Текст книги "Летописец. Книга перемен. День ангела (сборник)"

– Ты потрясающая, великолепная, очаровательная, – сказал Олег Михайлович и сунул голову в цветы, чтобы добраться и поцеловать. – И не переодевайся, прошу. Это не платье, а чудо явленное. Так тебе идет.

– Не чудо явленное, а изделие некоей Осы Хагберг. Я привезла его еще летом из Швеции, и стоит оно…

– Светик, прошу тебя! Не лишай меня иллюзий! Пусть будет чудо! – дурашливо умолял Олег Михайлович.

– А если чудо связано именно с лишением иллюзий? – дрогнула одними губами Светлана. Ужас, как было страшно.

– Тогда пусть, – не без лукавства согласился Олег Михайлович. – Я давно подозревал нечто подобное. Все чудеса от ясности. Я бы тоже хотел внести ясность кое во что. – И спохватился: – Тьфу ты! Самое время разводить философию! Лучше решай, где встречаем Новый год, здесь или у «Палкина»?

– Я обещала своим старичкам, что отпраздную вместе с ними. Они тут, были на концерте. Олег… – набрала в грудь воздуху Светлана, чтобы нырнуть и… наверное, никогда не выплыть.

– Отлично, – перебил Олег Михайлович, – тогда встречаем здесь, да и дело с концом. Вот и познакомишь меня с ними.

– Олег… – волновалась Светлана до судорог в икроножных мышцах, она задыхалась, захлебывалась вдруг сгустившимся воздухом, просто тонула. – Олег, понимаешь, они уже собираются домой. Я еду с ними, и Яша тоже. Он ведь мой племянник.

– Ты меня, что, прогоняешь? – не понял Олег Михайлович.

– Вовсе нет, Олег. Я бы хотела, чтобы ты поехал с нами, домой. Все были бы очень рады, просто счастливы, если ты поедешь. – Голос у нее дрожал, а пальцы ломали стебли сквозь целлофан.

– Ну и о чем разговор? Что ты так волнуешься? Конечно, поеду. Не мальчик же я, чтобы робеть перед родителями любимой женщины. А потом можно и к «Палкину», если захочешь.

– Прекрасно, – обреченно произнесла Светлана, выпрямилась, бросила замученные букеты на подоконник и взяла Олега Михайловича под руку. – Идем.

В фойе вертелась ряженая Настя, от которой шарахались, чтобы не зашибла. Она оглядывала себя во всех зеркалах и закрывала обзор своей необъятностью. Поэтому Олег Михайлович увидел родителей лишь тогда, когда, деликатно отодвинув Настю, столкнулся с ними нос к носу. И оторопел, узнавая и не веря себе. Он ошеломленно оглянулся на Светлану, которая накрепко вцепилась в его локоть, зажмурилась со страху и склонила голову в сторону от него.

– Олег, – жалобно спросила она через секунду, не открывая глаз, – уже все? Казнить, нельзя помиловать или как? Тетя Аврора, дядя Миша? Ну все уже? Я сейчас умру, – пищала Светлана.

– Казню, – пообещал Олег Михайлович, едва шевеля губами. – Казню, шкуру спущу и чучело набью… Мама. Отец. Светка, отцепись, лисье отродье! Мама… Папа. Это я.

– Олежка! Олежка, я так и знала! Я знала, что сегодня что-то сбудется, – прижималась к нему Аврора Францевна. – Миша! – велела она мужу. – Миша! Если ты сейчас…

– Ну уж, – молвил Михаил Александрович, глядя то в пол, то на сына, – ну уж! – И шагнул вперед на четверть шажка, потом на полшажка, потом сделал целых два – чтобы обниматься, неловко с отвычки, угловато, как богомол.

– Ну и дела! – восхитился подоспевший к моменту объятий Яша. – Тетя Света, это кто, мой дядюшка? – спросил он у Светланы, которая прижимала к горящим щекам кулаки.

– Дядюшка, – мутным голосом ответила Светлана. – Он из меня лисье чучело сделает. Чтобы любоваться. А я-то надеялась, что не сделает.

– Ерунда, – уверил ее Яша. – Не сделает. Это он от любви так сказал. Тетя Света, это ничего, что я тоже кое-кого пригласил?

