Электронная библиотека » Дмитрий Вересов » » онлайн чтение - страница 62


  • Текст добавлен: 17 декабря 2013, 18:08


Автор книги: Дмитрий Вересов


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 62 (всего у книги 65 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Миша, Миша, звонят! – позвала она, так как супруг, никогда не ждавший чудес, не пошевелился, чтобы выбраться из диванных подушек. Аврора Францевна накинула цепочку и распахнула дверь. Странная фигура, высокая и широкая, оказалась перед нею. Дед Мороз, не Дед Мороз? Шапка и пальто подходящие, ярко-малиновые, усыпанные по свалявшемуся меху оторочки и воротника не растаявшим на нетопленой лестнице снегом. На макушке – целый сугроб. Рукавицы… Всем рукавицам рукавицы, вязанные из толстой красной шерсти с белыми снежинками, вышитыми неровным крестиком. Белоснежные седые завитки выбиваются из-под шапки. Опять же – светлые валенки в глубоких галошах, а в ногах – мешок из дерюги. Детские голубенькие глазки под седыми бровями. Щеки и нос горят морозным огнем. Только бороды-то нет! А как же без бороды? Не Дед Мороз.

– Кого же вам? – спросила Аврора Францевна очень вежливым голосом, то есть несколько свысока, в актерской манере пятидесятых годов. – Кого же вам… уважаемый? Миша-а! – растерянно оглянулась она на мужа, появившегося, слава богу, у нее за спиной.

– Эх, вот и не признала, – раздался в ответ громовой бас, – не признала, Аврора! Буду богатой на старости лет!

– Ах, господи! Ах, господи! – завозилась с дверной цепочкой Аврора Францевна. – Настя! Настя! Вот сюрприз! А я-то как же… Я-то не признала! Миша! Миша! Настя приехала!

– А я с гостинцем, – отдувалась на пороге Настя Туреева, восьмидесяти пяти лет от роду. – Михаил свет Александрович, что столбом стоишь? Принимай вот псковскую картошечку на натуральном говне, прости за грубое слово, только уж я не знаю, как еще это дело назвать. И зимние яблоки, Мишка! Их никто хранить не умеет, все уже погноили, а у меня – как с деревца. Что молчишь? Не рад, что ли?

– Еще как рад, Настя, – чуть не приплясывал, а вовсе не стоял столбом Михаил Александрович, – еще как рад! Заходи, заходи скорее! Сбрасывай все заснеженное. Вот ты какая молодчина! Взяла и приехала!

– Взяла и приехала! Не все при корове сидеть. Корову оставила я на Дусю-соседку и к вам с яблоками, с картошкой. Из сеней, картошка-то. Не помороженная. Айда чистить, ребятушки!

И захлопотала старая василеостровская квартира, всполошилась. Настин крепкий яблочный дух побежал по ней, разметал пыльную, свалявшуюся по углам шелупонь горьких воспоминаний, возмутил и возбудил Кота, и тот, почувствовав зов природы, принялся азартно вылизываться, дабы, случись здесь сейчас дама кошачьего роду, не ударить мордой в грязь.

Аврора раздала ножи, и все уселись над большим эмалированным ведром и взялись чистить картошку, доставая ее из мешка, а чищеную бросали в тазик с холодной водой. И за разговорами начистили столько, что вода вышла из берегов, а над ее поверхностью возвышалась картофельная горка.

– Ах, ты! – подосадовал Михаил Александрович, когда очередная картофелина, не удержавшись в горке, покатилась под стол. – И куда такую прорву начистили? Кто есть-то будет? Мы трое? Лопнем.

– А нос не вешай, Мишка! Вдруг да будет кому есть? Вот ты меня ждал? Не ждал. Нежданная явилась. Считай, протоптала дорожку. А по дорожке-то, по протоптанной, гости и пожалуют. Вот помяни мое слово! Если пожалуют, с тебя самые лучшие духи. Приеду в свои Большие Калоши надушенная. То-то моя Рамона удивится! Корова-то моя, Рамона. А не телефон ли, Аврора, звонит?

Телефон звонил, заливался, и Аврора поспешила на вызов.

– Вадик! – с полуслова узнала она сына. И Михаил Александрович прислушался, насторожился и над картошкой замер, переняв манеру у Кота: тот всегда сначала замирал и слушал, а потом делал выводы и потому редко бывал разочарован. И Настя тоже прислушалась, открыв рот, и косила голубеньким глазом на Михаила Александровича – рад тот или не рад звонку сына.

