Текст книги "Летописи Белогорья. Ведун. Книга 1"

Корабельщики послов внимательно выслушали, головами согласно покивали, вроде бы как все поняли. Но, как всегда бывает в таких случаях, нашлись среди них неслухи. Набралось таких остолопов человек тридцать – все из числа молодых ватажников. Крепкие ребята, видные, одно слово – кровь с молоком! Что уж там им взбрело в их дурные головы? Может, подшутить, поиграться хотели. Может, навроде вашего Мастера ужей, просто любопытствовали. А может, и еще чего удумали – о том теперь Бог весть! Но только вырядились наши молодцы, как будто на веселую гулянку собрались: в нарядное цветное платье, в меха-бархаты, да кольчуги-панцири вздели, мечи-сабли к поясам наборным прицепили, но не для потехи-славы молодецкой, а ради красы-пригожества. И до времени попрятались, кто куда: кто в кустах, кто в роще, кто в подлеске… Их потом по тем самым местам, где они прятались, по роям навозных мух и находили товарищи-корабельщики, да по рваным кускам, по кровавым ошметкам в короба собирали. Разметали их оголтелые бабы в крохи говенные. Я сам, своими глазами видел оторванные руки, ноги, головы, растерзанные груди и животы, обрывки кольчуг – голыми руками рвали! – и панцирей, грудой сложенные на погребальный костер. Так-то!

А ведь сегодня, если что случится, то и Баба-яга с теми бабами заодно будет. Так что не видать твоим товарищам даже посмертия, не видать во веки вечные – не видать, как собственных ушей.

Лютик был до глубины души поражен страшным рассказом Медведя. «Да, пожалуй, что такой личный опыт мне не нужен», – подумал он с омерзением. Воображение сразу же настолько ярко живописало ему окрестности, жужжащие тучами мух, вьющихся над мерзкими кучами кусков разорванной плоти, траву и цветы, забрызганные парящей людской кровью, что от внезапно нахлынувшего отвращения юношу чуть не стошнило. Чтобы хоть как-то избавиться от кошмарного видения растерзанных тел и экзальтированной толпы голых баб со спутанными, пропитанными кровью волосами, хищным оскалом, бешеным взглядом и руками по локоть в крови, он поспешно сменил тему разговора:

– А кто это такая – Баба-яга? Ты о ней ничего не сказывал, хотя помнится мне, что в детстве мама тоже, бывало, пугала этим именем непослушных детей. Кто она этим бабам? Начальница?

– Начальница? – усмехнулся Медведь. – Ну что же… Можно, наверное, и так сказать, ведь изначально все бабы у нее учение проходят. А о том, чему она их там учит, то не нашего, мужеского, ума дело. Никто из мужей ничего тебе толком о ней не расскажет, хотя будучи детьми, все в ее избе бывали, а как подросли, так все перезабыли – одни страхи и догадки остались. Ты, если интересно, о Яге лучше своего спасителя расспроси: он эту ведьмину породу уж много лучше моего знает! Да вот, кстати, и он на подходе: на ловца и зверь бежит!

И правда: к костру со стороны хутора неспешной походкой большим белым пятном приближался Ведун. На мгновенье Лютику показалось, будто бы веселый огонек костра как-то встрепенулся и задрожал всеми язычками пламени, словно дворовый пес, радостно виляющий хвостом при виде своего хозяина.

Смеркалось. С реки тянуло вечерней прохладой и сыростью. Ведун присел на корточки и протянул к огню ладони. Огонек приветливо лизнул их и вновь принялся за дубовые поленья.

– Что, новорожденный, вижу я, что Медведь нашел свободные уши и совсем, наверное, уже заморочил тебе голову? Его хлебом не корми – дай поболтать всласть да рассказать всякие страшилки на ночь, – весело, как ни в чем не бывало влился в разговор Ведун. – А ты не слушай его, старого брехуна, а лучше пойди-ка к баньке да начни обустраиваться там на житье. Я там тебе повечерять собрал да кое-какие вещи положил: выбери то, что тебе потребно, а остальное оставь на скамье – я завтра приберу.

