Текст книги "Ось земли"

– Обошел и обошел. Надоела мне твоя опека. Водишь меня за руку как малолетнего и никуда не пускаешь. Почему не пускаешь никуда, а?

– Не дозрел ты еще до настоящих встреч, профессор. Мозги у тебя зеленые, в классовой борьбе ни черта не смыслишь. В общем, типичный социал-демократический примиренец. Прямо скажу, примиренец несчастный. Тебя еще долго на помочах водить надо.

– Слушай, сводник заведения господина Мосина! Я терплю-терплю да и дам тебе по физиономии. Просто доконал меня своими издевательствами!

– Попробуй, дай, дохлятина немецкая! Я из тебя быстро котлету по-киевски сваляю. Тоже мне, нашел, кого защищать. Кровососов, жуликов, мироедов. Иди отсюда, всплывай на свою Грюне штрассе и не прилетай ко мне больше. Надоел со своим блеяньем.

Профессор обиженно фыркнул и воспарил в Дрезден. Порфирий достал его до самых печенок.

Воля и Колосков

Привычный мир канул в прошлое. В голове и в душе Воли творилось невообразимое. Хотя первым и главным было тело, которое страстно ждало каждого приезда Колоскова. Воля была не в состоянии упорядочить в сознании происходящее, в ее голове носились сумасшедшие мысли, несовместимые ни с собственным положением ни с положением ее возлюбленного. Плоть ее страдала от нетерпения, душа горела любовным пожаром. Она уже представляла себя женой Владимира Дмитриевича и построила в голове целый семейный мир совместно с ним. Однако Колосков приезжал в Ветошкино не чаще раза в неделю, а бывало и реже. Для молодой девушки такие длинные перерывы казались вечностью и каждая встреча выливалась в мешанину из любовных признаний и слез. Чувства Воли углублялись, а Колосков уже опомнился от первого беспамятства и стал думать, как выходить из ситуации. Для него, крепкого семьянина и партийного руководителя, продолжение романа было опасным. Девушка определенно, теряла над собой контроль, и чем дальше это будет продолжаться, тем вероятнее были непредсказуемые поступки с ее стороны. Хуже того, если поползут сплетни о его связи с несовершеннолетней Хлуновой, то это такой скандал, который ему встанет дороже дорогого. Для него разбирательство грозило как минимум потерей поста, к которому он поднимался немалым трудом. К тому же, Колосков никогда не думал разводиться со своей женой, которая была сильнее его характером и умела совершать решительные поступки. Сама мысль о том, что Лариса Николаевна узнает об измене, бросала его в дрожь. Пуще огня Колосков боялся беременности Воли, что было весьма вероятно, потому что они никак не предохранялись и появление дитя регулировалось лишь Божьей волей. Постепенно Колосков избрал простую тактику затягивания свиданий и стал появляться в Ветошкине все реже и реже. Правда, свои появления он обставлял как полагается: привозил подарки, вел себя исключительно нежно, но от внимания Воли не ускользнуло и то, что он совсем перестал говорить о своих чувствах. Девушка не спала по ночам, пытаясь понять, что происходит. Она перебирала всякие варианты поведения, хотя все они были наивными. Воля и представить себе не могла, какими цепями Колосков прикован к семье и какие последствия для него может иметь их роман. Но постепенно в ней заговорил голос, который достался ей по крови. «Надо действовать, надо бороться за себя» – шептал ей этот голосок. День ото дня он становился все навязчивее и настал момент, когда доведенная до отчаяния Воля решила действовать. Однажды, в один из дней позднего августа она оказалась в квартире Колоскова, когда там находилась только Лариса Николаевна. Добродушная и хлебосольная женщина приветливо встретила девушку, усадила за стол и стала собирать угощение. Однако Воля не была настроена на задушевный разговор. Она сидела насупившись, уставив глаза в одну точку.

– Что с тобой, девочка, что случилось? – Спросила Лариса Николаевна, обняв ее за плечи.