А в недальнем уголку фойе двое козлобородых грели в дланях коньяк и ловили носом светские новости.

– Вы только посмотрите, Марат Адольфович, – верещал один, кивая на взбудораженных всепрощающей встречей Луниных.

– Вижу-с, Платон Маркович, – отвечал другой.

– Не к деньгам ли, Марат Адольфович?

– А вот фиг-с, Платон Маркович, дурной вы психолог. Не тот случай, чтобы к деньгам.

– Как бы нам с вами и вовсе отставку не дали, Марат Адольфович.

– М-да-с! Холодны стали-с Олег Михайлович после бракоразводного процесса, Платон Маркович.

– У вас мобильный верещит, Марат Адольфович.

– Это у вас верещит-с, Платон Маркович!

– У нас обоих верещат, Марат Адольфович. Слушаю, Лилия Тиграновна! Вот прямо сейчас – брачный контракт?!! Что за… срочность?!!

– Слушаю-с, Оксана Иосифовна! Вот прямо сейчас – в нотариальную контору?!! Но почему не раньше?! Я был уверен, что вы все отменили, перенесли-с в связи с известными обстоятельствами. Что за?..

* * *

Лилия Тиграновна в серебристых шелках чешуйчатого плетения в своем стеклянном офисе водила тяжелым колпачком «Паркера» по отпечатанным строчкам брачного контракта. Разведенная месяц назад, она вновь собралась замуж. По мнению Платона Марковича, который в настоящий момент стоял у нее над душой, поскольку сесть его не пригласили, грядущий брак был авантюрой, мезальянсом, прорвой, куда хлынут безвозвратно лунинские денежки, правдами-неправдами, ценой неимоверных усилий выцарапанные при бракоразводном процессе. И все коту под хвост, внутренне кипел Платон Маркович и как можно незаметнее вертел под брюками худым тазом, поскольку брюки сползали, будучи слишком свободными, а поддернуть их означало бы выйти за рамки приличий. Его усилия на этом поприще, однако, не остались незамеченными.

– Что вы все вертитесь, Платон Маркович? – не поднимая головы от контракта, прошипела Лилия Тиграновна. – Где туалет, вам известно.

– Брюки великоваты, – решился на грубоватую интимность раздраженный Платон Маркович, – боюсь, упадут. Исхудал, понимаете ли, за делами, Лилия Тиграновна. Все верно в контракте? Я ничем не погрешил? Но все же, дражайшая Лилия Тиграновна, отчего такая спешка, что за переполох? Почему нельзя все отложить, подписать сей исторический документ несколькими днями позже? Что изменится-то? Вы… осмелюсь спросить, в чем-то не уверены? До полуночи всего ничего, как бы нам не пропустить новогоднее таинство.

– Спешка, уважаемый? Не уверена? Под Новый год прощаю вам неслыханную дерзость и объясняю: этот контракт мой новогодний подарок.

– О! Подарок… Вы необычайно щедры, мадам. Вы, я бы сказал на правах вашего поверенного, слишком щедры, если не расточительны, уж простите меня еще раз. Как бы нам с вами не попасть впросак с этакими-то подарками.

– Я-а?! – изумилась Лилия Тиграновна. – Я слишком щедра?! Что вы такое обо мне думаете, Платон Маркович? За кого вы меня принимаете? А вам не пришло в голову, что я просто вкладываю деньги, делаю перспективный вклад?

– Приношу свои глубочайшие извинения, мадам. Действительно, недомыслил. Он и вправду так перспективен, ваш избранник?

– Во всех смыслах. И сейчас удачлив. Я бы сказала, благословен. Так уж выпало. Пока удача с ним…

– Вы тоже с ним. Ну что ж, это, по крайней мере, в пределах моего разумения. Я вас поздравляю, мадам. Если есть удача, то проценты на проценты дают сотни и тысячи процентов. Поздравляю от всей души. Но… позволю себе пофилософствовать, душа моя. Благословение-то, оно больше от лукавого, как показывает мой жизненный опыт, благословение-то, оно – соблазн, оно – к гордыне и к переспелости, к гниению, другими словами.

– Вы все оскорбительно упрощаете, Платон Маркович, и одновременно усложняете неуместными философствованиями. Вот вы и возьметесь следить, чтоб не сгнило. Между прочим, хотела бы вас спросить, вы что-нибудь… ммм… «сечете» в компьютерном законодательстве, если такое есть?

