Текст книги "Русский бунт навеки. 500 лет Гражданской войны"

Завещание генерала

В Соборе, созванном в июне 1922 года, приняли участие члены Временного Приамурского правительства, представители от духовенства, армии, флота, гражданских ведомств, несоциалистических организаций, горожан-домовладельцев, сельского населения, городских самоуправлений, земств, торгово-промышленного сословия, казачьего населения и казачьих войсковых правительств, православных приходов, общества ревнителей Православия, Комитета Монархических организаций Дальнего Востока, старообрядческого духовенства, старообрядческой общины, высших учебных заведений, от русского населения полосы отчуждения КВЖД и от поселковых управлений. Таким образом, был соблюден древний принцип избрания членов Земского собора – сословность, представительство от групп населения. И был отвергнут абсолютно чуждый традициям русской демократии принцип партийности.

И делегаты формой правления избрали Самодержавие. В указе генерала Дитерихса, назначенного Правителем (на время, пока не было возможности пригласить на царство представителя Дома Романовых) и Воеводой Земской Рати, отмечалось: «Здесь, на краю земли русской, в Приамурье, вложил Господь в сердца всех людей, собравшихся на Земский собор, едину мысль и едину веру: России Великой не быть без Государя, не быть без преемственно-наследственного Помазанника Божьего. И перед собравшимися здесь, в маленьком, но сильном верой и национальным духом Приамурском объединении, последними людьми земли Русской стоит задача направить все служение свое к уготованию пути Ему – нашему будущему Боговидцу. Скрепим, соединим в одну силу оставшиеся нам святые заветы – Веру и Землю».

Именно здесь, на самом краю ускользающей из-под ног родины, русские люди начинают строить новое народное Самодержавие. На самом же деле исконное, то самое, которое завещано нам участниками Земского собора, избравшего первого Романова. В версии Дитерихса и его соратников формула «Православие, Самодержавие и Народность» обретает подлинные смысл и жизненность.

Согласно указу Правителя № 10 от 15 августа 1922 года основой местного самоуправления становились церковные приходы: «Граждане прихода, отказавшись от всякого дробления на партии различных политических принципов, а исповедуя лишь те национальные начала, кои были установлены Земским собором, объединяются вокруг приходской церкви, как основы своей веры и духовного единения. В духовном отношении каждое вероисповедование имеет свои приходские объединения. В гражданском отношении административной единицей является приход данного района по преобладающему количеству граждан одного вероисповедования».

Формируются Советы приходов. Во главе их вставали местный священник и председатель из числа прихожан. Совет прихода ведал «административными, экономическими, хозяйственными, образовательно-воспитательными, судебными и контрольными делами прихода, для чего выделяет из своего состава соответственные органы под председательством назначаемых прихожан».

Высшим органом областного местного самоуправления являлась Земская Дума. А высшим органом власти края – Земский собор. В условиях Приморья каждый приход выбирал в него одного своего представителя. В случае расширения Руси, отвоевания аннексированных красными территорий, систему избрания «соборян» предполагалось откорректировать.

Таким образом, Земский собор, в отличие от Государственной Думы, становится выразителем подлинной воли народа. Газета «Русская армия», выходившая тогда во Владивостоке, писала: «Крестьянство, составляющее 90 процентов населения России, плохо разбиралось в выборной механике, и подлинное представительство народа было подменено представительством партий. Вожди политических партий глубоко веровали, что они-то и являются вождями народа, и во Всероссийское Учредительное Собрание от крестьян какой-нибудь Пензенской губернии проходил эсер или меньшевик, не только неизвестный населению этой губернии, но и сам никогда в ней не бывавший.

Многочисленные списки, на которые разбились конкурирующие партии, туманили голову избирателя, сбивая его с толку, и вся выборная комедия превращалась в сплошное издевательство над подлинной волей народа».

Так Белая Идея обрела не только формулировку, но Плоть и Кровь. Однако жизни ей в первом воплощении отмерено было совсем немного. Земская рать, конечно, не могла противостоять красным полчищам, надвигавшимся на Приморье. И последний бастион народовластия пал.

Предпоследний был взят штурмом за год до того.

Кронштадтский лед

Самой жестокой антисоветской силой была, безусловно, коммунистическая власть, а никак уж не белые. Многие из последних признавали Советы, как плод живого народного творчества. Собственно, они и были проявлением древней жажды реализовать Русскую Правду здесь и сейчас. Реализовать самим и по своему разумению, без указки «бар» и «начальников».