– Мы с Владимиром Дмитриевичем любим друг друга – выпалила Воля, глядя в пол.

Лариса Николаевна ослабла в ногах и опустилась на стул рядом с Волей.

– Что ты говоришь, Волечка, не понимаю тебя…

– Мы любим друг друга – повторила Воля и заплакала – только он Вас боится…

– Как это… боится?

– Он бы меня взял, потому что любит. А Вы ему развода не дадите…

Дайте ему развод…пожалуйста…

Лариса Николаевна изумленно смотрела на девушку и никак не могла понять, что происходит. Она хорошо знала слабость мужа к женскому полу. Колосков не пропускал ни одной возможности при случае забраться под чужую юбку. Но всегда был осмотрителен и в серьезные отношения не ввязывался. Несколько раз за их совместную жизнь Ларисе Николаевне приходилось всерьез одергивать мужа, но чтобы такое…Наверное, девушка преувеличивает.

– Так ты что, живешь с ним?

Закрыв лицо рукой, Воля кивнула.

– А сколько тебе лет?

– Семнадцать исполнилось…

Лариса Николаевна вышла в спальню и прилегла на кровать. Сердце жгло каленым железом. Она почувствовала, что на лбу выступили капельки пота, тело стало непослушным. «Надо взять себя в руки. Надо успокоиться. Девочка не виновата. Это все он…». Полежав несколько минут, Лариса Николаевна вышла из спальни, зачерпнула ковшиком воды из ведра, сделала несколько глотков и снова села рядом с Волей.

– Ну, хорошо. Не плачь. Взрослая уже. Видишь, я же не плачу. Оставайся у нас, подождем, пока Владимир Дмитриевич с работы придет. А там и поговорим.

Потом она оставила Волю одну в доме и ушла к соседке. Сидеть и ждать вместе с девушкой ей было невыносимо. Когда стемнело, она вернулась и заварила чай. Молча пили из фаянсовых чашек, не глядя друг на друга. Будь на месте Воли взрослая женщина, Лариса Николаевна, может быть постаралась бы узнать от нее побольше подробностей любовной связи. Но сейчас ей этого не хотелось, настолько проста была эта история. Девчонка клюнула на похоть ее мужа и вообразила, что между ними любовь.

Наконец по окнам избы пробежал косой свет фар автомобиля, хлопнула дверь «эмки» и затем послышался звук шагов Колоскова. Он вошел усталой походкой и как вкопанный встал на пороге, увидев Волю, сидевшую на диване и жену, расположившуюся за столом. Воля смотрела в темный угол комнаты, а Лариса Николаевна сверлила его немигающим взглядом. Колосков все понял, снял пиджак, бросил его на кровать и тихо спросил:

– Что здесь происходит?

– Этот вопрос я хотела поставить тебе – так же тихо ответила жена – расскажи мне, что происходит.

– Я, конечно, расскажу, только позвольте мне узнать, зачем сюда пришла Воля. Волечка, в чем дело?

– Я больше не могу так жить. Не могу – девушка сорвалась на плач. – Я думала, что любовь – это счастье. Оказывается, что любовь – это беда. Почему мы должны прятаться и врать, почему? Я все рассказала Ларисе Николаевне.

– Да, дорогой. Она все рассказала. Теперь я знаю, что у тебя несовершеннолетняя любовница и ты последняя скотина.

– Выбирай выражения, Лариса. Не давай себе волю.

– Ну, да. Волю себе давать можешь только ты. Скажи мне, во сколько мне обойдется твой блуд? Ты бросишь меня?

– Что за чертовщина. Я не готов к такому разговору.

– Ну, да. Кое к чему ты готов в любом положении. А к разговору не готов. Раньше я терпела твои проделки. Всех моих подруг перетоптал, мерзавец. Но, хватит. Заявлю в обком и пусть с тобой разбираются.