– Честно говоря… Так, кое-что, постольку-поскольку, Лилия Тиграновна. Все же я и при Олеге Михайловиче состоял, а он как-никак имеет пристрастие к компьютерному бизнесу, – крайне удивленный, ответил адвокат. Но был он сообразителен в свой карман, когда чуял денежки, а потому добавил: – Но если вам угодно, если требуется, изучу досконально. Решили заняться компьютерным бизнесом?

– Почему бы и нет, Платон Маркович. А что делать, если у меня отобрали эту вот фирмочку, – обвела она рукой полупустое уже помещение, – и альпинистов прикарманил мой бывший. Не без помощи вашего гадкого коллеги, мутившего воду на процессе. Как его там? Марат Адольфович?

– Не сердитесь на Марата Адольфовича, мадам. Если бы не он, отобрали бы еще больше. А Марат Адольфович нам с вами еще пригодится. Он всегда пригождается. Поэтому даже я на него, старого шакала, не имею привычки обижаться, разве что слегка. Полезный мужчина, полезный, – покивал адвокат. – А почему, собственно, именно компьютеры, Лилия Тиграновна? Решили конкурировать с Олегом Михайловичем, не так ли, уважаемая, в пику, так сказать?

– Не так, Платон Маркович. Я буду всего лишь получать дивиденды, а в компьютерах и в некоторых уникальных способах использования компьютерных технологий прекрасно разбирается мой будущий муж. Он был представлен мне на открытии одной крупной выставки, с этого и началось наше знакомство и взаимная симпатия, если вы понимаете, о чем я.

– Честно говоря… – почесал мочку уха Платон Маркович. – Он производитель? Поставщик? Дилер?

– Господи, Платон Маркович! Что до вас так туго доходит? Он практик, сугубый практик. Ну! Понимаете теперь?! Я не все вещи могу назвать своими именами. И если вы отказываетесь вникать во всякие там законодательные закавыки, касающиеся компьютеров, то и черт с вами! Приглашу Марата Адольфовича, полезного мужчину, он мне кажется большим пролазой, чем вы.

– Чтобы я да отказался от сотрудничества с вами? С вами, Лилия Тиграновна?! Да если вы пожелаете, я и сам в хакеры пойду, прелестная! – вскричал Платон Маркович, решив игнорировать «пролазу». В хакеры он, разумеется, не собирался, но терять богатую кормушку, что за пазухой у Лилии Тиграновны, это, простите…

– Я была в вас уверена, Платон Маркович, – снизошла до улыбки Лилия Тиграновна. – А слова «хакер» я не знаю и знать не желаю. Есть определенный вид деятельности, и ваше дело подобрать для этой деятельности достойное название и законный, исключительно законный антураж. Мне кажется, в этой сфере много упущений, и перед вами открывается широкое поле деятельности, Платон Маркович. Впрочем, пора подписывать. Милый, – нажала она кнопку интеркома, – мы тебя ждем, милый. Оставь в покое компьютер, будет у тебя время поиграться, и зайди, пожалуйста, в мой офис.

Счастливый жених появился через минуту, сверкая бриллиантом в ухе, и Лилия Тиграновна торжественно представила его адвокату:

– Вот вам, Платон Маркович, прошу любить и жаловать. Мой будущий муж Георгий Константинович Вариади.

– Весьма рад, – сверкнул бриллиантом Пицца-Фейс и подумал, а не эта ли продажная козлиная бородка мелькала перед ним в суде, когда его, молодого и безмозглого, упекали?

– Весьма приятно, – тряхнул козлиной бородкой адвокат. Взглянул вопросительно, потом еще разок, повернув голову боком и подумал, что оч-чень ему кого-то напоминают эти оливковые с красным перчиком глазки на круглой физиономии. Не эти ли глазки несколько лет назад весьма неодобрительно и с гадкой насмешкой смотрели на него в суде, а потом отправились куда-то там, понятно куда? – Очень приятно, – с долей неуверенности повторил Платон Маркович. Он успел обратить внимание, что за спиною Георгия Константиновича в туманной дали коридора переминаются в ожидании четыре очаровательные Зайки. Или Киски. Типичные Зайки или Киски. – Ну что же. Все готово для подписания…

– Брачного контракта! – торжественно провозгласила Лилия Тиграновна.