После яркого вихря дневных переживаний слова хозяина прозвучали как-то уж очень обыденно, плоско и пресно, да и сам он почему-то вновь казался не могучим воином-магом, а обычным деревенским простаком-знахарем. Окончательно заблудившись в своих чувствах к Ведуну, Лютик вяло попрощался с присутствующими и, еле волоча ноги, побрел до знакомой бани.

Еще не успела его понурая фигура скрыться из глаз, как к друзьям у костра присоединился Белояр и сразу же, с места в карьер, приступил с вопросом:

– Ну, Сивый, скажи на милость, зачем ты устроил все это представление?

– Терпение, друзья мои, терпение! – невесело заулыбался хозяин урочища. – Вот послушайте, какая любопытная мозаика сложилось у меня после давешнего разговора со змеиным воеводой. Как будто бы вдруг нашлась недостающая часть, и головоломка, что занимала меня все последние годы, в одночасье разрешилась.

Начну, пожалуй, издалека. Вы прекрасно знаете, что творится в закатных странах. После Великой Битвы Народов многие воинские братства полностью исчезли с лица земли. Многие земли остались без водительства и окормления. До сей поры не оправились от потерь, понесенных в этой войне, такие некогда сильные кланы, как вепри, олени, зубры, канули в небытие рыси, вороны… Этот печальный список можно было бы продолжать и продолжать, но давайте зададимся вопросом: «А кто же разгромил оставшиеся без попечения и защиты Дома этих братств? Кто убивал молодежь и сжигал постройки?» Нам толкуют об отрядах каких-то неизвестно откуда взявшихся наемников. Хорошо, пусть это будут наемники! Но, опять же, что эти наемники делали в непролазном дремучем лесу? Ведь не грибы-ягоды собирали? Кто и на какие средства их нанял, направил и снарядил в дорогу? Кому это выгодно? Насколько мне известно, на сегодняшний день восстановились и оправились от потерь только два клана – волки и змеи. Мы с вами знаем, что эту кашу заварили не волки, значит…

– Ты несправедлив, Сивый, – перебил ведуна жрец. – Змеи потеряли все свои северные и западные земли. По сути, за орденом осталась только Великая Топь. Даже в Варяжском море у них уцелел только один город-порт. И еще один – на Оловянных островах. Все остальные земли были захвачены и поделены между восставшими народными массами. Теперь на месте бывших змеиных домов-в-горе, как грибы после дождя, расплодились многочисленные независимые карликовые города-государства, управляемые самозваными «великими князьями», «королями» и прочими правителями. А вот в наших землях тишь, да гладь, да Божья благодать! Ни тебе гражданских войн, ни наемничьих банд, ни орд нежити и зверолюдов. Выходит, по твоей логике, что это мы весь этот сыр-бор затеяли?

– Вот-вот-вот, и я рассуждал точно так же! – с нотками неуместного ликования в голосе воскликнул Ведун. – И у меня поначалу тоже никак не сходились концы с концами в этой хитрой головоломке! Но после разговора с Серым Полозом все встало на свои места. Посудите сами!

Новоиспеченные правители поставили свои крепости аккурат на тех же самых местах, где ранее стояли змеиные дома-в-горе. Сами «горы» при этом не были срыты до основания, и теперь на вершинах этих рукотворных холмов высятся стены и башни замков новой аристократии. А что находится под этими башнями? Змеиные логова ведь уходили вглубь на много-много поверхов! А что, если разрушены были только самые верхние, жилые помещения, а лаборатории, мастерские, кладовые, подземные тоннели и храмы остались в неприкосновенности? Как тогда? И на какие средства эти вчерашние голодранцы – «народные избранники» – все это отстроили, да еще за столь небывало короткие сроки? Разрушать-то легко! Строить новый мир из того, что осталось от старого, – вот что тяжело. Тут особое умение надобно! Откуда оно у этих самозванцев?