Потом она повернулась к Воле:

– А ты, дорогуша, скоро получишь своего возлюбленного. Без работы, без угла, без штанов. Его выкинут из партии с позором, этого коммуниста-руководителя. И начинайте себе жизнь в шалаше.

Колосков хлопнул по столу ладонью:

– Хватит! Хватит устраивать здесь сумасшедший дом. Да, попутал меня бес с девчонкой. Но я и думать не думал о разводе! Что ты на меня уставилась? Осуждаешь? Осуждай! Слаб. Слаб, не могу мимо красивой женщины пройти. Что мне теперь делать? Оскопиться что ли?

Потом он обернулся к Воле:

– Солнышко мое, прости меня. Не можем мы счастливого брака построить, потому что исключат меня из партии и стану я безработным босяком. Какой тогда будет счастливый брак? Я с семьей останусь.

– А как же я? – повысив голос спросила Воля? – Я то, выходит, никому не нужна? Попользовались мной, Владимир Дмитриевич, и выбросили!!!

– Но ведь по взаимному согласию.

– Нет, ты мне обещал, обещал. Любить обещал всю жизнь, я ничего не забыла. Обманул!

Девушка зарыдала во весь голос.

К ней подсела Лариса Николаевна:

– Успокойся, девочка. Это в жизни обязательно случается. Все мы проходим через первую любовь, через первые страдания. Ты не первая и не последняя. Конечно, он негодяй. А кто из них ангел? Все они одним миром мазаны. Смирись, девочка, здесь нет другого выхода…

– Вам хорошо говорить, он с Вами останется. А я? Я одна во всем мире и он меня обманул…

– Ничего, ничего. Все у тебя будет. И муж и любовь и семья и дети.

Разговор продолжался далеко за полночь. И чем больше они говорили, тем больше Воля понимала, что оказалась случайным человеком в этой семье, которая и не думала распадаться. Поначалу она хотела пригрозить письмом в партийные органы, а потом подумала, что ничего хорошего из этого не выйдет. Зато она лишится помощи Колоскова.

Наконец они легли спать. Воля с Ларисой Николаевной в доме, а Колосков ушел в сарай, где благоухала разнотравьем копна свежего сена.

Рано утром, когда на Востоке еще только пробиваются первые светлые полосы, Воля вышла из дома. Она не стала дожидаться завтрака и обещанной Колосковым машины. Постояв на пороге, девушка глубоко вдохнула утренний воздух и пошла в направлении Ветошкина. На сарайчик, где спал Колосков даже не взглянула. Она закрыла за собой калитку и не спеша пошла по дороге, присыпанной мелкой пылью. Спиной чувствовала, как из-за занавесок ее провожает взгляд Ларисы Николаевны и поэтому гордо распрямилась и сделала свою поступь увереннее. Когда Воля достигла Пьяны, она разделась донага и прыгнула в ее быстрые светлые воды. Холодная вода омыла ее с головой и принесла в тело чувство животной радости. Это была радость молодого и сильного человека, одолевшего свою первую сердечную невзгоду. Жизнь и вправду, обещала еще очень много хорошего и интересного. Только одного Воля больше никогда не будет делать – полагаться на мужчин и верить в их любовь. Теперь она постарается быть хозяйкой положения.

Булай и Кулиш

Тов. Снегову. Сов. секретно

На очередной встрече агент «Ричард» сообщил, что один из имеющихся у него на связи источников вышел на группу лиц, которая якобы работает под контролем англо-саксонских тайных обществ и была напрямую замешана в подготовке террористического акта 11 сентября 2001 года.

«Ричард», являясь убежденным патриотом США, выражает намерение провести самостоятельное расследование этой информации, не посвящая в замысел собственное руководство. Он предполагает, что тайное общество имеет своих людей в ЦРУ и Пентагоне, поэтому намерен соблюдать строжайшую конспирацию в расследовании.