– Дорогая, – всем своим видом выразил восторг Георгий Константинович. – Дорогая!

А Платон Маркович полез во внутренний карман за мемекающим мобильным телефоном.

– Слушаю вас, Марат Адольфович! – произнес он в микрофон мобильного. – Не к деньгам ли вы, любезнейший, под самый Новый год?

– Видимо, к ним-с, Платон Маркович, – проблеяла трубка. – Если имеется у вас в знакомых толковый компьютерщик-с. Дело безотлагательное и потому, сами понимаете-с, высокодоходное. У нас тут договорчик горит синим пламенем-с на стыке годов. Нам бы этот стык-с того-с… Вы меня понимаете?

Все отлично понимал Платон Маркович. Бывают такие документики, договорчики, которые, кровь из носу, требуется подписать до ноля часов данного года. В противном случае начинай сначала всю пакостную суету с бумажками, что в ноль часов одна минута, лишь отзвонят куранты, становятся недействительными. И все бы ничего, и все прекрасно можно оформить задним числом (за дополнительную мзду нотариусу, разумеется), если договорчик местного значения. А вот если дело связано с заграницей и положено посылать по факсу… Как тут посылать по факсу? Все просрочено. Все просра… Гмм. И что? А то. Штрафы, головокружительные неустойки, судебные разбирательства. Осиное гнездо на голове и нервное истощение.

Все отлично понимал Платон Маркович, поэтому он повел сначала бородкой, потом глазом в сторону Георгия Константиновича, потом развернулся всем корпусом и изобразил собою знак вопроса.

– Уж спрашивайте, Платон Маркович, – разрешила Лилия Тиграновна. – Не тушуйтесь. Что там нужно полезному мужчине Марату Адольфовичу? Исполнить три желания?

– Не три, всего лишь одно. Толковый компьютерщик ему потребовался, Лилия Тиграновна. Такие дела. И прямо сейчас. Может получиться отличный задел для вашего нового бизнеса. Возможно, вам известна такая фигура, как Оксана Иосифовна Полубоевая-Михельсон?

– Наслышана, Платон Маркович. Стенобитная машина, говорят. Танк последнего поколения.

– Немного преувеличенно, Лилия Тиграновна. Дама искрометная и взрывоопасная, однако мила в своем роде. Так вы принимаете ее деловое предложение, просьбу о помощи?

– Безусловно, – ответила Лилия Тиграновна.

– Мы едем, Марат Адольфович, и везем вам непревзойденного компьютерщика, – сообщил трубке Платон Маркович. – Куда мы едем?

– Мы едем на Третью линию Васильевского острова-с, Платон Маркович. Там и встретимся на углу Среднего проспекта.

– Контракт мы подпишем прямо в машине, дорогой, – ласковой ведьмой улыбнулась Лилия Тиграновна. И Пицца понял, что им, Пиццей, с пылу с жару начали торговать. Но мы еще посмотрим кто кого, подумал он, мы еще развернемся, раскрутим дымный хвост, вылетая из распечатанной бутылки. И он подмигнул издалека Зайкам и Кискам, которые официально именовались ассистентками, подмигнул, чтобы следовали за ним во второй машине.

* * *

Сеня Шульман не утоп первого октября, ибо не всё на свете тонет, даже получив по голове спасательным кругом. Его быстро и грубо вытащили и забыли, увлеченные воскрешением Инны. Сеня обиделся, плюнул, оттопырил нижнюю губу, разделся догола, брезгливо сбросил на палубу «Корюшки» растекавшиеся ручьями шмотки, завернулся в казенную скатерть, сел в свою машину и укатил. И ничего с ним не сделалось, даже ни разу не чихнул. А наутро, свеж и бодр, встретился за столом переговоров с Оксаной Иосифовной.

После того как Оксана Иосифовна пожурила Сеню за плохо прикрытую, неосмотрительную наглость в ведении финансовых дел, они пришли к консенсусу и отправились обедать к «Палкину». И Сеня, любитель крупных пышных блондинок, рассыпал гусарские комплименты, млел и таял в присутствии великолепной Оксаны, что не осталось незамеченным и было ею оценено должным образом. Вечером снова был ресторан, ужин при свечах, страстный напор со стороны Сени, и – состоялся консенсус иного рода. Наутро после консенсуса Оксана Иосифовна, потягиваясь на шелковых простынях, шептала в черно-кудрявую грудь Сени: «Я тебя, Сенчик, отпетого жулика, к больным все же не пущу из гуманности. Будешь у меня на гешефтах». Сеня вздымал грудь и соглашался.