– Спасибо, Вадик! – слышалось из гостиной. – Мы тебя тоже поздравляем с наступающим. И ждем. Как ты можешь так говорить? Как ты можешь помешать? Еще нам не хватало спать ложиться в Новый год! К нам! К нам! Ждем тебя. Чтобы обязательно был. Да, пожалуйста! С кем угодно!

– Вадька, – кивнул Михаил Александрович, когда супруга вернулась на кухню. – И что же? Весь в делах, по обыкновению? – сдерживая нетерпение и неловко нахлобучив маску равнодушия, спросил он.

– Поздравлял. Просил, дурачок, разрешения приехать. Приедет и не один. Вот тебе отчет, Миша, – торжествующе отчиталась Аврора Францевна.

– Не один. С Оксаной, наверное, – сдержанно произнес Михаил Александрович, который невестку, мягко говоря, недолюбливал, но спрятал счастливые глаза, предвкушая встречу с приемным сыном, любимым когда-то чуть не более родного Олега.

– Он не сказал с кем, – рассеянно произнесла Аврора Францевна. – Ох, что-то он там опять наколобродил… Но такой веселый!

– Будут мне духи, Мишка! – притопнула Настя. А телефон вновь зазвонил, как-то по-особому, солидно и официально, и Аврора Францевна развернулась и быстро-быстро посеменила к аппарату.

– Алло! С кем имею честь? – полная предвкушений, спросила она. И волновалась, волновалась, прижимая ладонь к груди.

– Квартира Луниных? – прозвучал приятный женский голос. – Аврора Францевна, не так ли?

– Да-да, – подтвердила Аврора Францевна, задержала дыхание и даже покрылась легкой испариной, так ждала кого-то дорогого в этот волшебный вечер.

– Ирина Стрельцова. С телевидения. Включите пятый канал, для вас и Михаила Александровича сюрприз и новогоднее поздравление. С наступающим вас Новым годом, Аврора Францевна! Счастья вам и здоровья!

– Миша! Настя! – всполошилась Аврора Францевна. – Нам велели смотреть телевизор! Идите скорее!

О, как долго тянулись секунды, пока нагревался старенький телевизор! Аврора Францевна теребила свитерок, Михаил Александрович ворчал: «Розыгрыш! Глупый розыгрыш! Ничего более», – а Настя основательно, будто курочка-несушка на гнезде, устроилась на диване и, склонив голову набок, правым глазом, что видел получше, строго поглядывала на экран.

– …следние десять лет, – зазвучал, слава богу, телеагрегат, а затем и показал бодрую физиономию репортера, выдыхающего густой, как из чайника, пар, – …следние десять лет академик Вампилов проживает в Калифорнии. И вот наконец долгожданное возвращение прославленного ученого на родину…

– Ох, ты! – завертелся Михаил Александрович. – Генка! Неужели Генка?! Академик хренов!

Неизвестно, чего ждала и отчего так волновалась Аврора Францевна (она и сама не решилась бы определить причину своего волнения), неизвестно, чего она ждала, но была она разочарована, хотя и солидарна с мужем в радости. Еще бы не была! Вот он, Гена Вампилов, последний из оставшихся в живых друзей, однополчанин и Мишин наперсник в те далекие военные годы. Гена, академик, физик, одна из сверхзвезд на небосклоне современной науки. Не появлялся он годы и годы. И жив, жив! И это замечательно. Из Калифорнии прилетел, надо же.

– …на родину, – бездумным пулеметом тарахтел репортер и сжимал в руке толстенький микрофон. – Не расскажете ли нам о цели вашего приезда, Геннадий Николаевич? Ваш приезд связан с профессиональной деятельностью?

Вот и Гена, веселый, розовощекий, маленький, юркий и поджарый, как левретка, округлил глаза в экран и улыбается, явив изумительной красоты зубной протез. Вот у Миши протез так себе, грубоват, отметила про себя Аврора Францевна; а она хотя и сохранила почти все свои зубы, но зубы у нее уже не той снежной белизны, что были прежде, не сияют более, а на верхнем резце маленькая щербинка. Годы, годы! И глаза у нее больше не сапфирные от счастья, а цвета линялого декабрьского небушка… А у Гены мутно-водянистые, совсем овсяный киселек, но умные и веселые. Всегда был шпаной, академик!