Генерал Дитерихс писал: «Нет надобности порочить советы, если только сам народ не откажется от них. Но состав советов должен перестроиться в пропорционально сословный, а сами советы должны сгруппироваться вокруг служителей церкви или светских людей, сильных в вере» (целиком завещание генерала – в Приложении). А Великий Князь Николай Николаевич и вовсе выдвинул формулу «Царь и советы».

Коммунисты же, со свойственным им «фирменным» цинизмом приватизировав само понятие «Власть Советов», напрочь выхолостили его суть и физически уничтожили защитников подлинного народовластия.

Изначально Советы возникли в ходе революции 1905 года как результат стихийного волеизъявления бастующих рабочих. И партийные активисты к их инициативе отношения не имели. Однако тут же постарались укомплектовать органы стачечной власти своими людьми.

Большевики воспользовались революционным творчеством народа и соблазнили его обещанием широкого самоуправления. Но в итоге упразднили его вовсе и вернулись к тактике прежних «режимов», практиковавших методы оккупации в целях обеспечения всевластия бюрократии. Только, в отличие от исторических предшественников, большевики были в этом смысле системны и тотальны.

Как только в союзе с народными активистами комиссары одолели белых, они стали «гнуть свою линию», абсолютно игнорируя мнение бывших «попутчиков». Сразу после Врангеля большевики взялись за Махно.

Нестор Иванович, хотя и преклонялся перед анархистскими теоретиками, вроде князя Кропоткина, однако по сути своей он был наследником запорожской казацкой традиции. Идеалы «понизовой вольницы» он и пытался реализовать во всеукраинском масштабе. Его надежды на возможность невмешательства со стороны Красной Москвы дорого обошлись ему и его соратникам. Повстанческое движение Украины было потоплено в крови.

Такой же была судьба и великорусских «правдоискателей». Диктатура пролетариата на деле обернулась тиранией комбюрократии. Свободомыслие, царившее во многих Советах, было для нее категорически неприемлемо. К тому же не могла не тревожить тенденция отзыва из их состава депутатов-коммунистов. Ведь изначально повсеместно существовала практика лишения полномочий не оправдавшего рабочего доверия депутата.

Исследователь Михаил Магид приводит отрывок из отчета одного из коммунистических функционеров Тулы, относящийся к 1918 году: «После перехода власти к Совету начинается крутой перелом в настроении рабочих. Большевистские депутаты начинают отзываться один за другим, и вскоре общее положение приняло довольно безотрадный вид… Пришлось приостановить перевыборы, где они состоялись не в нашу пользу». По мнению большевика, «на заводах сложилось прочное кулацко-контрреволюционное ядро».

«Прелести» военного коммунизма (тотальные реквизиции хлеба у крестьян, «крепостной» труд у станка для голодных рабочих) заставили повстанческих вожаков провозгласить начало «Третьей революции» во имя свержения «комиссародержавия». Одним из главных ее лозунгов стал девиз «За Советы без коммунистов!». Советы должны были стать наконец органами подлинного народовластия. И держать ответ перед территориальными образованиями и трудовыми коллективами, а не перед партийной бюрократией.

То, что она стремительно теряет связь с пролетариатом, во имя блага которого якобы и была установлена диктатура, становилось очевидным для все более широких масс. Да еще и носители «карающего меча» партии с «чистыми руками, горячими сердцами и холодными головами» не только лютовали (что еще было допустимо в атмосфере всеобщей взаимной ненависти), но и мародерствовали.

Так, ревизор Наркомата госконтроля тов. Майзель докладывал Ленину в 1920-м, что чекисты сплошь и рядом находятся в сговоре со спекулянтами (беспощадно расстреливать которых категорически призывал Ильич) и что многие обыски и аресты проводятся исключительно с целью последующей реализации «конфиската» через подконтрольных барыг.

Короче, буквально через каких-то три года после Октябрьского переворота в стране сложилась революционная ситуация. Силы, которые поддержали большевиков в борьбе против «старого прижима», обнаружили, что новый – куда как страшнее. И Россия восстала.