Для этого источник предполагает использовать своего надежного агента из германской криминальной полиции «Марка» и его вспомогательного источника «Клина». В настоящее время «Ричард» разрабатывает план операции. Мы полагаем, что полученная источником информация может представить интерес как с точки зрения освещения обстоятельств теракта 9/11, так и с точки зрения выхода на представителей тайных кругов, разрабатывающих новые масштабные планы международного терроризма. «Ричарду» даны рекомендации по созданию легендированной группы «добровольных борцов с террористами», которая на свой страх и риск вступает в единоборство с тайными обществами.

Конкретное подключение к работе источника осуществим в случае согласия Центра и получения конкретных рекомендаций.

Литвин

Сов. секретно

т. Литвину

Данные об участии британских и американских тайных структур в террористическом акте 911 поступали к нам ранее из различных источников, однако полной картины до сих пор не имеется. Сами обстоятельства теракта не оставляют сомнений в том, что как в ЦРУ, так и в министерстве обороны США существуют секретные организации, имеющие собственные центры управления. Одним из серьезных доказательств этого является тот факт, что управляемые взрывы башен-близнецов были проведены с использованием большой массы взрывчатки, которая закреплялась по несущим конструкциям специалистами высокой квалификации. Наличие в башнях многочисленных прикрытий ЦРУ заставляет предполагать, что именно сотрудники данного агентства имели наилучшую возможность сделать это.

Проникновение в структуру заговора представляет актуальный разведывательный интерес. По имеющимся в Центре данным, именно эти структуры системно участвуют в подготовке других провокаций, предшествующих началу локальных и региональных войн.

В этой связи заинтересованы в разработке «Ричардом» нелегальных структур, в том числе и британских тайных обществ с целью создания в них агентурных позиций. Просим обратить особое внимание источника на «Великую объединенную ложу Англии» Справку и рекомендации высылаем отдельно.

Желаем успеха, Снегов.

Совершенно секретно

Тов. Снегову

Совместно с «Ричардом» нами составлен поэтапный план разработки британского тайного общества (далее «Склеп») в целях получения информации о его воздействии на политику правительств англо-саксонских государств.

В целях реализации плана «Ричард» создал своей агентуры легендированную группу «Международная антимасонская лига» под руководством «Марка», которой поручено искать выходы на членов «Склепа» с целью их вербовки для получения информации по его деятельности. Справку на группу направляем отдельно.

Литвин

Отец Петр и Уваров

Странным образом складывалась судьба Виктора Уварова. Он, неверующий в Бога, тем не менее, ощущал, что жизнь его течет по какому-то неизведанному плану, независимо от его личных желаний и представлений. И теперь главным действующим лицом в его жизни стал отец Петр, который превратился в его постоянного собеседника во время приездов во второе отделение. Виктор ловил себя на мысли, что его тянет туда, и каждая встреча со священником становится глотком свежего воздуха. Они начали говорить настолько доверительно, что подслушай кто их разговоры и донеси «куда следует», обоим бы не поздоровилось. Но так устроен человек. Он нуждается в правде и если правда оказывается где-то рядом, он стремится к ней, забыв про все.

Больше всего Уварова волновало происходящее в стране. Он видел, что так не должно быть, но не знал, как быть должно. Выстраивая в голове известные объяснения происходящему, он сразу же наталкивался на иную точку зрения отца Петра.

– Согласитесь, Павел Николаевич, ведь сейчас идет обострение классовой борьбы, так?

– Я бы так не стал утверждать. На сегодня все классовые враги уже запуганы и уничтожены. Сегодняшние репрессии являются отражением другого столкновения. Можно сказать, столкновения цивилизационного.

– Какого, какого?

– Цивилизационного. Все победители разделились на группы и борются за власть. Все они мечтают о власти. О безраздельной власти. Какие бы революционер на себя покровы не натягивал, будь он сталинцем, троцкистом, бухаринцем или кем еще, главное, что владеет его разумом – это жажда безраздельной власти. Вот это и есть цивилизационный признак всех марксистов.