– …связан с профессиональной деятельностью? – повернулся к Геннадию Николаевичу репортер и протянул к нему руку с микрофоном.

– С профессиональной деятельностью?! – изобразил несказанное удивление Геннадий Николаевич. – Что вы, юноша! Какая там профессиональная деятельность! Под Новый год только одна деятельность может быть – коньячок пить. А потом шампанское под бой курантов. А потом опять коньячок. Я вас не шокирую? Не сочтете мое заявление пропагандой алкоголя?

– Так, значит, вы приехали…

– Соскучился по снегу, приехал потоптать. И навестить однополчанина, Мишку Лунина. И с ним – коньячку… Мишка, слышишь меня?! – Голос академика хрипловато дребезжал, точь-в-точь их дверной звонок.

– Слышу, – пробормотал Михаил Александрович. Он совсем расчувствовался, почти расклеился, хмурил брови и улыбался одновременно. И стучал кулаком по подлокотнику дивана. – Слышу, Генка, старый черт!

– Сам старый черт, – отбрил вдруг академик. – Коньячок-то готовь, встречай гостя!

– Аврорушка, как у нас с коньяком? – обратился к супруге Михаил Александрович. – Не осталось ли?

Но Аврора Францевна не услышала его вопроса, так как подхватилась и побежала открывать: в дверь трезвонили. Замок звякнул, дверь распахнулась, и из прихожей задребезжало:

– Аврора, ты не суетись, я свой коньяк принес! Знаю я вас, старых алкоголиков. Все небось вылакали, не дождавшись друга.

– Гена, – всплеснула руками изумленная Аврора Францевна, – А как же: ты там и здесь? Запись? – догадалась она.

– Запись, – признался академик. – Театральный эффект как он есть. Добрый розыгрыш. Я впал в детство, Аврора, и страшно этому рад. Мишка! О! И… Настя?! А давайте-ка обниматься! И предадимся воспоминаниям, как положено по традиции, черт бы ее побрал!

Только сели пить чай с коньячком после долгих объятий и дружеских тумаков, только взялись разговоры разговаривать обо всем сразу и вперебой, как вновь подал голос телефон, заорал встревоженно и сердито.

– Да-а? – трепетно ответила Аврора Францевна.

– Тетя Аврора? Как это понимать? Половина девятого, а вы еще дома? Что-то случилось? – беспокоилась Светлана.

– Но где же нам быть? – искренне удивилась Аврора Францевна. Но вспомнила вдруг и, бросив: «Ах, прости! Мы сейчас же выезжаем!» – быстро положила трубку, чтобы не слушать упреков, и потрусила на кухню:

– Миша, как ты мо-о-ог?! – трагически воскликнула Аврора Францевна. Она сегодня целый день была весьма театральна, потому что волновалась, мечтала и предвкушала осуществление мечтаний. И ругала себя, потому что мечтания-то ее все долгие годы были бесплодны, так с чего бы им вдруг сбываться?

– Аврора! Раскрасавица! – чуть не подавился коньяком академик. – Милая! Не волнуйся так! Ты сегодня блистаешь и… шуршишь, как елочная мишура на сквозняке. Что такое случилось, и что такое непростительное учинил Мишка? Может, все не так уж и страшно?

– Ну пусть, – пожала плечами Аврора Францевна, – ну пусть я тоже виновата. Но я захлопоталась, а ты, Миша? Как ты думаешь, кто звонил?

– Ммм? – сморщил лоб Михаил Александрович.

– Светочка! Теперь ясно?

– О, склероз! – стукнул себя по лбу Михаил Александрович. – Вот когда у тебя будет склероз, Генка…

– Еще один?! – удивился академик. – Уверяю тебя, Мишка…

– Ну вас совсем, – рассердилась Аврора Францевна. – Гена, мы обещали сегодня быть на концерте Светочкиного ансамбля и забыли, представь себе. Яша и Анюта уже там, разумеется. Аня всех подкармливает бутербродами, особенно Яшу. А Яша, понятно, репетирует вместе со всеми. Он прибыл только вчера и вот теперь репетирует со всеми, чтобы включиться, не выпадать из ансамбля. А на «разогреве» (на «разогреве»? Я правильное слово употребила?) у них какая-то известная негритянка. Прикинь? Как Анька выражается. Известная на «разогреве». Представляешь, как они… это… «приподнялись»? Одним словом, если мы сейчас не побежим на метро, задрав штаны, то безобразно опоздаем. Вы с Настей, конечно же, с нами.