Через два дня Оксана Иосифовна объявила Вадиму Михайловичу о своем намерении с ним развестись, что было воспринято Вадимом Михайловичем до обидного спокойно. Все, связанное с формальностями развода, происходило, впрочем, цивилизованно и даже сентиментально, и прежние деловые отношения оставались без изменения, на чем особо настаивала сама же Оксана Иосифовна. Ей в роли управляющего, директора, совладельца приобретаемой клиники нужен был человек, которому она могла бы безусловно доверять. К тому же она совестилась своей измены – чуть ли не четверть века вместе и в горе, и в радости кое-что да значили, а клиника к тому же представляла собой прекрасный подарок на прощание.

И дело завертелось. Оксана Иосифовна собиралась замуж за Шульмана, покупала клинику для Вадима и отлаживала уже существовавшие зарубежные связи клиники. На полках офиса «Авиценны Санктуса», с ходу переименованного в «Клинику доктора Михельсона», множились тома документации, всюду попадались проекты рекламных буклетов и черновики смет. А Вадим Михайлович, подписав четыре-пять, десять, двадцать самых необходимых бумаг, а также засвидетельствовав подписью свое намерение развестись с супругой, взял да вдруг исчез в неизвестном направлении. Сказал, что уезжает на время, что нуждается в отдыхе, что к Новому году вернется, оставил заместителя и растаял. Словно смыт был холодными дождями, как детский меловой рисунок с асфальта. Да и черт бы с ним, но под самый Новый год сложились критические обстоятельства с зарубежными договоренностями, которые он обязан был подписать как лицо, официально возглавляющее клинику. И где он, спрашивается? Где он, изверг? Где, негодяй?!

– И где он, спрашивается? – кипятилась Оксана Иосифовна, наполняя горячим паром только что отремонтированный офис «Клиники доктора Михельсона». Одной рукою она подписывала документы, а другой – стиснула невозможной ценности мобильный телефон.

– Вот-с, еще здесь засвидетельствуйте, – подкладывал ей очередную бумажку Марат Адольфович. – Вот-с, еще здесь… Все необходимые изменения внесены-с по вашей просьбе. Господин Шульман, ваш черед-с, не промахнитесь: ниже свидетельствует нотариус. Благодарю-с. Все замечательно. Не хватает лишь подписи господина Михельсона-Лунина. Где же он, Оксана Иосифовна? Вы уверяли, что он вот-вот появится. Как же так-с?

– Господин Михельсон-Лунин временно недоступен, как видите. Он уже чуть ли не месяц временно недоступен. Господина Михельсона-Лунина я придушу собственноручно, как только он изволит появиться.

– Нет уж, протестую-с, – заверещал Марат Адольфович. – Сначала пусть изволит засвидетельствовать бумаги, а уж потом душите-с. Душите, и я помогу. Это ж сколько трудов псу под хвост, если он не явится в течение получаса!

– Оксана! – подал голос Сеня Шульман. – А что бы тебе не позвонить Луниным? Мало ли…

– Ах, да звонила я уже! Никто не отвечает! – Оксанины испарения собирались под потолком в облака и грозовые тучки и готовы были пролиться дождиком, орошая россыпь бумаг на столе.

– Господа, – подал голос нотариус, – мой рабочий день давно окончился. Я спрашиваю вас: что я здесь делаю, господа? Меня ждет семья, накрытый стол. Всего хорошего. С наилучшими пожеланиями. Четвертого января я к вашим услугам, а сейчас позвольте откланяться.

– О, боже! – воззвала Оксана к плафону на потолке, плафон заискрил грозовым разрядом, и дождик, кажется, все-таки брызнул. – Но весь пакет должен быть подписан этим годом, Алексей Иванович, господин нотариус. В противном случае мы потеряем… Страшно сказать, сколько мы потеряем!