– Как это?

– Власть над людьми является наибольшей ценностью западной цивилизации. Почитайте Шекспира, у него почти в каждой пьесе речь идет именно об этом и раскрыта душа европейца с удивительной глубиной.

– Но вопрос о власти в конце концов универсален!

– Здесь Вы ошибаетесь. Вопрос о власти – это оселок, на котором проверяется истинная вера человека. В Европе можно и не проверять, там все понятно. А вот в России Николай Второй добровольно отказался от власти. На его месте любой европейский король залил бы страну кровью, но власть добровольно не отдал бы. Только по принуждению! А Николай отдал добровольно, потому что он был истинно верующим человеком и пожертвовал собой для того, чтобы предотвратить кровавую резню среди русских людей. Правда, жертва его не помогла, но он поступил по Богу и по Совести. Вот в Вам цивилизационное отличие и, он был в этом смысле на голову выше своих губителей.

– Что Вы имеете в виду?

– Вот смотрите, в каких условиях живут заключенные? В нечеловеческих, так ведь? А они люди. Православное самодержавие таких условий для осужденных не создавало. Политические вообще не в лагеря, а на поселения отправлялись. Что же получается? Получается, что сегодняшние коммунисты опустились в своем цивилизационном состоянии ниже предшественников. Прямо скажем, в средние века. В стране царит атмосфера страха. Точно также как при Святой Инквизиции, могут схватить и убить за одно неосторожно сказанное слово. Что же случилось? А случилось то, что к власти пришел тиран, который построил инквизиторский аппарат насилия. Сегодня настоящего правосудия в нашей стране нет, Вы сами знаете. Сила везде господствует. Сила и неправда в интересах диктатуры.

А кого этот аппарат в первую очередь преследует? Во-первых, претендентов на трон вроде троцкистов и бухаринцев. Это такие же хищники как сама власть. Во вторых всю просвещенную публику, знающую, что диктатура – это плохо. Грамотных интеллигентов, творческих людей и так далее. А заодно и православное духовенство, для которого марксизм является воплощением сатанинского замысла. Поэтому на самом деле сейчас происходит столкновение трех цивилизационных потоков. На первом плане столкнулись представителей космополитической революционности, во главе которых стоял Троцкий и национального диктаторского режима, нацеленного на создание безбожной империи с безбожным императором, который возглавил Сталин. Ни один из них для русского человека не лучше другого. А третий поток, почти уже уничтоженный, православный, попал между двумя этими жерновами. Сейчас диктатура уже одержала победу над троцкистами и бухаринцами. Скоро всех представителей космополитической революционности окончательно уничтожат и наступит время Великого Государя Иосифа Беспощадного. Надо только заметить, что Господь издевательства над собою не попускает: те революционеры – космополиты, которые разрушали православную цивилизацию, сегодня гибнут от руки средневековой тирании. Вот уж, действительно, страшное наказание. Они, атеисты, не верили в Страшный Суд на небе, а он их настиг на земле.

– С этим можно согласиться, но почему Вы и другие безвинные тоже оказались под этим катком?

– Какой же я безвинный? Я-то уж виноват в полной мере. Человек я духовно грамотный, знающий прекрасно, что такое цена веры и как эту цену надо защищать. И где я, молодой священник, был в семнадцатом году? Пошел защищать самодержавие и веру? Попытался поднять за собою прихожан? Нет, не пошел, нет, не попытался. Так же как и тысячи других священников. Мы, духовные пастыри, несем сегодня ответ за свою растерянность, за нерешительность, за трусость. Неважно, чем бы закончилось объединенное выступление церкви против революции, если бы оно состоялось. Может быть, разгромом, Скорее всего, разгромом, потому что народ был уже предельно развращен. Да, так. Но мы погибли бы с честью и подали великий пример новым поколениям. Великий, исторический пример православия, как духовного человеческого стержня. Когда нибудь церковь все равно возродится, Но если бы перед будущими поколениями стоял пример героизма духовных отцов, это возрождение произошло бы быстрее. А теперь мы несем то наказание, которое заслужили и при этом самое страшное еще впереди. Как нас примет Господь на том свете – большой вопрос. А ведь в случае протеста такой вопрос бы не стоял.

