Текст книги "Ось земли"

Беременность Воли

Наступил 1939 год. В техникуме его праздновали шумно и весело. Студенты чутко воспринимали ритмы страны, а страна находилась на подъеме. Газеты трубили о свершениях строек социализма, армия демонстрировала танковые и авиационные армады, крестьянство пересаживалось на механическую тягу. Комсомол и пионерия стали главными властителями дум молодежи и она едва ли кто из студентов мог подумать о том, что где-то в лагерях и темных уголках столичных квартир существовали остатки тех сил, которых Сталин подверг беспощадному преследованию. Среди этих сил было много людей, не преступивших закон и вся их вина заключалась, как правило в том, что они имели отличные от сталинистов взгляды на происходящее в стране. Теперь они были сломлены и бессильны, но у всех у них появилось объединяющее начало, о котором не хотел думать вождь: жестокая ломка инакомыслия породила ненависть не только к нему, но и к той власти, которую он строил. Эта ненависть спряталась до поры до времени в московских и питерских квартирах интеллигенции и лишь обитавшие в них дети напитывались ее миазмами, чтобы став взрослыми, отомстить за родителей разрушением всего советского строя. Сталин совершал великие достижения и делал великие ошибки. Одна из самых больших его ошибок заключалась в организации широкого преследования оппозиции по принципу «лес рубят – щепки летят». Этих щепок было много, и, превратившись во врагов Сталина, они постепенно становились детонатором исторического реванша.

Однако в Ветошкине таковых не числилось и праздники проходили в том, новом, советском стиле, который надолго станет стилем жизни нескольких поколений. Сплоченная кампания окояновцев соединилась с выходцами из близлежащих сел и устроила в комнате Воли новогодний вечер. Собрали вскладчину закуску, вынули из сундучков припрятанный до случая домашний самогон, украсили комнату вырезанными из чайной серебряной бумаги листьями и зайчиками и сели за стол. Сначала танцевали под гитару и гармонь. А в двенадцать затихли, стали слушать новогоднее обращение Молотова по радио. Черная бумажная тарелка хрипела и трещала, но голос руководителя можно было разобрать. Он говорил об успехах советской власти, ее несокрушимой мощи и уверенной поступи в будущее. Затем раздался бой курантов. С криками «Ура!» ребята подняли стопки с самогоном и выпили. Затем снова начали танцевать. В комнате царило феерическое веселье. Севка веселился заодно со всеми, однако замечал, что Воля держится как-то необычно и по большей части сидит на кровати. Удивительного здесь было мало. Теперь весь техникум знал, что Хлунова является городской задавакой, с которой по-простому не поговорить. Она всегда может неожиданно вспылить или отбрить за неудачно сказанное слово. Открытому и веселому парню совсем непросто с такой подругой. По всеобщему мнению, они не очень подходили друг другу. Сегодня Воля держалась особенно отчужденно и всем своим поведением хотела привлечь внимание Булая. Ей нужно было, чтобы тот заметил ее особое состояние и сам начал разговор о причинах. Причины же были весьма серьезными. Она почувствовала, что несет в себе ребенка. Правда, вопрос об отцовстве был для нее не совсем ясен. С Колосковым Воля встречалась довольно редко. Обычно Владимир Дмитриевич приезжал в техникум без водителя. Приезды всегда случались вечером, когда занятий уже не было. Сделав дела, выезжал на окраину села и прятал машину среди разрушенных графских конюшен. Через полчаса туда подходила Воля и они лихорадочно соединялись прямо в машине. Все случалось быстро и совсем скоро Хлунова уже снова была в техникуме. Она не знала, догадываются ли о происходящем ее подруги, но надеялась, что не догадываются, ведь у всех на устах был ее роман с Булаем.

Наконец Севка подошел к ней и спросил:

– Тебе нехорошо, что-то стряслось?

Она кивнула:

– Стряслось.

– Выйдем, поговорим?

Они вышли в коридор и сели на подоконник. Воля вынула из кармашка юбки носовой платок и молча заплакала, аккуратно промокая слезы.

– Я беременна.

Севка смотрел на нее будто не понимая, о чем речь. Он уже несколько месяцев сожительствовал с девушкой и никогда всерьез не задумывался о последствиях. Блаженное состояние души сделало его ленивым и самодовольным. Он существовал так, как наверное люди могут существовать очень редкие периоды в своей жизни. У него все было хорошо, и он поднимался и ложился спать не потревоженный чем либо. Теперь все круто менялось. У них будет ребенок. Первоначальная растерянность прошла и парень обрадовался:

– Отлично! Будет сын!

– Сева, мы же учимся.

– Ну и что? Поедешь рожать к моим. А попозже я подъеду. Будем жить-поживать и добра наживать.

Воля внутренне расслабилась. Она побаивалась сообщить Булаю о беременности, но все обошлось. Значит, теперь можно завести речь и о женитьбе.

– Мы не расписаны.

– На весенних каникулах распишемся, это быстро делается.

– Меня даже твои родители не знают.

– Вот беда, узнают. Поедем к ним с ближайшей оказией и узнают.

Они вернулись в комнату, где веселье шло полным ходом. Теперь Воля тоже танцевала и подхватывала застольные песни.

В жизни Севки начался новый этап – он стал привыкать к мысли, что скоро станет отцом. Состояние это приносило ему благостную расслабленность и светлое восприятие всего происходившего вокруг. Он не замечал даже того, что несмотря на беременность, Воля относилась к нему все холодней и холодней. Парень списывал эту холодность на ее особенное состояние, хотя беременности было всего несколько недель сроку и Воля переносила ее без труда. Она с затаенным чувством напряжения ждала знакомства с Севкиными родителями, потому что инстинктивно понимала, что от них очень многое зависит в ее дальнейшей судьбе. Главное для нее сейчас заключалось в том, чтобы создать будущее для себя и ребенка.

Наконец настал праздник 8 марта и техникум распустили на трехдневные каникулы. На дороге еще уверенно держался зимник и окояновцы добирались домой на санях. Выехали поутру под звуки капели, звонко извещавшей о конце зимы. Воля полулежала в сене, закутанная в тулуп, чувствовала на животе теплую руку Севки, который притулился рядом, смотрела в синее мартовское небо и грустные думы чередой проходили через ее голову.

Да, ей не повезло в самом начале жизни. Она родилась в благополучной семье и имела все шансы добраться до хорошего положения. Ведь не случись трагедии, перед ней открылся бы путь в любой горьковский институт, а затем и престижная работа была бы обеспечена. Престижная работа, интеллигентный муж, большой, красивый город, культурная жизнь. Все это было вполне достижимо. Но трагедия перечеркнула будущее черной жирной полосой. Вместо престижной работы и приличного мужа впереди жизнь в грязном Окоянове или еще хуже, в деревне, с нелюбимым человеком в ранге аж колхозного агронома, воспитание босоногих и чумазых детей, которые будут играть с козами и свиньями…Да и этого еще надо достичь. А то, не дай Бог, не так будущей свекрови слово скажешь, и ляжет она поперек женитьбы…

Отец и мать встречали молодых на пороге. Севка заранее передал с оказией весточку о том, что приедет с невестой. Родители улыбались гостям, но в их глазах читалось пристальное внимание к девушке. Какова она, что за пара будет нашему сыну?

Сходили с дороги в специально для них протопленную баньку и затем вернулись в дом розовые от жара и березового веника. Сели за стол, начали неторопливый застольный разговор. На сей раз его вела мать Севки, Анна Егоровна. Она подала гостям куски горячего пирога с гречкой, налила молока.

– Слава Богу, стали жить по человечески. Есть чем гостей попотчевать да и сами не голодаем. Слава Богу. Кушайте, кушайте, Волечка. У нас все по деревенскому, все просто.

Воля уже успела мельком осмотреться и понять, что это правда. В севкином доме стояла простая мебель местной выделки, кованые сундуки для белья, горка для посуды, железные кровати с коваными же решетками, на некрашеных полах лежали домотканые половики. Единственным украшением комнаты был двухведерный никелированный самовар с медалями, доставшийся семье по наследству. В красном углу, перед киотом мерцала лампада, на стене висело несколько старинных фотографий и часы-ходики. Дом по деревенским понятиям был просторным. В нем имелась одна большая и две маленьких комнаты, разделенных дощатыми перегородками, а также кухня с большой печью, способной уместить на лежанке четырех взрослых человек. На кроватях горой лежали подушки с вышитыми наволочками, на печи, за занавеской, сохли валенки, источавшие запах мокрой овчины. За печью, на скамье хозяйка поставила бадьи с приготовленным на утро кормом для животных. Из этого угла также наплывал кислый запах свекольного и картофельного варева.

Вся эта картина вызывала у Воли раздражение, но она через силу улыбалась и кивала головой.

– Ну что Вы, Анна Егоровна. Ваши угощения для нас одно объедение. В техникуме не балуют.

– Знаю, знаю, Сева рассказывал. А все же лучше, чем никак. Кормят, все таки. Вон Сева какой на овсянке вымахал – выше отца. Да и в плечах тоже не хлипкий. Ты сама-то ведь городская, я слышала. Небось, нелегко к нашей жизни привыкать?

В разговор вмешался Севка:

– Мам, у нас разговор посерьезней будет. Жениться мы хотим.

Родители, конечно, знали, что коли сын везет невесту, то дело пойдет к этому. Но чтобы так сразу….

– Как то неожиданно сынок – вступил в разговор Дмитрий Степанович. А как же вы устраиваться думаете?

– Воля осенью родит. Вот от этого и будем танцевать. Я закончу учебу, пойду работать, пока в армию не заберут. Воля со мной. А как заберут – с вами будет жить. С ребенком.

– Родители слушали сына слегка оторопев. Он был для них еще несмышленышем, совсем недавно покинувшим родительский дом. И тут вдруг такое. В тоже время, удивляться было нечему. В крестьянстве всегда рано женились и обычай этот пока сохранялся. Севке в этом году стукнет девятнадцать – не такой уж и зеленый возраст. Да и невеста не ребенок.

– Ну, что ж Сева, Воля, вы уже взрослые, знаете, что делаете. Коли решили, значит так тому и быть – молвил старший Булай. А тебя, Волечка мы с радостью в свой дом примем. Лишь бы между вами все было хорошо.

Дмитрий Степанович сказал последнюю фразу с нажимом. Девушка ему не понравилась. Он понял, что она играет первую скрипку в отношениях с сыном и имеет тяжелый характер. Он давал Воле понять, что понял ситуацию и смотрит за ней. Воля тоже почувствовала смысл сказанного и напряглась. Ей не понравились проницательные карие глаза будущего тестя. Этот похожий на цыгана мужик был не из простых. Он грамотно говорил и прожигал своими глазами насквозь.

Незаметно за разговорами наступил вечер. Стали собираться спать. Анна Егоровна постелила гостям в маленькой комнате одну кровать. Чего уж тут спать раздельно, коли ребеночка сделали. Хотя сердце ее протестовало – не по-христиански все это. На следующий день молодые отправились в Окоянов к севкиным дружкам праздновать Международный день женщин и вернулись поздно вечером. Воля порядком устала и запросилась спать. Хозяйка разобрала ей постель, а Севка сел с матерью на кухне чаевничать. Сначала в полголоса разговаривали обо всем на свете, а когда из за перегородки послышалось тоненькое посапывание крепко уснувшей Воли, мать осторожно завела разговор о ней.

– Знаешь, сынок, я старая уже стала, наверное новых порядков не пойму. Но ты мне скажи, как так получается: ты приехал с беременной невестой, сидите рядышком за столом. Она ни разу к тебе не прислонилась, ни разу твою руку в свои руки не взяла, ни разу к тебе не приласкалась. Разве девушки любящие себя так ведут? Я вот себя помню в ту пору. Глаз оторвать от отца не могла, просто им дышала. А Воля на тебя вообще не смотрит. О своем думает.

– Ну, мам. Ей сейчас трудно. Да и стесняется она. Боится себя не так показать.

– Может быть ты прав. Дай Бог. Но я в ней особой стеснительности не заметила. Она в дом очень уверенно ступила. Да Бог с ней. Что я, старая, понимаю. Тебе видней. Когда свадебку надумали играть?

– У нее уже три месяца. Тянуть некуда. Крайний случай – на майские праздники.

– У нас это время пустое. Старый урожай подъели, нового пока нет. Трудно. Но для тебя в доску разобьемся, а свадьбу справим. Лишь бы меж вами все хорошо было. Тревожно у меня на сердце Сева, тревожно.

– Ничего, мам, все устроится.

На следующий вечер парочка вернулась в Ветошкино и студенческий быт пошел своим чередом, хотя где-то в самой глубине севкиной души залег тревожный холодок. Слова родителей не пролетели мимо его ушей.

Тов. Снегову сов. секретно

К № 3681

Характеристика на агента «Марк».