– Алексей Иванович, – зашустрил Шульман, – до Нового года осталось еще некоторое время, не могли бы вы… – И он выдернул из бумажника несколько купюр существенной значимости. – Вот. Мы очень просим.

– Хорошо, господа. Я не откажусь от сверхурочных, но поймите, если все напрасно и ваш Михельсон-Лунин не появится, то… что я могу? Я серьезный человек. Я не клонирую Михельсонов-Луниных.

– Он появится! – объявила Оксана, потрясая телефоном. – Он, как только что сообщила мне бывшая свекровь, обещал быть там, праздновать с родителями. Но самого Вадьку найти невозможно, телефон отключен. Поэтому едем на Васильевский и отлавливаем его там.

– Все равно не успеем подписать до полуночи, – сокрушался нотариус и подпирал ланиту десницей. А в глазках его катались-перекатыва-лись хитрые колобки, которых и приметил ушлый Марат Адольфович.

– Алексей Иванович! Я вас сто лет знаю-с! И даже больше, – шепнул он в ухо нотариусу. – Сколько? Сколько за ваш бесценный совет и за ваше бесценное новогоднее время?

– Да сумеете ли вы воспользоваться моим советом, господа? Там уж сочтемся, – вздохнул нотариус.

– Не томите-с, Алексей Иванович!

– Что ж. Есть такие люди, которые больше чем нужно, на мой взгляд, понимают в компьютерах. Тем не менее они бывают полезны. Когда, скажем, нужно отослать факс задним числом. Понятно, не через три дня отослать, а, скажем, в пределах часа после полуночи. У меня таких знакомых нет. Уже нет, – горько вздохнул нотариус Алексей Иванович. – Ищите, господа, сами.

– Беда-с, – убито произнес Марат Адольфович, взглянул на растерянных клиентов, тряхнул бородкой, пожевал губами и от безнадежности позвонил Платону Марковичу.

…Что же касается Вадима Михайловича, он блаженствовал в купчинской квартирке, качаясь на переломе сна и яви. Он то проваливался в пуховый сон, то возносился в умиротворяющую явь. То и другое виделось ему никогда не испытанным доселе счастьем. Рядом спала донья Инес, вытянувшись всем загорелым телом, раскинув тонкие руки. Спутанные волосы ее молодо поблескивали в свете крошки-ночника, а на розовых губах отдыхала в сквознячке свежего дыхания притомившаяся за долгий вечер любовь.

Вадима что-то толкнуло в сердце – должно быть, время. Он подхватился, отыскивая взглядом часы, и принялся ласково тормошить Инну.

– Половина одиннадцатого, Инка. Мы проспали. Давай-давай, выныривай – и бегом к метро. Счастье, если поймаем машину.

– Я так вот и поеду, по-твоему, в натуральном виде? А подкраситься, причесаться?

– Отменяется, любимая. Ты и без того произведешь фурор…

– В этом и не сомневаюсь, – перебила Инна. – Кое-что все-таки вспоминается, знаешь ли.

– …Фурор своей красотой, – педантично закончил Вадим. – Все остальное сгинуло, все остальное – морок. А мы с тобою здесь и сейчас. Остального знать не желаю.

– А если здесь и сейчас тоже морок, Вадик?

– Это ты мне брось, – погрозил пальцем Вадим. – А то ущипну. Узнаешь, какой я морок.

* * *

Только они успели тесной вереницей войти в квартиру, только успели разнести слякоть по прихожей и сбросить шапки и капюшоны, как раздался телефонный звонок. Аврора Францевна, в распахнутом пальто, ответила на звонок и недовольно начала соглашаться в микрофон.

– Это была мать Яши, – прокомментировала Аврора Францевна свое недовольство и положила трубку. – Ей зачем-то срочно понадобился Вадик, и она сейчас появится.

– Ну и что такого, Аврорушка, – махнул рукой Михаил Александрович. – Такая уж сегодня ночь. Будем всем радоваться. Только вот, Аврорушка… Анюта… Анюта, помнишь, как в детстве: незаметно сосчитай гостей. Всех нас сосчитай.

– Дедушка с бабушкой, – смеясь, начала Аня, – мама и Олег Михайлович, Настя и Геннадий Николаевич, мы с Яшей и…

– И еще Вадик с кем-то, – добавила Аврора Францевна, – и еще Оксана с кем-то… Сосчитать я не могу, и стульев у нас не хватит. Шампанского всего одна бутылка и есть почти нечего. Картошки, правда, спасибо Насте, много.