По всей стране полыхал пожар Третьей революции. Мужики взялись кто за винтовки, а кто за вилы на Тамбовщине, в Поволжье и Западной Сибири. А пролетарии Питера начали стачку. Разумеется, все эти выступления не имели единого управляющего центра, не были скоординированы ни хронологически, ни тактически. А потому повстанцы были заведомо обречены.

И все же был момент, когда «колыбель революции» могла стать очагом нового освободительного движения. Союз бастующих питерских рабочих и кронштадтских матросов, взбунтовавшихся против комиссародержавия, способен был создать для большевиков серьезные проблемы.

Вот краткая хроника противостояния. 27 февраля 1921-го стачка приобрела такой размах, что коммунисты вводят в Петрограде чрезвычайное положение. Зиновьев приказывает трудящимся незамедлительно приступить к работе. Но 28 февраля к забастовке присоединяется Путиловский завод. Появляются политические требования, среди которых – свободные выборы в профсоюзы и Советы.

В тот же день слухи о событиях в Питере доходят до Кронштадта, и матросы посылают в город своих представителей. По возвращении те рассказывают о комиссарском беспределе. На собрании команд кораблей «Петропавловск» и «Севастополь» принята резолюция протеста и солидарности с бастующими.

1 марта в открытом собрании на Якорной площади приняли участие более 16 тысяч моряков, красноармейцев и рабочих. Председатель ВЦИК Калинин и комиссар флота Кузьмин заявили, что забастовки в Питере и резолюция моряков «контрреволюционны». Но понимания у слушателей не нашли. Прозвучал лозунг «Советы без большевиков».

3 марта кронштадтская делегация прибывает в Питер для переговоров. Но членов ее немедленно арестовывают. Ленин и Троцкий обвиняют матросов в антисоветском мятеже. Спешно концентрируются особо преданные режиму части.

В Кронштадте в ответ формируется собственная власть – Временный ревком (ВРК) из 15 человек. Председателем избран матрос Петриченко.

Действуя по принципу «разделяй и властвуй», большевики идут на некоторые уступки бастующим рабочим и одновременно начинают боевые действия против Кронштадта. 7 марта по нему открыт огонь из орудий. Но повстанцы ответными залпами уничтожают батареи Сестрорецка и Лисьего Носа.

На что они рассчитывали? На массовую поддержку всех тружеников, угнетенных новой властью. Кроме того, начиналась весна. Как только вскрылся бы лед, корабли Третьей революции могли атаковать Петроград.

Этого шанса большевики им не дали. Лед был на их стороне. 8 марта в Москве открылся Х съезд большевистской партии. Более 300 его делегатов отправились «давить гидру». Однако рядовые красноармейцы вовсе не были их надежной опорой. Политкомиссар Угланов докладывал «партийным вождям»: «Мы вынуждены были отойти и отказаться от дальнейших атак, потому что части находились в состоянии сильной деморализации. Армия не в состоянии повторить нападение на форты… Боевая мораль курсантов очень плоха. Преобладает следующая позиция: они требуют информации о целях кронштадтцев и хотят послать делегатов к восставшим, чтобы вступить с ними в переговоры».

Тогда был отдан приказ бомбить Кронштадт с воздуха. После чего Троцкий и Тухачевский возобновили атаки. 9—10 марта в бой брошены свежие части. Но их натиск был остановлен огнем повстанческой артиллерии. А около тысячи красноармейцев переходит на сторону матросов.

С 11 по 15 марта большевики ведут непрерывные атаки. В бой взамен колеблющихся вступают все новые подразделения. И сопротивление начинает ослабевать.

16 марта состоялся решающий штурм. После многочасовой бомбардировки атакующие по льду ворвались в Кронштадт с трех сторон. Но город продолжал сражаться вплоть до поздней ночи 18 марта.

Главный большевистский каратель господин Тухачевский (на его же счету жесточайшее подавление «антоновщины») был потрясен стойкостью повстанцев и их ненавистью к большевикам: «Я был 5 лет на войне, но я не могу припомнить, чтобы когда-либо наблюдал такую кровавую резню. Это не было больше сражением. Это был ад. Матросы бились как дикие звери. Откуда у них бралась сила для такой боевой ярости, не могу сказать. Каждый дом, который они занимали, приходилось брать штурмом. Целая рота боролась полный час, чтобы взять один-единственный дом, но когда его, наконец, брали, то оказывалось, что в доме было всего 2—3 солдата с одним пулеметом. Они казались полумертвыми, но, пыхтя, вытаскивали пистолеты, начинали отстреливаться со словами: «Мало уложили вас, жуликов!»