– Но какой интерес во всем этом у Ордена Великого Змея? Зачем ему нужно было сокрушать свои же твердыни? Зачем ломать древнюю, прекрасно отлаженную военно-магическую машину? – не сдавался волхв. – Ты же сам спросил: «Кому это выгодно?»

– Друзья, давайте обойдемся без отступлений и дискуссий! – встрял в разговор Медведь. – Эдак мы и до морковкина заговенья к сути не приблизимся. Давай ты, Сивый, для начала просто опишешь нам, что ты там себе надумал, а мы посидим. Молча, Белояр, посидим! И послушаем тебя. Только не нужно рассказывать всю историю от потопа. Коротко, самую суть!

– Добро! Самая суть, по моему мнению, состоит в том, что Змеи создают свою империю. На сегодняшний день в тени Ордена Великого Змея уже находятся все закатные и частично – полуночные страны. Эта тень непрерывно расползается и, подобно чернильному пятну, заполняет все стороны известного нам мира. Пока что идет ломка и перестройка общественного сознания на местах, но скоро народ устанет от последствий безвластия и потребует для себя сильного правителя, наделив его полномочиями диктатора. Вот тогда-то устроителям всего этого безобразия и понадобится настоящий, а не ряженый воин-правитель, прошедший настоящий воинский обряд посвящения и мóгущий связать Небо и Землю. Ведь только он способен на охрану подданных, раздачу милостыни, жертвоприношение, изучение Божественной мудрости и неприверженность мирским утехам. Он будет кость от кости и плоть от плоти Ордена Змея, и в то же время в глазах народных масс, он не должен принадлежать ни к одному из известных воинских кланов. И лишь только немногие посвященные будут знать истинную подоплеку всего происходящего. Взойдя на императорский трон, этот «народный избранник» посвятит нескольких своих приближенных, а те, в свою очередь, переведут через реку еще и еще… Так возникнет совершенно новая воинская иерархия, никоим образом не связанная с историей людей, а уходящая своими корнями в темные подземелья змеиных храмов и мистерий.

Это знание пришло ко мне в яркой вспышке внезапного озарения, возникшего после слов Серого Полоза: «Это не простой воин – это один из лучших моих воспитанников и келейник самого Великого Полоза. Его готовили для особой миссии – он нужен для Великого Исхода!» Вот вам, друзья мои, коротко, в двух словах, самая суть всего происходящего.

У притихшего костра повисла могильная тишина. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку и прервать затянувшееся молчание, Ведун продолжил:

– Вы понимаете, что я должен поделиться своими догадками с Белой Башней? А поскольку я не смогу доверить это знание ни голубиной, никакой иной почте, ни даже скользящим в тумане, то мне не остается ничего иного, как доставить его самому.

– Когда отправляешься? – спросил Волхв.

– Какая нужна помощь? – спросил Шатун.

– Выйду, как только завершу свои дела на Черной скале. Думаю, что это случится через полтора-два месяца – раньше не получится. Присмотрите за урочищем! Вернусь в Березозол, должен успеть к началу навигации…

Долго еще, до третьих петухов толковали, судили, рядили и спорили побратимы, а потом обнялись крепко, обменялись дарами и разошлись на все три стороны. Белояр направился к святилищу Семь Дубов, Шатун – к Дому Белых Волков, а Ведун пошел снаряжаться к бою, ведь время ночи уже уходило, а вместе с тьмой уходил и запрет на поединки. А это значит, что с первыми лучами солнца хозяин урочища Черная скала должен находиться в назначенном месте во всеоружии. И там, с рассвета и до полудня, стоять до смерти на своем.

