– Ничего? – удивилась Клер. – В таком случае поверните камеру. Теперь что-нибудь видите?

– Я по-прежнему ничего не вижу. Кругом сплошная темень.

Странно, подумала Клер.

– Может быть, там у вас ночь? Включите освещение, мистер оператор.

– На видеокамере нет осветительного устройства. К тому же я не хочу ничего освещать.

Клер наклонилась к Вебу: ее поразило, что на этот раз Веб обращался к самому себе. У нее было такое ощущение, что так называемый оператор направил свою воображаемую камеру в собственное подсознание. Тем не менее Клер решила продолжать сеанс.

– Объясните, почему вы не хотите осветить это место?

– Потому что я боюсь.

– Чем же напуган маленький мальчик? – Она должна была придерживаться объективных фактов, хотя Веб продолжал восхождение к вершинам субъективного. А падение, она знала, могло оказаться долгим и очень болезненным.

– Потому что там – он.

– Кто – Реймонд Стоктон?

– Реймонд Стоктон, – повторил Веб.

– А где же мама этого мальчика?

Грудь Веба высоко вздымалась, а руки с такой силой вцепились в подлокотники кресла, что побелели костяшки пальцев.

Сейчас голос у Веба был и впрямь как у мальчика, не достигшего еще половой зрелости, – высокий и пронзительный.

– Уехала. Нет, вернулась. И затеяла драку. Она всегда с ним дерется.

– Ваши мать и отчим дерутся?

– Постоянно. Ш-ш-ш! – шикнул Веб. – Он идет. Он идет!

– Откуда вы знаете? Вы что-то увидели?

– Дверь скрипит. Она всегда скрипит – да так противно... Вот он поднимается по ступенькам. Он их наверху держит. Наркотики, я хотел сказать.

– Расслабьтесь, Веб, прошу вас. Все хорошо. Все хорошо. – Клер не хотела до него дотрагиваться, потому что боялась его испугать. Но она придвинулась к нему так близко, что их отделяли друг от друга какие-нибудь несколько дюймов. Она смотрела на него, как смотрит на своего ребенка в минуту опасности мать. Она уже начала готовиться к тому, чтобы завершить сеанс, пока ситуация не вышла из-под контроля, но другая часть ее существа требовала продолжения работы с его подсознанием.

– Он наверху лестницы. Я его слышу. А мать стоит внизу. Она чего-то ждет.

– Но вы же ничего не видите. Там темно.

– Я вижу. – К большому удивлению Клер, его тон резко изменился. Теперь в его голосе звучала угроза. Он уже больше не пищал, как напуганный маленький мальчик.

– И что же вы видите, мистер оператор?

Неожиданно Веб закричал так громко, что Клер от испуга едва не свалилась на пол.

– Черт побери! Ты уже все знаешь, все знаешь...

На мгновение ей показалось, что он обращается непосредственно к ней, но такого прежде на гипнотических сеансах не случалось. Но что он хотел этим сказать? Что она знает о том, что тогда произошло? В следующую минуту Веб снова заговорил, но уже гораздо более спокойным тоном.