– Ерунда, – сказал Олег Михайлович, полной грудью вдыхавший запах забытого дома, и взялся за мобильный, чтобы звонить к «Палкину», – сейчас все будет. И еда, и вино, и водка.

– Не надо водки, Олег. У нас водки целый шкаф, – остановил его Михаил Александрович. – Стоит с талонных времен. Те талоны, что мы не продали, поменяли на продуктовые, отоварили. Но не пить же ее, в самом деле. Составили в шкаф в дворницкой, где раньше держали рукописи Франца Оттовича. Рукописи-то у нас изъяли, когда кто-то опомнился. Рукописи-то могли быть секретными. Ну вот полки и освободились. А мы их – под водку и под всякую ерунду. Аврорушка, а не?.. За встречу.

– Конечно, Мишенька, сейчас принесу. Доставайте-ка рюмки, – велела Аврора Францевна и отправилась в дворницкую за бутылкой, все оглядываясь на Олега, узнавая и не узнавая его, тоскуя от изменений и радуясь встрече.

В дворницкой сидел Кот и пристально смотрел на шкаф. Подрагивал хвостом, сверкал зелеными глазами, ворожил, паршивец.

– Брысь, – сказала Аврора Францевна, чтобы Кот не попал под размах дверцы. Дворницкая-то была крошечная и узкая, а внушительный шкаф занимал всю торцевую стенку. Кот пересел, и Аврора Францевна распахнула шкаф. «Просто безобразие», – подумала она. Водка исчезла.

Но что самое удивительное, исчезли и полки, и задняя стенка шкафа. Вместо нее тепло светилась матово-стеклянная дверь.

– Ах! – очень громко вскрикнула Аврора Францевна. – Ах! – И прибежала вся толпа, набилась в дворницкую и застыла в изумлении.

– Ну и ну! – поверх всех голов сказал Вадим и подтащил поближе Инну. – Что это тут происходит? И дверь с лестницы нараспашку… Чудеса под Новый год? Или ограбление?

– Чудеса, вот именно, Вадька, – отозвался Олег, и таинственная дверь медленно начала открываться и наконец распахнулась приглашающе.

За дверью сиял новизной просторный зал, гирлянды еловых веток с золотыми шишками и в блестящей канители обрамляли его, и накрыт был стол, длинный-длинный, уходящий в бесконечную даль, – не стол, а символ вечного изобилия. Шампанское остывало в серебряных ведерках, витали аппетитные запахи, потрескивали высокие свечи, множественно отражаясь в зеркалах.

Откуда-то сбоку вышла миниатюрная женщина в вечернем изумрудно-зеленом наряде, который совершенно не подходил к нынешнему цвету ее волос, а также мальчик лет двенадцати в маске кота. Женщина сказала, заметно волнуясь, с сильным немецким акцентом, иногда сбиваясь и на немецкий язык:

– Здравствуйте, дорогие гости. Проходите, прошу вас. Будьте как дома. Мы вас ждали, очень ждали. И если бы сейчас не распахнулась эта дверь, она распахнулась бы ровно в двенадцать часов. Меня зовут Сабина Шаде. Фрау Аврора, вы помните меня? Когда-то меня звали Сабиной Вольф. Проходите же.

– Сабиночка?! О! Какие чудеса! Так это ты грохотала за стенкой всю осень так, что у нас потолок сыпался? Та самая таинственная богатая иностранка. У меня слов нет. Слов нет, дорогая. Позволь обнять тебя, милая. Кто бы… Кто бы мог подумать? Такая большая. Ты с мальчиком? Это твой сын? – спросила обмиравшая от чудес Аврора Францевна. Спросила, потому что боялась спросить другое.

– Нет, фрау Аврора, – с усталой и нежной улыбкой покачала головой Сабина, – нет. Это ваш сын. Он меня в могилу сведет, этот ваш сын. Забирайте его себе совсем. Я не столь многотерпелива, как вы.