– А простые прихожане?

– Невинные маленькие люди? Разница, конечно, есть. Но не такая уж и большая. У каждого человека есть совесть, по которой он измеряет и себя и других. Ну, не понял поначалу маленький человек, какая власть к нему пришла. Зато потом хорошо рассмотрел. И что? Полыхнуло в Тамбове крестьянское восстание. Огромное восстание, настоящая война. Подхватили его нижегородцы? Нет! Отчего, может они сладко жили? Какое там! Голодуха. Зато голодали по поговорке «моя хата с краю, ничего не знаю». Не помогли соседям, не откликнулись на другие бунты. Ну и получайте, коли такие хитрые.

– И, правда, средневековье. Тогда крестьяне Пугачева не поддержали, который хотел Екатерину сковырнуть, а теперь….

– Да. Господь сделал человека человеком не для того, чтобы он ничтожным червяком прикидывался. Господь собою великий пример борьбы с неправдой подал, а мы как слепцы этот пример не видим. Оттого с нами как с червяками и обходятся.

– Интересно вы о цивилизациях рассуждаете. Ну а дальше то как дело будет выглядеть?

– Дальше Европа окончательно от марксизма освободится. И какой-нибудь другой «изм» себе выдумает. А мы еще долго в средневековье побарахтаемся. Потом начнем опять что-нибудь свое делать, а Европа нам со своей стороны свой «изм» начнет подсовывать.

– Выходит, наши правители всегда на Европу будут равняться?

– Кажется Карамзин сказал: «При крепостном праве мы были под гнетом чужой воли, а после – под гнетом чужой мысли». Великая правда в его словах! И до тех пор будем находиться под гнетом чужой мысли, пока не вернемся к осмыслению мира через Бога. Если мы русские люди ощущаем под собою землю и знаем, что она вращается вокруг какой-то оси, то для нас эта ось – вера в Господа Иисуса Христа. Только она дает правильное осмысление мира. Другого не дано.

После этого длинного разговора Виктор осознал, что отец Петр не просто принес ему новое понимание жизни. Случилось нечто большее – в его молодой душе образовалось неприятие происходящего. Теперь он рассматривал заключенных не как врагов народа, а как людей, чьи судьбы попали в жернова страшной исторической схватки. Уваров понял и другое: подобные жертвы были неизбежны и в том случае, если бы верх взял Троцкий. И парадоксальным образом, он репрессировал бы опять тех же по большому счету не нарушивших закон людей по причинам их несоответствия доктрине «перманентной революции». Только места репрессированных стали бы занимать не троцкисты, а сталинисты. «Значит дело не в той власти, которая пришла в результате революции, а в том, что случилась сама революция – думал Виктор – а случилась она потому что мы всем миром перекосили устройство прежней России».

Вместе с тем, молодой чекист видел, что ни заключенные, ни лагерное начальство не понимают реальных причин происходящего. Для них все выражалось либо в понятиях «несправедливо осужденный», либо «враг народа». Таких как отец Петр были единицы и в сердце Уварова выросло желание как только можно защищать старика. Он быстро определил, что главным врагом священника является лейтенант Сикора. Его отношения с заместителем начальника отделения оставались на начальном уровне. Виктору был несимпатичен этот угрюмый офицер, а тот в друзья не навязывался. Друзей у него вообще не было и, казалось, все свое свободное время он проводил с собаками, которых довел до состояния управляемых машин. По всей вероятности, умные животные тоже осознавали свое особое положение в зоне и ходили по ней величавой походкой хозяев.