Агент «Ричард» имеет на связи собственного агента-групповода из числа немецких криминалистов «Марка». «Марк» – Иоганн Брюмер, 01.01 1944 года рождения, немец, гражданин ФРГ, начальник отдела Ведомства криминальной полиции, женат, имеет дочь, проживает по адресу: Берлин, Глокенштрассе 8. Имеет звание равнозначное полковнику, занимается оперативной работой по наиболее серьезным делам, связанным с преступлениями иностранцев. В силу своей должности постоянно посещает другие города Германии, где при необходимости может возглавить ведущееся расследование.

«Марк» родился в Дрездене, отец погиб на фронте, а мать при известной бомбежке Дрездена авиацией союзников в апреле 1944 года. Затем он рос в детских приютах Германии, а повзрослев, связал свою биографию с работой в полиции. Имеет жесткий, бескомпромиссный характер, физически силен, умеет быть беспощадным. В криминальном мире его боятся и уважают, коллеги по работе относятся с почтением. Он приближается к пенсионному сроку, но начальство пока не рассматривает вопроса о его увольнении в силу его особой ценности как криминалиста.

По политическим взглядам – сторонник возрождения сильной и нейтральной Германии, агрессивные войны США не поддерживает, с уважением относится к победе СССР в Великой Отечественной войне. Убежденный противник неофашизма.

«Ричард» сумел завербовать «Марка» на ЦРУ после теракта 9/11 в связи с тем, что многие связи террористов уходили в Германию и существовала реальная необходимость в сотрудничестве. «Марк» добросовестно помогает ему и между ними сложились доверительные взаимоотношения. Приступив к самостоятельному расследованию теракта 9/11, «Ричард» посвятил «Марка» в свои планы и заручился его поддержкой. Эта поддержка может оказаться неоценимой, потому что «Марк» в состоянии использовать в интересах «Ричарда» имеющийся у него на связи агентурный аппарат, а также при необходимости под легендой своих служебных задач привлекать силы федеральной полиции. Существенным мотивом в согласии «Марка» работать по английским тайным обществам было то обстоятельство, что Дрезден в 1944 году был уничтожен по английскому замыслу и преимущественно британской авиацией. Он вынашивает ненависть к этой стране.

Для реализации плана операции «Марк» запросил спецсредства категории «Сирень», интегрированные в детали одежды, желательно в мужскую рубашку с накладными карманами, размер воротничка 43.

Считаем возможным снабдить его указанными спецсредствами. Просим Ваших указаний.

Литвин.

Свадьба

Первомайские праздники выдались теплыми, но серенькими и дождливыми. В Ветошкинском парке по-весеннему запахли смолой старинные сосны, ивняк над Пьяной покрылся сизой дымкой развернувшихся почек. Везде царило весеннее настроение. Студенты готовились к экзаменам, крестьяне – к посевной. Вешние дожди прошли во время и дружно. Пашня подсохла, будто изготавливаясь подставить плугам свое лоно. Деревенские старики довольно кряхтели: год обещает быть удачным.

Беременность Воли стала очевидной, заканчивался уже шестой месяц. Правда, ничего кроме небольшого животика не указывало на ее особое положение. Она не располнела, была чиста лицом и в меру подвижна. После долгих обсуждений и переговоров с родителями молодые решили играть комсомольскую свадьбу в техникуме, не отягощая родственников излишними заботами.

Поздним утром первого мая в Ветошкино прибыла бричка с гостями из Окоянова. Приехали родители и старшая сестра Анна с мужем. Старший брат Севки Анатолий, давно покинувший дом, служил в армии. Волины подруги временно переселились в другие комнаты общежития, освободив молодоженам помещение. Там молодые обустроили брачное ложе, украсили комнату ранними весенними цветами и ближе к обеду собрались ехать в ЗАГС. Когда вышли грузиться в тарантас, провожать их собралась большая толпа студентов. Однокурсники обступили пару, говорили напутствия, жали руки, целовали. Наконец уселись со свидетелями в повозки и отправились в Гагино регистрировать брак. Под дугой упряжки весело звенел специально по такому случаю повешенный бубенец, оглобли пестрели цветными лентами. Следом катили еще две брички с родней и друзьями. Когда тарантас с женихом и невестой остановился у дверей ЗАГСа и они стали выгружаться, в окне расположенного рядом здания райкома Воля увидела Колоскова. Лицо его было печально и неподвижно. Потом он помахал рукой и исчез. Сердце девушки сжалось. «Убежать бы к нему» – подумала она и взяла Севку под руку.

Пожилая служащая ЗАГСа без излишних церемоний поставила штампы в паспорта молодых, выправила им свидетельство о браке и затем сказала краткое поздравление, по тону больше похожее на соболезнование. Она прожила долгую жизнь и ей с первого взгляда было ясно, каковым будет этот союз.

Родня и друзья поздравили молодоженов и отправились в Ветошкино пировать. Столы были накрыты в столовой техникума. Их украшали миски с винегретом, тарелки с солеными огурцами и вареной картошкой, бутылки с водкой и графины с компотом. На кухне готовились к подаче свиные котлеты, изготовленные из привезенного родителями мяса. Над всем этим угощением царил запах горячего хлеба, который выпекали местные пекари.

Когда молодожены появились в зале, самодеятельный струнный оркестр грянул марш Мендельсона и все расселись за столы. Первые здравицы сказали директор техникума и секретарь комсомольской организации, затем настала очередь родителей.

Когда Дмитрий Степанович поднялся с рюмкой в руке, в зале уже стало шумно. Он постучал ножом о графин.

– Позвольте слово молвить!

Присутствующие притихли.

– Сегодня хочу пожелать молодым новой жизни. Не такой, какую прожили мы, а другой, счастливой и полной радости. Сейчас мы все такую жизнь строим и она у нас обязательно получится. Знаете почему? Потому что в моей молодости я не имел возможности приехать в такой вот техникум и получить специальность. Из меня дед хотел сделать полуграмотного приказчика, да я убежал. А перед вами все двери открыты. Хочешь, в агрономы иди, хочешь в инженеры, а хочешь – в летчики. Значит, вы такую жизнь себе можете сотворить, какую сами захотите. Вот мы с матерью и желаем, чтобы у Севы с Волей такая жизнь сложилась, какую они сами выберут. В добрый путь!

Воля слушала свекра и слезы текли из ее глаз. Пусть все думают, что она прощается с девичеством. Никто не узнает, что она на самом деле прощается с Колосковым. Все подняли рюмки, подняла и она, повторяя про себя любимое имя.

Оркестр в углу снова заиграл и начались танцы.

– Специально для невесты наша самодеятельность исполняет народный танец «Барыня» – зычным голосом крикнула профсоюзная заводила Настена Шумилина и, взявшись за концы наброшенной на плечи косынки, поплыла по кругу. Следом вприсядку, выбрасывая ноги в хромовых сапожках пошли Сергей Телегин и Иван Серов. Оба статные, пружинистые, прыгучие. Они рассыпали вокруг Настены мелкую дробь, а она, улыбаясь оборачивалась то к одному, то к другому и так била каблучком в пол, что все видели: огонь-девка. Огневая пляска затянула остальных гостей и скоро весь зал плясал: «Барыня, барыня, сударыня барыня». В этом коллективном движении мелькали раскрасневшиеся лица, светились радостные глаза, слышались веселые выкрики.

Веселились все, только Воля сидела с трудом состроенной улыбкой. Ей не нравилось это простое веселье. Деревня, она и есть деревня. Все уже порядком пьяны, лица потные, улыбки бессмысленные, разговоры дурацкие. Девушка чувствовала себя глубоко несчастной, потому что все это было для нее чужим. Особенно шокировал ее разговор с Анной Егоровной. Свекровь немного выпила, и против своей обычной сдержанности подсела к Воле с разговором. Она обняла новую родственницу за талию и спросила ласковым голосом:

– Волечка, а мамой ты меня будешь называть?

Волю всю внутренне перевернуло. «Мамой? Никогда – подумала она – У меня уже есть мама». Но внешне только слегка кивнула головой и, отвернувшись к Севке спросила его о чем-то. Анна Егоровна все поняла и с грустным лицом вернулась на свое место. В душу ей закралась печаль.

Танцы приостановились и гости вернулись за столы. Снова звучали здравицы и выступления самодеятельности. Потом танцевали до прихода сумерек. Свадьба получилась веселой.

Когда шум улегся и разошлись последние гости, молодые пришли к себе в комнату. Севка, измученный скоротечной и редкой близостью в условиях общежития, надеялся отдаться любви по-настоящему. Он обнял молодую жену, стал целовать ей лицо и шею, но Воля молча отстранила его, разделась, легла на кровать лицом к стене. Когда Булай прилег рядом и положил руку ей на бедро, она резко стряхнула ее с себя.

– Не трогай меня, мне нехорошо – сдавленным голосом произнесла она и разрыдалась.