– Я-то не прочь, задрав штаны, – сказал академик. – Мне-то что. А вот Настя у нас солидная, что твоя царица Екатерина. Куда ей нестись? Себя не уважать. – И Геннадий Николаевич вытащил мобильный телефон и вызвонил шофера, полагавшегося ему как почетному гостю города.

* * *

В восемь вечера, в девять, а потом и в десять на почтовом сайте плясал под «Джингл Беллз» и жонглировал снежками Дед Мороз. Такая вот пришла Никите новогодняя открытка. А к открытке приписка: «С наступающим, Кит! Если не занят чем-то сверхважным вроде борьбы со злыми пришельцами, если не приглашен на Кремлевскую елку или еще куда, приезжай в Центр, на Шестнадцатую. Очень нужно. Даша. Нодар». Никита махнул рукою на измученную свою диссертацию, в которую никак не мог впихнуть пару понравившихся ему формул, и поехал после полуторачасовых раздумий: ехать, не ехать. Почему бы не поехать? Терять ему нечего в эту новогоднюю ночь.

Если пишут «очень нужно», значит, что-то задумали. И еще Даша говорила, что к Новому году должна подоспеть Татьяна. А Татьяну, грачика-чернушку, очень хотелось видеть и почувствовать рядом ее птичье плечико. Хотелось видеть с тех самых пор, когда они разговорились на кухне Центра после фотографической выставки. И наплевать совсем на этого ее «хорошего знакомого»… Яшу, кажется. Хотя и грустно. Грустно все это. Никита, однако, спроси его кто с небес, не смог бы толком определить причину своей меланхолии. Не имел он опыта, не знал прецедента, чтобы понять, с какого такого переполоху Новый год ему не нужен и не интересен. Не было с ним такого никогда, даже когда маман напивалась в самый трепетный момент и забывала, что сыну неплохо было бы купить подарочек. Хоть что-нибудь. Но праздник-то, ожидание чуда-то было с ним! А теперь – ничего подобного. И матушка месяц назад куда-то сгинула без объяснения причин. Может, лечиться, наконец? А у него меланхолия одна в подружках. И, возможно, еще Татьяна, черная птичка.

Свет клином на Татьяне, разумеется, не сошелся. Но Никита был счастлив увидеть ее на той самой кухне, на том самом подоконнике, с чашкой чая в руке. И Дашка, сияя светлой рыжиной, из которой торчали позолоченные чертячьи рожки, извернувшись, упершись затылком в оконную раму, пришивала ей к лопаткам мохнатенькие ангельские крылышки. Белые-белые, в снежных блестках.

– Привет, Никита, – как всегда завопили все хором – и Дашка, и Таня с полным ртом чая, и Нодар сквозь сигаретный дым, роняя пепел на костюм пирата, и Дэн в красной шубе Деда Мороза, обмахивающийся каким-то журналом. И даже принаряженные маскарадные дети, вероятно из рисовальной студии, что суетились и сновали по кухне с гигантскими бумажными снежинками и гирляндами разрисованных флажков, приветствовали его высокими голосами.

– Привет! – отозвался Никита и приткнулся в углу, ловя Танин задорный взгляд и всегда насмешливую улыбку.

– Танька, перестань строить Никите глазки и не елозь! – командовала Даша. – Будешь кривокрылая. Верх неприличия для ангела!

– Не знаю, что я за ангел такой с черной головой, – жеманилась Таня, – не бывает таких ангелов.

– Наденешь капюшон с белыми кудряшками, и все дела, – объясняла Даша, вытягивая путаную нитку.

– Так это будет ку-клукс-клановец, а не ангел. Капюшон! Ну, вы и придумали, – смеялась Таня.

– С белыми кудряшками, я сказала! Какие могут быть белые кудряшки у ку-клукс-клановца? Что ты капризничаешь, Танька? Вот сейчас как иголку воткну! Дэн, давай, читай дальше! Обмахивается он! Это тебе не веер, а наша первая рецензия. Никита, для тебя кое-что есть в костюмерной. Переодевайся иди.