– Я так и знала, – сказала Аврора Францевна, – Франик, не смей сводить в могилу Сабиночку. Господи! Я так и знала, что сегодня…

Все смешалось в минуту. Кошачья маска Франца улетела в камин и скукожилась в черный комочек. Объятиям, бестолковым расспросам не было конца. Олег не знал, можно ли еще подбрасывать Франца к потолку в его-то годы, Вадим не знал, можно ли легонько щелкать его по носу, поучая, – так давно они расстались. Аня во все глаза разглядывала почти забытого отчима, Светлана, когда могла дотянуться, тормошила бывшего мужа и жалась к Олегу Михайловичу. Михаил Александрович и Аврора Францевна в душе безумствовали, как и положено родителям.

– Франц, – спросил Михаил Александрович, когда немного очнулся, – Франц, откуда все это? Богатые апартаменты. Ты не?..

– Нет-нет, папа, – рассмеялся Франц, – ничего подобного! Все законно. – И он незаметно погрозил Сабине, чтобы она спрятала предательскую улыбочку. – Все законно. Более того, это все наше общее. Полдома. Полдома куплены на часть наследства прабабушки Александры Юрьевны, что умерла в Америке. Помнишь, мама, ты рассказывала, как дедушке Францу запретили после войны переписываться с его родителями, которые жили в Соединенных Штатах? Между прочим, прабабушка Александра умерла не так и давно, ей было уже за сто лет, когда она умерла. Она пережила сына и так и не узнала о его смерти, судя по ее завещанию. Я много лет разыскивал следы прабабушки и прадедушки. Мне везло, и все удалось. Я уж сейчас без подробностей.

Я узнал, что было наследство, и, Сабина не даст соврать, потратил некоторые усилия, чтобы получить возможность распорядиться им. Целая история была с недобросовестным адвокатом прабабушки, который не стал связываться с советской Инюрколлегией, а подделал завещание, подкупив нотариуса. Целая история была с совершенно одичавшими в перестройку представителями наших спецслужб, которые в силу обстоятельств прознали о наследстве и долго пытались заполучить его разными способами. Но я выиграл. И у нас теперь есть этот дом для всех, для всей семьи, а также еще кое-какие средства, оставшиеся после покупки дома. Каждый может тратить свою часть как хочет. Или, когда все уляжется, когда все мы способны станем выдвигать идеи, придумаем какое-нибудь совместное безумие, веселое и беззаботное. Двинемся в путешествие, например. А сейчас время осмотреть апартаменты, и пусть каждый выберет себе любимый уголок.

– Опять, – себе под нос, но так, чтобы слышал Франц, пробормотала Сабина. – Когда первый гидроплан на континент, да? И прощай, Эдем.

– Да ведь роман почти окончен, моя ненаглядная, – прошептал Франц. – И будет немного грустно, когда он совсем завершится, закруглится и уйдет в себя. Он больше не пустит никого из героев на свои страницы. Разве что стороннего читателя на время, как в музей. Ты не находишь, что это грустно? К тому же я слегка уязвлен тем, что не мне выпало собрать в эту ночь всех воедино, я-то и не рассчитывал на такую удачу, чтобы всех и сразу. Я-то думал, что наш дом послужит моментом притяжения, и все постепенно, примиряясь и любя, сойдутся под сенью, но… Все наши ручейки и речки, все наши течения судеб, разошедшиеся дельтой много лет назад, сами по себе слились вдруг в единый водоем. Этот праздник стал и для меня счастливой неожиданностью, – вздохнул Франц, – бесценным подарком за труды. Не этого ли я хотел?

К Сабине подошел и уселся ей на ногу Кот.

– Ах вот ты где? – сказала она и нагнулась, чтобы почесать ему загривок. – Бродяга. Бродяга. – Кот заурчал и потерся о ее колено, а Сабина сказала, обращаясь к Францу: – И все же я подозреваю, господин Гофман, что без вашей заботы кое-какие ручейки и речки могли бы и пересохнуть, прежде времени уйти в песок, иссякнуть, потеряв надежду добраться до водоема. И когда вы, господин Гофман, изнуряли меня непосильной работой, гонимый идеей создания этого семейного святилища, этого семейного магнита, должно быть, изменили свое течение и усилили мощь некие не открытые еще энергетические потоки и устремились сюда, к точке, заданной вами в пространстве и времени.

– Благодарю, утешительница, – саркастически улыбнулся Франц Михайлович и обнял Сабину за талию, склонил голову ей на плечо.