Инстинктивно угадывая предстоящее столкновение с Сикорой, Виктор навел о нем справки через свои возможности и узнал, что тот грешит разведением «стукачей», хотя такая обязанность ему не вменялась. Более того, право на агентурно-оперативную работу имел только оперуполномоченный НКВД и тот, кто перебегал ему дорогу, мог иметь серьезные неприятности. Но это по уставу, а на практике в лагерях ГУЛАГ начальство сплошь и рядом заводило осведомителей, независимо от того, было это ему позволено или нет. Разница была лишь в том, что оперуполномоченный должен был вести на осведомителя досье и отражать в нем работу с ним, а начальник зоны обходился без формальностей. Тем не менее, то, что Сикора вербовал «стукачей», являлось пунктиком, за который можно было при случае зацепиться. Случай такой вскоре представился.

Уваров получил информацию, что Сикора активно собирает сведения на отца Петра и по всей вероятности готовит против него какую-то акцию. Возможное нападение Сикоры на священника могло выглядеть только двумя способами: либо его осведомитель по команде вываливает лагерному начальству кучу компрометирующего материала на заключенного, либо лейтенант устраивает над ним личную расправу с помощью псов. Плохо зная Сикору и не будучи в состоянии предугадать его поведение, Уваров решил действовать наверняка и запретить ему работать по священнику. Однажды во время своего пребывания в отделении, утром после развода, когда наступает пауза в жизни лагерного начальства, он послал дежурного заключенного разыскать Сикору, а сам стал готовиться к встрече с ним. Понимая, что встреча будет трудной, он пытался собрать все свои моральные силы в кулак и думал о предстоящем разговоре. Ощущая сильное напряжение, он вдруг поймал себя на мысли, что надо перекреститься. Станет легче. Виктор повернулся к углу, в котором не стояло никаких икон, вообразил, что там стоит икона Спасителя и вдруг почувствовал, что рука его словно налита чугуном. Рука не слушалась его и он с внутренним изумлением увидел, что наложить на себя крестное знамение очень трудно. Он не знал, получилось ли бы оно тогда, если бы не шаги Сикоры в коридоре. Шаги звучали громко и уверенно, словно предвестие начинающейся схватки. И рука его сама поднялась ко лбу…

Сикора вошел не здороваясь и не снимая фуражки. Лицо его выглядело словно окаменевшая маска безразличия. Он явно понимал, что сейчас предстоит. Но Уваров был уже достаточно опытен, чтобы с ходу принять предложенный вид прямого фехтования. С этим еще успеется. Он улыбнулся и широко развел руками:

– Выбирайте любой стул, Станислав Брониславович…посидим, поговорим.

Сикора продолжал стоять, но со скрытой издевкой произнес:

– Предпочитаю стоять в присутствии столь высокопоставленных персон.

Он пришел для открытого столкновения. Если иметь в виду, что это было столкновение с оперуполномоченным «органов», проводивших страшную «чистку» по всей стране, такое поведение говорило о силе характера. Виктор понял, что играть в тактические игры с этим человеком бесполезно. Поэтому он решил перейти в атаку. Он сел, помолчал, затем закурил и задумчиво проводил взглядом клуб синеватого дыма. Затем сказал спокойно, в растяжку:

– Я послал запрос на Вас Станислав Брониславович. Что-то много у Вас в биографии неясных моментов. Взять хотя бы родословную…

Ему показалось, что Сикора внутренне дрогнул, хотя продолжал сохранять на лице высокомерную и холодную мину. На самом деле у Уварова не было никаких серьезных зацепок за обстоятельства биографии лейтенанта, за исключением одной мелочи: он происходил из местности, где когда-то были расположены лагеря красноармейцев, захваченных в плен во время польско-советской кампании 1920 года. Лагеря были огромные и власти привлекали местных жителей к работе в них надзирателями и прочей легерной прислугой. Часто случалось так, что именно эти работники отличались особыми издевательствами над пленными и доводили их до голодной смерти, отбирая последние крохи. Как знать, может быть, Бронислав Сикора как раз с такой стороны себя и показал. Судя по той ненависти, какую демонстрирует его сынок по отношению ко всему русскому…

– Так вот, ответ на мой запрос придет попозже, а пока я хочу сказать Вам о другом. Вы активно вербуете осведомителей в отделении. Кто Вам это санкционировал?

– А кто мне это запретил? Это люди, которые добровольно исполняют свой гражданский долг.

– Судя по всему, у Вас гражданский долг выполняют не только люди, но и собаки. Ведь они нападают именно на тех, на кого указывают Ваши осведомители. Вы, наверное, забыли, что живете при советской власти, у которой нет такой системы наказания, как стукачи в связке с собаками. Если Вам непонятно, что Вы нарушаете социалистическую законность, то я могу помочь этой беде с помощью вышестоящей инстанции.

– Меня не запугать такими угрозами. Тем более тем, кто связался с антисоветски настроенными попами.

– Ах, вот оно что! Тут налицо попытка вмешаться в оперативный процесс. Вы выслеживаете, с кем работает лагерный оперуполномоченный, это уже статья. Исходя из тех прав, которые я здесь имею, приказываю Вам прекратить вербовку осведомителей, а псов ликвидировать как опасных для жизни и здоровья персонала.

После этих слов Виктор увидел, как бледно-серые глаза Сикоры затянулись пеленой бешенства, руки его жались в кулаки, губы задрожали. Затем, преодолев себя, Сикора процедил сквозь зубы:

– Говном подавишься, пся крев – и вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь.

Виктор знал, что он будет делать, поэтому вызвал дежурного и сказал:

– Следуй за лейтенантом на расстоянии и смотри в оба. Если увидишь, что он спускает на кого-нибудь собак – сразу ко мне.

Через пять минут дежурный влетел к нему в кабинет:

– Лейтенант ведет куда – то попа из цеха. Похоже, за бараки…

Виктор проверил барабан своего нагана и поспешил к пятому бараку, за которым уже скрывались фигуры офицера и священника вместе с собаками. Чуя неладное, он бросился бежать, но когда завернул за угол, то увидел лежащего на талом снегу отца Петра, горло которого рвала овчарка. Сикора стоял поодаль, держа на поводке второго пса. Увидев Уварова, он отпустил поводок и указывая на оперуполномоченного скомандовал «фас». Огромный пес, сжимаясь и разжимаясь как стальная пружина, помчался на Виктора и прыгнул на него, заученно нацелив лапы в грудь. Уваров выбросил руку с револьвером вперед, поймал стволом грудину зверя и успел выстрелить два раза. Пес с воем упал, придавив собой чекиста. Едва Виктор свалил с себя труп первого пса, как увидел разинутую пасть второго, целившегося схватить его за горло. Он снова выстрелил почти наугад, угодил псу в пах и тот обрушился рядом, перевернувшись на спину.

«Сикора вооружен, будет стрелять» мелькнула в его голове мысль и, перекатившись по снегу, он не поднимаясь выстрелил в лейтенанта, который подбегал к нему с револьвером в руках. Пуля ударила в живот, и словно наткнувшись на невидимую преграду, Сикора рухнул на колени. Лицо его исказила гримаса невыносимой муки, но с трудом подняв револьвер, он пытался навести его на врага. Виктор еще раз перекатился по снегу и выстрел лейтенанта ударил в снег рядом с ним. Уваров приподнялся на левом локте, чтобы еще раз выстрелить и увидел, что его противник рухнул лицом в снег, и у его живота растекается кровавое пятно.

Виктор хотел встать, но вдруг почувствовал, что совершенно обессилел. Он на коленях подполз к отцу Петру и увидел, что лицо священника уже заострилось и стало непривычно чужим. Горло его было разорвано вместе с трахеями.