– Что происходит-то? – спросил Никита. В этом дурдоме всегда следовало уточнять, что происходит, чтобы не влипнуть в историю. – Может мне кто-нибудь объяснить?

– Нас заказали, – очень доходчиво объяснил пират Нодар и раскрутил между пальцами бутафорский кинжал.

– Славно, – высоко поднял брови Никита. – Это в каком же смысле? Доигрались?

– Идем всей толпой по адресу и поздравляем народ с Новым годом. Танцуем, веселимся, всех тормошим и раздаем подарки, – сжалилась Таня и объяснила: – Если ты, Кит, с нами, иди в костюмерную, переодевайся. Не бойся, там жена Дэна, она не отдаст тебя на растерзание девчонкам. Времени в обрез, Никита, стрелочки на часах бегут. Дэн, читай, что ли.

Никита, так и не опустив бровей, побрел к девчонкам-костюмер-шам, к которым относился с большим подозрением – им только в руки попади, а Дэн продолжил чтение, прерванное появлением Никиты:

– «В числе работ, допущенных к участию в конкурсе, особого упоминания заслуживает дебютный проект Нодара Долоберидзе и Дарьи Барсуковой, – важно, будто с трибуны, читал Дэн. – Отсутствие режиссерского образования не помешало авторам этой малобюджетной ленты…» Слушай, Татьяна, этому твоему знакомцу из редакции обязательно нужно было писать про отсутствие образования у авторов? Бестактно, по-моему.

– Так ведь честь и хвала: без образования, а такие крутые, что сразу чуть ли не в лауреаты такого… О! – воскликнула Таня, не закончив мысли, и Дэн обернулся, заложив пальцем страницу журнала.

В дверном проеме кухни неуклюже мыкался рыцарь, блистал фольгой, как начищенным серебром, что-то безрадостно бубнил в картонный шлем и разводил руками.

– Никита, подними забрало, – меланхолично посоветовал Нодар и заткнул кинжал за пояс.

Никита нащупал картонную крышку, робко поднял ее двумя пальцами и заворчал как старый дед:

– Я все время боюсь, что эта штука развалится. Я иду, а она шуршит, поскрипывает и потрескивает. И вид у меня глупее некуда, вам не кажется, дамы и господа?

– Не кажется! – воскликнула Даша, а Таня за чашкой, которую не выпускала из рук, растянула свою насмешливую улыбку. – Не кажется! – настаивала Дашка. – Отлично выглядишь! На сто баксов! И ничего не развалится – там такой клей! Камни склеивает.

– Ты меня успокоила, – проворчал Никита и захлопнул забрало – выпукло склеенную блестящую картонку с длинными вертикальными прорезями, захлопнул, чтобы скрыть недовольство во взоре. Черт знает во что его опять втянули. Дурдом, чего и ждать. Иди теперь куда-то кого-то развлекать, задыхайся под картоном.

– Ребята, уже совсем пора! – завопила Дашка и перекусила нитку у Таниного плеча. – Одеваемся и бежим! Дети, ангелочки, гномики, снежинки! Одеваемся – и вперед! Опоздаем, солнышки! Никита, надевай куртку прямо на латы! Ничего им не сделается! Нодар, что ты спишь?! Дэн, прикрой свою бороду дедморозовской, не забудь, пожалуйста!

И все завертелось-закружилось по Дашкиному хотению и велению, замелькали шапки и варежки, разлетались по хозяевам сапожки, захлопали двери, из дверей вылетали черти и ангелы, звездные мальчики и феи, бабочки и жуки, коты и медведь, и взбудораженная толпа через велосипедный тоннель высыпала на площадку. И Никита, который плохо видел сквозь постоянно падающее забрало, столкнулся там с каким-то поспешающим навстречу Дедом Морозом. Дед Мороз был точно не Дэн, потому что синий, а не красный, но хрюкнул при столкновении на удивление знакомо. Деда Мороза следовало, как говорится, разъяснить, и Никита поймал его за пышную бороду, оттянул ее за резинку рыцарской рукою и под бородой узнал… Сашку, старого своего купчинского кореша, с которым не виделся с тех пор, как топили они у Петропавловки почившего Перегринуса Четвертого породы бассет.

– Сашка! – вскричал Никитушка, неожиданно обрадованный.