Зияющие высотки

Но большинство «жуликов» от пуль все-таки не ушли (включая и их командующего, Михаила Тухачевского). Они их настигли в лубянских подвалах.

СТАЛИН. Как много в этом звуке для сердца русского слилось. Почему до сих пор россияне то и дело мечтательно вздыхают: «Эх, вот бы Сталина сюда»?

Большевики присвоили, а потом либо ликвидировали, либо извратили до неузнаваемости все проявления Русской Правды, поднятые из глубин «Светлояра» революционными процессами в 17-м. И все же было в их проекте нечто притягательное и правильное, что никак не позволяет ту эпоху счесть однозначной «черной дырой», как того либералам хотелось бы.

Был создан понятный, а в некоторых сферах и справедливый (производство, наука) механизм вертикальной мобильности. Каждый, вне зависимости от благосостояния родителей, имел шанс.

Правда, во многих сферах для того, чтобы сесть в кадровый лифт, требовалось предъявить партбилет. И партия, таким образом, неизбежно должна была превратиться в корпорацию карьеристов. Но для самих людей («простых» и даже многих «сложных», но не обремененных тоской по метафизической Истине) моральная плата за включение «в ротацию» была вполне приемлемой и, что важно, заранее оговоренной.

Так было при Сталине. «При нем был террор», – всхлипнут правозащитники. Но народ-то помнит, что «не мощно царство без грозы держати». И россияне тоскуют как раз по тогдашнему «порядку», основанному на «грозе».

Они глухо ненавидят чиновную массу, которая их угнетает. И они помнят, что некогда паразитов этих регулярно «прореживал» «лучший друг физкультурников». Но им невдомек, что сам формат бюрократической диктатуры порочен. А террор, как универсальное средство ротации элит, немыслимо затратен (с точки зрения расхода человеческого материала) и крайне неэффективен.

Всех не перевешаешь. На смену одному поколению плотоядных тварей неизбежно придут другие. Жить и трудиться, как и их предшественники, они будут по принципу «умри ты сегодня, а я завтра».

Сталин этого не понимал? Да нет, похоже, он даже слишком многое понимал, но выпрыгнуть из колеи и он был не в силах. И оттого его фигура видится сегодня не столько зловещей, сколько трагической.

Он явно осознавал тайные смыслы русской истории. Послевоенный Союз – многие века чаемая русская утопия. Социальная справедливость + имперское величие. Но то, что эта «сталинская высотка» – дом на песке марксизма-атеизма, похоже, отлично видел сам архитектор.

Он реабилитирует русскую монархию – кинообразы Ивана Грозного и Петра. Восстанавливает Патриаршество. Уничтожает «ленинскую гвардию» русофобов, а потом – «космополитов». Понимает, что партия должна быть «орденом меченосцев». Но от Ильича (а значит, и от марксизма) отречься он не может, – как лишить народ веры во «всегда живого»? Тогда и его легитимность «бога-сына» окажется под вопросом. А значит, и прочее все бессмысленно.

Сталина всегда обвиняют совсем не в том, в чем следовало бы. Например, судят его за «истребление перед войной комсостава». Хорошо, а что ему надо было делать с этими «птенцами Троцкого»? Как ему было перековать армию Льва Давидовича в Русскую Имперскую, не ликвидировав физически корпус красных карателей (вспомним Кронштадт)?

Теперь ГУЛАГ. Это – реально существующая по сей день система, подлежащая безусловному и тотальному уничтожению. Но заметим, что если сегодня у нее нет вовсе никакого смысла и оправдания, то Сталин использовал рабский труд сотен тысяч зэков для реализации плана форсированной индустриализации. Могло одно без другого состояться в тогдашних внутри– и внешнеполитических реалиях? Вряд ли.

А без индустриализации исход Второй мировой был бы уж точно иным.

Еще одно «преступление» – насаждение «культа личности». А как ему было осуществить свой контрреволюционный переворот, спрашивается? Не было у него гипнотического дара Гитлера, не было политической гениальности Ленина. Не был он отцом-основателем партии. И за что массам было его любить самим (без вдалбливания обожания в мозг)?

А любовь народная ему необходима была в чисто технологических целях. На одном страхе империю не построишь.

Сталин был именно великим имперостроителем. Причем он был велик, но не гениален (опять же, как Гитлер и Ленин). Иосиф Виссарионович вполне традиционный, по всем характеристикам древневосточный деспот, типа Дария I или Цинь Шихуанди. Просто он угодил не в ту эпоху. От того и сам страдал, и других «тиранил».

И опять же, нет к нему по этому поводу претензий. Ну, в самом деле, дар такой у человека, что тут поделаешь?

Но вот за что ему действительно стоит предъявить, так это за его теорию об «обострении классовой борьбы». Сталин ею просто подводил «научную базу» под перманентную гражданскую и узаконивал террор, делал его нормой.

Во имя чего? Каков был его проект? О чем думал он, раз за разом приходя на спектакль «Дни Турбиных»? Чего ему от этих «белогвардейцев» надо было? Что он из минувшего заимствовал, кроме имперских мундиров?

На самом деле Сталин во многих чертах на новом витке историческом восстанавливал бюрократическую и милитаристскую империю Николая I. Только довел некоторые тенденции до абсолюта.

Крестьяне были закрепощены при нем тотально. Только хозяин у них был один – государство. Существование Церкви допускалось. Вот только под страхом расстрела ее представителям запрещалось выходить за пределы отведенной им «духовной резервации».

Главное позитивное отличие от «ужасов царизма» – уже упомянутое отсутствие сословных перегородок. Но при всей «социальной справедливости» в СССР не было Русской Правды. Не было и речи о том, чтобы дать исконные права Земле (самоуправлению хотя бы, в формате непартийных Советов) и Вере.

Будь у Сталина сын, сколько-нибудь пригодный для власти, и рискни он его сделать официальным преемником, красная империя могла превратиться в некое подобие нынешней Северной Кореи. Только, учитывая русскую широту души, она была бы, разумеется, величественней и кровавей.

Но такой шаг он сделать не мог. Все же утверждение династии Сталиных в стране «Победившего Октября» (главным организатором которого был к тому же не он, а Ленин) было бы явным перебором. Да и зарубежные коммунисты не поняли бы.

Черчилль как-то сказал, что Россия – «это загадка, обернутая в тайну». На самом деле ровно эту же характеристику можно дать Иосифу Сталину. Снова вспомним людей, с которыми его неизменно сравнивают – Гитлера и Ленина, его соперника и его политического отца. При всей их гениальности оба они куда понятней Кобы. Его мотивации и цели никогда в полной мере не будут разгаданы.

Любое категорическое утверждение относительно них неизбежно будет мифотворчеством. Как мифом уже стала страна, которой он правил. Мы даже не можем судить о том, как она, жизнь в ней, воспринималась, на самом деле, более-менее информированными ее гражданами.

К примеру, с уверенностью можно утверждать, что Лени Риффеншталь была абсолютно искренней в своем «эстетическом нацизме». Но ничего нельзя сказать наверняка о том, что на самом деле думал, к примеру, создатель «Кубанских казаков» Иван Пырьев. И собственные его заявления – что при жизни вождя, что после его смерти – не помогут нам узнать правду. Сталинское поколение «свою правду» уносило с собой в могилу. Чем они жили в действительности – страхом, любовью, энтузиазмом и что у кого преобладало, мы не узнаем.

Кумир национал-большевиков, воплотивший вроде бы в жизнь НБ-проект, «стер в лагерную пыль» и создателя правой версии этой идеологии Николая Устрялова, и певца ее левого варианта Николая Клюева. Сталин был мастером политического равновесия.

Но он не мог не понимать, что вся Империя держится на нем. Он ее «солнце». Его закат будет означать неминуемую гибель державы. Ведь у него не было даже подлинных соратников («бригады», хотя бы как у того же Гитлера). То есть продолжить дело было некому. Или он собирался жить вечно?

Беранже писал: «Если к правде святой Мир дорогу найти не сумеет – Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой!» Сталин, похоже, был таким вот иллюзионистом. Прекрасно осознавая обреченность проекта, он просто длил, сколько мог, имперскую «сказку для нищих».

А потом просто упал и умер. Но фантом, созданный им, продолжал висеть в воздухе. Год от года он терял четкость очертаний, утрачивал целые фрагменты. А потом развалился окончательно на отдельных призраков. Они и по сей день требуют дать досмотреть не им приснившийся сон.