Он надел свой анатомический кожаный доспех, усиленный на груди и спине накладками в виде узла «атакующий сокол». Судя по цвету патины, эти накладки были сработаны из той же ковкой бронзы, что крепче синей стали и острее черного стекла, что и секира Шатуна. Накладками из ковкой бронзы были так же обложены шлем, наручи и поножи, закрывающие колени воина. Наручи были несколько длиннее обычных легионерских за счет остро отточенных пластин из «голубой» стали, что прикрывали кисти рук и пальцы до самых ногтей. Стоило воину сжать пальцы в кулак, как его руки превращались в боевые тычковые кинжалы-кастеты наподобие вендийских катаров. Кожаный щит, также украшенный бронзовым узлом «атакующий сокол», Ведун забросил себе за спину, а в руки взял добытое в бою старинное копье. Препоясался поясом с верным боевым ножом и в молчании застыл на блестящей черной поверхности скалы.

Ждать ему пришлось недолго. Едва первые лучи солнца утонули в черном камне утеса, как на площадку поднялась уже знакомая змеиная троица. Впереди шел бледный и осунувшийся Серый Полоз, за ним тащили два объемистых куля его телохранители воины-ящеры. Видно было, что прошедшая ночь доставила немало забот змеиному воеводе, но он держался молодцом и старался ничем не выказывать своей слабости. И только бледное, осунувшееся лицо да окровавленная повязка на голове напоминали о вчерашнем поединке.

Сивый надел шлем, застегнул нащечники, перекинул щит со спины на левую руку и, проверяя общую готовность, немного попрыгал на месте, а затем взял копье в положение наизготовку и, тем самым продемонстрировав свою готовность к схватке, вновь застыл в ожидании противника. Полоз не принял вызова: он, не ступая на камень недавнего ристалища, остановился на дереве подмостков и поднял вверх безоружные ладони, показывая исключительно мирный характер своих намерений. Ящеры также остановились и, не сходя с помоста, положили на него свою ношу. Затем, вскинув правую руку в знак воинского приветствия, левой сняли с головы свои шлемы. Это был знак полного доверия и уважения.

Сивый понял, что боя не будет. Он вернул щит за спину, перевернул копье пером вниз и легко, словно в масло, вогнал его в черную твердь скалы, а затем изящным движением снял шлем и повесил его на копейное древко. Так – с пустыми руками и непокрытыми головами – и сошлись воины на месте вчерашней схватки.

Первым, по праву хозяина, взял слово Сивый. Он поприветствовал пришедших и вежливо, как будто и не встречался с ними доселе, осведомился о цели их прибытия, а также о том, что за ношу принесли они с собой в его землю. Серый скривился от такого сухого и холодного приема, столь отличного от первой – теплой и дружественной – встречи. Его опять затошнило, а в голове застучали назойливые молоточки. Но деваться было некуда, поэтому воевода попробовал улыбнуться (получилось, правда, не очень) и, высказав полагающиеся в таких случаях приветствия и пожелания, развязал первый куль. Он пояснил:

– Здесь лежат доспехи и оружие, бывшие на мне во время нашего поединка. Согласно условиям уговора, они теперь принадлежат тебе, воин. – И, заметив отвращающее движение Сивого, негромко, вполголоса просительно добавил: – Прошу тебя, воин, не позорь меня! Позорно потерпеть поражение от слабейшего, и нет ничего зазорного в том, чтобы проиграть равному противнику. Но если ты не примешь положенное тебе согласно уговору и по праву победителя, то тем самым откажешь мне в своем уважении – не признаешь во мне противника. А я сейчас нахожусь не в том состоянии, чтобы достойно ответить на оскорбление. Прошу, не позорь! Кровь Божьего суда смывает все обиды и оскорбления. Все, что бы ни было промежду нами раньше, до него, – я все это искупил кровью, пролитой в поединке, и сейчас я чист перед тобой. Не позорь!

В такой, троекратно повторенной просьбе Сивый не смог бы отказать даже самому заклятому врагу. Серого же он считал просто разменной фигурой, подставленной под удар каким-то пока что неизвестным, но очень могущественным игроком, скрывающимся в тени. Он кивнул в знак своего согласия, и один из ящеров поднес и положил куль с оружием к его ногам.