«Бу-бу!» – услышал Сашка, перепуганный хулиганскими действиями рыцаря, и заголосил на всю лестницу:

– Что за дела! Отдай бороду, чувырло!

«Бу-бу-бу-бу-бу!» – ответил рыцарь. В смысле, сам ты чувырло, Сашка. Поднял забрало и высунул наружу нос.

– Сам ты чувырло, Сашка, – повторил Никита, теперь вполне отчетливо. – Не узнал?

– Ки-и-ит! Ух, ты! – выдохнул Сашка. – Прикидик-то классный! Печальный образ рыцаря? Или как там оно?

– Рыцарь печального образа! А не образ печального рыцаря, или как вы там выразились, Дедушка Мороз? – встряла Дашка.

– Знаком с Никитой? – спросила у Сашки ангелица в кудрявом капюшоне.

– Может, пойдем с нами? – спросил красный Дед Мороз по имени Дэн у синего Деда Сашки. – Два Деда Мороза лучше, чем один. – Один синий, другой красный, два веселых Деда.

– Ну… Можно, вообще-то, – недолго раздумывал Сашка. – Не со «шнурками» же Новый год встречать. В смысле, хуже нет, когда с предками у телика сидеть… Только у меня еще два адреса, здесь и рядом.

– Поможем коллеге? – обратился Дэн к феям, гномам, принцам и прочим сказочным существам.

– А как же, – за всех ответила добрая ангелица Таня.

– А как же! – подтвердили прочие. – Поможем коллеге.

– Только недолго, не затягивать, – напомнила рыжая чертовочка Даша, придерживая длинный хвост с кисточкой. – Иначе нам придется на Третью линию скакать галопом по сугробам. Бр-р-р!

* * *

В вычурном, богатом и не слишком удобном зрительном зале клуба «Орфеум» на месте фонтанчика с беломраморной девой установили елку под потолок, в модном наряде – всю в серебре и золоте, и рассыпали по ней крупинки полимера, внешне ничем не отличимого от настоящего снега, белого, сверкающего. Гирлянды огней мерцали на елке и вдоль балюстрады. Карнавальная публика теснилась у перил и близ сцены, сдвинув столики и кресла почти впритык. Не от особого почтения, питаемого к стилю регги, странноватой, неухоженной музыке, не от особого почтения к Эм-Си Марии, выступавшей в первом отделении концерта, но потому, что огромная елка загораживала обзор, а концерт под Новый год был престижный, и следовало рукоплескать, обернувшись лицом к исполнителю, на виду у всех.

Аня, предполагая неудобство, заранее заняла местечко у самой сцены, ближе к крохотным кулисам и теперь смотрела на профиль Эм-Си, шоколадно-фиолетовый в свете рампы. Смотрела, и притоптывала, и раскачивалась в такт. И Эм-Си пела только для Ани, низко опуская челюсть, высоко поднимая брови, резко поводя худыми плечами, рассыпая косички. Каждый из ансамбля у нее за спиной, казалось, поглощен был собственной музыкой и играл ее, собственную, никак не согласуясь с прочими и с самой Эм-Си. Но в целом все звучало на удивление дружно, как дружны на свете цветы, трава, бабочки, птицы, хотя не знают об этом и колышутся, колосятся, цветут, порхают, летают вроде бы и сами по себе, но мы-то видим картину в целом. Это был такой особый стиль Эм-Си, прославивший ее:

 
Я пою травою, я ложусь под ветром;
Я пою мотыльком, пыльцу сдувает ветром;
Нет сил, чтобы петь.
Я пою птицей, лечу навстречу ветру.
Только навстречу, так и знай, ветер,
Ветер Джамейки, откуда родом моя мать…—
 

пела Эм-Си. Она пела так себе, слабовато, на самом-то деле. Зал был не ее, она добросовестно скучала, а не пела. Аня страдала за нее, тихонько подпевала, чтобы поддержать. И так старалась, что Эм-Си повела в ее сторону уголком рта, скосила черный глаз, обернулась, подмигнула и пошла прихлопывать, качая бедрами. Это уже больше напоминало настоящую Эм-Си с ее песенной мудростью и особым, романтическим, здравым смыслом островитянки. А романтический здравый смысл островитянки говорил ей, что пением следует доставлять удовольствие прежде всего себе, а также тем, кто внутренне готов петь и танцевать вместе с тобой. А не каким-то там зрителям. Это вам не зоопарк, чтобы глазеть!

Робость перед настоящей, а не бумажной Эм-Си все еще тлела в Ане, когда к ней между тесно сдвинутых столиков подобрался, подплыл щепочкой худенький Геннадий Николаевич Вампилов, с которым Аню познакомила бабушка буквально перед концертом. Подобрался и тоже начал прищелкивать, притоптывать и подпевать, да погромче Ани: «Ветер Джамейки-и-и… The wind of Jamaica-а… I’m singing, I’m flying, I’m a bird… I’m your bird, Jamaica-а..» И Эм-Си, поймав дредами поддержку, симпатию и сочувствие, в минуту помолодела, морщинки ее разгладились, и бусы, унылые до сего момента, начали постукивать в лад, впопад. Такой у нее был особый музыкальный инструмент – деревянные и керамические бусы.

За столиком неподалеку от сцены Аврора Францевна и Михаил Александрович, умиротворенные праздником, почти счастливые и потому терпимо отнесшиеся к регги, дивились Насте, которая сидя ухитрялась выплясывать «Барыню», безошибочно попадая в такт, угадывая расхлябанный ритм Эм-Си Марии. Насте дивились многие в зале, ибо в костюмерной ее по просьбе Светланы и с подачи академика втиснули в бальный бархат и атлас екатерининских времен с необъятными фижмами, весь изукрашенный и расшитый. Высокий парик, мушка под глазом, обещающая тайную любовь, и веер величиной с павлиний хвост дополняли маскарадный образ. А Настины небогатые шмоточки, лягушачью шкурку, спрятали до времени в коробку.

Необычный, необычный получился концерт – для избранных, для самородных крупинок среди легковесной сусальной груды, для тех, кто готов зажигать огонек от огонька и передавать дальше, и Эм-Си это оценила: со сцены – одно, два, три… пять, и это не так уж мало – видны живые лица. Они – как старые знакомые. К ним ничего не стоит заглянуть поболтать или помолчать в любое время дня и ночи, не рискуя нарваться на неудовольствие. Ане показалось, что Эм-Си улыбнулась многозначительно, уходя со сцены, мол, до встречи, птичка моя. И так трудно было пробиться к ней сквозь карнавальные ухищрения и нагромождение столиков, диванчиков, букетов, высоких свечей и бокалов с шампанским…

* * *

Ну наконец-то, – вздохнула с облегчением Аврора Францевна, когда белофрачный церемониймейстер, жеманно гнусавя и торжественно паузируя, объявил со сцены:

– Дамы и господа-а!.. Клуб «Орфеум» имеет честь предста-а-авить… Струнный квартет Светланы Тро-о-оицкой… Первая скри-и-ипка – лауреат международных ко-о-онкурсов… Яков Михельсо-о-он!

– Ну наконец-то, – вздохнула Аврора Францевна, аплодируя вместе со всеми. – Негритянка была очень милая, надо отдать ей должное. Но то, что она поет и как поет… Это изнанка культуры, – изрекла Аврора Францевна, будучи музыкальным снобом и недоучкой. И шепотом, поскольку музыканты уже вышли на сцену, добавила с сожалением в голосе: – Изнанка. И ее же, культуры, основа, что поделаешь. Хаос, хаос! Очень утомительно. Зато сейчас я предвкушаю наслаждение стройностью музыкальных форм. Моцарт, Россини, Шопен… и, кажется, Гофман, Светочка говорила. Так изысканно и так по-новогоднему. Вот только Гофман… Немного странный выбор. Гофман в финале. Прочь образы и привычные связи, звуковая гармония – совсем другой мир, – философствовала себе под нос Аврора Францевна, не слушая музыки, но радуясь глазами великолепию Светланы и сияющей юности Яши. – Совсем другой мир… Это Гофман. Музыка забвения, по-моему. Это все от несчастной жизни, от невозможности бытия. Повелеть себе все забыть, заледенеть в иной музыке, она ведь как жидкий азот, музыка Гофмана-то. Заледенеть, перебедовать и оттаять, если будет позволено свыше, когда… Франик зачитывался папиным коллекционным Гофманом, ты помнишь Миша? Ох, Настя, ты себе и представить не… – повернула голову Аврора Францевна и растерянно, встревоженно запнулась на полуслове. – Настя?