– Прими и второй узел! В нем находятся личные вещи нашего товарища, известного тебе под именем Лютик, – ответил на невысказанный вопрос Серый Полоз. – Впереди холодная зима, и мы собрали для него теплые вещи.

– Вот это вы сделали напрасно! – вновь посуровел хозяин урочища. – Лютик – мой гость, и пока он находится в этом статусе, я сам позабочусь о том, чтобы он ни в чем не испытывал нужды. Прошу вас забрать ваше неуместное подношение и, в свою очередь, впредь не оскорблять меня подобными «дарами».

Змеи покорно забрали второй узел и уже было направились восвояси, как вдруг Серый Полос не выдержал и, резко развернувшись на пятках, вновь обратился к Ведуну:

– Ну не пойму я! Скажи же мне, ответь, пожалуйста! Почему Лютик? Какой тебе прок от этого парня? Это же обыкновенный мальчишка! Ради чего ты все это устроил? Ведь ты бы мог весь остаток своих дней жить припеваючи! Хочешь, я из личных средств по твоему выбору куплю тебе любой дом, в любой стране?

– Не о том ты думаешь, Змей, – с какой-то затаенной грустью в голосе произнес Ведун. – Не о том и не так. Давай же попробуем рассмотреть этот вопрос сообща. И если у тебя найдется, что возразить на мои слова, то возражай. И я тебя послушаюсь. А если не найдется, то ты перестанешь уже повторять мне одно и то же, что я должен взять с тебя плату и прожить оставшиеся годы в тепле и достатке, подобно навозному червю, а обо всем ином просто забыть.

Ты, почтенный, вот о чем подумай. Ведь там, в Иномирье, твой парень уже почти перешел Реку забвения. Его уже лярвы учуяли, со всех сторон на него налипли. И не просто учуяли, а уже успели попробовать, каков он на вкус. Тех, которые присосались, я полностью истребил. Но ты ведь знаешь, что у этих существ коллективный разум. Наподобие вашего, змеиного. Вы ведь все тоже – просто части одного великого целого, Великого Змея. Так вот… Теперь все лярвы ищут этого мальчишку, а он для того, чтобы дать им достойный отпор, пока еще слишком слаб. Здесь же, на Черной скале, он для этих пиявок недосягаем: здесь они его не достанут.

– В Доме-в-горе он тоже был бы в полной безопасности, – не сдавался Полоз.

– Не спорю. Но ведь до Дома еще нужно добраться! Белая река сама по себе уже разлом – место опасности и силы. А идти вам по ней придется аж до самого Вольного города! Ты знаешь, что в этом людском отстойнике нашел себе прибежище самый разнообразный оккультный сброд из числа чернокнижников, изгнанных из Империи, колдунов-недоучек вкупе с шаманами и заклинателями самого низкого пошиба. В тех местах Ткань мироздания настолько тонка, что похожа на рыболовную сеть. Подумай, воевода, не привезешь ли ты в свой Дом вместо обыкновенного мальчишки ужасного великого упыря – из тех, что под корень изводят целые страны? Тебе что, мало битвы у Черных пирамид? Вспомни, как мы тогда только объединенными усилиями армии народов смогли предотвратить приход Вечной Тьмы и погибель всего мира людей. Вот о чем подумай!

– Я ничего не могу возразить на твои слова, Ведун, – тихо ответил Серый Полоз.

У него не было убедительных доводов для того, чтобы достойно возразить своему противнику, но внутренне он не мог согласиться и принять его сторону. Полозу чудилась какая-то недосказанность в выспренней речи хозяина урочища, какая-то нарочитая неполнота. Судя по всему, Ведун не лгал, но и всей правды не говорил. Серый пожал плечами: а кто в наше время говорит «правду, только правду и ничего, кроме правды»? Ведь и мы сами, как правило, говорим «правду, и только правду», но не всю, а лишь ту ее часть, которая нам не повредит или которую желает слышать наш собеседник. Придя к такому умозаключению, Полоз успокоился и решил, что ему пора бы уже откланяться. Он развернулся на пятках и уже было направился к выходу, как вдруг Ведун, глядя ему в спину, сухо продолжил:

– Я вижу, Змей, что мое видение происходящего тебя не вполне устраивает. Но так ведь и меня тоже не устраивают твои давешние байки! Ведь ты же, надеюсь, не думаешь, что я всерьез поверил в твою историю о вооруженном боевым луком любопытствующем воине-змее, одиноко сидящем темной ночью на старой одинокой сосне? Мы с тобой давно уже не дети и не настолько наивны, чтобы верить подобным россказням. Поэтому хорошенько запомни и передай остальным, что отныне и до скончания века ни один Змей, кроме тебя и этих двух воинов-ящеров, не сможет ступить на камень Черной скалы. Я затворю все пути, все дороги для всей вашей породы, и даже обычная змея – и та не сможет заползти сюда безнаказанно. Всех изгонит в Серые земли мой посох из лещины!

На этих словах Ведуна Серый Полоз немного запнулся, но выровнялся и, продолжив свое движение, не оборачиваясь, на ходу, коротко бросил ящерам:

– Оставьте узел на помосте. Это не наше. Пусть хозяин урочища делает с этим тюком все, что только пожелает.

Полоз был доволен: последнее слово в разговоре осталось за ним. А Ведун пусть себе думает, что хочет! Дело ведь не в том, что он думает, а в том, что он сможет доказать. «Ну, а мою позицию, – хмыкнул Полоз, – можно сформулировать так: “Важно не что ты делаешь, важно, как ты это объясняешьˮ».

Глава одиннадцатая

Лютик скучал. Он целыми днями или спал, или бесцельно слонялся по Черной скале в бесплодных поисках отыскать себе хоть какое-нибудь занятие и нигде не находя себе места. Вот уже полную седмицу он жил в урочище Ведуна, но пока что хозяин так ни разу его ничем и не утрудил. Каждое утро на скамье возле баньки Лютика ждало нехитрое деревенское угощение: мед, молоко, хлеб, яйца, иногда – простокваша и творог. Днем он находил на том же самом месте горшок с горячим варевом, оставленный ему Сивым, а вечерами засыпал под печальную песню его флейты. На этом, собственно говоря, все его общение с хозяином хутора и заканчивалось. Ведун то ли чурался присутствия своего жильца, то ли в круговерти повседневной хозяйственной суеты просто напрочь забывал о его существовании.

Притом, что сам он, надо полагать, был занят если не круглосуточно, то уж, как пить дать, постоянно! Весь день по двору хутора сновали туда-сюда какие-то селяне, разгружались возы, ржали кони, смеялись люди – в общем, жизнь била ключом. И только Лютик оставался в стороне от всей этой надоедливой суеты под названием «жизнь», завистливо наблюдая ее со стороны и маясь от вынужденного безделья. Он не привык так жить! Правильнее будет сказать, что он привык жить не так. Сколько он себя помнил, в его жизни никогда не было ни минуты свободного времени. Он всегда был чем-то занят! Даже на «Сером Драконе» он сидел на веслах и нес службу наравне со всеми прочими членами дружины.

К тому же, его неотвязно преследовали мысли о Маре. Они заполняли собою все пространство его вынужденного безделья, не давали ему покоя ни днем, ни ночью, лишая всяческого покоя и сна. Тренировки помогали слабо. Неплохим решением было бы забыться в трудах, но хозяин молчал, а Лютик считал, что самому напрашиваться на работу домохозяина неприемлемо для его воинской чести.

Но сегодня его терпение вконец истощилось, и потому он, увидав после утренней тренировки огромную кучу березовых чурок, схватился за колун и со всем пылом занялся колкой дров. В этот день Лютик наконец-то устал. И, загребая по вечерней темноте неподъемными ногами к заветной баньке, он неожиданно для себя потянулся вслед за протяжными звуками флейты и нежданно-негаданно для себя очутился на черной плите, у веселого костерка. В тот вечер он слишком вымотался для того, чтобы хоть чему-нибудь удивляться, поэтому просто прилег в тепле и, устремив глаза в звездное небо, полностью отдался звукам древней чарующей мелодии. Мелодия помогла ему наконец-то отвлечься от тягостных мыслей, и его сознание очистилось. Лютик успокоился и забылся. Когда же напев флейты растаял в туманном холодке, парень уже спал.

На следующий день он опять принялся за колку дров. Работа спорилась с небывалой легкостью, время летело незаметно, а необъятная дровяная куча таяла, как сугроб под лучами весеннего солнца. Разохотившийся работник решил было даже отнести охапку-другую поленьев на крыльцо, чтобы не утруждать хозяина, но тут его постигло разочарование: на крыльцо он, как ни старался, подняться так и не сумел. И, что было особенно загадочно, непонятно, почему. Просто нога никак не могла встать на первую ступеньку крыльца, не подымалась – и все тут! Как будто онемела. Перемена ног тоже не принесла желаемого результата. Лютик так увлекся изучением этой странности в поведении своих нижних конечностей, что даже не заметил подошедшего Ведуна.

– Что, отроче, войти не можешь? – усмехнулся хозяин, наблюдая за его тщетными потугами. – Ладно, не тушуйся! Это домовой балует, пускать тебя не хочет.

– А почему не хочет-то? – невольно вырвалось у Лютика. – Чем я ему не угодил? Я его и знать не знаю!

– Вот в том-то все и дело! – продолжал веселиться Ведун. – Не то чтобы ты пришелся не ко двору, просто он тебя не знает. Ни тебя, ни имени твоего – ничего. Ты для него незнамо что – безликий, безымянный. Одним словом, неизвестный и непонятный, а значит, непредсказуемый и опасный.

Парень недоуменно пожал плечами. Он, проживший всю свою сознательную жизнь в мире, не знавшем личных имен, привык считать такое положение дел само собой разумеющимся, естественным и непреложным порядком вещей. Ведь согласно уставу Ордена Великого Змея, все его члены не были самостоятельными личностями, они являлись частями одного-единого-целого – плотью Великого Змея. Поэтому и личных имен в ордене не было, а в ходу были только статусные, соответствующие положению своего носителя, да и те были положены лишь начальникам – от сотника и выше, остальные же члены Братства Великого Змея довольствовались номерами. Бывали, конечно же, и прозвища, особенно у ветеранов, но редко, да и не у всех: скорее как исключение из правил, нежели норма. В основной же своей массе все члены ордена с самого питомника научались обращаться друг к другу только по номерам и, соответственно, привыкали видеть перед собой не личность, а простую боевую единицу – порядковый номер такой-то.

И вот сейчас Лютик вдруг неожиданно для себя столкнулся с иным миром – миром личностей, миром имен, характеров, поступков и индивидуальной ответственности. Это и пугало, ведь налагало огромный груз последствий за все принятые решения и поступки, и в то же время приятно будоражило, давая новое, ни с чем не сравнимое ощущение личной свободы и простора для выбора пути.

– Да кто он такой, этот твой домовой, раз имеет такую власть в урочище? – подивился Лютик. – Кто он? Управляющий твоим домом или, может быть, колдун какой?

Ведун внимательно посмотрел парню в глаза, как бы проверяя, уж не дурит ли его не в меру расшалившийся мальчишка, а затем – видимо, удостоверившись в отсутствии насмешки и чистоте его помыслов – осторожно сказал:

– Отроче, мне будет трудно объяснять тебе то, о чем обычный человек знает с самого детства, то, что он всосал с молоком матери, услышал в сказах и старинах, познал на собственном опыте… И если ты тоже желаешь познать этот мир людей, то тебе, милок, придется изрядно потрудиться на этом поприще самому. Я тебе не наставник! Но, чувствуя определенную ответственность за твое появление на этом свете, я поведаю тебе некоторые предания старины глубокой из тех, которые ты сам захочешь услышать. Так что спрашивай, и я тебе отвечу, но отвечу я тебе только на поставленный вопрос. Итак, вот что местные селяне рассказывают на сон грядущий своим маленьким детям…

Когда некоторые надменные духи захотели превысить Творца и стали противиться Его воле, то Он не стерпел этого и приказал своему воинству свергнуть возмутившихся духов с Неба. После некоторой борьбы с супротивниками воевода Бога сбросил их всех на Землю. Так духи пали. И каждый из этих падших духов от места своего падения и получил свое частное имя и власть над этим местом. Так, упавшие на воду стали называться водяными, упавшие в леса – лесовыми, лесовиками или лешими, упавшие в поле – полевыми, а которые из них упали на пустое пространство и прозваны были просто демонами – «делящими». Так вот и получается, что вся наша земля – это место ссылки падших духов, своего рода лагерь для перемещенных лиц или выселки для преступников. Не все из них, конечно, злые, но все падшие. Вот так.

А потом на эту уже занятую демонами землю пришли люди. И стали они странствовать по всему белому свету, нигде не находя себе пристанища. И проходя по местам, уже занятым падшими, оставляли им как плату за проход или просто от щедрот своих кое-какие подношения. Понравились духам людские дары! Стали они являться к некоторым из них во снах и говорить: «Зачем вам ходить? Оставайтесь на этом месте и кормите меня, а я за это буду вам помогать!» Так появились на земле первые шаманы – избранники духов, как они сами себя величают, или двоедушники, как их называют в народе. А тех демонов, что людской пищи взалкали, с тех пор прозывают голодными духами.

Стали люди обустраиваться на новых местах. Выстроят себе домину, а тот дух, что на этом месте доселе жил, становился тогда домовым. А иные – банниками, овинниками и так далее. Только ведь и люди-то тоже между собою разнятся! Одни просто живут сами по себе, о падших духах не заботясь и все больше на Творца уповая, а иные стараются жить с падшими, как с соседями, – в мире и согласии. Но нашлись средь людей и такие, что зачали поклоняться твари вместо Творца. Небескорыстно, конечно же, а выторговывая себе в обмен на принесенные жертвы у голодных духов разные сиюминутные подачки и услуги.

Наш домовой на этом утесе искони живет. В этих краях ведь и ранее, еще до Великой Стужи и малого потопа селились люди. Поселение это тогда называлось Соколиным гнездом. И до сей поры от Звенящего оврага и до самого озера Великого тесаные каменья от их прежних жилищ разбросаны, а на тех каменьях бывшие домовые обретаются. Не уходят – ждут, когда люди вернутся. А этот домовой у них вроде как за главного, они его «дедушко» или «хозяин» величают. Он в этих краях все и всех знает и помнит поименно! Ведь все имена вещей в своей основе содержат самую суть устремления их духа. А раз так, то имя не только определяет, но и направляет дух. В этом-то и состоит вся сила и величие каждого имени: в нем есть дух, который устанавливает отношения при обращении к нему. Поэтому наш хозяин и не видит тебя: ты для него все равно что пустое место, и не просто пустое, а скорее даже мертвое – бездушное.

Вечером Лютик опять вышел на звук флейты и, дождавшись завершения чудесной мелодии, попросил Ведуна дать ему имя. Он просил его об этом очень сбивчиво и путано, волнуясь так, словно речь шла о его жизни и смерти или, на худой конец, о какой-то великой милости. И это было очень странно, ведь он еще и сам до конца не понимал, зачем ему все это было нужно. Но вот только одно он уяснил для себя твердо: он более не желал быть безликой массой, он со всей очевидностью понял, что у его духа тоже есть устремления, и он хотел их знать и следовать им. Он желал иметь имя! Это желание стало вдруг для него таким простым и естественным, что новорожденный человек никак не мог взять в толк, как же это он сумел дожить до сего дня, а точнее, до сего вечера, не понимая такую простую истину.