Насти рядом не оказалось. Она исчезла, сбежала, слиняла, и ее фарватер от столика до закулисья можно было проследить не хуже, чем фарватер ледокола, только что нарезавшего полярные льды. Там, где прошла Настя, кто-то возмущенно смахивал салфеткой шампанское с лацканов, кто-то встряхивал и распушал скомканные меха, кто-то, повизгивая, поджимал оттоптанную ножку, кто-то искал под столом зубной протез, кто-то ставил на место кресла, которые разметал Настин тяжелый бархатный шлейф. Настя наделала дел.

– Куда же это она? – перепугалась Аврора Францевна.

– Вероятно, в туалет, – шепотом предположил Михаил Александрович. – Ты не беспокойся за Настю, Аврорушка.

– В туалет за кулисы?! Миша, что ты говоришь? Она там заблудится, набузит, ее арестуют и выставят, – хлопотала и вертелась Аврора Францевна.

– Настю?! – изумился Михаил Александрович. – Это Настю выставят?! Аврорушка, приди в себя, милая.

– Действительно, – пробормотала Аврора Францевна, – это вызовет определенные затруднения… А где ее кавалер? Где Гена? Сопровождает даму? В туалет или куда там? – Аврора Францевна была недовольна своими глупыми предположениями, раздражена и потому слегка язвительна.

– Я, Авророчка Францевна, здесь, – тихо фыркнул у нее за спиной академик. – Не беспокойся, пожалуйста. А дама не нуждается в сопровождении. Она за кулисами знакомится с негритянкой. Я сам видел, как она подлетела на всех парусах, когда брал у Эм-Си автограф. Мы там перекинулись парой слов, – намекнув голосом на некую загадку, сообщил Геннадий Николаевич. – Анечка-красавица тоже там. И хватит уже нам шептаться. Уже отыграли Моцарта, так дайте мне, товарищи, по крайней мере, послушать Россини.

– Все с ума посходили, – оставила за собой последнее слово Аврора Францевна и добавила не без восхищения: – Вот это Настя!

Тем временем музыка, совершенная, но слегка сдержанная поначалу, разгулялась, полилась свободнее и со страстью. Яшина коса расплелась, и белые волосы упали на плечи. У Светланы на лоб сполз рыжий локончик, перед концертом тщательно зачесанный назад. У альта Николая Николаевича подмокли седые височки и запотели очки, а у второй скрипки Мариночки слегка сбился набок высокий налаченный хохолок. Музыканты немного глотнули шампанского перед концертом, ибо под Новый год они тоже люди, а не только работники сцены. По этой причине в финале Гофман подмораживал не «жидким азотом», как замысловато выразилась Аврора Францевна, а тем самым игристым, золотистым, с озорными пузырьками – со льда. Это было не совсем профессионально, ну да ведь Новый год же, дамы и господа!

Звуки уже замирали, когда на балюстраде из-под портьерного шелка выглянул Олег Михайлович. Он собирался встречать Новый год со Светланой и ни с кем иным. У него были особые намерения, особые планы на эту ночь. Он улыбнулся Светлане виновато, так как опять опоздал на ее концерт, и пошел поздравить ее с очередным успехом, в котором не приходилось сомневаться, судя по овации, сотрясающей зал. Не очень трезвой, впрочем, овации.

У Светланы тоже были особые планы относительно Олега Михайловича. Она всю осень и весь декабрь готовилась претворить их в жизнь. И недавно по некоторым признакам она поняла, что момент близится, что Олег Михайлович узнал ее достаточно хорошо, чтобы принять ее со всеми недостатками, свойственными лисьей природе. Он приручил ее, успокоился и взял в друзья. Оставался, конечно, некоторый риск попасть под горячую руку и погубить тщательно выстроенный карточный домик. Да ведь Новый год! Надо, чтобы он все принял как подарок. Семья в подарок. Но как же все зыбко-то, господи! Скорей бы все кончилось. У Светланы от волнения быстро-быстро билась жилка над ключицей. Вот сейчас он встретит ее и…

Олег Михайлович перехватил Светлану на подходах к фойе, где она условилась встретиться после концерта со своей семейной компанией. Перехватил, узнав по походке и ясной рыжине, мелькавшей за шуршащей целлофаном охапкой букетов, которую она несла.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 | Следующая
  • 3.1 Оценок: 7

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации